Две маленькие заметки в местной газете («Экспрессом до Киева за шесть часов», А. Ильин, 18.12.01 г., и пресс-релиз «Харьков получит “Киевский” статус?», 20.12.01 г. — «Время», Харьков), когда их положишь рядом, вызывают ощущение какой-то внутренней связи, связи, выходящей за рамки одного города. Связи, подсказываемой самим содержанием этих заметок: «Киев — Харьков», «статус города государственного значения». Но эта связь — всего лишь субъективные ощущения чего-то важного, значимого, касающегося тебя уже сейчас, но проходящего где-то далеко, за закрытыми дверьми кабинетов и залов заседаний.
«В следующем году из Харькова в Киев... начнет ходить дневной скоростной поезд-экспресс... Он сможет преодолевать расстояние... в 470 км всего за шесть с половиной часов», — из упомянутой статьи А. Ильина. Почему за шесть, а не за два часа? Что надо сделать, чтобы выстроить современную монорельсовую линию? Разве наши предприятия не способны производить линейные электродвигатели? Неужели у нас уже нет инженеров, которые могут все это разработать?[1]
Это все может быть уже завтра. Это все очень здорово! Это очень нужно! Но почему же оно так от тебя далеко? Мне только рассказывают, как обо мне заботятся — ну, да, мы же сами выбираем тех, кто должен заботиться о нас — вот они это и делают. И даже своевременно нас об этом информируют.
И мысль закрадывается странная, нелепая: а что, если информация — это специальная такая штука, которая придумана как раз для того, чтобы люди сами ни в чем не могли принимать участия? Вас проинформировали — чего вам еще надо? Информация отрезает нас от жизни города, страны и всего земного шарика. Может быть, поэтому и возникает движение антиглобалистов? От безучастия, но зато — проинформированного?!
Информация разрушила человеческие связи и отношения. Она вроде бы только разделила мир на «принимающих решение» и «потребителей информации» о том, что с ними решили делать, но тем самым мир и уничтожила. Мир — как человеческий мир. Мир прямого общения, прямого участия, непосредственного доступа к существу постоянно творимого мироустройства. Но если мир исчез, то и нечего уже творить. Хотя можно продолжать «принимать решения» и «информировать» о новых благодеяниях.
Что-то здесь не так. Чего-то, видимо, не хватает, чтобы мир все-таки мог существовать. Чего же?
Можно равняться на рейсовый автобус («Это быстрее, чем рейсовым автобусом», — из той же статьи). Можно ориентироваться на существующую железную дорогу («Сегодня... харьковчанам требуется более девяти часов...», — оттуда же). Можно вспомнить, что когда-то чумаки вполне и на волах справлялись со своими задачами.
Какую роль в нашей жизни играют ориентиры? Какую роль играют слова, которыми мы их выражаем? Как бы повернулась история, если бы чумаки знали слово «статус»? Зато как вообще все чудесно повернулось, когда появилась пресса! Ее вклад в развитие общества, может быть, значительнее всех научных и технических придумок. Только пресса позволяет видеть многое — одновременно. (По опыту могу сказать, что этот замечательный эффект я пока не смог обнаружить в виртуальной действительности Интернета.)
Все мы знаем, что скоро только сказка сказывается. Поэтому нужно набраться терпения и ждать, когда по коридорам, по кулуарам пронесут куда и кому надо триста раз выправленные документы. И мы, наконец, получим долгожданный статус.
Но... Здесь нас поджидает маленькая загвоздочка. Не может статус появиться «формально». Даже если у города есть свое мощное лобби, даже если будут подписаны какие-то протоколы, даже если в каких-то кабинетах будут рождены «настоящие» документы, свидетельствующие о рождении еще одного «города государственного значения», — это значение ни для кого не станет значением в современном смысле. Поскольку мир от этого не изменится!
Как же так, ведь налицо стремление к полезности, к благому? Это ведь все делается для города, для страны, т.е. для нас с вами. Чего же еще не хватает?
Может показаться странным, но не хватает... всего-навсего особого ориентира, идеи. Мир человеческий может существовать только в том случае, когда есть в одной связке два мира: мы, как то, что существует в непосредственных и очевидных связях, и идеи, которые доступны лишь умозрению (если оно у нас поставлено соответствующим образом).
Что поделать, еще платоновский Сократ определил эту странную возможность (которая, видимо, еще и необходимость) бытия, и нам по сей день ее не избежать. Кто не любит древних греков, может медленно и внимательно вчитаться в Книгу Бытия. Там это тоже есть. (Я бы даже сказал, что ничего другого там и нет.)
Все это так, но... Вот же чертежи, вот расчеты, вот мы уже знаем, что экспресс из Харькова будет уходить утром. А вот депутат Харьковского горсовета подготовил проект решения о референдуме...
А идея в чем? — Нет пока идеи. (Вот настырный!) Не «техническая идея» инженерного проекта, не «идея референдума» — нет. До сих пор нет такой идеи, чтобы появился мир. Идея (вспоминаем Платона и проч.) нужна для нас самих (если это нам так важно), ибо нас нет, пока нет идей. Кто в последний раз слышал хоть какую-нибудь «национальную идею»? Такую, чтобы мы могли быть одним миром? Нет пока таких идей, к сожалению. Возможно, потому, что их с полочки не взять — нет такой полочки, чужую — не повторить, не из нашего мира (или мы не для него).
Конечно же, связь между двумя газетными заметками могла появиться лишь постольку, поскольку идея уже существовала — она и была той самой связью. Но до этого момента не было очень важного звена, того, что обычно называют «социальной базой» или «социальным заказом». Не было известно, нужно ли это кому-то, найдется ли какая-нибудь заинтересованная в ее воплощении сторона.
И что же такое важное появится от привлечения идеи к опубликованным, по-настоящему интересным и серьезным административным начинаниям, из-за чего, собственно, и возникает право (в подлинном смысле) на завязывание пока только зародыша возможного мира?
Появится осмысленность. Не сама по себе, а за счет большого, долгого, общего разговора. Поскольку предмет этого разговора затрагивает огромное число и граждан, и специалистов, и служб, и ведомств. И не только у нас, а также и у тактических, и у стратегических партнеров.
Идея же проста и выражается в представлении о «Столичной Оси», связывающей Львов, Киев и Харьков. Не город-столица — одиночка, вынужденно отрабатывающий пересохшую традицию метрополии и поэтому стягивающий на себя ресурсы всей страны, а ось, развертывание, раскрытие которой программирует развитие всей страны. В такой постановке придется по-новому переосмыслять застрявшие в прошлом веке идеи регионального и городского развития, приоритеты отраслей и требования к транспортным системам, отношения центр-периферия, деление на уровни административной иерархии, отношения общество-государство и т.д., и т.п.
Много, тяжело, долго? Зато — осмысленно. Четыре часа от Львова до Харькова — теперь это становится важнейшим требованием времени и ко времени. Чем не вызов, брошенный в нас временем?
В такой перспективе легко будет понять, что статус есть легитимирующее выражение идеи, следующее лишь после того, как она выложена для всех. И если что-то делается «для всех», то в первую очередь у всех возникает право стать и быть ей причастными. Узнать, попробовать «на вкус», признать как достойную для существования на пространстве всей страны и — принять (или не принять).
А для этого сначала саму идею нужно обговорить «всем миром». Обостренно вслушиваясь и всматриваясь в то, что происходит перед нами, вокруг нас, начинаешь понимать, что современный мир — это разговор. Если мы говорим, что «мир стал другим», то наверное первым делом нужно этот мир показать — проявить его, выразить, сделать доступным для всех, чтобы он был действительно миром, а не закрывающей и отчуждающей информацией, циркулирующей по недоступным кабинетам. Нет разговора — нет мира. Разговор — это не условие для существования, а собственно и есть сам мир. Только в разговоре мы можем «взять», «вынуть» идею из мира идей и перенести ее к себе.
В чем сложность принятия и приживления идеи? Идеи нельзя реализовывать, нельзя внедрять. Идеи можно только обговаривать. Поэтому единственный род проектов, который необходим в случае «реализации» идей, это проект их обсуждения. В результате же рождается новое содержание, вырастающее из такой общей долговременной дискуссии, растущее вместе с миром и в обоюдной подпитке.
И если наши политики, хозяйственники, предприниматели, бизнесмены решаться на обсуждение несобственных идей (противно это, конечно, зато при ничейности автора они ходят в статусе share ware, т.е. «общего пользования») — широкое, многополярное, без точного знания, что правильно, а что нет, — тогда встанет вопрос и об особой политике. Множественность автономных источников хозяйственной рациональности требует особого общего формата, который по праву принадлежит дипломатии. Поэтому новую политику я буду называть «политикой хозяйственной дипломатии», поскольку ей придется обеспечивать многостороннее участие и учет разнонаправленных векторов интересов и целей.
Это все — может быть уже завтра. Если мы принимаем идею мира. Если мы будем строить мир. Современный мир.