КУДЫ ПРЕМ, ГОСПОДА?

То, что Россия, как и Беларусь с Украиной – не Европа, сейчас уже стало аксиомой, не раз подтвержденной Евросоюзом. Однако, верна ли аксиома? И настолько ли не связаны и взаимоисключающи представления об исторических путях Европы и России?

Если вспомнить географию или, хотя бы, бросить взгляд на географическую карту, то станет очевидно: никакого континента под названием «Европа» нет, – есть лишь полуостров материка Евразия. Где провести линию, разделяющую Европу и Азию, – вопрос спорный, причем уже не первое тысячелетие. Античный грек Геродот начинал проводить ее по Дону, но дальше терялся в раздумьях. До XVIII века эту границу, вслед за греческими авторами, обычно проводили по Дону и Волге. Но около 1720 г. историк и администратор Василий Татищев предложил Петру I провести ее по Уралу, обосновывая различиями флоры и фауны по сторонам гор. С его идей, в целом согласились в России и за рубежом. Потом еще лет сто спорили, как вести ее южнее Урала, в результате чего Кавказ, то попадал в Европу, то пропадал из нее. Пока, наконец, 35% территории Азербайджана и 45% Грузии не оказались «европейскими». Хотя в 1958 году они были еще «азиатскими» (по мнению Всесоюзного географического общества СССР). Так что можно согласиться с французским журналистом Бернаром Анри Леви: «Европа – не место, а идея». Сам Леви, кстати, родился в Алжире.

Как возникла идея?
Обычно отсылают в VII век до нашей эры, к греческому поэту Гесиоду. В своей «Теогонии» Гесиод поведал легенду, как «царь богов» Зевс, обернувшись быком, похитил финикийскую принцессу Европу и доплыл с ней до острова Крит. Здесь он уже предстал прекрасным юношей, и результат не замедлил сказаться: Европа родила трех сыновей. Затем прекрасная азиатка (Финикия – это нынешняя Палестина) вышла замуж за бездетного критского царя Астериона, а после его смерти передала власть своим детям от Зевса. Но эта легенда ничего не проясняет для географов, и выведение слова «Европа» от ассирийского «эреб» (запад) более логично.
У греков и римлян идея Европы как чего-то принципиально отличного от остального мира, отсутствовала, – они были космополитичными обитателями Средиземноморья, омывающего берега Азии, Европы и Ливии (Африки). Гораздо более актуальным для них было деление на «цивилизованных» и «варваров», но провести его по континентам не получалось при всем желании. После падения Рима в 476 году раздел проходил по линии «христиане – варвары-язычники», а затем Средиземноморье распалось на христианский и исламский мир. В Средние века идея Европы тоже отсутствует, – европейцы совсем не однородны, и во Франкской империи Карла Великого подозрительно смотрели на швабов да фризов (немцев и голландцев), не говоря уж о славянах. Мусульман вообще изгнали из Испании лишь в XV в. Географических и культурных основ для идеи «Европы» нет – мусульман можно не уважать, можно бояться, но варварами назвать нельзя, – они тоже читали Аристотеля. А уж комментировали его, в XI веке, куда качественнее европейских христиан.
Если бы не Великие географические открытия, идея «Европы» вообще могла бы и не возникнуть. Именно эти открытия подарили европейцам не только ресурсы планеты Земля, но и образ Дикаря, столь популярный в эпоху Просвещения. Ощутив свое превосходство над Дикарем, и узнав, насколько велик мир, европейцы занялись классификацией своих знаний о нем. Выработкой своей точки зрения.
Как известно, «точка зрения определяется точкой сидения». Поскольку открытый мир оказался населенным Дикарями, то где-то, естественно, должны жить Цивилизованные. Так появилась идея «Европы», как сосредоточения Цивилизации. Время появления этой идеи – конец XVII века, а ее «гимном» можно считать французскую «Энциклопедию» (1751-1780).
Фабула дальнейшей всемирной истории проста: «Европейцы давят Дикарей». Практически везде получилось – в Азии, Америке, Африке. За исключением Московского царства, а затем Россйской империи, по полной программе навалявшей «цивилизаторам» - полякам, шведам, пруссакам и так далее. Поэтому Европа долго не могла понять, кто они, те, что к востоку от Дуная. Луи де Жокур, автор «энциклопедической» статьи о Росси, так, в недоумении, и писал: «До царя Петра обычаи, одежда и нравы в России были все же ближе к Азии, чем к христианской Европе». Общего мнения у европейцев по вопросу: «Является ли Россия Европой» не было и после де Жокура.

Россия: «бегство от Европы».
Зато оно было в самой России. Екатерина II постановила своим «Наказом комиссии о сочинении проекта нового уложения», в 1767 году, что «Россия есть европейская держава». И известила об этом Европу, издав «Наказ» немецком, французском и латыни. На это энциклопедист Дени Дидро отписал: «не все ли равно азиатская или европейская. Важно, чтобы она была великой, процветающей и устойчивой».
Но не все были настроены как Дидро, и зачислить Россию в Европу отказывались в основном по двум пунктам: из-за крепостного права, которое европейцы называли рабством, и неограниченной власти царя.
В результате развернулась полемика с западными интеллектуалами, сходная с современными дебатами о правах человека. Поскольку своих серьезных авторов в России не было, то ответ на книгу аббата д’Отроша, с преувеличениями порицавшую российские нравы, пришлось писать самой Екатерине II. Правда анонимно, спорить открыто ей не позволял сан. «Европейский выбор» императрицы был однозначен, а общая историческая установка такова: развитие России идет тем же путем, что и Европы, но чуть запаздывает из-за Смутного времени. О том, что ответственность можно было бы возложить и на Батыя тогда еще не догадывались из-за слабого знания истории.
С этой схемой, первоначально, согласилась и Европа. Поскольку именно она была предложена в «Histoire de Russie» Пьера Шарля Левека, вышедшей в 1780-1783 годах. Еще много лет Европа учила историю России «по Левеку». Но не получилось. Русские сами отвергли екатерининскую установку.
А было это так. Александр I поручил Михаилу Сперанскому и Николаю Карамзину представить их концепции истории России. Сперанский написал свое «Введение к уложению государственных законов», где заметил, что если Россия развивается общеевропейским путем, то в ней будет революция как в Англии и Франции, а потому во избежание революции, лучше заранее ввести конституционную монархию. Эта перспектива царя Александра не вдохновила. Не удивительно – символами обеих европейских революций были отрубленные головы королей.
В результате «Введение» Сперанского было засекречено, а сам он отправился в ссылку в Пермь. До реформ Александра II от европейского выбора отказались, а Карамзин сел писать «Историю России с древнейших времен», где она проделывала особый путь, отличный от Европы благодаря исконному единству народа и монархии. Очень скоро из словаря российских историков исчез и термин феодализм, который стал ассоциироваться исключительно с замками вельмож, независимых от государя. Поскольку замков на Руси не было, то сделали удобный вывод, что и феодализма не было, а значит и революции взяться неоткуда. Так было как-то спокойнее для императорских голов.
Хотя Россия и отделилась от Европы, это не помешало в 1837 году установить на Урале обелиск, гласящий: – «Здесь кончается Европа». Европа не сильно протестовала, тем более, что она еще прекрасно помнила, как калмыки. в 1814 г., въезжали на верблюдах в Париж.

«Русский путь» Европы.
А Россия так и жила между «Европой» и «не Европой», идя своим «русским путем». Особого гуманистического дискомфорта она не ощущала, даже в отношении прав человека. Тем более, что с этими правами в Европе эпохи «дикого капитализма» были такие проблемы, глядя на которые русские только крестились. И уверяли в своих школах и университетах, что страна идет своим правильным путем. В 1832 году, сгоряча, даже закрыли умеренный журнал «Европеец», за благонадежность которого ручался известный славянофил Сергей Аксаков.
В итоге, после пятидесяти лет такой пропаганды, явились народники, которые тоже куда-то шли. Пока Владимир Ульянов, не предложил «пойти другим путем», который привел большевистские массы в Зимний дворец, последнего царя – в подвал дома купца Ипатьева, а Иосифа Джугашвили – в кабинет «кремлевского диктатора».
Вот тут-то Европа и осознала, что все это – её ближайшее будущее, если она, как Александр I, будет настаивать на своем особом пути и не сделает выводов. И произошло то, что в Европе не хотят признавать: она пошла «русским путем» - в сторону всеобщего избирательного права и системы социального государства (а не социальных программ Бисмарка). А тут еще, Европе на радость, в СССР решили, что «70 лет не туда ходили» и пора вернуться на магистральный цивилизованный путь Европы. Правда, семидесятилетней давности – на путь «дикого капитализма». Да и возвращаться начали пятнадцатью отдельными «тропинками в никуда».
Такая «смена трасс» привела постсоветское пространство туда, где оно сейчас находится, а Европу – почти к счастью. Во всяком случае, в конце прошлого века Френсис Фукуяма явил миру открытие, – все идти некуда, конец истории! Если перевести его на язык Льва Гумилева, то это будет звучать так: все гомеостаз (застой) на стадии либерального капитализма. Больше ничего не должно случиться, во всяком случае, еще очень долго.
Но очень быстро случился мировой кризис, и стало ясно, – сладкого застоя не будет. Более того, возникает ощущение возврата если не «царство Дикаря», то в XIX век.
Социальное государство ликвидируется, Европа погружается в непрерывные забастовки, мировые СМИ навязчиво твердят о террористах.
Для полного восстановления антуража 72-летний итальянский анархист-повстанец Альфредо Бонанно, осенью 2009 года, неудачно «берет» банк в Греции в лучших традициях полицейских протоколов XIX в., – один анархист грабит с помощью ружья, другой помогал ему тем, что держит деньги.
Коррупция превосходит пресловутую «панамскую аферу», социологи с цифрами в руках твердят о маргинализации общества (в Европе XIX века это называли пауперизацией).
Журналисты ведут репортажи со «дна», от бомжей, в полном согласии с прогнозом Энгельса, что подобные «экскурсии» таки вытеснят наскучившие сюжеты о далеких индейских племенах.
Сами индейцы-сапатисты и индусы-наксалиты требуют, чтобы корпорации, эти наследницы европейских Вест- и Ост-Индских компаний, оставили их джунгли и ресурсы в покое. Но уже не с луками, а с автоматами в руках.
В южных морях, как полное дежавю, появляются пираты, в СНГ воскресает архаизм «мажор».
Восток. Спустя сотни лет, вспоминает слова «джихад» и «ваххабиты», а в Китае возникают марксистские кружки.
И все это на фоне яхт Абрамовича, бриллиантовых светских рандеву и полунаучных тусовок Давоса. На фоне науки, заменившей религию, и римского папы Бенедикта XVI, уверяющего, что дарвинизм не противоречит учению церкви, а вот креационисты, с их идей бога-творца, похоже, переусердствовали.

Глядя на все это, возникают два вопроса: правильным ли путем идем, товарищи, и так ли уж сильно отличен сейчас наш путь от Европы, чтобы проситься в нее? Да и надо ли нам это?

Андрей Ганжа,
Сергей Климовский