Позитивное стимулирование качественной журналистики не имеет материальной базы. А негативное – уже не имеет базы морально-этической. В продолжение дискуссии по статье Костя Бондаренко.



Бурная полемика о ситуации в отечественных СМИ, вспыхнувшая в последнее время с новой силой, выявила картину в целом довольно мрачную и безрадостную. Объективно - почти тупиковую.

Но начнём сначала, т. е., с претендующей чуть ли не на программность заметки политолога Костя Бондаренко «Ур-Еко. Роздуми про українську журналістику», положившей начало дискуссии. Перефразируя старый анекдот, - в ней есть и новое и интересное, но интересное не ново, а новое интерес представляет преимущественно исследовательский.

Исходный базовый посыл Бондаренко: журналистская среда заражена игрой в оппозиционность и «бути опозиціонером на шпальтах газет чи в інтернет-середовищі стало правилом хорошого тону».

Вызвано это, по мнению политолога, тем, что «журналісти масово повірили в помаранчевий процес. Для них Помаранчева революція не скінчилася на підсвідомому рівні. Як для ветеранів В'єтнаму чи Афганістану не скінчилися бойові дії. Постафганський синдром журналіста - ветерана Майдану викликає специфічне сприйняття дійсності».

Данное описание ситуации в СМИ ни в коей мере не соответствует действительному положению дел, что и было (на мой взгляд, излишне деликатно) отмечено ещё в редакционном комментарии к публикации. Любопытно же, что образ «постафганского синдрома» для описания настроения политически активной части общества уже использовался в нашей истории. «...Мы писали о том, что масса людей не могут принять эту власть. Они считают, что она несправедливо села еще раз на трон... Мы видим это по почте: они не готовы это принять, они не хотят сотрудничества, они ни во что не верят. Но реальность такова, какой мы ее создали...» - писала после президентских выборов Лариса Жаловага («"Пост афганский" синдром», «День», 10 декабря 1999 г.)

Синдром невосторженности

Не было секретом, что вызвало рефлексию «Дня»: необходимо было объясниться с читателями и сохранить их доверие. Это было непросто - с учётом того, что читатели привыкли видеть в газете, аффилированной с Евгением Марчуком, оппозиционное, а в период избирательной кампании ещё и чрезвычайно радикализировавшееся издание.

Не будем даже пытаться угадывать, с чего бы это через столько лет идею «постафганского синдрома» взял на вооружение преуспевающий политолог Бондаренко (может, просто понравился красивостью звучания?). О несоответствии написанной им картины реальному положению дел в сфере СМИ сказано и в редакционном комментарии, и в многочисленных полемических статьях. Можно лишь предположить, что Бондаренко не смотрит телевизор и не листает официозных и околоофициозных изданий, но, как и любой сколько-нибудь образованный гражданин, предпочитает черпать информацию исключительно в интернете и в нескольких относительно независимых газетах.

Однако обличительный пафос политолога напрасен. Ему достаточно лишь обратить взор на любой рейтинговый телеканал, или полистать подшивки тиражных изданий, вроде «Фактов» и «Сегодня», и он радостно удивится: до какой степени, оказывается, уважаема, почитаема, а временами так даже и любима журналистским сообществом нынешняя власть. Куда там Ющенко или даже Кучме!

Конечно, возможно и то, что на самом деле Бондаренко тревожит именно невосторженное настроение небольшого и узкого сегмента информационного пространства - именно потому, что в нём высказываются независимые (или хотя бы относительно независимые) граждане. Тревожит потому, что остальные (восторженные) представители медиасообщества как раз, напротив - зависимы. Как язвил Марк Твен - «когда свидетель находится в таком положении, его показания весьма сомнительны». И, вполне возможно, вне своих эфиров, официальных сайтов и газетных полос они тоже высказываются невосторженно?

Да, такое и впрямь возможно. И тогда тревога понятна. Неясно только, с чего это тревожится именно Бондаренко. Впрочем, с кем в настоящее время аффилирован уважаемый политолог - вопрос и бестактный, и не принципиальный. Принципиально же, во-первых, очевидное непонимание г-ном Бондаренко того, что он (персонально он) выглядит, как минимум, нелепо, выступая в роли ментора, велеречиво открывающего глаза общественности на хуторянство, местечковость, низкий интеллектуальный уровень отечественной журналистики и т. д., и т. п.

И, во-вторых, Кость Бондаренко, похоже, совершенно искренне полагает, что, указав обществу на «модность» (и как бы «кичевость») тренда «невосторженности», возможно переменить настроение истеблишмента на обратное - сиречь, восторженное.

Тут ошибка и в исходном тезисе - о «постафганском синдроме» как источнике сформировавшейся позиции, и в методологии. Дело в том, что люди, осознанно определяющие своё отношение к событиям и свои оценки политиков, обычно не меняют взглядов только оттого, что эти взгляды почему-либо входят в моду.

Негативные же оценки представителей нынешней власти лишь в очень малой степени и у очень небольшого количества комментаторов вызваны изначальной предвзятостью (и ещё меньше - «помаранчевостью»). Как ни трудно это представить, но есть куда более простое объяснение: негативное (и теперь уже действительно - предвзятое) отношение к нынешним властителям является следствием проявленной ими за два года некомпетентности, бездарности и вороватости, а также несомненным талантом выставлять себя и, что гораздо хуже, страну на всеобщее посмешище. С далеко идущими финансово-экономическими и политическими последствиями.

Так что это - не просто «мода». И, как сказал классик - врать не стоит даже тогда, когда модным становится говорить правду.

Цензура и не цензура. Определение терминов

К сожалению, у правды существует и другая сторона. Беда украинской журналистики заключается в том, что узость и, по большому счёту, незначительность её независимого сегмента не является следствием засилья политической цензуры и злобных происков политических цензоров.

Не то чтобы цензуры совсем не было. Есть, куда без неё, особенно в региональных СМИ. Но в тех условиях, в которых существует отечественная журналистика, цензура не является необходимым инструментом для того, чтобы свести тружеников медиацеха к общему знаменателю.

Необходимо уточнить терминологию. Редакционная политика (любая, в том числе «заточенная» под одобрение и/или осуждение отдельных деятелей, политических групп и органов власти) не является ни «цензурой», ни её эвфемистическим синонимом.

Причём редакционная политика - разумеется, у каждого своя - есть и в независимых, и в либеральных, и в оппозиционных СМИ. И в этом аспекте требование соответствия позиции журналиста политике своей редакции не является ни тиранией, ни насилием, ни цензурой. А стремление к такому соответствию не является самоцензурой. В оптимуме при несовпадении позиций журналист имеет возможность уйти и найти редакцию, позиции которой разделяет. Вот тут-то и происходит «претыкание».

Уйти можно. Найти - сложней, что совершенно справедливо отмечают оппоненты Бондаренко. В нормальных... или хотя бы в таких ненормальных условиях, которые были у нас ещё 10 лет назад - каждый достаточно профессиональный специалист мог найти медиа, политическая направленность которого (да хоть бы и ангажированность!) в достаточной мере соответствовала бы его представлениям. Сейчас ситуация изменилась радикально.

Но это - не проблема цензуры в редакциях, которые журналисты покидают или хотели бы покинуть. Это - проблема отсутствия или чрезвычайно ограниченного количества тех редакций, в которые они хотели бы войти. Выбор уж больно ограничен. Но это в незначительной степени связано с ситуацией в журналистском сообществе (поэтому бессмысленно дискутировать об уровнях и процентах хуторянства, некомпетентности и интеллектуальной несостоятельности), это - характеристика современного состояния нашего общества.

Медиа, инвесторы и государство

Редакций, представляющих различные творческие концепции и разнообразие политических взглядов, нет по одной причине: они не востребованы обществом. Под востребованностью я имею в виду, - простите за прозаизм - реальный платёжеспособный спрос на свободу, независимость и компетентность высказываний и оценок.

В той незначительной мере, в которой запрос на компетентность существует, - он удовлетворяется пятью-шестью (не знаю, может быть, семью - десятью) изданиями, преимущественно интернетными. Спрос на свободу высказывания (вне компетентности) вообще удовлетворяется полностью - в интернете в целом. О малости масштабов и влиянии в Украине политически активного сегмента всемирной сети вполне вразумительно недавно писал Михаил Дубинянский («Реальная виртуальность» (УП, 17 февраля 2012).

Показателем же невостребованности является тот прискорбный факт, что даже издания в интернете, не говоря уже о бумажных - в абсолютном большинстве своём убыточны и существуют благодаря грантам и дотациям (т. н. инвестициям). Взаимоотношения редакций с «инвесторами» определяются несколькими факторами.

Во-первых, для абсолютного большинства из них подконтрольные медиаструктуры (иногда даже медиаимперии) не являются основной составляющей бизнеса (не говоря уже о том, что большинство медиа не является собственно бизнесом - самоокупаемым или, хотя бы в перспективе, сулящим дивиденды).

Иначе говоря, деньги (в том числе на содержание своих медиа) инвесторы зарабатывают в другом, реальном бизнесе. А бизнес у нас с каждым годом всё более связан с близостью к государственным структурам или, в самом лучшем случае, - зависим от них.

При этом для, опять же, большинства инвесторов их СМИ чаще всего - игрушка, в лучшем случае - элемент престижа, с надеждой (обычно совершенно необоснованной) на превращение его в инструмент влияния.

И тут - ключевое противоречие. Для обретения не говоря уже влияния, но хотя бы заметности, тем более значимости - медиаструктура должна, как минимум, иметь «лица необщее выраженье», должна занимать какую-то позицию относительно событий и лиц. А это почти неизбежно влечёт напряжение отношений с теми или иными властными группировками. Дальше - интриги, взаимные подставы, и т. д., и т. п. Возникают проблемы, ничем, по сути, не компенсируемые. Добавьте к этому ещё и то, что «игрушка» при этом недёшево обходится.

Как следствие - конфликт, который разрешается в крайнем случае - сменой коллектива или даже роспуском СМИ, чаще - низведением редакционной политики к бесконфликтному невыразительному знаменателю.

В интернет! Все в интернет!

Практически автоматическое следствие - всё, что живёт и шевелится, передислоцируется в интернет. Но там - свои особенности и проблемы. Одна из них - сопряжённая со свободой утрата контроля - в том числе и самоконтроля (не путать с самоцензурой). Имеется в виду, в частности, что в сети легко и непринуждённо переходят на такие форматы общения, которые никогда не позволили бы себе в персонифицированном дискурсе, тем более - при личном общении. Впрочем, это-то как раз - издержки роста, и рано или поздно как-то утрясётся.

Хуже с абсолютной виртуальностью сетевой публицистики. Поясню. Один знакомый олигарх средней руки как-то объяснял мне (он был то ли не слишком трезв, то ли «под кайфом»), что ему, в принципе, глубоко безразлично, действительно ли рейтинг интернет-издания Имярек определяется количеством реальных читателей, или «надут» с помощью агрегаторов. Олигарх этот, по крайней мере в юности, до того как начать воровать большие деньги, был интеллигентным человеком (цитировал по памяти Булгакова). И он хотя бы сознавал, о чём говорит и что имеет в виду. Следующее поколение о таких вещах вообще не задумывается.

Таким образом, в интернете установлено априорное равенство любых высказываний. И отчасти прав Кость Бондаренко: проверять информацию попробуют считанные единицы. Материал о том, что политик А, предположим, вор, - радостно и без проверок подхватят все недоброжелатели этого А. А все ему сочувствующие - с негодованием осудят. И тоже без проверок. Строго говоря, и для тех и для других сам предмет полемики абсолютно безразличен. Кроме того, и те и другие, повторюсь, в сумме составляют ничтожные проценты многомиллионной сетевой аудитории.

И не имеет никакого значения - будет ли данный материал обнародован одним из условно респектабельных изданий, или же на зарегистрированном позавчера сайте pupkin.com. Особенно если названный материал широко отрекламируется теми самыми респектабельными изданиями, которые побрезговали поставить его у себя напрямую. (Приходится признать, брезгуют всё реже - довлеет «невидимая рука рынка».)

Позитивное стимулирование качественной журналистики не имеет материальной базы. А негативное - уже не имеет базы морально-этической. Никто и никогда не был подвергнут остракизму по причине профнепригодности или несостоятельности. Ещё изредка (потому что моветонно, ибо никто уже не «без греха») кого-то могут попрекнуть - что же это вы, батенька (матушка), так непоследовательны! - и почти всегда будет иметься в виду политическое ренегатство, но практически никогда - элементарная некомпетентность.

А поскольку при этом, как мы уже отмечали, дотационность изначально заложена в структуру практически любого функционирующего СМИ (за исключением рейтинговых телеканалов и двух-трёх сайтов), то из системы оценок деятельности оказывается изъятым обычно ключевой критерий - «эффективность». Что, в свою очередь, автоматически выводит на первый план принципиально иные критерии. В результате, по принципу «рыбак рыбака» множатся в немыслимом количестве pupkin.com'ы, решающие две принципиальные задачи: ублажение очередного соответствующего имярека и освоение средств «Пупкина» и/или череды сменяющих друг друга «пупкиных».

Соответственно формируется и отношение общества, которое всё больше переориентируется на развлекательные издания, сайты и программы. (Поэтому, в частности, представляется некорректным дружное осуждение телеканалов, всё больше тиражирующих развлекательные передачи, стараясь отвечать реально существующему спросу.) Добавьте также, что упор на развлекательное вещание сулит телемагнатам гораздо меньше проблем в отношениях с властью, в отличие от вещания общественно-политического, даже если не пытаться возносить его до высот объективности и гражданственности.

СМИ как безработный «контролёр»

Таким образом, ключевая проблема заключается в следующем: со своей ролью «контролёра», обеспечивающего обратные связи между властью и обществом, нынешнее журналистское сообщество не справляется (причём год от года не справляется всё больше), но из этого никак не следует, что общество не нуждается в том, чтобы названные функции исполнялись. Поскольку без них происходит деградация системы в целом - так же, как губит организм отсутствие жизненно важных витаминов.

Следовательно, либо общество деградирует окончательно - до полного распада, либо произойдёт внятный поворот в сложившейся системе взаимоотношений. Исторический опыт свидетельствует, что распад хоть и случается, но сравнительно редко. Гораздо чаще вступают в ход самые разнообразные механизмы регенерации.

Совершенно согласен с Натальей Лигачёвой: специфика информационной сферы такова, что тут не только спрос порождает предложение, но и предложение порождает и формирует спрос. Но организация того предложения, которое сможет сформировать качественно более высокий уровень массовой потребительской среды - долгая, кропотливая и очень дорогостоящая работа, требующая усилий, последовательности, финансовых вливаний и много-много чего ещё. Даже Жан-Поль Марат, который в своём радикалистском листке «Друг Народа» был и автором, и редактором, и типографом - нуждался, тем не менее, в какой-никакой сети распространителей. Не бегал он вместе с парижскими мальчишками по улицам с криками «Марат обвиняет! Свежий выпуск "Друга Народа"!». Марат в это время уже готовил новый номер, одержимый идеей повесить всех аристократов на фонарях и мечтой о всемирном братстве.

Итак, коль скоро речь идёт об инвесторах, то для организации каждого отдельно взятого эффективного издания они должны быть последовательны, целеустремлённы и увлечены высокими целями - как минимум, идеей повышения личного статуса, а в перспективе и благосостояния. Могут возразить, что все сотни, если не тысячи, «медиа-пупкиных» очень даже увлечены, но всё равно получается какая-то ерунда - и будут правы! Но в том-то и дело, что эволюционное «поумнение» инвесторов в наблюдении чужого опыта или на собственных ошибках - один из базовых механизмов общественной регенерации.

Именно так - на сумме взаимно противостоящих личных амбиций складывалось (ну, начинало складываться) вполне живое и перспективное информационное пространство второй половины 90-х - начала 2000-х годов. Более того, именно такой механизм его формирования является наиболее естественным. Французская пресса возникла из «мазаринад», которые герои Фронды заказывали и распространяли друг против друга (ну, и против Мазарини заодно, а ранее - так даже против самого Ришелье). Традиция высокой публицистики Великобритании берёт начало в «Великой битве журналов», которую вели в эпоху королевы Анны претендующие на высшие государственные посты лидеры тори и вигов, привлекшие к сотрудничеству великих классиков жанра - Свифта, Дефо, Аддисона и др.

А, скажем, независимость американской прессы получила мощный импульс в мае-июне 1791 года, когда первый госсекретарь Томас Джефферсон (автор Декларации Независимости и будущий третий президент США) и лидер парламентской оппозиции Джеймс Мэдисон (будущий четвёртый президент) совершили знаменитую «ботаническую экспедицию» по рекам Норт и Коннектикут. Не отвлекаясь от сбора гербариев, политики договорились создать новую «Национальную газету» - в противовес издававшейся первым Генеральным казначеем Александром Гамильтоном «Газете Соединённых Штатов». Первый номер оппозиционного издания вышел уже в октябре.

Стоит отметить, что в качестве дополнительной финансовой поддержки Джефферсон фиктивно зачислил редактора «Национальной газеты» Филиппа Френно в штат Госдепартамента - за что был впоследствии многократно порицаем. Автору Декларации Независимости просто повезло, что после отставки его не судил какой-нибудь манхэттенский районный судья Вольф. Впрочем, президентом Соединённых Штатов тогда ещё был Джордж Вашингтон, и это определило многое.

Валерий Зайцев

Источник