Лидер группы "АукцЫон" Леонид Федоров рассказал о культурном сломе, о шоу в телефонах, о «затхлых» 80-х, об ответственности за свою историю.

Вам удалось найти свой «особый путь» в музыке. Как вы думаете, есть ли возможность у современной российской культуры найти свой путь в мировой?

Мне сложно говорить о русской культуре в целом, но, я думаю, свой путь у нее и так есть. В музыке есть своя мелодика, ритмика. Масса людей, работающих в абсолютно разных жанрах, является носителями русской, российской традиции в пении и в музыке. Вообще, мне кажется, поиск какого-то «своего пути», скорее, говорит о комплексе неполноценности. Я не понимаю, для чего выделять себя в какую-то особую категорию.

Часто под «современным искусством» мы подразумеваем то, что было создано сто лет назад (направления, стили, находки). Почему так происходит? Нам до сих пор не удается осмыслить то, что произошло с искусством в ХХ веке?

Не то что не удается осмыслить... Но мы сейчас живем в такое время, когда происходит слом. Порой люди под искусством вообще понимают какие-то иные вещи. Сегодня настолько низко упал общий культурный уровень в стране, что сложно говорить о возникновении чего-либо действительно нового. Сто лет назад произошел гигантский подъем - Российская империя к 1913 году была на высшей точке своего развития. Уже в Серебряном веке началось падение после того взлета. А дальше все только ухудшалось, на мой взгляд.

Сегодня мы пришли к триумфу дилетантизма?

Да, это общее состояние во всем мире. Мы обсуждали это с композитором Владимиром Мартыновым. Еще даже Сталин понимал, кто такой Булгаков, а Екатерина II вообще переписывалась с Вольтером, c Дидро. Культурная и политическая элиты говорили на одном языке. А сейчас смешно было бы даже представить, чтобы Буш и, например, Деррида переписывались. Это разные миры.

Можно ли ждать следующий «взлет» после сегодняшнего кризиса культуры?

Я надеюсь, да. Сейчас же не только в культуре и искусстве этот слом, вообще во всем полнейший упадок. Мне кажется, сейчас настолько глобальные социальные процессы происходят в мире, что очень сложно предугадать, что будет впереди и какая будет культура.

А с чем это связано, с переизбытком и натиском информации?

Я не думаю. Сложно объяснить эти вещи с точки зрения истории. Все движется по определенной траектории, и вот, мы зашли в какую-то такую точку. Мы же видим только то, что было, но не то, что окружает нас. В свое время я спросил у Анри Волохонского: кто сейчас лучший российский поэт? А он говорит: я не могу знать. Мы узнаем это лет через сто. Обычно тех, кто рядом, ты даже не можешь оценить. И мне кажется, об этом не надо и задумываться, надо просто делать свое дело.

Как вы считаете, новое возникает, скорее, на принятии старого или на отрицании?

Я думаю, что все вместе. Иногда что-то возникает совершенно неожиданно. Так, кто мог предположить, что Хлебников станет новатором? Все ждали потрясений от столичных, образованных людей, а тут — какой-то провинциальный поэт, приехал откуда-то из Оренбурга и все перевернул. Но в то время единицы понимали, что на их глазах происходит переворот. Что какой-то провинциал по наитию докопался до вещей, которые никому и не снились. Не снились более ученым, более образованным — даже, может, более одаренным. Почему так происходит? Дух летает, где хочет.

Вы замечаете возвращение советской эстетики в современном искусстве, в современной жизни?

Да везде я это вижу. Для меня, какими бы ни были 90-е годы, это все равно был выход в мир — мы вырвались в мир и обомлели. А сейчас опять оказывается, что эти сто лет были прекрасными. А я не считаю, что они были прекрасными, я считаю, что они были ужасными. Я это все уже видел, все помню, и ничего хорошего там не было. И нет у меня никакой ностальгии по этим пресловутым 80-м. Я помню только их серую, затхлую атмосферу. Что там такого хорошего было?

Почему же сравнительно мало людей вашего поколения говорят об этом?

Я не знаю, для меня самого это удивительно. Я еще мог бы понять, если бы о какой-то «ностальгии» говорили люди поколения моих родителей, хотя моя мама, например, ничего подобного никогда не говорила и не говорит.

Я это все уже видел, все помню, и ничего хорошего там не было. И нет у меня никакой ностальгии по этим пресловутым 80-м. Я помню только их серую, затхлую атмосферу. Что там такого хорошего было?

По-вашему, любая идеология — это система ограничений?

Да, в любом случае. Всякие запреты курения (фуфло, на самом деле) — конечно, мелочь. Но многие даже не понимают, что сделать шаг от мелочных запретов к тоталитаризму очень легко. Фашистская Германия началась по щелчку. Что это было? Безумие, ведь на тот момент это была самая передовая мощная страна в мире. Самая высокая наука, самая крутая философия — все лучшее там было. И вдруг, почти мгновенно, эта великая страна превратилась в сплошной ужас. Хотя, вопросы, связанные со свободой, вообще сложные. Может, так заложено в человеческой природе, что люди не ценят свободу…

Есть мнение, что немцы, в отличие от нас, сумели осознать свой трагический опыт. Вы согласны с этим?

Абсолютно. Может, конечно, им помогли это осознать. Но мы-то вообще не считаем себя виноватыми. Для меня удивительно, что Мережковский еще в начале 30-х писал: «Мы даже своим детям не сможем объяснить, в какой стране мы жили». То есть уже на тот момент ничего не осталось от той страны, разрушение произошло мгновенно, валом. А сейчас мы даже не задумываемся об этом. Мы думаем, что живем в какой-то удивительной стране, а на самом деле, ничего удивительного нет. Кроме атомного оружия, мы ничего не можем.

Если еще в конце XIX века у нас были лучшие композиторы (Чайковский сегодня - самый исполняемый композитор в мире), литература, кино, то сейчас — ничего. На мой взгляд, должно произойти какое-то очищение. После того, что половину населения загнобили, и мы до сих пор не можем сосчитать погибших в войне (единственная страна в мире), уж не говоря о репрессиях. Цифры разнятся на несколько десятков миллионов, что уж тут говорить.

Очищение должно произойти через осознание своей истории?

Наверное. Надо понять, что мы ответственны. Я бы сказал, мы ответственны за все, что происходит везде. А не только за войну у себя под боком. Да война происходит везде! Каждый день, постоянно. Это общее состояние жизни людей. У тебя соседа убили — это горе, а в Багдаде каждый день десятки человек погибают. И мы даже не знаем об этом.

Проблема в равнодушии?

Нас задевает только то, что близко. Самое смешное при этом, что сейчас мир за счет обилия информации становится действительно глобальным. Ты нажимаешь кнопку и видишь все, что происходит в любом конце мира.

Но это не прибавило ответственности?

Нет, люди воспринимают это как шоу. Когда что-то касается конкретно тебя, тебе не смешно. А тут — «ха-ха, смотри, как его мочат».

Источник