Идеи экономической либерализации общества зародились еще в недрах «развитого социализма», когда все более зримыми становились его противоречия между настоятельной потребностью ускорения экономического развития за счет НТП и неприспособленными для их удовлетворения сложившимися хозяйственными структурами. Плановый диктат и порожденный им монополизм предприятий, централизованно-бюрократические механизмы регулирования экономической деятельности, попытки добиться эффективности производства экстенсивными методами, примитивный эгалитаризм социальной политики обернулись утратой советским обществом внутренних импульсов к кардинальному самообновлению, что, в свою очередь, привело к появлению теневой экономики, с одной стороны, и усилению социальной апатии трудящихся классов - с другой. Такое положение способствовало превращению ценностей социалистического общества в очевидные абсурды, когда коллективизм, помноженный на советский патриотизм, исподволь превращался в обезличенный социоцентризм, исполнительская дисциплина - в беспрекословное послушание и безынициативность, авторитет идей и моральных принципов - в авторитарность и помпезную апологетику, социальные гарантии - в уравниловку и иждивенчество. Коварная диалектика подобных превращений подвела общество к той критической черте, за которой гипертрофия социальных ценностей начала бросаться в глаза, провоцировать двойную мораль и массовое лицемерие и когда, в конце концов, произошел идеологический откат от социалистических ценностей к ценностям капиталистическим, от социалистической идеологии к идеологии буржуазной.
Идеологический откат (или отталкивание) от обесцененных ценностей как социальное и социально-психологическое явление, нередко наблюдаемое в истории, в определенной степени отражает своеобразный «закон экстремизма»: чем в большей мере люди теряют доверие к тем идеалам, нормам или принципам, которые они разделяли или исповедовали, тем с большим чувством разочарования и с большей энергией обозленности шарахаются они в иные крайности, усваивая вместо одних псевдоценностей другие. В конце 1970-х - начале 1980-х годов в Советском Союзе все чаще стали давать о себе знать явления идеологического отката, в полной мере проявившиеся во времена горбачевской «перестройки». Именно тог-да определенные слои населения, и прежде всего молодежь заметно метнулись от социоцентризма и уравнительного коллективизма к грубейшим формам социального эгоизма; от конформистского послушания и безынициативности - к делячеству всех видов и масштабов, теневому предпринимательству и звериной конкуренции; от идеологии эгалитаризма и социально-личностного нивелирования - к идеологии элитаризма и снобистского стремления «выйти в свет» по меркам преуспевающего «цивилизованного» Запада; от извращенного пресловутого «коммунистического мировоззрения» -к худшим образцам социал-дарвинизма и философии ковбойского либерализма; от идеологического единомыслия - к безбрежному «плюрализму мнений». Было бы ошибкой, однако, видеть в откатных идеологических явлениях только специфику общественной психологии, массового сознания. Очевидно, в подобных явлениях в нашем случае обнаруживается действие тех объективных закономерностей, смысл которых заключается в необходимости компенсирующей роли интеллектуально-волевой самодостаточности (а, стало быть, и эгоизма), столь недостающей советским людям в условиях коллективистской самоуспокоенности и беззаботного патернализма. Ведь никакими другими мотивами и причинами невозможно объяснить появление в сознании немалой части людей тяги к предпринимательскому индивидуализму и частнособственническим отношениям в конце 1980-х и начале 1990-х годов, что повсеместно засвидетельствовано социологическими исследованиями. Думается, что у этого явления еще более глубокие социально-исторические основания. Суть их в следующем. Прежде чем человек осмыслит второстепенность, призрачность, псевдоценность богатства, материальных благ, он должен переболеть обладанием вещей. Только после этого у него вырабатывается иммунитет к вещизму и он способен возвыситься до того социокультурного уровня, который предначертан ему мировой историей. Всякие попытки выйти на этот уровень «досрочно», минуя фазу вещизма, обречены на провал, что и произошло с нашим советским обществом с его исключительны¬ми установками на идеократические ценности и идеологическое бессребреничество. Порицать и тем более цинично осмеивать эти установки («Дубиной в рай!») сегодня никак не гоже, ибо их преждевременность вовсе не означала их ненужность. Они нужны в качестве той духовной основы, на которой, переболев вещизмом, грядущее человечество способно будет перейти к созиданию новых, высших гуманистических ценностей. Неровности же и откаты, попятные движения - лишь свидетельство того, сколь сложен и подчас иррационален путь к новым ценностям.
Феномен происшедшего у нас идеологического отката вызывает ассоциации с литературной метафорой, употребленной еще в 1960-е годы известным певцом и артистом Леонидом Утесовым в его статье, посвященной проблемам музыкальной жизни советского общества. В 1950-е годы жанр легкой музыки не пользовался особой популярностью у «ответственных за идеологию» партийных руководителей и цензоров. Хрущевская «оттепель» сняла запреты на этот жанр - и легкая музыка вмиг заполонила эстраду, вытеснив с подмостков «серьезную», классическую музыку. И тогда патриарх отечественной эстрады, народный артист Советского Союза Л.О.Утесов счел необходимым выступить против опасного крена в сторону музыкальной легковесности. В своей статье под необычным названием «Тургенев» и легкая музыка» он описал сцену, которую ему в молодости довелось наблюдать в одесской городской акватории. Между центральной пристанью и загородным пляжем курсировало утлое суденышко под названием «Тургенев». Отъезжающие на пляж, прощаясь с берегом, скапливались на правом борту - и пароходишко делал такой опасный крен, что капитан вынужден был в рупор предупреждать пассажиров об угрожающей опасности и просил их перейти на левый борт. Пассажиры в панике бросались к противоположному борту - «Тургенев» делал опасный крен влево. Разумеется, пассажиры тут же бросались к правому борту. И, таким образом, резюмировал автор, в продолжение всего рейса на раскачивающемся пароходишке пассажиры метались то вправо, то влево. Этот пример-метафора может характеризовать если не весь исторический путь российской (в том числе и украинской) истории, то, по крайней мере, наиболее известные ее периоды - от преобразований Петра Великого и до наших дней.
Движение общества в постоянных шараханьях от одной крайности к другой - свидетельство отсутствия надежных и прочных его основ в хозяйстве, социальных институтах, политике, праве, духовной жизни людей, наконец, в самой их ментальности. Заключаются ли причины этого явления в этническом характере населяющих (населявших) Россию народов и наций, в их менталитете, или кроются они в противоречивом сочетании географических условий, исторических обстоятельств и экономического развития общественной жизни - вопрос крайне сложный и нерешенный. С поразительной точностью, хотя и не без утрирования, особенности восточнославянского менталитета определил П.Я.Чаадаев в известных «Философических письмах». Имеет смысл напомнить некоторые из его высказываний. У нас, писал мыслитель, «нет ничего, что привязывало бы, что пробуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это - естественный результат культуры, всецело основан¬ной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас В нашей стране нет исторической памяти, потому что мы начинаем каждый день с чистого листа, а потому обречены на то, чтобы повторять одни и те же ошибки» [1, с. 41,42-44,47]. Приведенные характеристики восточнославянской ментальное™, высказанные в первой половине XIX века, вполне приложимы к нашей современности. Растоптав, отбросив ценности социалистического общества, ничего положительного от них не оставив, адепты и трубадуры новых, «подлинно человеческих» ценностей призывают сегодня российский и украинский народы начинать «с чистого листа» или «с нуля».
«Нулевая концепция», столь популярная в начале и середине 90-х годов истекшего столетия, несостоятельна и одновременно крайне противоречива по своей функциональной роли. С одной стороны, она обладает притягательной силой, поскольку дает возможность честолюбивым национальным политикам и реформаторам претендовать на роль первооткрывателей и героев, призванных - наконец-то! - раз и навсегда поставить точку в бесконечных метаниях и по¬исках стабильного общественного порядка (и как тут не отметить широко озвучившую эту концепцию песню «Новая Россия», претендующую на государственный гимн, в исполнении Екатерины Шавриной, с нарочитой торжественностью провозглашающую: «Хватит нам жить в залог, все с нуля начиная», смысл которой напоминает призыв некрасовского персонажа из поэмы «Современники»: «встрепенуться и Русь полюбить»!). С другой стороны, девиз «Нач¬нем с начала, начнем с нуля» приобретает жалкий и комический вид в нескончаемой череде широко известных амбициозных и бесплодных начинаний и не может не отвращать от себя глубоко и реалистически мыслящих политиков. Похоже, однако, что украинских идеологов «нулевая концепция» больше привлекает, нежели отталкивает. В теоретических изысканиях отечественных ученых она продолжает служить исходным базисом для постановки диагноза, построения прогнозов и определения путей и способов движения Украины в загадочный «цивилизованный» западный мир. В.Хорошковский, например, уверенно постулировал: «Украине приходится закладывать основы государственного устройства, функционирования новой экономической системы, правового режима, военной доктрины, определять свое место в Европе и современном сложном мире если не с нуля, то с азов» [2, с. 17]. Созвучная процитированному концепция «чистого листа» продекларирована в книге Анатолия Гальчинского «Обраним шляхом»: «Вполне понятно, что весь комплекс наисложнейших проблем системных преобразований приходилось и поныне приходится решать, как говорится, на марше с чистого листа, без надлежащего научного и экспериментального обеспечения» [3, с. 8]. «Без надлежащего научного и экспериментального обеспечения» концепция «чистого листа» априори провозглашает существующий режим, обслуживающую его идеологию и скороиспеченные модели «системных преобразований» бесспорным и однозначным велением времени. Еще более резко и категорично продекларировал в одном из своих выступлений (февраль 1993 года) необходимость «нулевого» (и даже сверх того!) подхода председатель Центра рыночных реформ в Украине В.Лановой, заявивший, что Украина начинает свой исторический путь в будущее «с уродливой, безобразной, ненормальной экономики, которую десятилетиями мордовали вожди и монолитная партия». Мы начинаем, продолжал он далее, «с безнравственного, духовно убогого и зажатого запретами общества, если говорить серьезно, даже не с нуля, а с минуса». Начинать «с нуля», «с азов», «с чистого листа» (и тем более с «минуса»!) в плане научной методологии - значит становиться на путь известного зряшного отрицания, полнейшего разрыва с прошлым, нарушения связи преемственности, выпадения из целостного, взаимосвязанного исторического процесса, нравится он вам или нет. (Дело здесь вовсе не в марксистской философии с ее принципами «повторяемости», «якобы возврата к старому» или «связи преемственности». (Современные институционалисты США и Западной Европы и те понимают всю несостоятельность «нулевой концепции», противопоставляя ей принцип path dependence - принцип зависимости от прошлого). А поскольку выпадение подобного рода абсолютно невозможно, то «нулевая» концепция при первой же попытке ее реализации обнаруживает свою абсурдность и беспомощность, а ее приверженцам ничего другого не остается, как испачкать чистый лист теми гонами и красками, которые бы представляли собой полную противоположность прежним. Так возникает логика черно-белого мышления: если предмет деятельности (или исследования) оказался не белым, то он обязательно должен быть черным (не красным, не синим, не зеленым, не в полосочку, а именно черным!). Если «государственная собственность» (вернее было бы говорить о государственной форме общественной собственности) обнаружила свою несостоятельность (как таковая или на определенном этапе своего развития, в определенных условиях?), то, стало быть, необходимо ее похоронить раз и навсегда, прибегнув к панацее тотального «разгосударствления». Если социализм в определенных исторических эпизодах своего формирования допустил (или допускал) массовые репрессии, то, стало быть, он плох от начала и до конца, плох по самой своей сути, и поэтому - долой его и да здравствует его противоположность -капитализм. Если одна шестая земного шара воспринималась или считалась «империей», унитарной супердержавой, то все ее изъяны, стало быть, могут быть устранены только мельчайшим ее дроблением, безграничной суверенизацией. Эксплуатируя черно-белую логику, антитезы подобного рода можно продолжать и продолжать. Таким образом, «нулевая» концепция - продукт релятивистской псевдометодологии, начисто лишенной внутренней логики, - находит свое спасение в логике антитезы, логике черно-белого мышления, которая легко выводит ее в разряд далеко не новой концепции крайнего антикоммунизма.
Эффект идеологического отката, о котором идет речь, вызван, однако, не силлогическими, а в конечном счете конкретно-историческими причинами. Одной из таких причин является охарактеризованная выше инволюционная конвергенция, представляющая со¬бой социально-экономический откат общества к ранее пройденным фазам или этапам своего развития в видоизмененных, модернизированных формах. В связи с этим уместно привести высказывание одного из российских журналистов-аналитиков: «... Начало XX века принесло с собой мощные контртенденции. Вначале победа Октября сломала безраздельное до этого господство капитализма и создала ему социальную альтернативу. В дальнейшем с укреплением социализма был надежно перекрыт путь к развязыванию мировых войн. Еще одно: перед лицом социалистической альтернативы капитализм после Второй мировой войны был вынужден изображать «человеческое лицо» - пойти на значительные уступки трудящимся. Наконец, рухнула вековая позорная система колониализма. На этом парадокс века, однако, не закончился. С разрушением Советского Союза пошло попятное движение. Было взорвано величайшее препятствие для военного решения проблем империализмом. Соответственно, им был взят курс на реколонизацию планеты, постановку ее вновь под западный контроль. Пошла вразнос социальная защита на Западе. В целом современный империализм регенерировал все свои «первобытные» черты начала XX века с неизбежными резко отрицательными последствиями для подавляющей части человечества» [4]. С приведенным высказыванием можно соглашаться или нет, но что здесь вряд ли способно вызвать сомнение, так это утверждение о попятном движении, откатной волне истории. Она очевидна. И ее рефлектирует откатная волна в идейно-политической, идеологической жизни постсоветского общества. Рефлектирует, разумеется, не зеркально и синхроцно, а с присущей ей особой амплитудой колебания, с возвратными волнами на фоне общественно-исторического долговременного отката. Это видно хотя бы из того, как граждане Украины выражали свое отношение к прежнему, советскому обществу и к нынешнему, «постсоциалистическому» на разных этапах его «реформирования». В 1990-1994 годах идеологический откат был явно заметен буквально во всех сферах общественной жизни. В 1990 году 60% киевлян считали, что «идеи коммунизма окончательно себя исчерпали», в 1991-м таких граждан было уже 65%; 76% опрошенных разделяли точку зрения относительно необходимости вхождения Украины в лоно экономически развитых «цивилизованных» стран [5, с. 105-106]. Пожалуй, это было самой крайней точкой идеологического отката вправо, в сторону антикоммунизма и либерализма. Подобные «откатные» тенденции наблюдались, в частности, в отношении граждан к роли государства в регулировании экономики (почти забытая сегодня панацея «разгосударствления»), к формам государственного устройства (безбрежная суверенизация), к духовной жизни общества («плюрализм мнений»), В этот период (1990-1994 годы) доходило даже до смешного, когда откатные волны относили общество ко временам дремучего архаизма - воскрешению наименований улиц столетней давности, написанию «еров» и «ятей» в названиях ресторанов и магазинов, ношению старомодной одежды и обуви, не говоря уже о карикатурных попытках реставрации монархии.
Когда абсурдность всех этих и других крайностей стала очевидной и понятной, откат по логике здравого смысла и, видимо, в соответствии с логикой или законами равновесия (функционирования) систем, на определенной фазе своего затухания стал накатом., то есть возникло новое попятное движение в обратную сторону - к недавно попранным социальным институтам и отброшенным ценностям. Если образные аналоги имеют научный смысл, то анализируемую ситуацию уместно сравнить с «поведением» пушки или гаубицы во время выстрела. По известному закону механики ствол пушки после выстрела «летит» в противоположную от снаряда сторону: происходит откат. Чтобы «полет» ствола не разорвал пушку, конструкторская мысль изобрела тормоз отката (сжатие специальной жидкости в цилиндрах), который переводит энергию отката в энергию наката. Вследствие этого происходит как. бы новый взрыв, но вперед летит уже не свободный снаряд, а неотделимый от пушки ствол. Чтобы не позволить стволу «вылететь», создается тормоз наката (накатник) и, таким образом, энергично движущийся ствол оказывается как бы зажатым с двух сторон тормозами и, постепенно «усмиряясь», приходит в нормальное, исходное положение. Очевидно, в человеческом обществе также происходит нечто подобное, поскольку здоровые, конструктивно работающие его политические силы - будь то левые или правые - всегда осуждают экстремизм. В самом общем виде методология реалистического и конструктивного политического мышления обычно сдвигает левых слегка вправо (Ленин и НЭП), а правых- слегка влево (сторонники «смешанной экономики»). Единственное, что принципиально отличает при этом левых (марксистов) от правых (буржуазных и буржуазно-демократических политиков), заключается в том, что правые видят в этом сдвиге гармоничный синтез жизнеспособных эле¬ментов социальных полярностей, тогда как левые - снятие отрицаю¬щей стороной процесса отрицаемой его стороны («с удержанием всего положительного» последней).
Целый ряд эмпирических исследований, прежде всего мониторинговых, проведенных за последние годы в Украине Институтом социологии HAH Украины в рамках проекта «Украина на рубеже XXI столетия», Центром «Демократические инициативы», Центром информационных технологий «Социальные перспективы», показывают, что после интенсивного идеологического отката, пик которого приходится на 1990-1992 годы, в массовом сознании граждан Украины произошло постепенное его затухание, после чего образовалась обратная волна в их настроениях, социальном самочувствии и политических оценках. Так, по нашим данным, на вопрос «Вспомните, каким было Ваше отношение к самой идее приватизации накануне ее проведения (в 1990-1991 гг.)» ответы в категорической форме были такими: «положительным» - 23,3%, «отрицательным» - 9,1%. На последующий вопрос «Как Вы относитесь к этой идее сейчас?» ответы оказались совершенно иными: 13,9% и 20,0%. В сфере регулирования национальной экономики также наблюдается тенденция «наката» [6, с. 18; 7, с. 306; 8, с. 571].
При устойчиво сохраняющемся большинстве колеблющихся или равнодушных нетрудно заметить откат от признания приоритетной роли рыночного механизма по сравнению с ролью государственного регулирования в 1994 году (29,2% против 26,7%) к совершенно противоположной позиции, начиная с 1995 года. В соответствии с этим прослеживается и тенденция падения доверия к рынку и роста желания граждан вернуться к экономике доперестроечного периода.

На вопрос «Каким, по Вашему мнению, должен быть общественно-экономический строй в Украине?» в 1998 году было получено следующее распределение ответов:

Социалистический строй, как в СССР 25,3%
Капиталистический строй, как в США 19,8%
Как в Венгрии и Польше в 1970-е годы 5,5%
Рыночный социализм, как в Китае 2,0%
Как в Швеции, где государство регулирует
отношения распределения 35,9%
Затрудняюсь ответить 8,3%
Иные высказывания 2,5%

(Нельзя при этом не отметить, что в наиболее промышленно раз¬витых регионах распределение ответов на аналогичный вопрос выглядит несколько по-иному, как, например, в Луганской области: хотели бы жить при общественном строе, как в СССР, 42,5%; как в США - 4,6%; как в Швеции - 15,9% [7, с. 84]. Хотя «треугольник» держав «СССР-США-Швеция» остается доминирующим во всех случаях, тем не менее в восточных регионах предпочтение отдается «возвращению к социализму».)
Зафиксированным умонастроениям граждан соответствуют и научные оценки отечественных ученых, прежде всего экономистов, сложившейся в настоящее время идеологической, политико-экономической ситуации в Украине. Если в солидных научных журналах 1990-1992 годов наиболее расхожим понятием было «разгосударствление экономики», то начиная с 1997 года оно фактически исчезло в этих журналах. Откат идеологической волны в сторону «свободного рынка», дерегуляции экономики, подмявшей под себя почти всю академическую науку, закончился накатной волной к концепции регулирующей роли государства.
К чести многих экономистов шараханий в их позициях не наблюдалось ни раньше, ни сегодня. Не принял идеи «разгосударствления» академик И.Лукинов, заявивший, что «нет оснований утверждать, будто бы с переходом к рыночной экономике государственное регулирование вообще не нужно» [8, с. 8]. А последовательный сторонник рыночной экономики академик Ю.Пахомов вынужден был взять под защиту идею регулятивной роли государства в этой экономике: «Государство в переходных условиях берет на себя не только то, что вообще не может регулировать рынок, но и то, что он пока что не может взять на себя из-за неразвитости или же неадекватности действий рыночных регуляторов... В условиях, когда и государство, и рыночные (самонастроенные) регуляторы ограничены в своих возможностях, единственно эффективным вариантом регулирования экономики является соединенная, взаимодополняющая сила государства и капитала (то есть частного бизнеса)» [9, с. 76-77]. Функции государства при этом заключаются в «прокладывании рельсов» посредством разработки долгосрочных проектов, в видении всей панорамы народного хозяйства, позволяющего вовремя делать быстрые маневры и предотвращать опасность падения. Рыночный же механизм является более инерционным, зато действенным в отношении критериев движущей силы интересов и мотиваций [там же]. Высказываний подобного рода компетентных и авторитетных ученых (причем ученых-«рыночников»!) можно привести множество.
В отличие от последовательных «государственников» немало и таких ученых, в ком заговорил здравый смысл (или конъюнктурные соображения) лишь в самое последнее время и кто готов сегодня призадуматься над целесообразностью и состоятельностью связки государства и частного бизнеса. «На фоне шараханья от всеохватывающего огосударствления к всестороннему дерегулированию экономики необходимы научные исследования, направленные на выяснение того, каким должен быть государственный сектор в условиях смешанной экономики»,-такими заявлениями реабилитирует, к примеру, Е.Ставровский экономическую роль государства в развитии постсоциалистического общества. Возвратная волна после отката 1990-1992 годов наблюдается в позициях докторов экономических наук Д.Богини и Г.Волынского, которые пишут: «На наш взгляд, этап «либерализации» (то есть сокращения экономических функций государства) в Украине (как и в России) чрезмерно затянулся без объективных на то оснований, а поэтому привел к ряду негативных последствий, усилив стихийный характер многих переходных процессов. Вполне очевидно, что на современном этапе рыночных реформ экономическая роль государства должна существенно возрасти» [10, с. 12]. Бывший председатель Фонда государственного имущества Украины М.Чечетов и директор департамента ФГНУ Н.Жадан со знанием дела заявили: «Политика трансформации собственности путем резкого тотального ограничения роли государства в экономическом регулировании, производстве товаров и предоставлении услуг, финансовой поддержке предприятий при условии неразвитости рыночных регулирующих механизмов привела к резкому обвалу экономики Украины в начале 90-х годов прошлого века... Не секрет, что такая политика была в значительной мере спровоцирована влиянием извне, не последняя роль относительно которого принадлежала МВФ» [11, с. 4].

1. Чаадаев Н.Я. Философические письма // Статьи й письма. - М., 1989.
2. Хорошковский В. После СССР: Украина - новый рубеж. - К., 1998.
3. Гальчинський А. Обраним шляхом. - К., 1999.
4. Овинников Р. Империализм встает на дыбы //Правда. - 1999. - 6-7 июля.
5. Головиха Е.И., Панина Н. В., Чурилов H.H. Киев: 1990-1991. Социологические исследования. - К., 1992.
6. Українське суспільство: десять років незалежності. - К., 2001.
7. Кононов И. Адаптационные и адаптирующие стратегии поведения городских жителей Луганщины в условиях общественного кризиса (По результатам изучения массозого сознания) // Социология: теория, методы, маркетинг. - 1999. - № 2 - С. 70-88.
8. Лукінов І. Методи і засоби державного регулювання економіки перехідного періоду // Економіка України. - 1999. - № 5. - С. 8-11.
9. Пакетов Ю. Філософія української кризи: культ «невидимої руки?» // Віче. - 1995. - № 6. - С. 76-85.
10. Богиня Д., Волинський Г. Державне регулювання перехідних процесів II Економіка України. - 1999. -№ 5. -С. 12-21.
11. Чечетов М. Жадан Н. Социально-экономический аспект трансформации отношений собственности в Украине // Экономика Украины. - 2004. - № 10. - С. 4-16.