Убальдо Виллани-Любелли

Повсюду сегодня мы наблюдаем закат мультикультурализма. В Германии его конец был фактически санкционирован канцлером Ангелой Меркель осенью прошлого года. Вслед за ней в феврале этого года провал мультикультурной модели констатировал Дэвид Кэмерон. По его мнению, необходимо, чтобы проживающая в Европе мусульманская молодежь была глубже интегрирована в национальные общества европейских государств. Но помимо заявлений политиков за последние десять лет мы получили уже немало фактов, свидетельствующих о кризисе данной модели. События 11 сентября 2001 г. в США, убийство голландского политика Пима Фортуина в 2002 г. и режиссера Тео Ван Гога в 2004 г. подтверждают мысль о том, что ситуация давно зашла в тупик. Для Голландии, конечно, несостоятельность данной модели общежития проявилась особенно драматично.

Преодоление проблемы мультикультурализма представляется едва ли не единственным средством борьбы с радикализмом, у которого сегодня появилось новое лицо – голландец Гирт Вилдерс, отличающийся крайне резкой антиисламской риторикой. Хотя, на мой взгляд, и его подход тоже отнюдь не лишен рационального зерна в свете решения проблемы мультикультурализма.

Конечно, изобрести такую модель политического и социального устройства, которая бы могла прийти на смену мультикультурной модели – задача не из легких. Но мы могли бы для начала четко обозначить суть проблемы и предложить определенные пути ее преодоления.

Именно в таком ключе мне бы хотелось затронуть проблему мультикультурализма и рассмотреть путь, который избрала Германия. Я давно пристально наблюдаю за изменениями в политической и социальной жизни, происходящими в этой стране, и могу сказать, что дебаты относительно ислама и интеграции в последнее время неожиданно приобрели там поистине небывалый размах и накал. В центре дебатов – Тило Заррацин, бывший министр финансов, член социал-демократической партии и бывший член совета директоров Бундесбанка. Его книга «Германия отменяется» спровоцировала настоящее политическое «землетрясение» в стране. Основные положения книги резюмируются довольно просто: поток иммигрантов из исламских государств в Германию должен быть остановлен не только исходя из экономических соображений, поскольку Германия не испытывает никакой нехватки в мигрантах, но также по причине их низкой профквалификации, ослабляющей общий уровень конкурентоспособности немецкого общества. Кроме того, по мнению Заррацина, ислам потворствует насилию, диктатуре и терроризму. В действительности, за всем этим градом обвинений, подчас огульных и поверхностных, можно увидеть вполне определенную позицию человека, отважившегося четко обозначить одну из актуальнейших проблем немецкого, а может и всего европейского общества. С одной стороны, Германия пытается уделять большое внимание образованию, защите родного языка и традиционных ценностей, выделяя на это немалые средства, а с другой – вынуждена постоянно откатываться назад, параллельно все более «дегерманизируясь». Тило Заррацин вовсе не призывает к национализму, но бьет тревогу по поводу утраты социо-культурной идентичности немецкого общества.

В целом, дебаты в Германии сконцентрированы вокруг трех основных вопросов:

Первый вопрос касается социальной интеграции иммигрантов. Т. Заррацин приводит неутешительную статистику, согласно которой Германия, будучи одним из богатейших западных государств, никогда не занимает первых строчек в различных рейтингах, уступая лидерство США, Швейцарии, Голландии, Швеции и Великобритании. Один из лучших немецких университетов Людвиг-Максимилианс университет в Мюнхене находится лишь на 55 месте в мировой классификации ВУЗов. Вместе с тем рождаемость катастрофически снижается: в 60-е гг. она составляла 1,3 млн. человек в год, в 2009 г. – только 650 000, а через 90 лет и вовсе упадет до 250 000 – 200 000. Так что через 100 лет население Германии будет составлять примерно 25 млн. человек, через 200 лет – 8 млн. человек, а через 300 лет – всего около 3 млн. По мнению Тило Заррацина, сегодня Германия постоянно и неуклонно сжимается, что, в конечном счете, приведет к ее полному исчезновению. Конечно, делать прогнозы на 300 лет, подобно тому, что сделал Т. Заррацин – дело не благодарное, и все может еще не раз измениться. Однако, проблема, о которой пишет немецкий экономист, на лицо: число иммигрантов-мусульман постоянно растет. Это неоспоримый факт. А ведь речь идет о людях, большинство из которых объективно не могут быть интегрированы в социум, просто потому что они практически не говорят на языке этого социума (т.е. немецком), живут исключительно на пособия, не говоря уже о культурной и социальной ограниченности теми рамками, которые накладывает на них принадлежность к той или иной национальной группе. При этом иммигранты крайне плодовиты в отличие от самих немцев, которые имеют самые низкие показатели рождаемости в Европе. В свете сказанного известный анекдот, напечатанный в мае 2004 г. в турецкой газете Hurriyet, совсем не кажется забавным. Тогда, в ходе беседы между турецкими предпринимателями и их немецкими коллегами, напечатанной на страницах издания, бизнесмен Вурал Огер, немец с турецкими корнями, заявил, что к 2100 г. турков в Германии будет насчитываться 35 млн., а немцев всего 20 млн., пошутив при этом так: «То, что не удалось Султану Сулейману Великолепному при осаде Вены в 1529 г., нам окажется вполне по силам благодаря силе наших мужчин и здоровью наших женщин». По мнению предпринимателя, это было всего лишь шуткой для того, чтобы побудить немецких женщин рожать больше детей. Фактически же по рождаемости коренное население Германии находится на том же уровне, что и сорок лет назад. Но сменится еще каких-то три поколения, и немцев останется всего 20 миллионов.

Для иллюстрации своих доводов Тило Заррацин приводит в пример Нойкельн, один их административных районов Берлина, население которого более чем на треть состоит из турков и арабов. Причем цифра эта постоянно растет и пополняется, в том числе и за счет нелегальной иммиграции. Нойкельн считается сегодня самым крупным турецким поселением Германии, неким параллельным обществом, существующим внутри другого общества.

Трудно сказать, насколько реальным окажется этот апокалиптичный сценарий Т. Заррацина для немцев. Но то, что на фоне нескончаемого потока мигрантов прирост мусульманского населения настолько велик, что к 2100 г. мусульман в Германии буде насчиываться 35 млн. человек – уже реальность.
Второй вопрос касается совместимости ислама с демократическими устоями и ценностями. В какой степени ценности, проповедуемые Кораном, могут отвечать ценностям западной цивилизации, таким как свобода самовыражения, права человека, и в особенности права женщин?

И, наконец, третий и последний вопрос, вызвавший наибольшие противоречия среди немецких политиков, – это постулат, озвученный президентом ФРГ Кристианом Вульфом в его речи по случаю 20-летней годовщины объединения Германии, в которой он среди прочего заявил, что «ислам является частью немецкой культуры и истории». Затем, находясь с официальным визитом в Турции, Кристиан Вульф также отметил, что «христианство является частью турецкой истории». Как не трудно догадаться, два этих заявления встретили весьма неоднозначную реакцию как со стороны общественности, так и со стороны коллег-политиков. И, пожалуй, самая главная проблема здесь заключается именно в том, что внутри самого правительства Ангелы Меркель нет единства по данному вопросу. Так, министр внутренних дел Ханс-Петер Фридрих полностью раскритиковал заявления президента. А министр образования и науки Анетте Шаван и министр финансов Вольфгант Шаубле, наоборот, в свою очередь выступают в СМИ под лозунгом «ислам – часть Германии».

Подводя итог всему вышесказанному, можно сделать следующие три вывода:



Во-первых, Европа всегда была средоточием миграционных потоков. Но у каждого поколения европейцев свои задачи. Задача нашего поколения – сломить приток мигрантов, выправив ситуацию с демографией. Трудность задачи в том, что нам не на что опереться. Нет хоть сколько-нибудь четких критериев и границ, определяющих такие понятия как идентичность, интеграция, иммиграция. Чаще всего нам приходится балансировать на грани между мультикультурализмом и национализмом, между тотальной открытостью и тотальной закрытостью. К тому же, как утверждает голландский социолог Пауль Шеффер в Die Zeit, политические элиты европейских государств не имеют ни малейшего представления о том, как относится к мигрантам в Европе. Им не удалось выработать единого взгляда на данную проблему, и в итоге каждое из национальных европейских государств вынуждено выходить из трудностей в одиночку.

Таким образом, чтобы ответить на этот вызов времени, привычных речей в духе противопоставления мультикультурализма и национализма явно недостаточно. В современных условиях, когда наши общества становятся все более и более гетерогенными, поражая многообразием и смешением различных культур, нам следует быть особенно решительными и бдительными на страже принципов демократии и свободы, неизменных атрибутов правового государства. Приток беженцев необходимо тщательно контролировать, если, конечно, нам дорог наш уклад жизни наши европейские ценности. Тило Заррацин об этом так прямо и говорит: последующие поколения рискуют получить в наследство «мусульманское государство», где женщины ходят в чадре, а распорядок дня подчинен пению муэдзина. Возможно, краски несколько сгущены, но недооценивать угрозу нельзя, об этом необходимо помнить и говорить.

Во-вторых, низкий уровень рождаемости в Европе. Рождаемость в Германии и Италии ровно в два раза ниже, чем в Турции. Причины здесь самые разные. Но это тема отдельной беседы. Поэтому ограничимся на данный момент лишь этой сухой выкладкой.

В-третьих, распространение мультикультурной модели на протяжении всех последних десятилетий имело весьма негативный побочный эффект под названием ценностный релятивизм или, как я его называю, мультикультурный релятивизм. Причем он не имеет ничего общего с культурным многообразием, поскольку не предполагает никаких различий между культурами и народами. Все они сосуществуют в мутном вакууме, равные между собой, но обезличенные, лишенные своей истории и традиций.

В недалеком будущем наше общество подвергнется все большему расслоению, национальному и религиозному, что в перспективе потребует от нас выработки общеевропейского подхода к восприятию всех этих параллельных сообществ, конкурирующих внутри европейского континента. Сможет ли наша европейская система ценностей, наш образ жизни, наша культура стать своеобразной цивилизационной парадигмой, способствуя становлению новой европейской идентичности иммигрантов, или нам необходимо все же что-то привнести, изменить ее на концептуальном уровне? Ведь мы должны обеспечить первейшую потребность любого индивида и, как следствие, общества – потребность в самоидентификации, отождествления себя с определенной культурой, ценностями и традициями. Наше западное общество должно активнее реагировать на приток иммигрантов с востока и связанные с этим демографические изменения, создав такую прочную и прозрачную систему ценностей, в которой христианству будет отводиться ключевая роль.

Дебаты по вопросу интеграции, которые велись и ведутся в Германии, были бы не бесполезны и для остальных стран, они запомнятся введением понятия Лейткультуры т.е. основной, направляющей культуры. Лейткультура означает, прежде всего, признание прав и обязанностей, обозначенных в конституции страны, общем достоянии, перед которым все равны, общественном соглашении, препятствующем расслоению общества. Кто хочет гармонично вписываться в существующее общество, тот должен быть в гармонии с Лейткультурой, его сформировавшей. Государственное устройство не может существовать без согласия, которым проникнуто общество, как на интеллектуальном, так и аффективном уровне. Лейткультура должна быть рычагом всей интеграционной политики. При этом, речь, конечно же, не идет о том, чтобы принуждать кого бы то ни было порвать со своими корнями, а лишь о том, чтобы все граждане, в равной степени признавали основные ценности общества. В этой связи весьма символично недавнее постановление Европейского Суда по правам человека о разрешении наличия Распятий в общественных местах. В данном случае это не свидетельство конфессионального государства, но один из важнейших атрибутов культуры данного общества, его Лейткультуры, а значит символ объединяющий, а не разъединяющий общество. Думать, что Распятие может как-то помешать соблюдению прав человека просто абсурдно. Ведь права человека никогда не противопоставлялись фундаментальным христианским принципам, напротив, они вытекли оттуда, поскольку вся европейская цивилизация – это христианская цивилизация в своей основе. Это решение не только подтверждает, что культура прав человека не может противопоставляться религиозным основам европейской цивилизации. Здесь действует также принцип субсидиарности, помогающий избегать столкновения между глобализацией и самоидентификацией, согласно которому международные правовые нормы не могут быть основанием для вмешательства в традиционно сложившиеся религиозно-общественные уклады той или иной страны. Выбор места расположения символов культуры также должен быть свободным.

Само по себе Распятие не может быть ни религиозной пропагандой, ни подавлением свободы кого бы то ни было. Это выражение культурной и религиозной идентичности стран с христианской традицией, сыгравших решающую роль в создании основанного ими Европейского Союза.

Материал взят из совместного издания Института демократии и сотрудничества и Фонда исторической перспективы «Россия и Европа».

«Россия и Европа» - ежемесячный информационно-аналитический бюллетень, содержащий обобщенные материалы мониторинга СМИ и экспертных опросов, а также аналитические материалы сотрудников Института и Фонда, посвященные наиболее значимым событиям прошедшего месяца и прогнозам развития ситуации, материалы о деятельности Института и Фонда, анонсы их мероприятий.

Материал любезно предоставлен Фондом Исторической Перспективы.