ПОЭТ И МУЗА. О ГРАБОВСКОМ-ОТЦЕ

О реальном авторстве беспроводной передачи на расстояние видового изображения уже рассказал. Речь о ТВ, по-нынешнему, или о телефоте. Именно так идею окрестил сам ее создатель. При этом невозможно оставить в стороне родовые корни изобретателя. Слишком значимо событие для объективной его оценки. Хотя бы на примере двух представителей одной семьи, отделенной от нас всего лишь небольшим отрезком времени. Смутные подступы к которому дозрели до результата уже научного подвига. И упрека, мол, ничего общего в главном деле жизни отца-поэта и сына физика-электронщика нет и быть не может. Но если посмотреть через привязку обоих к пространственно-временным процессам на огромном театре действия? Включая нынешнюю его Среднеазиатскую часть. Отнюдь не лишнюю в общем ходе этого неординарного события. Тогда в реалиях бытия все оказывается хотя и сложнее, но намного понятнее. Такое бывает. Эту сложность и попытаемся осмыслить. Хотя бы потому, что без понимания логики жизни одного участника событий – невозможно объективное осознание многого из текущего. Итак, о Павле и Борисе Грабовских.


Начало XVII века. Из степной зоны русские войска отжали со своих родовых земель турок на их нынешнюю греческую - в первоосновах, историческую родину, скорее всего, далеко не первую. В этом обозначилась связь множества событий, причем, мало связанных логикой. Зато сложных и щедро запутанных. Одно из них видится в закулисном просачивании во власть на Руси династии Романовых. По сравнению с ними нынешние, властные «украинцы» - из истинных, лишь сладко отдыхают. Под скорое обретение ими «евроценностей». Но при этом последовательно отталкиваясь от уже европейских приобретений. Но также широко известные введением на исконных русских землях своего порядка. Европейского. Первым делом, население Руси не без их помощи и участия Романовых названо варварским. То есть в их понятиях, первородными дикарями. Ничего не знающих и не умеющих. Впрочем, само слово вполне справедливо, поскольку в исходном своем смысле означает тех, кто во взрослом своем состоянии отмечал себя сакральным знаком, то есть придерживался традиции носить бороду - la barbe. Отсюда через смену смысла они, эти самые варвары, и появились. Как обладатели бород. Смотрим фото.

При этом изобретатели определения до сих пор вряд ли сами понимают, почему используют женский артикль, хотя нужно бы «le», а еще лучше через «les» - как обозначение множественности. Только так все вроде бы укладывается на свои места. Понятно, что грамматические. А так чушь какая-то. Типа нынешней модной еврозабавы – гендерства, как продолжения откровенных профашистских экспериментов. В виде новой европейской «фуяжечки». К слову, в великом могучем и следа нет так называемой обсценной лексики, основа которой содержала бы намек на что-то из бытового вульгаризма. Как раз наоборот. Все кристально как первые словесные опыты ребенка. Доказать? Без проблем. Но в личной беседе. Разве что заметим, что это все следы позднего и намеренного опаскуживания лексики. Под варварство. Следы кампании в наличии.

К тому, что украшение себя бородой, как видим на портрете Павла Арсеньевича, что явно вызов власти и протест конкретно режиму Романовых. Точнее, внесенному ими в пределы Руси иезуитству. Наглядная демонстрация, что поэт принципиально не приемлет иллюминатство как явление. Да и сами первые из романовских заговорщиков сначала изображали свою приверженность традиции, затем, помним, резко повернули руль, что мгновенно откликнулось болезненным старообрядчеством и гражданскими войнами – не только Болотникова, но и сознательно замыленными в реальной сути - пугачевской и разинской. След иезуитства отчетливо виден и в том, как именно последних Романовых убрали с исторического пути. Большевики, знаем, (и это не скрывается), настаивали на суде, который наверняка вскрыл бы изначальную подноготную режима. Поэтому его, скажем так, завершителей, с опережением убрали с глаз подальше. Опираясь на широкую сеть масонского подполья, плавно введенного в троцкизм, но с теми же иезуитскими приемами. Типа запуска идеологии помянутого гендерства и через давно привычное окошмаривание России. Павел Грабовский раньше нас попал в эти жернова. Равно как и вся нынешняя Украина. Рвать на части это из этой же классики.

Здесь разве что еще замечу, что за тысячу лет до Романовых, то есть римских, если по исходному обозначению, притянувших к нам за уши Европу, в русских землях не было ни мала, ни велика, кто досконально не знал бы грамоты. На «странность» настойчиво обращал внимание в публикациях об отечественных берестяных грамотах. Поэтому после отжатых от трона романовских европроводников, все снова пришлось начать с нулевой отметки. Через курсы массового ликбеза как цены царского владычества. Кто-то и сегодня горит желанием запустить все сначала. Уже начинали и не раз. Пример тому – судьба отца Бориса Грабовского. Отсюда воз бед, которых в доромановский период Русь не знала, и знать не могла. И будем о них спотыкаться, пока не обозначатся реально векторы перехода из сумасшедшего дома в адекватное состояние.

Стремления пока не наблюдается. Разве что на словах. Между теми, скажем, кто на словах причисляет себя к славянофилам, а на них же не в состоянии оторваться от западничества с его давно специфическими в отношении евразийства целями. Пока такой отрыв реально не обозначится, и не прекратит складываться в фиговый знак, ничто не изменится. Вроде бы, в началах прошлого века и революции по этому поводу процесс пошел, но сложенный Романовыми административный механизм как диктовал свои условия, так и продолжает это делать. В смысле как гнал ценности богатейшей части мира за ее пределы, так и продолжает – под лозунги правильного либерализма и нашей во всем и всегда неправильной страны.

Что изменилось сегодня? Кричать стали больше – точно. На этом общем фоне вновь проявилась тотальная нищета с желанием подавать ее в единстве цинизма и массоого кастрюльного слабоумия. Вроде бы даже от Романовых как флага илюминаторства однажды избавились, но они сотни лет как мозолили глаза, так и продолжают этим заниматься. То вдруг всплывающей из какой-то выгребной ямы Матильдой Кшесинской, то в виде самого на глазах оживающего императора. Что все еще надеемся на массовое ему поклонение? В подтверждение, что уж он-то не тонет в любых ситуациях.

Итак, вернемся к Грабовским. Павел Арсеньевич, фактический родитель вроде бы давно и прочно привычного ныне процесса телевещания, умер рано. Впрочем, как и его собственный отец. Задушили нищета и идущий с ней под руку туберкулез. Бич времени и обстоятельств. На время и перипетии судьбы указывает одна, почерпнутая из публикаций о неординарном семействе, вроде бы странность. Похоже, что в них кроется ключ к драматическому ходу случившегося на пути в несколько поколений. В одних источниках Арсений Грабовский – церковный служка одного из харьковских приходов почему-то именуется как пономарь, а по другим как пастырь, чего вроде никак не может быть. Но в наличии. Ошибка авторов или нечто более серьезное? Склоняюсь в сторону последнего.

Дело в том, что следы католической экспансии на Русь просматриваются еще во времена «великого и ужасного» - с подачи Романовых, царя Ивана Грозного. Впервые за сотни лет о реальных деяниях этого государя внятно заговорили в недавно вышедшей книге Валерия Ерчака «Слово и дело Ивана Грозного». С целью хоть чуть отмыть реальность с обильно загаженного романовской историографией имени российского царя, убежденного противника крепостного права, непричастного к греху сыноубийства. И отец и сын, как доказано уже современными исследованиями, были отравлены ртутью. Установить эту научную проблему не составило труда. Не отыскался след раны на голове царевича, что ставит на легенде жирную точку. Не случайно и то¸ что сотни лет место упокоения этого государя особо почиталось неправедно обиженными властью, что, понятно, случайностью быть не может. Книжная новинка и об этом тоже. Попутно объясняя, почему Грабовский-пращур по роду деятельности одновременно был и пастором, и пресвитером. Прямой след экспансии Ватикана, оказавшего важные услуги Романовым, который издавна стремился не только при Грозном, но и позже последовательно укреплять позиции пределов своей власти, планомерно расширяя их за счет исконных родовых земель. Типа польских, практически полностью окатоличенных ко времени митрополита Петра Могилы. Стремительно и нагло, Как это происходит сегодня на территории нынешней Украины, удивляя наблюдателей вроде бы как несуразицей. Но за ней четкость действий и целей. Путаница с пастырем-пресвитером наглядное свидетельство католических опытов династии Романовых, исказивших на Руси все, что только можно было исказить и опохабить в отведенный им временной отрезок. В советское время об этом не говорили, но сегодня уже хорошо знаем, что позор крепостного права на Руси - след царской политики Романовского периода. Его до сих пор пытаются прикрыть «бунтом Болотникова» - из-за вроде бы недорода и иных, как уверяют, причин. На эту подробность обращал внимание в предыдущих очерках, в частности ЕЛЬНЯ. СЕВРЮЦСКИЙ СЛЕД, что выставлен мной в Сетях и включен в книгу о ключевом месте Евразийского пространства - Днепровско-Деснянском междуречье. Где к слову, не случайно, но изрядно, натыкаемся на множество киргизских следов. Точнее, на единство знаков общего когда-то развития, что обильно сохранились до сегодняшних дней. Скажем, в киргизских коврах ручной работы, в одежде, чаще всего великокняжеской, и даже царской. В отделке декора храмов.

Коль зацепили севрюков – субэтнос славян-северсов, то обратим снимание и на портрет Павла Грабовского, выставленный нами к этим заметкам. Он многое объясняет. Хотя бы тем, что харьковские пределы и примыкающие к ни земли – вплоть до Киева, уверено можно отнести к севрюцкой вотчине. Не случайно река Донец издавна обозначена не Северным, как его часто именуют, а Северским, то есть севрюцким. Его следы отчетливы в Индии, Китае, Японии, Афганистане. Характерен, узнаваем и схож тип местных лиц. Он такой вплоть до Бухары, Самарканда, Чернигова, где уверенно, и не только в лицах, опознается влияние индоиранства. И по санскритским основам языка, и по характерным знаковым следам, включая бесчисленные топонимические. И не только. Обильные намогильные сооружения в Иссык-кульской котловине не случайно выстроены в виде звонниц - доколокольных сооружений, что объясняет странность их слияния с родовыми башнями. Типа Буранинской, что у Тян-Шанского Токмака.

Обратим внимание и на бороду поэта. После известной жесткой прополки этих следов древности в период царя Петра I, такое публичное выпячивание означает намеренное фрондирование инициатив романовских властей. Явный знак того, что обладатель украшения принципиально не согласен с царскими новациями и придерживается доромановских родовых традиций. Вызов? Причем генетический. Эта часть степных земель, знаю по семейным преданиям, власть с католическими ее заскоками не принималась. И снимали со стен сабли и при первом же намеке новых царей, укрепить свои позиции. Судьба этого поэта Украйны тому в пример.

Федор Романов (Филарет) как активист ватиканского переворота, мутивший воду из-за желания трона, не случайно подписывал официальные бумаги как государь, хотя таковым фиктивно значился его сын Михаил. Такой затейливый автограф сохранился. Вранье тотальным оружием заявило себя не сегодня. Конкретно это «государем» Филаретом из первых Романовых не особо и скрывалось. До тех пор, пока на него не обратили внимание. Поэтому при повторном поиске автограф исчез. Это означает, что корректировка давно вроде бы ушедших событий жива и по-прежнему продолжается. А попробуй только хоть в чем-то усомниться, как тут же начинается такой вопеж истинных знатоков событий, сующих тебе под нос свои звания, дипломы, что хоть святых выноси. С чем не раз сталкивался. Когда такое грехоблудство вскрывается, его начинают моментально шпаклевать. Скрывая то, что давно приживлено к практике и введено в привычность, по которой равнодушно скользит глаз, ни во что не вникая и без желая вникать. Не взирая на «время перемен» или в согласии с ним, исчезает и многое иное из романовской бытовой обыденности. В мое школьное время учили стихи. Например, вот эти;

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.

Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная» ( Н.Некрасов,1874г.)

Стихотворение памятно, как и сама Сенная, куда в одно из старых кафе охотно заглядывал в дни стипендий. Потому что в нем отмечался сам Пушкин. Впечатление производила не столько забегаловка, сколько сама эта старая площадь, такая же унылая и прославленная. И не только этими рвущими душу поэтическими строчками.

Сегодня, насколько знаю, это и подобное из школьных программ выпахано. Больше того, намеренно маскируется публикаторами произведений или составителями сборников. Например, конкретно этот шедевр авторских чувств почему-то подается под рубрикой «О любовной лирике». Хотя у этого автора с темой известная напряженность. Она в наличии, но в очень сдержанных тонах. Намеренная шифровка перед глазами. Авторы вроде бы прикрыты законом, но кто сегодня обращает внимание на такую мелочь?

Но здесь речь о родовой генетической наследственности - отца и сына, которая явно берет свое. Хотя и проявляет себя по-разному. Но невозможно не заметить прямого родства в таланте и в упорстве при достижении цели, в неприятии несправедливости, лукавства, тупости и готовности идти до осязаемого результата в их одолении. Душа горит желанием понять, почему окружающее тебя устроено так кособоко и в чем причины перекошенности? И рождаются строки с предсказанием пути:

Хвала погибшим и живущим
Борцам за будущность Руси родной,
Страдальцам за друзей своих. В грядущем
Им засиять нетленной красотой (Павел Грабовский, «Истинные герои»).

Сам сторонник «нетленной красоты» родился в 1864 году, в семье нищего церковного служки харьковского села Пушкарное. Откуда для него была одна только дорога – в Ахтырскую бурсу, в которой начал осваивать курс духовных наук, продолженный затем в Харьковской семинарии. Как ни странно, но именно культовые учебные заведения – повсеместно, по всей царской России внесли в общественную среду изрядную волну революционного напряжения, особенно при слиянии ее с политикой предначертанной оседлости и бесконечным переносом перезревших реформенные преобразования. Это и стало ответной реакцией на сложенный властью удобный для нее миропорядок. Поэтому будущий духовник больше заинтересовался не библейскими текстами с их явными провластными корректировками и глупостями вроде бы первичного текста, а деятельностью харьковского народовольческого кружка организации «Черный передел». За что арестован и исключен из семинарии. После трехлетнего полицейского надзора вернулся в Харьков, чтобы уже на более серьезном уровне заняться понятной для него необходимостью смены романовского режима. В тему стала и работа газетного корректора.

В 1885 году начинающий поэт призван в армию. Попытка доказать, что армейская среда также не место для злоупотреблений властью, быстро сплавила молодого человека в Туркестанский военный округ, который участвовал тогда в боевых операциях. Но власти и этого показалось недостаточно. При следовании к месту службы на благо царя и отечества Павел Арсеньевич возвращен в Харьков, где линию его поведения уточнили пятью годами ссылки в Сибирь. При Романовых ничто не забывалось и не прощалось. Что заметно усиливало трепетность отношения к ней подданных – консолидацией протестных рядов и их расширением.

Впрочем, тогда начинающий литератор, полный планов и надежд, еще не подозревал, насколько система, которой он по наивности лет бросает вызов, - жестока, изворотлива, лжива, бездушна и способна к любой степени приспособленчества. О чем-то он уже догадывается, но еще не верит в крайности. До тех пор, пока сама система не усмотрит в нем самом своего последовательного противника. И не включит в этот же список для «правильного воспитания» такое же юное и амбициозное создание, как и он сам, встреченное в сибирской пересыльной тюрьме. Речь об учительнице из Таганрога, члене всей той же Народной воли Надежде Константиновне Малаксиано - в фиктивном по причине конспирации замужестве Сеги́де. Под этой фамилией она и вошла в список череды событий, которые потрясли российское общество. Равно как и ту часть зарубежного, что также пыталось отыскать пути выхода из ситуации в общем пространственном развитии, которое представлялось если не тупиковым, то требовавшим корректировки. Этот поиск шел. Где ощупью, через непротивленческое терпение, где умеренной практикой. Либо, как в России, через бунт – жестокий и беспощадный, и через такое же его подавление. Причины вроде бы понятны и сегодня доступны изложению даже с позиций многое объясняющих пространственно-временных подходов.

Но здесь ограничимся тем, что барышню из успешной купеческой семьи к революционной деятельности подвели те же самые причины, которые подтолкнули к протесту самого Павла Грабовского. Равно как и множество молодых людей из разночинной среды и дворянства, пытавшихся подобрать ключи к ограничению произвола Романовых. Как первопричины всего неладным образом происходящего в стране вселенского зла. В привычных для династии условиях всего их трехсотлетнего отрезка правления, далеко не иллюминатного по сути, если исходить из первичного значения слова, зато отчетливо иезуитского по содержанию. Таков приобретенный им позднее смысл. То есть всегда тайный, коварный, хитрый, интригующий и крайне жестокий.

В том, что молодые люди встретились и полюбили друг друга нет ничего удивительного, все объяснимо. Как и то, что Павел Арсентьевич посвящал стихи избраннице. Сложнее с местом, где проснулось это чувство. Вроде бы оно не располагало к такого рода проявлениям – на каторге. Надежде Константиновне он посвятил 18 поэзий, как тогда говорили. В одной выплеснул:

Такої певної, святої,
Такої рідної, як ти,
Такої щирої, простої, -
Вже більше, мабуть, не знайти («До Н. К. С.»).

Он еще встретит свое явно провидческое «мабуть» (наверное), что откликнется коротким семейным счастьем. Как подарком от тех, кто выстраивает линии судеб. В тот временной отрезок чувством нежности и любви проникнуты его стихи, впоследствии собранные в несколько поэтических сборников. Своей «музе, сестре и звезде ясной» Грабовский посвятил множество стихотворений. Первый сборник опального литератора под названием «Подснежник» издан друзьями в Галиции, судьба которой давлением иллюминаторства складывается также сложно и драматично, как и его собственная.

Что произошло? Обычная для романовских времен история. Пытаясь облегчить участь женщин-политзаключенных и хоть как-то оградить их от произвола коменданта каторги В.Масюкова, Надежда Сегида дала последнему пощечину. По неписанным правилам времени, публично оскорбленный таким образом офицер обязан был выйти в отставку. Но честь и принципы, как и все иное при власти Романовых, оказались траченными молью. По распоряжению коменданта молодой женщине определили наказание в сто ударов розгами.

После экзекуции в знак протеста против жестокого обращения с политзаключёнными, Надежда Константиновна покончила с собой. Примеру Надежды Сегиды последовали 23 политкаторжанина. Павел Грабовский и его окружение таким образом пытались возродить понятие чести как социального явления. Ее утрата рассматривалась ими как прямое романовское наследие. Инициатором акции политкаторжан выступил польский революционер Ф.Я.Кон - с 1921 будущий первый секретарь ЦК КПУ (Б). Сам остался жив, и лишь потому, как установило следствие, медицинский опий превысил сроки хранения. Поэтому погибли только шестеро участников протеста. Но весть о карийском массовом самоубийстве как знак протеста против применения к политическим заключенным силы и телесных наказаний, разнеслась по миру. На нее откликнулись газеты, в том числе британская «Таймс». Фридрих Энгельс так отозвался об этом событии: «Подвиг этой удивительной русской молодой женщины, я уверен, никогда не забудется. Трагедия на Каре достойна открыть историю жизнеописания святых героев и мучеников за революцию». С пафосом, справедливо, но как и иное у классика философии, отмечено изрядной долей оптимизма. Мир сложнее наших о нем представлений. Даже тех, что рядом.

Через несколько лет отзвуком той трагедии стала картина большого русского художника Николая Алексеевича Касаткина «Сегида, Карийская трагедия. 1930 г.» Память о событии и работа над картиной настолько тряхнули мастера, что он скончался в минуты представления полотна. Эта малоизвестная специалистам работа не оставляет равнодушным, будоража глубинные струны души. Потому ее и хранят в запасниках и выставляют в редчайших случаях.

Представляю копию, любительски сделанной писателем Борисом Акуниным (Григорием Чхартишвили). В принципе портрет Надежды Мелаксиано в трактовке художника для этих заметок можно «вытащить» из фотокопии, но, оценив реакцию собственной лучшей половины, делать этого не стал. И для медийного издания должны быть границы. Пусть лучше так.

Борис Акунин (Георгий Чхартишвили) напишет об этом поразившем его полотне: «Девушку, которая заранее объявила, что для неё порка равнозначна смертному приговору, охранники ведут на экзекуцию. Она идёт без сопротивления, даже руки не связаны. Похожа на гоголевскую Панночку. Мороз по коже… Было что-то подозрительное, интимно-доверительное в отношении пролетарского художника к смерти…». Не случайно, любимый ученик великого передвижника В.К.Перова, одного из самых, пожалуй, жестких в этом ряду, умер так внезапно. В момент представления публике этой последней своей работы. Пожалуй, уточню Георгия Шалвовича, что это не игры со смертью, на которые падка отечественная элита, а вопль авторской души, которая не выдержала напряжения, и струна жизни оборвалась. «..Вот почему страшно смотреть на девушку с картины. Будто художник намеренно написал лик собственной смерти...». Так и сталось.

Поэтому Павел Грабовский, умирая в свои тридцать восемь, завещал положить в гроб прядь волос Надежды, которые она подарила ему при расставании. Это было исполнено, как и то, что поэта упокоили по его просьбе на Завальном кладбище Тобольска рядом с задушенными царской ссылкой декабристами. Много позднее сын поэта рассказывал со слов матери, что отец распорядился снять с него перед похоронами выходной костюм и передать семье, Чтоб та смогла выручить за него хоть кроху денег на прожитое. Деталь из семейных преданий. О ней помнили. Передавали по семейной линии, тем более, что было кому. За два года до смерти поэт женился на слушательнице местной фельдшерско-акушерской школы Анастасии Николаевне Бутковской,. Она скрасила последнюю кроху жизни поэта и большую часть своего собственного пути прошла рядом с сыном и его семьей. Рядом и похоронены - в киргизском Бишкеке. Там же упокоена и супруга изобретателя Лидия Алексеевна Грабовская. Та самая, изображение руки которой было впервые передано по электронным сетям. Это к тому, что не отношу к случайностям и поворотам судеб конкретных людей, среди которых нет ни одной не значимой. В людском кругу таковых не бывает в принципе. Помним? «Нам не дано предугадать…». Все давно и четко прописано. Лишь ловишь себя на мысли, что все рядом, близко. И все завязано в единое целое.

О Сегиде, самом поэте собрано немало свидетельств. Но здесь, в рамках истории более важным представляется другой поворот темы. Поэтому оставим эту часть обыденной для своего времени трагедии другим исследователем. Открывается и уже открыто немало не столько любопытного, сколько крайне важного для нас нынешних. Частью забытого, еще чаще затертого, намерено вытравленного, но по-прежнему ценного в процессе не прошлого, вроде бы навсегда ушедшего, а происходящего сейчас, на наших глазах. В книге «Вдохновленные люди» - об отце и сыне, авторами предпосланы строки Грабовского-старшего: «И словом ласковым помянет потомок вольный мертвых нас…».

Всматриваюсь в полотно Николая Касатика. Нельзя не увидеть, что тема протеста против царской неадекватности и ее последствий в отечественной живописи носила системный и последовательный характер. Вспомним репинский сюжет об Иване Грозном и его сыне, что осуждал вовсе не искусственного царя-самодура, слепленного романовскими фальсификаторами, а саму монархию как бесплодное в своих проявлениях явление. Потому не раз становилось жертвой полушизофреников. Все то же самое в картине Сергея Иванова «Смерть переселенца» как откровенном осуждении романовской переселенческой практики. Такой же тупой и безжалостной. Вспомним тягостные по темам работы Василия Перова. Тоже протест. Как и эпиграф к книге законника своего времени А.Радищева, что открывает его знаменитую книгу: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». На современном: «Чудовище жирное, гнусное, огромное, с сотней лающих пастей». Это оценка Романовых, с которыми вошкаемся до сих пор.

Но вернемся к стихам Павла Грабовского. До реальной вольности, по явно прерванному к ней пути, еще не близко. Прошлое не уходит без сопротивления и яростной борьбы. Не для того правдами-неправдами захватывают рычаги власти, отправляют на плаху в разных ее видах миллионы жизней. И не вина Павла Грабовского и его соратников в том, что начатое ими застопорилось. Их жертвенность ради будущего вовсе не была напрасной. Она еще возьмет свое, несмотря на захваченный престол и саму державу - теми, кому она вовсе была не по чину. Все как в современной Украине. И придет понимание, что строки великого поэта обращены вовсе в адрес оболганного Годунова, а совсем по другому адресу. Их автор в свое время не мог не знать реальных обстоятельств прихода Романовых во власть. Вчитаемся и подумаем. Есть над чем.

Конечно, царь: сильна твоя держава
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил, прельстил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она...
(А.Пушкин)


К тому, что вроде бы ушедшее навсегда вновь настырно себя навязывает. Почему? У одного из авторов по этому поводу внятно сказано: «Беда наша в том, что прошлого мы толком и не знаем. И, получается, каждый выбирает из него исключительно то, что ему полезно и приятно, отвергая или искажая саму историческую правду. А искаженные тени минувшего, словно хватая нас за фалды, мешают оглянуться по сторонам и найти верную дорогу вперед. Это своего рода осознанное, а часто, неосознанное бегство от реальности, попытка подстроить ее под себя, что сродни каким-то псевдорелигиозным суевериям и предрассудкам (Александр Горбатов, «Русский мир Украина»). Извечные «партнеры» России и те от кого она избавилась, вновь нарыли шанс для реабилитации Романовых для смены акцентов в русской истории. С целью реванша.

О Романовых, их царствовании сам многое узнал в собственный питерский период и в бесконечных поездках в разные места Союза. Кроха следа антиромановских севрюцких войн, затронутая в предыдущей подаче, дает лишь жалкое представление о реальных событиях в недавнем прошлом. Были живы участники событий. Стал свидетелем намеренно запущенной по стране волны печатной продукции - отечественной и зарубежной. Сопоставление концов сообщений, но особенно царские дневники, выдаваемые ныне за эпистолярный шедевр, достаточно быстро подвели к выводу о ничтожестве этого исторического субъекта, прямой его виновности в тех бедах, что обрушили страну. Под расстрелянные бунты подводили стремление к переговорам с властью на предмет послаблений для тех, кто оказался зажат в тугих тисках жизненных условий времени. Когда стало совсем уж невтерпеж. Умный в таких случаях идет на переговоры, в чем-то уступает, дурак грозит наказанием, идиот расстреливает всех подряд. Наглядный тест на мудрость для того кто при власти. Вспомним не только царя Николая, но и хрущевские события в Новочеркасске (1962 г). Дмитрий Шепилов, в своё время входивший в число высшего советского руководства, тогда так сказал про Хрущёва: «Чёрт его знает, что он еще может выкинуть». И выкинул «примкнувшего к ним Шепилова». В нынешний Бишкек.

Сегодня Дмитрия Трофимовича называют личностью столетия. Не случайно. Говорят, даже Сталин видел в нем своего приемника. Но здесь речь о том, что мерзавцы во власти во все времена одним миром мазаны. Если все называть своими именами, то авантюрная хрущевская политическая практика, в конце концов, подвела и Украину к порогу самоликвидации, остановить которую, несмотря на усилия российского руководства, не удается. Плюс целый ряд новых обстоятельств, которые еще не пришло время обозначать вслух. Скоро скажут. Точно также осознанно запустили проект «Новой хронологии», который не только оздоровил «захезаные», и не только царями, российские исторические скрижали, но и побудил задуматься о перспективах. От нынешней воровской «малины» придется чиститься.

Но это к слову. Веду к тому, что в свои студенческие годы в личности последнего из Романовых, если ее можно так обозначать, в чем сомневаюсь, поднабрался много всякого. О самом Николае, его уровне, родне, балетной шлюхе Матильде Кшесинской, и понятно, о событиях в Ипатьевском особняке, который совсем не зря убран Ельциным с глаз подальше, чтоб он сам потом об этом ни рассказывал. Стоял себе, никому не мешал, а тут вдруг засвербилось. Потому что начали настойчиво говорить, что никакого расстрела, тем более с семьей и челядью, не было. Кому-то в российском руководстве и за рубежом потребовалась душераздирающая байка не о реальном Николае–Палкине, а замечательном монархе и высосанной из пальца трагедии вокруг имени такой властной высоты. Прием, давно опробованный практикой. Помазанный «фейком» или чем там еще, чтобы вони побольше.

Тогда даже скромное на тот период времени газетное мое удостоверение позволяло открывать множество дверей и никогда не запрещало смотреть, слушать, анализировать и проверять. Например, когда один из старейших питерских фотографов рассказал мне о том, что знаменитый снимок расстрела 9 января сделан самим царем - фотолюбителем и заядлым, как сегодня говорят, селфистом. Была у него за душой и такая подростковая дурость. Достаточно долго искал в Зимнем дворце саму эту точку съемки. И очень удивился, когда-таки обнаружил. О результате тех поисков рассказал в одном из изданий и в своей книге. Мгновенно последовал публичный отлуп – дескать, не мог этого сделать царь-надежа. Поскольку, возражают, конкретно этот день жег в Гатчинском своем дворце. За стопкой чая. Но заядлый фотолюбитель таких удач не пропускает. А Николай был из истинных, о чем можно долго рассказывать и много чего показать. Позорные похороны, когда под видом последнего самодержца и его семьи упокоили неизвестно кого, но известно зачем – зачищенный Борис Ефимович Немцов захоронением царских эрзац-останков наглядно показал, что при известном усердии может явиться и не такое чудо. Скажем, нас долго убеждали, что знаменитого адмирала А.Колчака показательно расстреляли и даже утопили в какой-то проруби. Тем не менее, он благополучно дожил свой век в качестве преподавателя одного из военных вузов - вплоть до окончания Великой Отечественной. Ее исход опрелен, полагаю, вложен и его талантом. Об этом сообщают информированные источники – в частности известный киргизстанец генерал-полковник Л.Ивашов. И с Пушкиным, дуэли которого веры нет – концы тоже не сходятся…

Представитель Российской Думы, что в морально сложной среде известна под погонялом Няши-обвиняши, ни в чем не сомневается, поскольку пылит не от своего имени, а государственного. И это не личная дурь пригретой кем-то активистки, а позиция части российского общества, с илами которой снова пытаются взломать устои? По этому случаю классик заметил: «Если против нас все, что отжило свои сроки, отведенные ему историей; это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны» (М.Горький).

Она и продолжается, суля беды, на фоне которых житейские проблемы отца и сына Грабовских кажутся лишь лепетом. Предписанное для перспектив? Кем конкретно? Проблема в другом. Такой торный путь уже освоен, отработан, подведен вроде бы к логическому действию. И запущен вновь? Именно поэтому картина смертной порки Сегиды, как и многое иное - такое же сзнательно убрана в запасники и не выставлялся на массовое обдумывание. Создавший ее художник это понял к финишу собственного жизненного маршрута. потому и свой уход обставил массой вроде бы странностей, обращенных к родовым корням, которые на фоне этой последней его работы становятся достаточно прозрачными.

Сегодня много говорят о возращении монархии. Что это, дескать, будет и спасением и даже покаянием Руси за грехи, в том числе цареубийства. Привычное лукавство. Борис Павлович Грабовский никогда не высказывался на эту тему. Хотя при желании мог бы заметить, что муки его отца – каторжанина-народовольца никак не были напрасными. Хотя бы потому, что его сын получил-таки возможность заняться важнейшим делом жизни и даже продолжил дело отца военной службой в Красной армии, что говорит о многом. Да, судьба складывалась сложно, но в общем ее итоге он многое обрел. Что касается дураков и воров на пути, так у кого их не было?

В рушенной войнами, умышлено деланной малограмотной, много раз ограбленной, оболганной стране мало что могло обессмертить имя поэта. Тем не менее, оно вошло в число отечественных и мировых неординарностей. В том числе по сыновней линии. Однако все сложилось так, что первыми, кто вслух заговорили о Грабовских, побудили отозваться о них с благодарностью, стали академики Франции. Для них справедливость оказалась выше привычного евроинтриганства. Знак того, что в наших сложных отношениях не все потеряно? Почему молчит Россия? Вижу в этом давление все того же так не изжитого, не пережеванного, не переведенного в естественное состояние романовского следа. И, похоже, его загаженность отмывать еще долго.

Поэт Грабовский в свое время записал: «Горем и нищетой началась моя жизнь, горем и нищетой закончится. Но не надо мне никаких удовольствий и лакомств, дали бы только возможность работать на пользу родному краю, посвятить ему те слабые силы, какие ещё остались в моём покалеченном и изувеченном теле. Не дают и не дадут…». Патетично и жестко,

А еще есть у него стихотворение «До школи», которое знал и всю жизнь помнил каждый украинский школьник. Ныне отредактировано – до степеней замещения авторских акцентов. В филологии это называют намеренной сменой аллюзий. Впрочем, для нас здесь главное в двух начальных словах украинского поэта – авторских, где не только не утрачена актуальность, но даже значительно поднята временем. Отсюда и смысл правки. Тихой сапой. С этим же явлением сталкиваемся в приложении его к Пушкину, равно как и другим великим. Вроде бы все то же самое, но тонкости испохаблены. Наглядный пример мотивации в механизмах фальсификаций.

Ну, просипайтеся діти (исправлено на прокидайтеся):
Ранок - до книжки пора! (в авторском тексте – до школи)
Сонечко вспіло залити
Все посереду двора! ▲ январь 2019 г. Смоленск.


МАСЛОВ Александр Федорович, журналист, писатель.