Не было когда-то большей радости, чем, проснувшись поутру, услышать из уже включенного отцом «на побудку» динамика, что из-за креп кого мороза занятия в школе отменяются. Остатки сна как рукой снимало. Наспех каша, ноги в валенки, шапку на уши, лыжи с палками в руки и под бабушкино «куди це тебе лихо понесло?» — на «городок», большущий странный холм на Десне, где был самый крутой и самый длинный спуск в округе...
Кто и когда насыпал этот холм, придав ему форму земляной крепости, окруженной валом, за который явно когда-то напускалась деснянская вода, с достаточно пологой дорогой, ведущей на вершину (с нее окрестности просматривались на десятки километров), как и сама Десна, змейкой стекающая вниз — к Чернигову и Киеву, не знает никто. Легенды были, разные — о церкви, ушедшей под землю, о подземном ходе и Бог весть еще о чем. Раскопки здесь не проводили, на них, к счастью, так и не нашлось денег. Сведений в книгах на этот счет нет, краеведы как в рот воды набрали, хотя такие же сооружения, отнюдь не примитивные в инженерном плане и явно привязанные одно к другому, что наводили на мысль о неком едином замысле или системе, встречаются в других местах, в том числе по Днепpy, верховья которого отсюда, от верховий Десны, всего в сорока километрах. Однако какие-то Проблески в разгадке этой древней тайны — кто, когда, как, зачем и почему, все-таки начали появляться, выстраиваясь в некую логическую Цепочку, выводящую к связям с днем Сегодняшним. Иначе зачем все это нужно?
Как мне представляется, все эти славянские и днепровские древности – свидетели ранних этапов славянской или даже протославянской государственности, оформившейся в то, что всем нам сегодня известно (и воспринимается) под названием Киевская Русь. О ее истоках написано множество книг, часто очень хороших, но никто из их авторов толком так и не объяснил, почему же Киевская Русь возникла и именно на известной нам территории. Появление первых городов в этих местах (Днепр, Десна) археологи уверенно относят к VI в., упорно не поясняя при этом, почему именно здесь, а такие пояснения явно необходимы. Они видятся в охотничьей тропе, по маршруту межконтинентальной миграции животных, о чем мы уже вели речь и что позволяет подступиться к обоснованию истоков древнерусского государства.
То, что такая тропа была, мне наглядно продемонстрировал еще четверть века назад школьный учитель из деснянского села Новоспасского, подобравший на берегу реки, километрах в тридцати ниже от того самого «городка», несколько древних каменных топоров. И эта находка тоже подтверждает вывод одного из основателей геополитики Н. Трубецкого об остром охотничьем интересе предков именно к руслам рек, что пересекали миграционные пути животных. Их потоки в поисках жизненного пространства выходили на водоразделы. Если реки были достаточно велики, они становились вполне надежными природными ограждениями, а их поймы — естественными биологическими накопителями живности. Замкнутые междуречья, таким образом, становились, как мы уже говорили, мощными аккумуляторами биоэнергии. «Лыжную горку» для моего детства предки соорудили именно в том месте, где находился вход в междуречье. Оставалось только перехватить его завязкой, роль которой и выполнял упомянутый «городок».
В мощности такого рода аккумуляторов не так уж и трудно убедиться, для этого достаточно хотя бы полистать книги по истории древних государств — Египта, Шумера, Ассирии, умудрившихся сохранять свое лидирующее положение в течение сотен лет. Даже при поверхностном анализе натолкнемся на эту закономерность. Причем потенциал таких накопителей был настолько высок, что именно междуречья явили нам и первые примеры глобальных экологических катастроф. О междуречьи Амударьи и Сырдарьи мы уже говорили. В этой же связи вспомним и о череде пустынь, примыкающих к междуречью Тигра и Евфрата...
Своим взлетом Древняя (Киевская) Русь также обязана междуречью — Десны и Днепра.
Отсюда то бурное ее развитие, которое так удивляет историков. Междуречье Днепра и Десны было сердцевиной Руси, ее стержнем. Не случайно на этом пространстве площадью свыше 2 тыс. кв. километров насчитывают 24 городища и около 120 древних селищ... площадью от 2 до 17 га (акад. П. Толочко). К началу XII в. это очень высокая плотность заселения. И вряд ли этот археологический список полон. Многие из древних поселений исчезли или почти исчезли, многие превратились в заштатные городки, некоторые стали мегаполисами, скрыв под фундаментами своих домов остатки былых поселений. Но сам потенциал этого междуречья оказался настолько могучим, что вплоть до нынешних дней сохранились и легендарные смоленские, и не менее легендарные брянские и черниговские леса, несмотря на все известное к ним отношение.
Развитие восточнославянских городов, довольно бурное и за очень короткое время, еще В. Ключевский, С. Середони и ряд других историков связывали с торговыми началами, возникшими главным образом благодаря интенсивным связям с Востоком. Причем торговую концепцию развития древних русских городов В. Ключевский отстаивал с особой убежденностью. Однако П. Толочко — авторитетнейший исследователь славянства, полагает, что торговля по определению не может быть первичной, поскольку напрямую связана с появлением в земледелии и ремесленничестве известного количества товарной продукции, предназначенной к обмену или продаже. Относительно высокий уровень такой продукции, по его мнению, и позволил Киевской Руси довольно рано занять заметное положение в системе международной торговли, т. е. подчеркивается мысль, что Древнерусское государство по мере развития вливалось в некие международные торговые сети. В ней есть своя логика. Однако выяснение того, что первично и что вторично, что было раньше, а что возникло позже, как и предположение, что весь этот процесс шел одновременно, оставим другим, тем более, что еще до торговых отношений по этим же путям передвигались племена и их культура, единая, как мы уже говорили, в своих основах. Нам важнее предположение, что Киевская Русь сама участвовала в формировании международных торговых путей, причем одновременно с Востоком. И это обстоятельство представляется намного важнее, тем более, что самому Петру Петровичу его собственная трактовка не помешала утвердиться в выводе, что международная торговля имела все же для градостроительной практики Киевской Руси принципиальное значение и именно восточное ее направление, а не западное и северное, организованное к тому же, судя по публикации западных авторов, варягами — неким народом с плохо выясненной родословной, но с определенно воинственным характером. Так принято считать, но об этом позже. Одним из главных ее, торговли, направлений уже со второй половины VIII в. стали страны Востока и Средней Азии — Хазария,] Волжская Булгария, Иран и другие государства, откуда на Русь поступали, в частности, серебряные монеты, потребность в которых нашла свое проявление в указанное время не в отдельных районах Восточной Европы, а на всей территории расселения восточных славян (В. Янин). Эта «ученая закрутка» означает констатацию все того же единства процессов, действий и интересов на очень больших пространствах.
Понятно, что столица государства, зародившегося в столь необычном месте, должна была помниться только там, где такая необыкновенность проявлялась с особой силой, по меньшей мере, удваивалась. Это рационалистический подход. Но самое удивительное в том, что именно так оно и сталось, причем буквально. В заметках выдающегося историографа М. Блока, написанных им, офицером французского Сопротивления, гитлеровском концлагере есть довольно любопытное наблюдение в характеристике раннефеодального западноевропейского общества. Сухопутная линия — дорога на Дунай, давно перерезанная венграми, — была почти полностью заброшена, — замечает М. Блок — Но дальше, на север, по пути, соединявшем Баварию с крупным пражским рынком и тянувшимся оттуда по уступам северного склона Карпат до самого Днепра, двигались караваны, на обратном пути груженые также товарами из Константинополя и Азии. В Киеве они встречали могучий перекрестный поток, который по степям и водным путям устанавливал контакт между странами Балтики, Черным и Каспийским морями, а также с оазисами Туркестана. Но Запад тогда был не в силах выполнить функцию посредника между Севером и Северо-Востоком континента и Восточным Средиземноморьем; и без сомнения он не мог предложить на своих землях ничего равноценного тому мощному товарообмену, что принес процветание Киевской Руси».
Здесь важно обратить внимание на то, что это признание фактического отставания в экономическом развитии стран Западной Европы в раннем Средневековье принадлежит западноевропейскому аналитику, как и указание им же причины этого отставания.
Немного отвлечемся. У нас давно, еще со времен царя Петра I, смотрят на Европу с демонстративным обожанием, во всяком случае многие из нас, забывая, что почему-то были цари и с иной точкой зрения, например, не менее известный гетман Богдан, действия которого оцениваются как некая роковая ошибка царствующего «двоечника». Но лучше А. Герцена не скажешь: «Мы до сих пор смотрим на европейцев и Европу в том роде, как провинциалы смотрят на столичных жителей — с подобострастием и чувством собственной вины, принимая каждую разницу за недостаток, краснея от своих особенностей, скрывая их, подчинясь и подражая. Дело в том, что мы были застращены и не оправились от насмешек Петра I, от оскорблений Бирона, от высокомерия служебных немцев и воспитателей-французов».
Видя внешнее выражение экономического результата считаного числa последних десятилетий, многие полагают, что так было всегда и, уничижая самих себя, склонны ныне пуститься во все тяжкие. Попробуем показать, для краткости на эмоциональном уровне, что европейские лоск и довольство отнюдь не некое естественное и чудесное обретение по рождению, что не так уж и далеки от нас совсем другие европейские традиции. В жизнеописании М. Нострадамуса, ученого и пророка, есть характерный портрет его не такого уж и далекого от нас времени. Согласно этому описанию Лувр представлял собой отвратительное зрелище; посетители отправляли свои естественные надобности повсюду: на дворе, на лестницах, на балконах, за всякой дверью. Все это делалось на виду у всех и без всякого стеснения; нечистоты, выбрасывавшиеся из окоп домов, оставляли на стенах и карнизах грязные и отвра-тительные следы... Не исключено, что и эта выразительная картинка существенно приукрашивает реальность, ведь в знаменитом «Manuel de civilitй», кодексе поведения, изданном в Париже в 1782 г., 200 лет спустя после Нострадамуса, предписывалось не пользоваться водой для умывания, «ибо это делает лицо зимою более чувствительным К холоду, а летом — к жаре». За тысячу лет до открытия, ставшего, предполагаем, побудительным мотивом к созданию знаменитых французских духов, жители городов «захолустного азиатского» Семиречья уже в быту использовали водопровод. Гончарные его трубы я сам держал в руках, что побуждает вспомнить о главном предмете нашего разговора — торговых путях.
Нетрудно подобрать доказательства интенсивных экономических сношений Киевской Руси со странами Западной Европы. Их несчетное количество и письменных, и вещественных. По данным археологов, в том числе западных, в Германию из Руси поступали ювелирные изделия и меха. Собольи меха из Руси встречались в Англии. Находки лиможских эмалей в русских городах, а также французских монет подтверждают контакты и с этими краями. Но главным контрагентом международной торговли Киевской Руси все же были страны Востока. Его красно-глиняные амфоры, бывшие, скорее всего, не только товаром сами по себе, но и тарой для продажи вина и масла, обнаружены практически во всех древнерусских городах. Так что у М. Литвина были все основания заметить, что «Киев изобилует иностранными товарами, ибо нет пути более обычного, как древняя, давно проложенная и хорошо известная дорога». По его же свидетельству караванные отряды включали до тысячи человек, что по тем временам, безусловно было очень большой цифрой. Для геополитических построений и тренировки ума весьма любопытно и свидетельство польского хрониста Г. Анонима (XII в.), заявлявшего, что Польша «удалена от проторенных дорог паломников и знакома она лишь немногим, идущим на Русь ради торговли».
Однако, судя по многим научным публикациям с разбором внешних связей Киевской Руси, акцент все-таки делается на западный вектор. Вполне можно согласиться, что в одном ряду называют средневековые хронисты (Запада) славянские города и торговые города Балтийского поморья. И даже с тем, что хорошее знание хронистами торгового пути из Любека и Хайтхабу через Стариград, Волин, Щецин и далее — в Новгород и Киев (на подвластных этим городам территориях растворились тюркские племена — берендеев, черных клобуков, торков, Вытесненных из степи конкуренцией за пастбища) свидетельствует о том, что все эти центры входили в единую экономическую систему, которая не укладывалась в рамки этнических границ. Но, согласитесь, что странным было бы разделять. и ту точку зрения, что это свидетельство необычайно бурного развития только трансъевропейских торговых связей, что стремильный рост городов Киевской Руси — явление не узколокальное, а общеевропейское (П. Толочко). Это все-таки больше похоже на след синдрома, описанного А. Герценым. Но даже такой взгляд не умаляет масштабности самого процесса, имевшего явно общеконтинентальный характер. И это замечание принципиального свойства, тем более, что речь идет все-таки о геополитических процессах. В пользу общеконтинентального единства свидетельствует и отмечаемое исследователями гораздо более высокое этническое разнообразие Киевской Руси. Киев в древности был намного более многонациональным, чем сейчас. И это также весьма многозначительный факт, как и то обстоятельство, что по своему развитию Киевская Русь не только не уступала западным государствам, а, скорее всего, во многом их превосходила, на что были весьма веские причины.
Во всяком случае, археологические находки на киевском столичном Подоле, датированные IX в., отличаются обилием ремесленных изделий и следов различного производства. Археологи нашли здесь, в самой древней деловой части Киева, остатки мастерских по обработке янтаря, шифера (природного камня, из которого делали саркофаги, кровлю и т. д.), изготовлению стеклянных и ювелирных изделий, следы кузнечного производства. Сопоставление археологических свидетельств подтвердило практику постоянного обмена ремесленнической продукцией между многочисленными русскими городами как в междуречье Днепра и Десны, так и далеко за его границами. О масштабности древнерусского государства и его возможностях вполне наглядно свидетельствуют так называемые змиевы валы на южных его рубежах протяженностью свыше 900 км. Поистине циклопическое сооружение, которому по трудовым затратам и протяженности не уступали и знаменитые пограничные лесные засеки более позднего времени. О практических возможностях и намерениях государства свидетельствует и активное судостроительное производство. Для историков нет сомнений, что только на киевской верфи строились сотни судов. В свою очередь кораблестроение требовало четко налаженного выпуска парусного полотна. Скажем, для флотилии в 400—500 судов, по подсчетам историков, требовались согласованные усилия 80—100 деревень и парк из 2 тыс. ткацких станков, если не считать прядильных приспособлений (Б. Рыбаков).

Но сейчас нам гораздо важнее заметить совсем другое, не менее странное обстоятельство, — в то самое время, когда ушла в небытие Киевская Русь, резко пришла в упадок вся цепочка древних торговых городов в Семиречье. Почему же такая мощная экономика с ее налаженным, столетиями действовавшим безотказно механизмом и вдруг обвалилась, рухнула почти в одночасье, а если точнее, то резко сдвинулась на Север, унося с собой государственность уже в новом ее названии и память о древнекиевских корнях? Одни усматривают причину в неких «украх», мелькнувших в средневековом исследовании М. Орбини (но скорее всего, в трансформациях переводов такими стали гораздо шире известные угры), другие — в разрушительных походах Чингисхана. И все-таки она, похоже, в ином...

Из книги "Тайны Большого Креста"

Александр Федорович Маслов, журналист, писатель