Даже в такой богоборческой стране, как СССР, были нередки случаи, когда прошедшие Великую Отечественную войну солдаты и офицеры становились монахами и священниками. Покойный настоятель Псково-Печерской лавры архимандрит Алипий (в миру художник Иван Воронов) прошёл путь от Москвы до Берлина в составе 4-й танковой армии. Он участвовал во многих операциях на Центральном, Западном, Брянском, 1-м Украинском фронтах, заслужив орден Красной звезды, медаль «За отвагу», несколько медалей «За боевые заслуги». Именно капитан Воронов вернул из Германии многие монастырские ценности.

А в 1948 году он поехал на этюды в Загорск и, «покорённый и очарованный здешними местами, решил навсегда посвятить себя служению в Троице-Сергиевой лавре».

При монашеском постриге Иван был наречён Алипием в честь преподобного иконописца Киево-Печерского. В 1959 году он стал наместником Псково-Печерского монастыря, где, кроме служения, вёл большую реставрационную и иконописную работу. И, как пишет архимандрит Тихон (Шевкунов) в книге «Несвятые святые», «тринадцать лет держал оборону Псково-Печерского монастыря, защищая его от государства, за которое когда-то проливал кровь».

Однажды, когда в очередной раз пришли требовать закрытия монастыря, который в то время оставался единственным действующим помимо Троице-Сергиевой лавры, отец Алипий объявил:
- У меня половина братии – фронтовики. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь – какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы сможете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что думайте сами!..

«Не могу сказать, какие арсеналы хранились в монастыре, - пишет архимандрит Тихон, который девять лет жил там послушником. - Скорее всего, это была военная хитрость. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. В те годы братия обители, несомненно, представляла собой особое зрелище – больше половины монахов были орденоносцами и ветеранами Великой Отечественной войны. Другая часть – и тоже немалая – прошла сталинские лагеря. Третьи испытали и то, и другое».

Как-то раз Псковскую область посетила министр культуры Екатерина Фурцева. Ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о её ненависти к религии, даже не вышел её встречать. Однако Фурцева все-таки увидела архимандрита на балконе, откуда он беседовал с собравшимися внизу людьми. И она решила поставить монаха на место, крикнув:

- Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?
- Почему я здесь? - переспросил отец Алипий. - Хорошо, я расскажу... Вы слышали, что я на войне был?
- Ну, положим, слышала.
- Слышали, что я до Берлина дошел? - снова спросил отец наместник.
- И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну...
- Так вот, - продолжал отец наместник. - Дело в том, что мне под Берлином... оторвало... (здесь, по словам архимандрита Тихона, отец Алипий высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.

Подобный ответ дал почву для слухов и сплетен. Позднее известный реставратор и искусствовед Савва Ямщиков, много общавшийся с отцом Алипием, рассказывал:
- Меня спрашивали: почему такой красивый мужчина ушел в монастырь? Вот, говорят, он был тяжело ранен, потерял возможность продолжения рода... Как-то он сам коснулся этой темы и сказал мне: «Савва, это всё разговоры пустые. Просто война была такой чудовищной, такой страшной, что я дал слово Богу: если выживу, то обязательно уйду в монастырь. Представь: идет бой, на нашу передовую лезут немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал молиться. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к которому он когда-нибудь да придёт...»

Приходили к вере во многом и благодаря священникам, которые в годы войны служили не только в храмах. Как вспоминал протоиерей Борис Бартов (будучи авиамехаником, он готовил штурмовики к боевым вылетам), священников нередко можно было увидеть на полях сражений, в общем строю. Они сами шли в бой с молитвой и молились за своих товарищей, пусть и не верующих. «В 1944-м на Украине, я встретил священника, который прямо на дороге поставил аналой, крест, Евангелие и благословлял всех солдат, идущих на фронт. Только ночью на пару часов уходил батюшка отдохнуть, и так почти трое суток. Скольких бойцов защитила его молитва, от скольких отвела беда», - рассказывал отец Борис.

Екатерина Ошарина, прежде чем стать инокиней Раифского монастыря Софией, прошла всю войну, от Москвы до Берлина, участвовала во взятии Кёнигсберга и видела, как совершали молебен священники у стен города во время его штурма в апреле 1945 года.

- Взяли Кёнигсберг с Божией помощью, - рассказывала потом монахиня. - Собрались монахи, батюшки, человек сто или больше. Встали в облачениях с хоругвями и иконами. Вынесли икону Казанской Божией Матери… А вокруг бой идет, солдаты посмеиваются:
- Ну, батюшки пошли, теперь дело будет!
И, как только монахи запели, стихло всё. Стрельбу как отрезало.
Наши опомнились, за какие-то четверть часа прорвались… Когда у пленного немца спросили, почему они прекратили огонь, он ответил:
- Оружие отказало.

Один знакомый офицер сказал мне тогда, что до молебна перед войсками священники молились и постились неделю...

По материалам Народного политолога

Галина Купреева

Источник