Как стыкуется заявленная в заголовке тема с выставленной нами же фотозаставкой? Очень просто. Этот портрет, что давно не мелькает на страницах периодики – ни мировой, ни отечественной, сделан американской фотохудожницей. У такого к нему невнимания есть причины. В том числе откровенно гнусные, что нередко случается при политических завихрениях времени. Тех, что явили след личностных амбиций, прости Господи, вождей. Тем не менее, в далеких уже сороковых годах прошлого века он, портрет, понятно, и не только представлен массовому американскому читателю и сыграл немалую роль в развитии масштабных исторических событий. В итоговом их результате, известных по Маю сорок пятого. И именно в таком виде, что вовсе не след случайности.

Этот образ - не заказ и не любительское попадание, а результат осознанного подхода. Отличие большого мастера от всех иных в том, что он являет вниманию зрителей именно то, что считает нужным ему представить. У авторов такого уровня нет, и не может быть отклонений от задуманного, о чем еще скажем.

С этим явно неординарным портретом мне пришлось столкнуться в работе над новой книгой «Русское междуречье…». Том, что стало ядром Руси в нынешнем и даже значительно большем ее виде. Речь о Днепре и Десне. И обратить внимание на явно неоцененную в отечественных пределах, частью ныне утраченных, роль автора этой работы. Не только в фотомастерстве и практической журналистике. Но и сцелью напомнить, что еще не вечер…

Классик американской фотографии, как часто называют, Маргарет Бурк-Уайт (1904-1971) известна множеством своих работ. Нас здесь интересует всего лишь несколько из них, что оставили свой след в нашей собственной истории, поскольку сами стали ее отражением. Родилась в Бронксе, в 1922 году, поступила в университет Колумбии, где обучалась герпетологии, что само говорит о складе ее характера. В это же время заинтересовалась фотографией. В 1927 году, после смены нескольких вузов закончила Корнельский университет, и принята промышленным фотографом в одну из крупных компаний. В 1929 году энергичная девушка стала штатным сотрудником «Fortun», затем последовало приглашение еще более престижного журнала «Life», в котором ею обретен статус первой женщины-фотожурналиста. Ее фотография того времени - дамбы Форт-Пек, впоследствии использована американской связью в качестве почтовой марки, что, понятное дело, событие очень даже показательное.

В 1930 году Маргарет отметилась в качестве первого западного фотографа на промышленных объектах СССР. В это время ею и сделаны портреты и Сталина, и Екатерины Геладзе. Советский лидер допустил ее к святая святых – к матери, женщине решительной, твердой, целеустремленной, очень не избалованной жизнью и многое внесшей в его характер. Это замечено исследователями. Но задолго до них визуально передано мастером в портрете этой грузинской женщины.

Но нам важнее то, что его автор стала тогда же единственным иностранным фотографом, что отметился в Москве во время во время нарушения Германией пакта о ненападении. Возможность выхода на первое лицо государства позволили Маргарет Бурк-Уайт стать и первой военной журналистской, которой, опять же первой, разрешили выезд на фронт. На место первой крупной победы нашей армии в той войне – в район смоленской Ельни, у которой стремительно наступавший агрессор не только был остановлен, но и впервые серьезно бит. К слову, о чем вовсе не говорят, - меньшей по численности группой войск и при преимуществе противника в танках и авиации. Причем, в виде лучших, элитных своих частей. Кладбище со знаками рун, затейливо сложенных из традиционной березы, вместо крестов, хотя и их было без счета, какое-то время оставались ельнинской достопримечательностью. Право, напрасно убрали эту наглядность.

А тогда на осмотр результатов события - добро, как у нас говорят, дал лично Верховный. Много позднее Маргарет со всеми своими кофрами, штативами, нехилыми по размерам камерами, софитами, проявителями-закрепителями, булавками и шпильками сопровождала генерала Джорджа Паттона, посетила в 1945 году концентрационный лагерь Бухенвальд, освещала конфликт Индии и Пакистана. Она известна как автор фотографий Мухаммеда Али и Махатмы Ганди… Короче, повторимся, речь о фотомастере и труженике большой величины. Но тогда, в сентябре сорок первого никто даже представить не мог, насколько точными будут и это сталинское решение, и его единоличный выбор.

Сегодня о ней говорят, в частности, в информационных Сетях. «Маргарет сначала, - цитируем с нужными редакторскими поправками текста, - выясняла объективную сущность любого события, выделяла главное и затем снимала так, чтобы каждый отдельный снимок демонстрировал ее собственное отношение к объекту съемки. Она создавала динамичные фотоэссе как законченные рассказы с передачей ее визуальных впечатлений... Стремилась фиксировать внешнее окружение и социальный фон своих героев, их работу, жизнь, и что они представляют собой как личности. И доля секунды, когда делался снимок, оказывалась живой, наполненной большим содержанием. Тот, кто смотрел поверхностно, быстро узнавал объект съемки. Более проницательные задумывались о смысле авторской работы и характере героев, отмечали их глубину. Ее способ передачи образа вызывает эмоциональные отклики разных уровней, а ее светописные эссе представляют собой сложные композиции, новые на то время опыты в журналистской фотографии» («Википедия»). Плюс, дополним¸ она же автор книг, ставших бестселлерами.

Это относительно хорошо известно. Много меньше сталкиваемся с другим - с тем, что именно в Ельнинской серии полнее всего проявилось мастерство Маргарет. Во время работы над книгой нечаянно натолкнулся на фотоснимок, с которым не был знаком, хотя с иными из нее относительно часто сталкивался. Этот задел своим до сердечной боли знакомым видом деснянского берега его фронтовой поры.

Хотя бы потому, что во много более позднее время – в отсчете от того, что на снимке, отметился случайным свидетелем раскопок останков неизвестного советского солдата. Чуть выше наскоро перекинутого через реку хлипкого мостка. Такая деталь, как зажатая в давно уже мертвой руке стеклянная банка-четвертинка, встряхивают за плечи. Жестко. Заставляет смотреть на мир широко раскрытыми глазами. В прямом и фигуральном смыслах. Особенно если тебе еще совсем мало лет. И ты еще только-только осваиваешь правила большой игры с названием Жизнь (фото). С Ельней хорошо знаком по месту службы отца – кадрового военного, своим школьным годам и старту собственной профессиональной карьеры.
Глядя на этот снимок можно наглядно увидеть, как выглядели места боев в самом городе и на многие десятки километров вокруг него. Затем эти же места повторно накроют отметины боев сорок третьего.

Речная эта излучина хорошо знакома. Здесь часто купался с друзьями - начиная с апреля, когда лед еще лежал на берегу белесыми, пористыми кусками. Шустро вскочишь в воду, еще быстрее выскочишь.

Когда отца в конце пятидесятых годов перевели на службу в Ельню, она практически вся была такой как этот черно-белый берег. Разве что железо убрали с глаз. Очень схожий вид являла собой и та площадка, на которой поставлена ныне вторая ельнинская школа. Мы часто устраивали в тех траншеях, воронках и опавших землянках детские игры. Однажды для моих хорошо знакомых сверстников они закончились плохо. Взорвалась головка от артиллерийского снаряда, которую по малолетству приняла за кусок свинца, и попытались расплавить в консервной банке. Взрыв унес жизни, помнится, троих. Тяжелое ранение получил мой одногодок и многолетний товарищ Володя. Многие годы позднее он станет известен в Ельне как Владимир Николаевич Соколов, директор первой школы. Нашей с ним школы – имени М.И.Глинки. Такие трагедии происходили по нескольку раз на год. Особенно по весне. С разной степенью драматизма, но очень часто одним и тем же исходом. Война ушла, но она долго убивала людей разными способами. В том числе и такими. Она и сейчас готова напоминать о себе взрывом при малейшей оплошности или бытовой глупости. Но чаще при детском любопытстве.

В связи с этой ельнинской особенностью вспомнилось и то, что отец-фронтовик, бывший на передовой командиром десантно-штурмового взвода – это когда впереди тебя только противник, почти все годы свой военной службы носил с собой складной садовый нож. Хотя сада у нас не было. Спросил его однажды: зачем он тебе? Ответил – таким хорошо униформу разрезать, и обувь. Не сказал, что при ранении. Пожалел. Он всю жизнь и даже в свои девяносто готов был к любым неожиданностям судьбы. Ельня к таким поворотам располагает до сего дня. Более чем. Копаясь в собственном фотоархиве, нечаянно обнаружил снимок деснянского берега, который сам же и сделал в 2012 году. Та же самая точка съемки (фото).

Большая полноводность Десны, объясняется давно восстановленной плотиной, что в паре километров ниже по течению. И к этой красоте сегодня вновь приложим образ «зачарованной Десны» великого Александра Довженко (1854-1956). Многое в ее, Десны, вроде бы когда навсегда искалеченных берегах сегодня залечено. Следов былого нет и в помине – все заросло, оплыло, осыпалось, поросло дягилем, фенхелем, кипреем, конским щавелем, заполнилось шмелиным звоном, цветом и райским запахом мирной речной поймы. Тому, кто смотрит на нее ныне, и в голову не придет, что здесь было много лет тому назад. Но оно было. Стоит только по весне или поздней осенью всмотреться в эти очертания берега, как обнаружатся следы блиндажей, окопов, эскарпов, воронок. Чтобы залечить военные шрамы ушли десятки лет.

Глядя на оба снимка невольно вспомнились стихотворные строчки. Я не очень люблю этого поэта: слишком много внутреннего, личностного, глубоко интимного и мало информативного. Не мое. Но два этих мимолетных временных среза одной одно и той же, разделенной временем реальности побудили открыть томик наследия. И как по заказу:

Ты стала вновь могучей и свободной,
Страна моя!
Но живы навсегда
В сокровищнице памяти народной
Войной испепеленные года…
(Анна Ахматова, май 1950)

Семьдесят лет разделяют эти два деснянских ландшафта. Почти полноценная человеческая жизнь. Время выветрило запахи отработанных пороха, взрывчатки и гниющей плоти, даже стерло о многом память, но оставило главное – ощущение Родины. В ее горе, радостях и скромных неброских красотах, дороже которых и быть-то ничего не может.

Изображение деснянского берега фронтовой поры, однажды попавшись на глаза, долго не давало покоя своей непроясненностью сюжета. Решил докопаться до ясности. Подозревал, что такие снимки есть, должны быть, но и догадаться не мог, что они окажутся такого качества. И затраченное время окупилось. Сторицей.

Выяснилось, что на берегу осматривают бывшие позиции германских войск журналисты из Москвы – большей частью иностранные. МИД страны до сих пор устраивает такие экскурсии. Повод для этой – первая значимая победа советских войск в начальный период войны. И сделан он, как и иные из той поездки, американкой Маргарет Бурк-Уйд, которой согласился позировать сам глава государства.

О той поездке находим упоминание в книге «Россия в войне 1941-1945» британского корреспондента газеты «The Sunday Times», который напишет под давлением своих русских корней (сын русской эмигрантки и англичанина). «Эта неделя, проведенная на Смоленщине, подействовала на меня в известной мере ободряюще, но в то же время оставила впечатление трагедии. Исторически, то была одна из стариннейших русских земель, чуть не самое сердце древней Руси… Мы ехали в Ельню через нескончаемые неубранные поля… Ельня была полностью разрушена. Все дома, в большинстве деревянные, по обе стороны дороги, которая вела к центру города, были сожжены; от них остались лишь груды золы да остовы печей. Раньше это был город с населением 15 тысяч человек. Из всех зданий уцелела только каменная церковь» (Александр Верт). Автор строк на это же снимке – на мостке ли, или на высоком срезе берега.

Вклад Маргарет в историческое описание Ельни еще только предстоит оценить, Но вряд ли когда-нибудь он обретет полноту. Даже если исходить из принципа, что большое видится на расстоянии. Здесь же речь о том, что очень далеко выходит за пределы местной истории – как бы ни была она любопытна. Хотя бы лично для меня.

Строго говоря, Маргарет не была военным фотокорреспондентом. Она сама считала себя фотохудожником, продолжая ту линию, которая была заложена в этот вид искусства великим в его началах Александром Родченко (1891-1956), что сегодня тоже понято. Но тогда эта был свой собственный путь в его выборе и оттачивании граней. Да, в ней отмечалось репортерское начало, которое видится по снимку знакомства иностранных и советских журналистов с передовой на окраине Ельни начала сентября 1941 года, что и видим по приведенной выше работе. Но это, скорей, для памяти – своей и друзей. Главное совсем в другом – реально и зримо передать образ войны, во всем его более чем неприглядно виде, и мужестве людей, которых она лоб в лоб столкнула с этой бедой. И видела, стоило лишь только лишь чуть углубиться от линии этого деснянского берега. И оценить то, что другие попросту обходили стороной.

Смотрим. Тот же самый деснянский берег у восточной ельнинской околицы (фото). На оригинале при увеличении отчетливо просматриваются река на горизонте, чудом уцелевший Винзаводской мост, остатки окраинных домов, скорее всего близкой пригородной деревушки Князевки. Как и земля, еще не остывшая от сражения, с ее разодранным в клочья телом, большие и не очень воронки от снарядных разрывов. А еще видны саперы на горизонте, только-только обследовавшие место сражения, свинцовое небо над еще не прикопанными человеческими останками, разбросанные винтовки, не сработавший 150-мм снаряд. Такие воронки в шестидесятые годы еще отчетливо просматривались и на подъезде к железнодорожной станции, по всей ельнинской округе и на загородных ее огородах. В сорок первом, на третий-четвертый день после события, да еще с фотоаппаратами лазить по месиву, что на снимке, было попросту опасно. Для этого тоже требовалась смелость. И немалая.

Таким образом американка Маргарет Бурк-Уайд передавала читателям издания свой образ войны в России. И была при этом предельно честна, за что к ней с доверием относились и советские военные власти, и журнальные ее редактора. Не будем забывать и того, что известные перемены в сложной истории Штатов в отношении к нашей стране прямо связаны с ее практической работой – речь о союзнической линии, о чем не стоит забывать. Пытались было, но не получилось. Ни у нас, ни у американцев.

Похоже, что тема русского фронта в его передовой линии во всей ее неприглядности долго ее не отпускала. Сохранилось несколько вариантов подхода к ней. С отчетливой попыткой передать свинцовую тяжесть до края наполненного дождями смоленского неба и безрадостную картину войны под ним. Это авторский поиск соотнесения увиденного - с самой собой и будущим зрителем.

Поэтому тоже не стоит прямолинейно подходить и к снимку полуразрушенной Воскресенской церкви (фото). Эта работа Маргарет известна, пожалуй, лучше иных из Ельнинского цикла. Эта церковь в относительно недавние времена мирно стояла на улице Пролетарской (бывшей Александровской). Сегодня на ее месте здания затрапезной постройки местного техникума. В этой работе Маргарет явно тронута тема сохранения храма. Того, что в душе. Жив он, значит, жив и народ, который готов к его защите в любых условиях. Здесь также существует несколько вариантов, но закрепился тот, что представлен нами. Остальные, хоть и любопытны, но отмечены полнотой информационного начала. Поэтому отложены мастером в запасники – с мыслью о том, что время само обозначит цену сделанному. Но оно лишь подтвердило ее правоту. Сегодня, А дальше, как говорится, будет видно.

Отвлекусь. Мимо этой Воскресенской церкви, в школьные годы спешил на занятия – с отцовской полевой офицерской сумкой через плечо. Кожаной, добротной, выданной в Германии - в оккупационных войсках. Она послужила не только отцу, но и мне, младшему брату и даже моему сыну, сумев одолеть все сложности и его школьного пути.

Так вот, до конца 60-х годов прошлого века церковь была, пожалуй, единственным акцентным сооружением города того времени. Фотография собора периода первого освобождения Ельни сделана 15 сентября 1941 года. Что не добила война, довершила безразмерная человеческая глупость. Собор начала XIX века, а это было действительно величественное строение, уже на моих глазах снесли - по решению областных партийных чиновников, и использовали в качестве досыпки на одном из непролазных в дожди ельнинских большаков, «слезами измеренных чаще, чем верстами…» (К.Симонов). В бездонное дорожное болото ушло то, что делалось с любовью и тщанием - на века. Но столкнулось о тупость безродства.

Глядя на этот снимок, походя и совсем не в тему, замечу. Известно, что Воскресенскую церковь в Ельне выстроили родственники М.И.Глинки. В память о великом композиторе, что вроде бы известно – есть поводы для сомнений. Построили его по веяньям моды того времени - в так называемом псевдовизантийском (неовизантийском) стиле XIX века. Но почему тогда рядом колокольня в традициях так называемого русского стиля, он же московский, он же шатровый? Тот, что сложился в церковной «перестройке» священника-государя Патриарха Московского и вся Руси Никона (1605-1681) как противовес откровенно фаллическому – тому же «византийскому», то есть родовому. Эту архитектурно-временную нестыковку, если не сказать несуразицу, никто не объяснил. Ее даже не заметили. А за ней ведь то из прошлого Ельни, о чем мы сегодня даже не подозреваем. Научимся ли ценить самих себя и предка, на плечах которого прочно стоим? Но вернемся в колею.

Попыткой связать в единое целое – природу, войну и человека отмечена еще одна из работ Маргарет. Она сделана на Старой Смоленской дороге – на пути к Ельне (фото). Абсолютное бездорожье, с размякшим под непрерывными и нудными дождями дорожным полотном. Они шли тогда днями и ночами с конца лета до начала осени сорок первого. («Ты помнишь, Алеша…») Небольшая колонна с иностранными журналистами, пропущенными на советско-германский фронт, чуть прикрыта ветками - для вроде как маскировки, с трудом продирается к цели. Мимо сожженных деревень, разбитой техники, неубранных еще трупов, мокнущих в жиже блиндажей войск. Она казалась непроходимой. И тем не менее. Как вспоминала сама Маргарет, в непогоду за день могли увязнуть раз двадцать. Тогда приходили на помощь солдаты в дождевиках и едва ли не на себе вытаскивали автомобиль. Это рядовое событие, памятное мне самому по благополучным, мирным временам, и отражено на этом вроде бы будничном снимке (фото). Но заметим такую деталь: боец в брезентовой плащ-палатке выглядит так, будто сошел с памятников послевоенной поры. Снова случайность? Сомневаюсь. Для автора работы это еще и повод наглядно показать, что война – в едином целом и грязь, и величие души. Простенький сюжет с опять же очень непростым содержанием, что опять же черта автора высокой пробы.

Сложнее с портретом двух красноармейцев, сделанном опять же у Ельни. После публикации этой фотографии в американских журналах Маргарет, ни много ни мало обвинили, в просталинской пропаганде. Но подобного не могло быть в принципе. Несколько вариантов трактовки и у этого снимка. Автор явно преследовала некую хорошо видимую ей цель. Настолько важную, что снимок, правда. в чуть ином варианте был помещен в книге воспоминаний самой Бурк-Уайт («Shooting the Russian War» - «Снимки Русской войны», 1942)

Представляется, что ее замысел фотохудожника был сложнее, чем это представляется недоуменному зрителю, и содержал в себе несколько информационных пластов – как видимых, так и скрытых. Понятно, что отыскать на линии фронта двух ухоженных, отмытых, готовых к параду красноармейцев – нонсенс. Но сделано так, как сделано. Почти по васнецовски. Исходя из концепции общих подходов, смеем предположить, что автору было важно, во-первых, таким образом показать лицо войны, в молохе которой почти наверняка, по его мнению, суждено сгореть этим двум еще только начинающем свою жизнь артиллеристам. И, скорей всего, именно там же - под Ельней, где командир заставил бойцов привести себя в порядок и даже подшить перед съемкой свежие воротнички. Известны имена бойцов – Шафран и Солкин (фото). И ничего больше. Но это, во-вторых, лица воинов. А то, что этот вариант фотографии отыскался в завалах информационных Сетей с очень непрофессиональным сканированием изображенного свидетельствует, что Маргарет поделилась с этим изображением с кем-то из хорошо знакомых ей людей. Возможно, из изображенных. То есть выполнила чью-то просьбу о снимке «лично для него» - рутина фотожурналистской практики. А то, что снимок из частного архива таким образом сохранился, свидетельствует о том, что его хозяин остался жив и берег изображение. Ничего удивительного. Артиллеристы потерями отмечены много меньше, чем, к примеру, матушка-пехота. Сам в разных уголках страны встречался с ветеранами-артиллеристами, что прошли крещение Ельней. Но нам важно здесь, что он сделан именно у ее стен. И на нем лица ее защитников из сорок первого.

В-третьих, отчетливо прочитывается и такая мысль. Автору работы, что видела и хорошо знала Союз той тяжкой осени сорок первого, уже стало очевидным, кому достанется победа в этом за чертой человеческих сил военном противостоянии. А воин-победитель этой страны должен был, по ее замыслу, в глазах приученного к примитиву картинок американского «читателя» восприниматься достойным образом. Предвидение, интуиция талантливо человека, проявление волны пассионарности или нечто иное? Представим страницы американской массовой печати того времени, забитые изображениями советских солдат из гитлеровской фотохроники – униженных, оборванных, деморализованных… А здесь, оказывается, что в боевом строю, они, «эти русские», выглядят совсем по иному - уверенными в себе богатырями (При обсуждении темы на эту деталь обратил внимание украинский дипломат, экономист и внимательный исследователь творчества философа Григория Сковороды Станислав Романенко).

Возможно, история этой фотографии еще обрастет подробностями. Как и иных тоже. Но однозначно, что сам снимок – знак, повторимся, авторский уверенности в победе советских войск, о чем и заявлено миру привычным для американской идеологии способом. Четко и зримо. Это позиция, согласно которой армии будущего победителя должна выглядеть должным образом, что и видим. Она поняла это на дорогах войны – под Ельней, и нашла способ свое понимание развития событий донести, тем, кто еще только должен был увидеть результаты ее поисков и размышлений.
Такая неформальная логика во вроде бы формальных подходах и образах. Так выглядит талант. Он был понят и оценен – прежде всего, И.Сталиным, который своим решением, или даже просто своим именем, эпизодом контакта открыл художнице дорогу на советско-германский фронт, а потом уже и в самих Штатах – к еще более широкому признанию.

Косвенно это же подтверждается еще одним, скрытым от зрителя информационным слоем. Его след отыскиваем в записках самой Маргарет. Из ее книги знаем, что журналистам во время посещения Ельни выдали военную экипировку – для защиты от пуль и осколков. В отношении тех, в которые были облачены Шафран и Солкин, она тогда записала: «Шлемы у них крепки и тяжелы, они выше по качеству тех, что носят немцы. У меня был шлем, которым я пользовалась на фронте. Он казался невыносимо тяжелым, пока я к нему не приспособилась, но он — отличная защита от шрапнели».

С учетом уже изложенного подтекста эта вроде бы невинная деталь воспринимается совершенно в ином свете, далеком от заурядной фронтовой эмоции. Двусмысленность заявленного видна, как говорится, невооруженным глазом. Наши фантазии? Случайность? В творчестве талантливых людей, а Господь явно поцеловал Маргарет в темечко – при ее рождении, случайностей не бывает. Еще раз просмотрим ее ельнинскую фотосессию. И по отдельности работ, а лучше - в их целостности. И каждому откроется очень емкий образ вроде бы давно пережитой войны. Как напоминание, что такого забывать нельзя. Иначе повторится, что и видим.

И, тем не менее, все явно сложнее. При обдумывании и анализе этого эпизода с американским фотомастером открываются новые повороты вроде бы уже прочно закаменевшей темы. Поясню.

Повтор однажды найденного приема в российской дипломатии, а тем более в военной практике не используется. Табу. Это почти генетическое условие, заданное испокон веку Божественной Троицей как основой отечественного парадоксального подхода. Ко вся и ко всему особо важному. Тем не менее, всего через три месяца ельнинская тактика была повторена, что в сложившейся ситуации само по себе явило удачную находку. В декабре этот же самый прием Сталин использовал после разгрома крупной, казалось бы уж на этот раз несокрушимой гитлеровской группировки войск в районе Клина. После провала наступления вермахта на Москву. Но здесь жуткую смесь из сожженного, разорванного на куски железа и человеческой плоти он предложил оценить уже не писателям и журналистам, как это было под Ельней, а приехавшему на переговоры в Москву министру иностранных дел Великобритании Энтони Идену (1987-1977), будущему 64-му премьер-министру королевства.

Тот согласился, посетил, и нашел увиденное очень схожим с событиями полуторавековой на то время давности наполеоновского похода. С теми же амбициозными планами, и тем же печальным исходом. Намек был понят правильно. Результат: союзники, еще только тогда размышлявшие, кого подержать – Гитлера или Сталина, утвердились в решении об открытии второго фронта в помощь СССР. Но для нас здесь важно, что удачный прием воздействия был нащупан под Ельней. В Клину он получил свое логическое продолжение. Так сказать, прием в развитии. В любом случае это результат последовательного использования одной и той же практической линии, которую без всякой натяжки можно отнести к важнейшим вехам второй мировой войны. А в практическом использовании наглядности приема – к высшим критериям профессионального мастерства политика.

Но нам здесь важнее заметить то, что вроде бы далекому от больших политических решений американскому фотохудожнику Маргарет Бурк-Уйад это же самое видение будущего исхода событий открылось несколько раньше и в иных, более скромных масштабных рамках - ельнинских. В принципе, важен общий результат. Конечно, к Сталину можно приклеивать какие угодно ярлыки, что с энтузиазмом делается вплоть до сегодняшних дней. Но вот исключать из оценок этой личности то обстоятельство, что одними только этими своими единоличными решениями он не только сократил сроки тяжелейшей войны, но и сохранил тем самым жизни сотен тысяч людских жизней, если не миллионов, практически невозможно. Но все ж таки с подачи известного сталинского «соратника» исхитрились это сделать, что прямое свидетельство не столько несовершенства самой системы, сколько давней гнилости ее звена подбора власть предержащих, допускающей проникновение к главным рычагам управления не только амбициозных глупцов, но и откровенных проходимцев.

Кто-то, возможно, ткнет здесь миллионами репрессированных, которых по факту не было. Была гражданская война, как закономерность революций, и она не закончилась в 1921. Ее следы, помноженные на безразмерную человеческую подлость, отчетливо видны доныне.

Верить в политике на слово, как говорится, моветон. Прямая иллюстрация заявленного - отношение Британской Короны к России. На протяжении всего периода отношений мы видим в нем организацию убийств царей, акцентных политиков и дипломатов, целой череды смут и войн, из которых русско-японская начала прошлого века отнюдь не самая из них показательная. При первом же удобном случаю следуют обман, подвох, пакость предательства - под разного рода оправдания. Тем не менее, любопытно, как Энтони Иден - в тронутый нашим вниманием период времени министр иностранных дел Великобритании, так оценивал в мемуарах советского лидера: «Сталин изначально произвел на меня впечатление своим дарованием, и мое мнение не изменилось. Его личность говорила сама за себя, и ее оценка не требовала преувеличений. Ему были присущи хорошие естественные манеры, видимо, грузинского происхождения. Я знаю, что он был безжалостен, но уважаю его ум и даже отношусь к нему с симпатией, истоки которой так и не смог до конца себе объяснить. Вероятно, это было следствием прагматизма Сталина. Быстро забывалось, что ты разговариваешь с партийным деятелем... Я всегда встречал в нем собеседника интересного, мрачноватого и строгого, чему часто обязывали обсуждавшиеся вопросы. Я не знал человека, который бы так владел собой на совещаниях. Сталин был прекрасно осведомлен по всем его касающимся вопросам, предусмотрителен и оперативен... За всем этим, без сомнения, стояла сила» (The Eden Memoirs. Facing the Dictatiors. London, 1962, p. 153). Верить в искренность заявления, как говорится, дело десятое. Важно лишь то, что это сказано.

Сегодня же, глядя на украинские события, думается о то, что Сталин совершил-таки грубейшую ошибку. В том, что, основательно разворошив еврогадюшник, не допустил справедливого возмездия. Хотя бы тем, что не отдал под суд военного трибунала лидеров Франции, а вместе с ней Венгрии, Румынии, и кого там еще, особенно Польши, политическим заводилам которой мало что пошло на пользу. Короче, всей еврошайки гитлеровских союзников, чтобы никогда больше не сбивались в волчью стаю. Ни в виде коалиций, ни в виде евросоюзов. Хотя Черчилль, известно, настаивал. В отношении Франции. Рузвельт тоже. Понадеялся на исправление? Или не захотел большей крови?… Но это эмоции.

Еще деталь. В свое время при возобновлении деятельности Ельнинского краеведческого музея, мы, помнится, обсуждали пути развития. С его основателем Д.И.Гореловым. Говорили о том, что бывшего военного железа вокруг Ельни можно собрать на годы работы множества сталеплавильных печей, что и было сделано, и делается по-прежнему. Но они, такие фронтовые сувениры, не будет отражением истории края. Нужны другие подходы в сборе, фильтрации и анализе информации. Дмитрий Иванович заложил основу воссозданного центра краеведения. Светлая ему память. Но опасения оправдались: ни слова о роли в конкретно ельнинской истории американки Маргарет Бурк-Уайд, ни великого множества иных таких же важностей, если ни больших, в нем нет и в помине. Все превращено в заурядную синекуру, место имитации активности и вроде как интереса к ушедшим временам. И не более того. Искренне жаль. Как в свое время заметил еще царь Петр I, музей это слишком важно, чтобы в нем увлеченно греть зады. Так кажется. В приложении к сути им задуманного.

Потому повторю крайне важное. Из всего сказанного следует, что городок в верховьях Десны, что на Старой Смоленской дороге прямо и косвенно оказал влияние на ход событий глобального размаха. Поэтому и привлекает к себе внимание. Мое в том числе. Но нам важнее здесь обратиться к обстоятельствам болезненной, и во многом лукавой подоплеки формирования антигитлеровской коалиции, которая так и не сумела, как воочию видим сегодня, или не захотела, вбить осиновый кол в нацизм как позорнейшее явление времени на разных его отрезках. Ради собственных будущих выгод. Тех, что легко могут обернуться, и оборачиваются, своей противоположностью для его же заботливых опекунов.

Самой же Маргарет Бурк-Уайд, чтобы осознанно пойти на такую демонстрацию, на которую осознанно отважилась эта мастер светописи, потребовалось острое желание ломки стереотипов восприятия и немалое личное мужество. И все это явно было у тогда еще совсем молодой американской женщины. Низкий поклон ее памяти… ▲

Александр МАСЛОВ

Смоленск, Бишкек, июль 2015г.