Не знаю, что в эту метафору вкладывал сам Е. Евтушенко, который, несмотря на амбиции, и много чего к ним подвязанного, остался-таки в массовой памяти теплым лириком. Веду не к смыслу, а к понятию судьбы, которая, известно, у каждого своя, и тоже имеет свойство таять. В тумане времени. И река у каждого своя. Моя – Северский Донец. От севрюков. Теперь, открыв в местах предков массу любопытного, могу внятно пояснить. Ею могла стать Нара, что в ближнем Подмосковье. Но не стала. К ней перевели отца - из Берлина. Через польские земли, которые еще долго после войны приводил в состояние адекватности. Боем. Но в памяти застряла. Тем, что года в три, тогда еще не полных, испытывал новенькие санки на ее берегу. С крутого, специально намороженного солдатами спуска влетел в тогда еще деревянную сваю моста. Носом. Как рядом оказалась матушка, не знаю. Помню, только, что в острые осложнения бытия, ее сносило на украинский: «Чому в бік не звернув?» Знак потрясения. На «мове» она общалась только с бабушкой, что было привычным. Но нигде и никогда больше. Слишком заметный след оставили спекулировавшие на тему «своего языка» всемастные петлюровцы. Знак того, что не прощены за зверское убийство младшего дедова брата Мирона. Забили – шестнадцатилетнего раненного, нагайками в харьковской Пильной. Поэтому мои, в свое время московского школьника заскоки в украинизмы – бабулин след, матерью резко обрывались: «Не лезь в это. Еще узнаешь, чем заканчивается». Узнал. Наглядно, более чем…

Не стала моей и Десна, к берегу которой причалил отец в перемещениях по службе - во времени и пространству. Уже после фронта, в занятиях хлопотных, но по-прежнему хлопотных и крайне опасных, несмотря на вроде бы мирные уже времена. От Десны московской к Десне смоленской. Степень сложности познавалась наглядно, но вкрай настойчиво. В той мере, которую лучше бы обходить стороной. Судьбе, наверное, так было надобно. Несмотря на их пасторальную вроде бы умиротворенность - нынешнюю, но никак не вчерашнюю. Как сказал поэт – из местных, стихи которого множество бывших фронтовиков страны знали наизусть. Из одного такого:

Здравствуй, пёстрая осинка,
Поздней осени краса.
Здравствуй, Ельня, здравствуй, Глинка
Здравствуй, речка Лучеса!.. (Александр Твардовский, «Василий Теркин»)

Лучесу знаю, бесконечное число раз пересекал. Начиная с ранних школьных лет. Вот только остановился разве что однажды, в поисках деревни Птахино как малой родины летчика-истребителя, дважды героя Советского Союза, моего киевского соседа Владимира Дмитриевича Лавриненкова (1919-1988) - генерал-полковника, друга, земляка и почти односельчанина Саши Твардовского. Как он его называл. Птахино не отыскал. Но взглянул на место где оно когда-то стояло. Ни следа, ни хоть какого-то знака. Все стерла война и выровняла послевоенная пашня – под лен, рожь-картошку. Разве что в комке земли отыскиваются черепки раздавленных гусеницами посудин. Так попал в руки кругляшек резинки, который после осмотра оказался печатью 8-й ДНО – дивизии народного ополчения Москвы. В таких местах обычно тянет на высокую поэзию. По какому бы поводу, когда и как она ни увидела бы свет, но всегда ценима за остроту чувства, точность образа и философскую линию, помноженные нам память того, что здесь буквально каждая пядь земли пропитана солдатской кровью, а сама земля сложена временем из плоти ратников разного времени. «Уж сколько их упало в эту бездну?..»

Этот снимок сделал едва ли не в шаге от этого упавшего в бездну времени помянутых Птахино и Сельца – малых родин А.Т.Твардовского и летчика В.Д. Лавриненкова. Рядом было и Загорье. В одну из совместных поездок оба именитых друга-земляка искали вместе свои села. Не нашли. На снимке же военкора Василия Аркашева - лучшем из его1943 года, поэт снят где-то у родного пепелища. В моем много более позднем снимке разве что не уложилась в кадр привычная здесь осинка. Остальное все так и к тому, что чувства у здесь помянутых открыты и осязаемы, Как и то, почему они, синхронно отозвавшись в бесчисленных сердцах, принимаются как собственное – из заветного.

Между Лучесой и Ельней есть еще река Стряна, с ее таким же древним – из условно индоиранских времен названием. Известна она тем, что по ней сплавляли лес. До Брянска и дальше – к Чернигову и Киеву. Через такую же упокоенную во времени деревушку Караковичи. Любой исследователь просветит, что это все больше литовские земли. Точнее литовско-польские. Да вот только названия все больше русские. Не случайно и само это княжество известно под именем Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского. То есть, по факту альтернативные земли предков. В память о Ельне и Караковичах тоже искал след последних. Это он и есть, вырезанный Коненковым из корня дерева, похоже, родового. Любимая его работа, которой сам же и дал название «Мы ельнинские». Такое он мог впустить в мир только в сорок первом – ни раньше, ни позже. Так и сталось. Душа подтолкнула. С этим одухотворенным рукой Мастера сучком, вроде бы неказистым, но полным жизни, не расставался до последнего часа.

В Ельне смоленской есть целый ряд иных знаков. Отмечается Десна с ее бесчисленными следами глубин и древности, и только-только минулого. Здесь они на каждом шагу, лишь внимательней всмотрись в их отметины и чуть подумай, откуда это и почему.



Вот Казаринская роща, по поводу которой хулиган слова, хоть и не названный при жизни великим, оставил миру то, к чему по первому знаку стремится душа:

О дево
Мария! –
Поют небеса -
На нивы златые
Пролей волоса.
Омой наши лица
Рукою земли… (С.Есенин)

Множество раз видел это сам и даже в разных цветовых решениях, но лишь однажды снял вот так. Когда сложилось в целое. В золоте и под грустное настроение. Это здесь, с внешней ее – рощи окольничьей стороны, а стоит чуть углубиться в посадку, заложенную где-то сразу после завершения войны, чтобы прикрыть следы разнесенного дымом древнего пригородного села. Памятник многому погибшему. Бывают и такие. Стоит лишь чуть ступить за эти деревца, как сразу видишь след окопа, блиндажа, заплывших от времени, воронки, эскарпа. Или неразорвавшийся снаряд, на который мы наткнулись с еще не ходившим тогда в школу младшим братом. Показали саперам. Рвануло так, что у братишки пяти лет подбородок задрожал. Меня, ответственного за его присмотр, это испугало больше, чем сам тот взрыв. Наше детство часто отзывалось такими приключениями. Бывало хуже. Проплешина осоки – от заботливого лекаря растерзанной земли - след того, что деревца сразу не прижились, взяли паузу. Или тоже лучше через поэтический образ? Скажем такой: «Кто сказал, что Земля умерла? Нет! Она затаилась на время». Многим ли смогут четко представить миру меру своего таланта?

Здесь же, на близком – в сотне метров, болоте, отступавшие под приглядом Кутузова французы, не читали стихи из въевшегося еще в моем питерском студенчестве Беранже – Il dit: moi je m′en…, что в переводе: «Да ну их!..» а пытались где-то здесь, говорят, спрятать награбленное европейцами в кремлевских палатах. Не в Семлевских, как долго думалось, озерах, а в топи прямо по центру этого кадра. На пути к еще не разграбленным ими калужским землям. Через большое село Казарино. Откуда одна дорога вела в русские земли к Чернигову и Киеву. Вторая уводила к Персии, но сначала к владениям Абрама Петровича Ганнибала, которому мы, нынешние, обязаны не только А.С.Пушкиным, сложенной им судьбой фельдмаршала А.В.Суворова, но и прижившимся заморским овощем под нынешним его фамильярным обозначением. «Эх, картошка, тошка, тошка, пионеров идеал..». Так, помнится. Как, впрочем, и многое иное. А сами близкие отсюда калужские земли известны нам по Полотняному заводу, что часах в трех на лошадях, где Пушкин глазом зрелого мужа усмотрел свою «женку» Наталью Николаевну.

Пусть не в шаговой доступности, но уже за относительно близким отсюда мостом через Угру, что километрах в пятнадцати от помянутого Казарина. Это здесь стояла школа, где преподавала в младших классах молоденькая учительница Ольга Дмитриевна Ржевская, которая в свои неполные двадцать лет казнена гитлеровцами за связь с местными партизанами. Но сумела написать на девчачьей своей косынке прощальное письмо матери. Дошло с оказией. И это здесь, в одном из домов села, от которого ныне и следа нет, двое упырей из местных – Прудников и Зыков, растерзали шестнадцатилетнего мальчишку, отрубив для начала ноги – тесаком. Неначатую толком пацанью жизнь оборвали в назидание местным и в заслугу себе. За «рукою земли» и то, что эти двое, судя по следственным документам, вырезали по телу мальчишки звезду. Для непонятливых, что это такое – настоящий европейский порядок. Когда лютует враг, это еще как-то понять можно. Но когда вроде как свои предавшие выслуживаются? Видел и таких по всей большой стране. Причем с избытком. Еще с мальчишества, не все понимая, с чем столкнулся. Отечественная война дополнялась гражданской? Сегодня не то же?

Тех претендентов на европейское счастье не сразу, но принародно осудили. В только что построенном тогда Смоленском Дворце железнодорожников. С максимально возможной степенью деликатности, не отрубая рук-ног, не вырезая знаков на телах. Без всякой садистской романтики буднично отправили к праотцам. И также без суеты где-то прикопали на пустырях, чтоб и место забылось. Мера исключительной справедливости, которой остро ныне не хватает - за тотальное воровство и спущенную с цепи бесхозяйственность и падение нравов, раздолбайство. По закону.

Село это и события, которые к нему подвязаны – реальность, подтвержденная немалым числом документальных свидетельств. Разве что сообщения о французском кладе можно с уверенностью отнести к отголоскам навсегда ушедшего в прошлое. Но выстроены не на пустом месте. Французы отмечались в этих смоленских местах и следов оставили множество. Натыкались на них не так и редко. Множество их хранил музей царских времен, уничтоженный гитлеровцами. На фотоснимке военкора Михаила Калашникова, опубликованном в «Правде» 3 августа 1941 года следы осознанного погрома отчетливы. Полотно порезано армейским штыком с еще не сточенной по обушку пилкой. Поясняю. В случае пленения противника наши бойцы воспринимали эту деталь как повод к подозрениям хозяина оружия в живодерстве – уши раненым и пленным отпиливали. Полицаям сама Европа пример показывала, они и старались. Пример привел. Быстро соображавшие солдаты вермахта эту пилку начали стачивать - на всякий случай. Ни мне, ни брату в Ельне они уже не попадались.

Снимок музея в оригинале тоже не сохранился. Хотя надеялся отыскать. Исчез из газетного архива. Со стопкой других ельнинских работ этого же автора. Искала его и дочь Майя. Здесь представлена копия с того газетного листа. Отсюда вопрос: если в самой «Правде» щедро отметился бардак, что тогда говорить о случившемся со страной?



Частично и без особого тщания, не в пример утраченному в войну, музей кое-как интерес возобновил. К началу семидесятых годов прошлого века. Сделать это собирались достаточно долго, не особо представляя, за что взялись, и какие напластования прошлого предстоит оценивать. Лучшего места, чем бывшее здание полицайкомендатуры не отыскалось. Причина неторопливости понятна. Высшая власть страны не часто стремилась раскрывать картины дальнего и ближнего прошлого в возможной их полноте. Поскольку откровенно скрывала произошедшее и причинно-следственные связи. Местная - тем более. За восстановление взялись энтузиасты или те, кто что-то пытался понять имевшее место в его полноте. Хотя бы потому, что детали часто красноречивее события. Примеров масса. И это не требование моды, персонального занудства, а необходимость в развитии личности, по большому счету укрепления государственности, в том числе на уровне самого местного края. Что невозможно без реальной оценки глубин минулого трезвой оценке.



Все то же на уровне хваленой Европы. А что уж говорить о наших местных силах. Без знаний, часто желания и понимания сути процесса. Легче просто наврать три короба – мифологизировать или убрать с глаз долой. Чего бы это ни касалось. А еще лучше, украсть случайно попавшее в руки, продать куда-то на сторону. И при этом с помпой отчитаться о вроде бы как проделанной работе. Что и делалось. Нынешний тупой откат к капитализму – в рынок, не только обострил старые проблемы, но и породил множество новых. Так в Ельне – историческом Клондайке, втихую снесен тот самый дом, в котором фельдмаршал Кутузов подписал знаменитый свой приказ о завершении французской кампании. Ценнейшее историко-научное достояние страны. Без следа и сожалений исчезло и многое другое. След реальности как презрения властей – со времени Романовых, к свидетельствам прошлого. Как и иезуитства, осознанно внедренного в наше сознание, которое никуда не исчезло, и продолжает являть себя в своем идеологическом непотребстве. Со всех сторон – с Запада, с Востока, из нутра нас самих.

И при этом многие проблемы местного бытия, которые накладываются на сложности историографии как явления, чтобы о ней ни говорили, и как бы ни возвеличивали ее успехи. Ни Ключевским, ни Татищевым, ни Костомаровым, тем более, научно-лукавое скудоумие Грушевского и прочих вроде бы величин интеллекта. Его производная не может быть ни значимой, не тем более в чем-то полезной. Пример стремительно затухающей маленькой Ельни в верховьях Десны с ее уникальным историческим богатством, и такой, но только большой Украины, стремительно и намеренно на этих же «учениях» оскотиненной маразмом этноцида и откровенного евронацизма, тому пример одного явления - намеренного исторического самооскопления. Линий прямой связи одного с другим – с избытком, но для отдельного разговора.

И именно поэтому в заметках одного из лучших нынешних российских аналитиков генерал-полковника Леонида Ивашова обратил внимание на замечание, что в современной системе познания мира рука об руку соседствуют три пласта. А именно, научно-материалистический, религиозно-идеалистический и мистико-эзотерический. И «каждый при этом отрицает два других или относится к ним подозрительно. В такой раскладке постичь прошлое и составить на его основе объективную оценку картины исторических событий крайне затруднительно, если вообще возможно». Ситуация осложняется тем, что таких основосоставляющих систем явно больше.

Километрах в пятнадцати к востоку от Ельни таким же образом заявляет себя речка с названием Угра. Та, что помечена художником на рисунке из летописной давности и которую я намеренно поместил в качестве заставки к этим заметкам. Как след лукавых процессов, всегда имевших место в нашей давности, но так толком и не осмысленных вплоть до нынешнего дня. Было-небыло, и что было, если в действительности было? На чем строятся эти дурацкие завихрения вокруг того, что с детских лет приживлено нашему уму как истины. Если видеть в них канонические эвклидовы подходы. Но все мгновенно меняется, если оценивать давно известное, скажем, через аксиомы Лобачевского. И эта закономерность легко подтверждается этой картинкой. Чтобы убедиться в этом, достаточно чуть внимательнее в нее всмотреться, а не оценивать этот информационный вроде бы непререкаемый исторический посыл в авторежиме дежурного восприятия. В смысле что-то видеть, но при этом не понимая, что именно. И как это самое «именно» оценивать. Потому что когда начинаешь всматриваться в поданное тебе на потребу, обнаруживается дурь несусветная. В огромной массе других таких же самых «исторических фактов». С разной степенью невнятности, но диктуя свои условия.

В свое время достаточное время жил в Средней Азии. К тому, что даже с крыльца дома вся «ордынская иговая тема» воспринималась не более чем намеренная глупость, под которой нет и грамма здравого смысла. Кто бы и чтобы на этот счет не изображал. Много раз мотался по вроде бы маршруту движения орды, не обнаруживая никаких ее следов. Зато натыкаясь на массу других, в том числе знаки большой евразийской общности развития. Сомнения по этому поводу изложил в большой печатной публикации. Еще до объявления «Новой хронологии» академика А.Фоменко с обоснованием темы намеренного и тотального искажения отечественного прошлого.

Короче, страсти по этому поводу разгорелись настолько нешуточные, что в конце-концов Российская Дума настоятельно порекомендовала обратить на тему внимание и относиться к ней с надлежащей аккуратностью, поскольку она «не лучшим образом тревожит чувства множества объединенных в Российское государство народов». Так кажется. Впрочем, на практике мало что изменилось. Посыл настолько глубоко всажен в сознание, что призыв к адекватному обращению толком так и не услышан. То и дело натыкаемся на это самое «кровавое и жестокое» - как первопричину нынешних бед, как след врожденной глупости или злонамеренной маскировки реальности. Но уже не со стороны профессиональных историков, до сознания которых дошло, что изменился властный посыл и бездумно следовать привычному стало опасным. Для репутации.

Зато возникла проблема с азартно кинувшейся в политику своры недоумков, которая и в малой степени не задумывается о том, что их языки не столько закрепляют чужую злонамеренную ложь, сколько выставляют на обозрение собственную глупость. Чтобы это подтвердить, не требуются зачатки знаний и глубины информационных накоплений. Достаточно хотя бы с чуть большей внимательностью всмотреться в те картинки, что использованы, к примеру, нами в этих заметках. С пояснением, что конкретно это аватарное информационное сообщение символизирует - от имени большой науки, о завершении рубежного периода в отечественной истории. Когда с пряником для многих - «игом», решили покончить раз и навсегда. Даже до депутатов от народа наконец-то доехало, насколько глупо отмечать даты, которых не было, ставить в их честь памятники, а тем более устраивать веселые народные гуляния. Смотрим на картинку с одного простого как изношенный валенок посыла: с какой стороны в этой «куче малой» татары, простите, монголы, а и с какого берега Угры войска Руси? И там, и там – одно и тоже. То же в других таких же подачах. Есть и более четкие виды одного и того же. Где тут и чей «who is who»? С творениями на эту же тему современных авторов все более-менее ясно – разобрались наконец-то. Освоив телевизор. А до него - помощника, носители орды в отечественной иконографии на ее тему попросту не определяются. Насколько тема сложна, обращал внимание в своей статье с неформальным подходом «ЯПОНИЯ-РОССИЯ СЛЕДЫ ПРЯМОГО РОДСТВА». Кто, кому и зачем, как говорят в моем цеху, правил мозги? И таких правок в нашей историографии возы с перегрузом. Сегодня явление стало тормозом, и откровенную «некондицию» взялись наконец-то чистить. Пока частями. Но процесс пошел.

В этой связи вспоминается и относительно давняя публикация академика Петра Петровича Толочко под заголовком «У настоящих держав не бывает фальшивой истории»! Судя по отчетливой нелепости, заложенной в это наукоподобие, принадлежит оно сотруднику издания, гордому своей броской формулой с ее подвязкой к извечно лукавым украинским событиям. И таким же намеренно искаженным пыльным смыслом. Хотя бы в том, что еще не встречал такой «державы», тем более в украинским формате. И с нефальшивой историей. Тем более доводов в пользу того, что окраинные земли любой территории, способны к таким трансформациям. В державу. Кому, как ни историку, знать о такого рода казусах. Разве что местечковому патриоту с его приветом в голове.

Еще замеченное. Часто сталкиваемся с тем, что закономерно обозначить синдромом окраинных земель. О чем речь отчетливо видно по текущим событиям на Украине. Когда территория в естественном своем положении, она стремительно развивается, используя процесс не только в мирных экономических целя. Равно как и военных тоже. С углублением и опорой по линии транспортно-информационной составляющей. Выглядит странно? Для сегодняшнего дня, но никак не вчерашнего, когда явление заложено в сознание и нем окрепло. Но едва только обозначается сбой, как все стремительно приходит в упадок. Смоленская Ельня, к которой мы здесь обращаемся как примеру запуска и развития больших событий, тому наглядный пример подкоркового сигнала опасности. Далеко не единственный пример из Евразийского пространства.

Смотрим фото из ельнинской серии уже упомянутого Василия Ивановича Калашникова. И с недоумением отмечаем, что по району сегодняшнего дня очень мало сохранилось каменных построек. При бывших – судя по коллекции брата десяти, если не больше, былых кирпичных заводов. Порушено, растащено не столько противником, сколько местными, прости Господи, активистами. Как и украинскими патриотами в нынешней оккупированной ими части Донецких земель. Немцы при отступлении вывозили даже кафель, сбитый с печей. Один процесс, один вид, одна судьба окраинных земель. Ее и видим на плохоньком снимке, копированном по газетному листу. В сорок первом Ельня разрушена боями, но нельзя не заметить, что ее застройка царских времен все еще выгодно отличается от «восстановленного» в советское время. В наши дни стало хуже. Именно в этой наглядной разнице ответ на наивный вопрос, почему в советские архивы доступ был жестко ограничен. Власть такие достижения не стремилась афишировать, уверенно подводя ситуацию к искусственному кризису. Его и получили. Многое можно списать на умысел противника. Списываем. Но куда деть самих себя, с гнилым нутром? Чтобы любознательный умишко не беспокоил вопросами, что было и почему исчезло? Вот такие массивы построек разметены по кирпичику. Так что в старых этих изображениях не только то, что принесла война, но и другие наглядные информационные следы. Как и то, что сегодня все много хуже. В городе не было в последние десятилетия ни одного руководителя. Особенно постарался последний народный избранник, тыря остатки мелочи по карманам и активно добирая остатки уцелевшего после немецких бомбежек и обстрелов. Речь о Н.Мищенкове, пример которого «другим наука», с наглядной тупостью которого довелось столкнуться. Под его приглядом, например, местные попы, как обычно ни о чем не задумываясь, снесли дом, в котором фельдмаршал М.Кутузов писал приказ о завершении французской кампании 1812 года. Уровень общероссийской ценности. Какой спрос со служек Всевышнего? Ведь их, как убеждают, сами небеса уполномочили плодить непотребу, а со светского градоначальника? Отпущен с миром - любоваться настроенными им по району дощатыми сортирами. Вблизи кустов.

Обильно грабили и разрушали и в более ранние времена – с окончанием Романовской власти. С долей наглядности процесс обозначен именитым российским и советским художником Иваном Владимировым (1869-1947). Его выставляют не часто. По акварели понятно почему. Но сути им сделанного это не снижает. Наоборот, год от года она становится все более отчетливой, философски заостренней. И трагичней, побуждая к вопросу, а разве сегодня не то же самое? Самоуничтожение в наглядности. Мастер это понимал, поэтому и стремился показать происходившее вокруг него с максимальной откровенностью. Несмотря на сквозившие лично ему опасности. Впрочем, разве в пропитые и проболтанные нулевые не также было? По их итогу в районе исчезли едва ли не все капитальные строения минулого. Разнесены по кирпичику. Отработали лучше идеологически подкованного нацизмом немца, вскормленного католицизмом. В поддержку им начатого? Разрывают и сносят древние курганы, земляные строения, сложные оборонные валы. И недавней, и тысячной давности. Показать? Без проблем. В частых поездках по району сталкивался со всяким. Чаще всего уничтоженное складывалось в системы, которые никем и никогда всерьез не изучались. Особенно в их геополитической причинно-следственной раскладке. В смысле транспортной и торгово-информационной - как пространственно-временной с причинами, интересом и следствиями. Особенно речные. К счастью, что-то говорящие об этом крохи еще сохранились. Хотя и в крайне жалком своем виде. Лучше так, чем совсем ничего. Пример тому ельнинское село Уварово, что поставлено предком на берегу Угры, известной не только свои упомянутым «стоянием», которого не только никогда не было, но и быть не могло. Если исходить из пространственно-ландшафтных закономерностей, но зато обильно прославлено исторической наукой. Понятно, что село здесь ни причем, это историческая наука у нас такая.

Пару раз я здесь отмечался в началах карьеры. Один раз, кажется, свиньи массово передохли на местной ферме и газетный секретарь Григорий Васильевич Прохоренков предложил прояснить причины, а второй раз попутно подвез председатель местного райисполкома Анатолий Александрович Бобиков. В тогда еще моем и своем будущем депутат Верховного Совета СССР, пожалуй, лучший из местных руководителей, которого приходилось встречать. Он подхватил меня где-то у тогда почти исчезнувшей деревушки, с памятным названием Устиново. Запомнилась она тем, что все колья в загоне для скота при ферме прикрывали от дождей вермахтовские каски. Знак утилитарного их использования. И тогда уже давний след боевой работы 8-й ДНО. Обильный. Погибшие в том бою москвичи, на снимке ниже и в братской могиле в паре километров от села.

Анатолий Александрович расспросил куда топаю, ненавязчиво посоветовал внимательней присмотреться к местной церкви. Тогда не въехал, зачем и как вязать с дохлыми свиньями? Сегодня понимаю так, что строение живо до сего дня не без его участия. Тогда вникнуть в это не смог. Но долгое время подбирал исходный материал. Точнее он сам шел в руки. Снимал относительно недавно. Справочная литература убеждает, что это «барочного типа здание» выстроено в период владения селом крупным сановником шведского происхождения С.Лесли. Вроде бы в этом храме и похоронен. Сергей Иванович, крайне важен для полотна отечественной истории. Но здесь разве что замечу, что его потомки до сих пор связаны со Смоленщиной. В месте Глинковской своей вотчины, что со стороны западного подхода к Ельне, оборудовали по живой памяти комплекс о родственниках и земляках – дворянах, крестьянах, инженерах, поэтах, рядовых бойцах и военачальниках.



Любопытней иное. Западным стилем барокко, что от итальянского - с причудами, здесь от церкви времен Лесли и не пахнет. Наоборот, здесь все свое, сдержанно и веками выверено родовой традицией. Подозрение в следе итальянцев – явно от излишней учености. Судя по основе строения, это старорусский безалтарный храм. Сама же башня, вокруг которой он выстроен - дохристианский знак бога Рода. Как, скажем, годуновского времени колокольня Ивана Великого в Московском Кремле. Не колокольня, не башня, - храм первичной его формы. Как и все иные колокольни, окруженные строением для удобства службы, по старообрядческому типу. В таком виде знаем знаменитый храм Покрова на Нерли. И кремлевский собор Святого Михаила, который сегодня восстанавливают на территории Кремля. Если всмотреться, то очевиден след достроя от никоновских «реформ», вызвавших на Руси жесточайший раскол и смуту. Истинный смысл этих нововведений до сих в православии тщательно шифруется. Как, скажем и тема жидовствующих, что являет официальное обозначение масштабного отечественного культового движения. Или в диком по смыслу объяснении странностей исламского следа православных молитв купца Афанасия Никитина. Начинаются со знакомых слов «Ооло акбирь». Богословы поясняют, что обасурманился, дескать, купец в дальних краях. Но подобного, усвоенного с младых ногтей, память не стирает. Объяснение странности уцелевшего деревенского храма, как в разъяснениях самого путешественника, так и в прямой связи корней в их единстве начального целого - православия, старообрядчества, ислама, иудаизма и буддизма. Сходство многого из перечисленного прямое свидетельство первичного родства.

Хотим с этим считаться или наоборот, значения не имеет. Это реальность. На эту же тему надписи на известных парадных шлемах Александра Невского и Ивана Грозного. Как и отчетливые родовые начала всех этих культов – фаллические. В том числе и через Никона, как фактического прозападного оператора смуты на русских землях, действовавшего с целью, в том числе, сокрытия уж слишком отчетливо узнаваемых образов и нужного их толкования. Например, через внесение изменений в богослужебные книги московской печати, в которых их вид и пояснения к этим изменениям выступают уж в слишком откровенных чертах. Многое на этот счет снимал на Тянь-Шане. В том числе в петроглифах. В этом, в частности, видится одна из главных причин бурно закипевших событий. Из которых выходили с трудом, путем компромисса сторон, каждую подгоняя под реалии собственного очерченного пространства. Как свидетеля широты былого. По этой же причине вскоре избавились и от самого настырного реформатора. Помним из Пушкина, что «обычай деспот средь людей». Замечено и к этому тоже. По сути, вариант настырного насаждения католицизма в русских пределах запустил, в конце концов, механизм управления миром, русские в нем революции. Как прости Господи, и саму перестройку. Не столько безмозглую, сколько цинично направленную не на интерес Руси и ее народа. И стал толчком к сворачиванию возомнившего себя гегемоном. Стронув то, что не могло не ответить.

Обратим внимание еще на одну вроде бы странность. Пока потомки семейства Лесли озабочены восстановлением хотя бы крох из реального прошлого края, местные мищенковы заняты изыманием от имени власти всего, что плохо лежит и приложением к личному благу. Не заботясь ни о сохранении следов прошлого, ни о введении его хоть в какую-то практическую сферу. Возможно, кому-то любопытно. Не раз уже обращал внимание в текущих публикациях, что все без исключений смоленские фамилии с суффиксом «енков», являют отчетливый след отечественной южной окраинности. По причинам бесконечных ее смут вынужденно оставлявшей прижитые места расселений, но часто сохраняют генетические привычки - к апломбу, неблагодарности, вызывающему беспамятству и неодолимой тупости. Далеко не у всех, но, увы, в немалой части. Разве события в Донецкой степи в так называемые «нулевые годы» тому же не наглядное подтверждение? Не успокоились, пока не пустили все на ветер, заныв от безнадеги: «Переведіть мене через майдан, Туди, де бджоли в гречці стогнуть глухо...». Куда ж тогда тебя понесло, вылупив глаза и рекомендовано напялив дуршлаг на голову? Тебе ж дали больше других. И чистое небо над головой, хлебушка в достатке, и много чего еще. Что ж теперь-то, родной, мечешься - «туды-сюды»? Под собственный вой? Беда части русского народа. Как всегда нагло и осознанно обманутого, намеренно сорванного с петель. Что тебе опять не так сталось?

Но это к слову. Речь о другом. Странно, но факт. Оба ельнинских имения семейств Лесли на строго одном расстоянии друг от друга – от Глинки до Ельни, и от Угры до Ельни. Все, по одной линии. Церковь, что на снимке, стоит почти на берегу Угры. В кадр она укладывалась, но мне важней была на момент съемки другая деталь, которую поясню. Пока замечу, что Уварово село старое. Его относят ко времени Киевской Руси. Скорее более ранней. Хотя бы потому, что никакой Киевской Руси не только не было, но и не могло быть в принципе. Как, скажем, Парижской Франции. Название вываливается из традиции топонимных обозначений. Как придуманное царскими историографами и приживленное советскими.

Лучше обратим внимание на ту мелочь, что тысячелетиями обжитая местность обозначалась как Лазарево Городище или точнее – Лазоревое, сохраняясь в таком обозначении вплоть до конца ХIХ века. И являя собой не столько оборонное сооружение, а судя по яйцеобразной своей форме, первичное культовое. Далеко не единственное в этих краях. Вплоть до Киева и дальше Из первичных таких сооружений древности. Под стеной церкви - след оплывшего канала в сторону Десны, как связи всех упомянутых в этом тексте рек в единую транспортную систему. Развитую и активную. Не случайно у художников прошлых времен изображение ладьи одна из любимых тем – как проявление подкоркового сознания, что передается по наследству. Вспомним крепко нелюбимого нашими священниками Н.Рериха?

След этой транспортной системы отчетлив в сторону лесных сел Ельни и Дорогобужа, что рядом. Канал снимал у ныне исчезнувшего села с его характерным названием Волочек. Четко и внятно. Все на местности. Вперемешку по берегу с курганами, разных форм, значит, и времени. Вдоль того, что на нашем снимке уже тенятся дорога, известная французам как старая Смоленская. Она же Еленевская, или Ельнинская. Как прямой ход на Москву, повторю из предыдущих своих публикациях, с ее начально-конечными Боровицкими воротами. Разве что добавлю, что по этому каналу к Смоленску шел известный путешественник Афанасий Никитин. Другого удобного пути не было. Сухопутные еще только складывались.

Напомню, что Волга, Ока и Угра в единстве обозначались в свое время Арабским путем с пояснение по смыслу, что, откуда и куда. Отсюда погребальные пелена из льна в Египте и мумии в Киево-Печерской лавре. И до трети в общей массе так называемых слов без смысла в русском языке и арабские в основе лексемы в русском. Закономерное товарно-информационное перетекание. Причем, не такое уж и давнее. Поясняю на примере. Что такое медведь? То, что есть мед. Все понятно. А смысл топонимов Берлин и Берн? То, что живет в берлогах. След тотемно-сакральной иносказательности улавливается и здесь. Тем не менее, топонимы Берлин, Берн и прочие завязаны на этого сакрального животного. Как и на русский язык, демонстрируя его первичную языковую основность. Кому, любопытно может такие примеры поискать самостоятельно. И натолкнуться на то, что пройдя Угру, Лазорево и иные местные городища, наш купец-путешественник лишь кроху пути не одолел маршрут до родной Твери, почив в Смоленске, где его след затерян во времени. Писательский его зуд оказался прочнее и информативнее коммерческого.

Пожалуй, с этой линии свернем. Не усматривая здесь смысла в ее продолжении. Тем более, в связи с великим Угорским противостоянием, как абсолютно бессмысленным и бесполезным. Зато научным. Пожалуй, оборвем здесь линию семейства Лесли. Хотя, есть что и досказывать, и показывать. Лучше снова обратим внимание на косвенную здесь деталь. Известно, что Чудов храм в Московском кремле при патриархе Филарете, основателе династии Романовых, что громко именовал себя царем, открыли греко-латинское училище. Чем не наглядный след католизации? В 1666 году в монастыре Собором патриархов и епископов низложили патриарха Никона. Но мы о том, что он не случайным образом схож с простой уваровской деревенской церковью. Смотрим и делаем выводы. В усадьбе Лесли частью сохранились парк и храм святого Николая, от 1790-го года. Много видел и столько же помнит. В советское время практически не закрывался, и ныне считается действующим. Топоним Лазорево Городище использовался до ХIХ века. До середины ХVII столетия Уварово входило в состав Речи Посполитой, в 1654 году село отошло к Российскому государству. Это к тому, что следы едва Господом не забытого монастыря Чуда Архистратига Михаила, схожего формой с уваровским церковным строением, обнаружились, (и не только в них), остатки исламской архитектурной вязи. Вот только исламской ли? Изрядно помотавшись по Азии, обнаружил массу любопытного и пришел к выводу, что таких случайностей не бывает.

Но лучше поговорим о том, почему выше отказался от варианта одного из изображений уваровского культового строения. У входа в церковь похоронен крупный советский военачальник Даниил Прокофьевич Скрипников. Всю войну на фронтах, в том числе турецком. Кавалер четырех Георгиевских крестов и двух Георгиевских медалей. Начал с рядового, дошел до поручика. Восемь боевых ранений. В советское уже время награжден боевым оружием. Выше всех степей воинского почета в свое время считалась медаль ХХ лет РККА - обращаю внимание на портрет. Такая же была и у нашего деда. За чищенную Украину. И с такого же формата знаках отличия.

В июне 1941 г. комбрига Скрипникова, уже после приказа принять стрелковый корпус в Выборге, оставили при Ставке ВГК. Для срочного формирования в Краснопресненском РВК Москвы 8-й стрелковой дивизии народного ополчения (ДНО). Из артистов, писателей ученых, рабочих от станка, зеленой молодежи и бойцов уже непризывного возраста, что высшая степень жертвенности. Судя снимку Василия Аркашева, дивизию даже не успели одеть в полевое. Вступили в бой под Ельней 4 октября 1941 года, за сутки потеряли половину состава. Еще через сутки противник отрезал их от основных сил. 6 октября комбриг погиб в ночном бою. Похоронен под стеной старой церкви, укрывшей медсанбат. Москва в трех днях пешего хода. Немец пройти их не смог. Не по силе оказалось. Не пустили.

Писатель А. Серафимович воспоминания Д.П. Скрипникова о Таманском его походе изложил в книге «Железный поток». Затем боец 8-й ДНО Виктор Розов написал пьесу «Вечно живые» и киносценарий, лучшего фильма о войне - «Летят журавли». Помним, с А.Баталовым, Т.Самойловой, в главных ролях. И Ельней, потому что речь о драме под ней.

И никаких мифов о татаро-монголах, в которые, похоже, верят разве те, кому совсем уж лень тряхнуть мозгами. Нечем? А его уже даже со школьной программы наконец-то выпахали, заменив на «систему зависимости русских земель от ордынских ханов». Сменили чушь на глупость. Но я, начав эти заметки с картинки Угры, прихожу к выводу, что, лучше ею и закончить.

Такой я увидел эту реку во время поездки со своим редактором Егором Дормидонтовичем Михеевым - в сторону тогда еще ельнинского села Всходы. Офицер-фронтовик, командир батареи «катюш» - вся грудь в орденах, загорелся вдруг желанием увидеть родовое село своего предшественника на редакторском кресле газеты, которую он - предшественник, сам же и открывал. И пером которого написана народная «Катюша». В свое время это он открыл ей дорогу в жизнь. Речь о Михаиле Исаковском. Захотел увидеть тот берег, на который «выходила Катюша». Из песни первого редактора нашей с ним газеты. Вот на этот. Без мистики и фантазий. Меня взяли за компанию. За что поклон и память. Жаль в одном, что не я снимал это чудо. Тихо завидую. Красота, не испохабленная местными хапальщиками - мищенковыми. Хочу только показать, насколько привлекателен и чище мир, избавленный от злобы, лукавства, зависти, тотальной лжи. Возможен ли? Смотрим, думаем… ▲

май, 2019 г. Смоленск

МАСЛОВ Александр Федорович, журналист, писатель.