(к 160-летию первой попытки отторжения Крыма от России)



Весной 2014 года «для сердца русского слилось» сразу четыре события, которые в далёком уже прошлом и случившимся буквально на днях для России судьбоносны, были и есть. Притом, между ними прямая связь. Первому из этих событий 31 марта исполнилось 200 лет. Тогда, по Юлианскому календарю, 19 марта 1814 года, Армия Александра I, во главе Антинаполеоновской коалиции, вступила в Париж, преследуя Наполеона. 40 лет спустя (для нас же – 160 лет назад), 15(27) марта 1854 года, Россия отозвалась на вызов трёх мощных мировых империй, началась Крымская война. Вы спросите, что общее между 1814 и 1854 годами? Объясняю: поражение Франции Наполеона I столь сильно питало жажду возмездия Наполеона III, что «маленький племянник большого дяди» охотно поддался на британский соблазн унизить Россию, низвести её до положения второразрядной державы. В 90-ю годовщину начала Крымской войны Красная Армия освободила Крым от уже другого, смертельного врага – фашистов. Случилось это 9 мая 1944 года. Следовательно, мы отмечаем 70-летний юбилей. Но отмечаем его в ту весну, когда Таврия, Главный Приз России за все её исторические беды, волей её 2,5 миллионного населения, поддержанной Москвой, вернулась в состав своего Богом данного Государства Российского. Удивительное совпадение! – В одну нынешнюю весну сразу три(!) юбилея и равное им по значимости событие.

На новую крымскую тему я отозвался несколькими статьями, опубликованными в СМИ. Русская весна 1814 года в Париже нашла отражение в ряде статей, эссе, в отрывках из «Романа с Россией» («Сказания древа КОРЪ»). Есть ещё время отозваться на 70-летие освобождения Крыма. А сейчас, во дни начала первой Севастопольской страды, как раз время вспомнить 160-летнюю давность.


Предлогами к большой войне стали Дунайская кампания, начавшаяся осенью 1853 года между Стамбулом и Санкт-Петербургом, и уничтожение эскадрой адмирала Нахимова турецкого флота в Синопе. За битую евро-афро-азиатскую Османскую империю заступились две мощнейшие европейские, Британская и Французская, имевшие колонии по всему свету; к ним присоединилось Сардинское королевство (Пьемонт). Налицо репетиция к мировой войне. И масштаб боевых действий оказался почти мировым: Кавказ, Дунай, Балтика, Чёрное, Азовское, Белое и Баренцево моря, Камчатка. Россия получила вызов коалиции 15(27) марта 1854 года, ответила на него через 3 дня.

Главная причина Крымской войны (у западных историков – Восточной) раскрыта в письме министра английского правительства Пальмерстона: «Мы поддерживаем Турцию для нашего собственного дела и во имя наших собственных интересов». Расшифрую – «дело и интересы» двух из трёх самых могущественных монархий в Европе, Великобритании и Франции, заключались прежде всего в препятствии дальнейшему усилению России, сумевшей водрузить свой флаг мщения за Москву над Парижем в 1814 году. А усиление «Северного Колосса» было реально за счёт «больного в Европе», как называл султанскую Турцию Николай I, который в обмен за признание за Петербургом права протектората над православными странами Балкан, готов был отдать Лондону на съедение Кипр и Египет, вообще весь Ближний Восток. Кусок для Уайт-Холла лакомый, да страх перед «русским медведем» на Темзе оказался сильнее. А тут и усиливающаяся Франция своего куска ревниво вожделела и мечтала о реванше за водопой казачьих лошадей на Сене если не в холодной Москве, то на южном побережье Крыма, на худой конец – на иных окраинах империи.

Именно так. Совсем не Черноморский флот был главной целью союзников, как уверяют нас некоторые «независимые геродоты» Уничтожение пережившей своё время парусной эскадры не давало никаких выгод и преимуществ тем, кто уверенно владел океанами. Высший интерес для коалиции, как всегда, и в XVIII, и в XIX, и в XX веках и сегодня, представляла Россия без Крыма, без всего Северного Причерноморья. Совсем как сегодня для ЕС и США. Мечтали оттеснить русских также от балтийского побережья, отобрать острова Белого моря и Архангельск. Мечтали завладеть без сказочной бухтой Петропавловска–Камчатского. Повсюду в названные места направили форштевни своих боевых и десантных кораблей, по малому счёту, две страны-затейницы, а лишённые серьёзного флота, якобы нейтральные Австрия и Пруссия многозначительно напрягли мышцы, пугая Романовых. Турция активизировала военные действия на Дунае и в Закавказье. И везде нападающие получили отпор. Не исключено, что пал бы Кронштадт, будь командующий английской эскадрой столь же неординарным флотоводцем, как наш Фёдор Ушаков под стенами Корфу. Возможно, франки с бриттами сошли бы с кораблей и на набережную в Одессе. Этому городу выпала честь первым познать европейские ценности, когда к его берегу приблизился королевский корвет «Тигр». Прежде чем бравые английские моряки попали к одесситам в плен, они обстреляли их из трёх сотен орудий. А. Тютчева записала в дневнике: «Чтобы открыть огонь по городу, они выбрали Страстную пятницу в тот самый час, когда народ был в церкви… английская граната разорвалась около собора, когда шёл крестный ход… Все с полным спокойствием достояли до конца службы». Запись свидетельствует как о стойкости наших людей, так и о цивилизаторской миссии просвещённой нации. Прости их, Бог! Здесь, забегая вперёд, но к месту вспомнить «европейский выбор» Севастополя. При его осаде пострадали не столько оборонительные укрепления, сколько жилые кварталы обеих сторон, городской и корабельной, буквально стёрты с лица земли; под руинами погибло несчётное количество обывателей. Возможно, союзникам сопутствовал бы больший успех в иных местах, если бы Севастополь не сковал на одиннадцать месяцев основные силы извечных недругов России.

Вот почему, когда слышишь «Крымская война», разворачивается перед глазами в первую очередь панорама Севастополя и вспоминаются документальные свидетельства его первой обороны. А этот образ не отделим от адмирала Нахимова – первого по исторической значимости для нас из славной четвёрки адмиралов, чьи гробы рядом, под одними сводами собора. Именно первенство во славе и сделало Павла Степановича объектом № 1 в злобной клевете, чем особо отличается русский американец Ю. Кирпичёв.

Вот образец его характеристики адмирала Нахимова: «Он где не надо - полез в бой, а когда позарез надо было проявить характер и вопреки всему сохранить флот, воевать до последнего - скис, как барышня, и сам утопил его». И вообще, этот «агрессивный командир» «спровоцировал» почти годовую осаду англо-франко-сардинско-турецкими силами вторжения главной базы Черноморского флота, стало быть, Крымскую войну. «Синопская победа была хуже любого поражения, она обернулась трагедией Севастополя. И самого Нахимова». И ещё от Кирпичёва: «Если турецкая эскадра дралась (в Синопе) до последнего и ее корабли погибли в бою, то российский флот позорно будет утоплен собственными руками... Флот, уничтожение которого было главной целью союзников, утопили собственноручно, а сами отправились копать окопы». Во как! Поэтому сегодня, вспоминая Крымскую войну, невольно останавливаешься чаще всего на этой легендарной фигуре – на фоне города-героя и невольно стараешься защитить её от своих же соотечественников. Дожились!



Любитель отечественной истории воспитан, в основном, на изданных в СССР исторических романах и научно-популярной литературе, в которых якобы гнилому, технически отсталому царизму с его плохо вооружённой, разутой и раздетой армией и всегда устаревшим флотом противопоставляются герои – от солдата и матроса до генерала и адмирала. Они своей жертвенностью, патриотическими поступками лечат чувство досады, которое рвёт душу, когда читаешь о неудачах и поражениях русского оружия, промахах дипломатии и некомпетентности отдельных военачальников. Когда я наткнулся на столь уничижительное мнение Ю. Кирпичёва об одном из самых прославленных наших флотоводцев, который якобы разгромил «гораздо более слабого врага» в Синопской бухте, мне захотелось сравнить его с другим героем морских сражений, «не нашем» адмирале Нельсоне. Герой Абукира, под занавес своей блистательной жизни, потопил в 1805 году у мыса Трафальгар испано-французскую эскадру, которая тоже была «гораздо слабее» британской – и по выучке моряков и, главное, по отсутствию «дьявольских» (мнение моряков всего мира) английских орудий-карронад, прошивавших деревянные судна насквозь, от борта до борта, смесью (в одном усиленном заряде) ядра и картечи. Эффект от такого обстрела был не меньшим, чем от «бомбических орудий» русских, привыкших поступать с бедными турками неассиметрично, неадекватно, говоря языком Кондолизы Райс и прочих янки, вкупе с их лакеями.

К месту здесь сказать, что Нельсон, великий флотоводец (кто спорит!?), в том сражении имел 27 кораблей против 33-х противника, то есть, в боевых суднах британцы уступали своим конкурентам на море незначительно, превосходя их при этом огневой мощью многократно. Наш же Нахимов отважился запереть в Синопской бухте 16 военных судов Блистательной Порты, имея под рукой всего три (!) линейных корабля с 252-я орудиями на бортах. А когда отряд вице-адмирала усилился прибывшим подкреплением, решительно атаковал турок малой эскадрой из 6-и судов (2 фрегата остались сторожить выход из бухты). Подчёркиваю: 6 кораблей сошлись в ближнем бою с 16-ю судами турецкого флота – самых новых и быстроходных. Хотя корабельная артиллерия русских включала 76 пресловутых «бомбических» орудий, всё-таки им противостояло 476 пушек султана на бортах и 44 ствола на береговых укреплениях портового города. Огонь последних пришлось «гасить». На задах укреплений начинались городские кварталы. Естественно, мусульманские (о христианских и буддийских в городе Пророка сведений нет). И естественно также, что туда залетали ядра. Но основной урон город понёс именно от пылающих турецких фрегатов, переместившихся под огнём атакующих их кораблей под самый берег (горящие, они к нему стояли впритык и выбрасывались на отмель). Когда огонь добирался до порохового погреба, воспламенившийся заряд в несколько сотен пудов разносил корабль в горящие щепки, опадающие огненным градом на берег и акваторию порта. При этом самопроизвольно палили заряженные орудия, половина которых смотрела жерлами в сторону города.

Давайте посмотрим, как там, у других авторов насчёт «затопления кораблей» и «рытья окопов». Французский маршал Канробер, активный участник штурма Севастополя записал: «Чтобы понять, что такое были наши противники, вспомните о шестнадцати тысячах моряков, которые, плача, уничтожали свои суда с целью загородить проход ( в бухту. – С.С.) и которые заперлись в казематах бастионов со своими пушками под командой своих адмиралов – Корнилова, Нахимова, Истомина. К концу осады от них осталось восемьсот человек, а остальные и все три адмирала погибли у своих пушек…».

К словам неприятельского маршала добавлю несколько красноречивых чисел и фактов:

За время осады Севастополя союзники довели численность своих войск в Крыму до 170 тысяч стрелков, вооружённых штуцерами, поражавшими цель на расстоянии до километра. За этими силами вторжения стояли в Европе и в Малой Азии готовые к быстрой переброске морем и сетью железных дорог армии числом в миллион солдат и офицеров. Россия же имела разбросанные на пространстве от Бреста до Камчатки всего 700 тысяч штыков; до Крыма успели дошагать, преодолевая сотни и сотни вёрст бездорожья, не более 110 тысяч бойцов с гладкоствольными, в основном, ружьями, стрелявшими на 150-200 шагов (их буквально расстреливали из «немецких» штуцеров, не допуская ближнего боя, тем более штыкового). В отечественной артиллерии преобладали устаревшие орудия. Обстрел города и наспех, но качественно возведённых укреплений вёлся из 541 орудия (600 зарядов на каждое). Им отвечало 466 орудий, но в городе на один ствол приходилось только по 154 заряда, приём, у «вандалов новых» (по Крылову) было 130 мортир крупного калибра, а защитники располагали менее чем половиной этого числа. На пасхальной неделе 1855 года на город-крепость было выпущено 165000 снарядов, им ответили 88700 выстрелами. На одиннадцатый месяц нечего было защищать. За спинами оставшихся в живых стрелков и канониров дымились одни развалины. Остатки гарнизона не вывесили белый флаг, не вышли за бастионы с повинной головою. Последние бойцы с достоинством перешли по наплавному мосту на северную сторону бухты. Враги не осмелились их преследовать, штурм ключевого Малахова кургана полностью обескровил штурмующих. Союзники дружно заговорили о мире…



Сравним союзную армаду, которая приблизилась к Евпатории 2 сентября 1854 года, с Черноморским флотом, базировавшимся в Севастопольской бухте. Первая насчитывала более трёх сотен десантных судов; 31 крупное судно новейших конструкций составляло костяк боевой эскадры, на три четверти паровой, с винтовыми двигателями. Второй, российский, располагал только 7-ю боевыми пароходами устаревшего типа. Столько же кораблей полностью зависели от воли ветра, но представляли своим совершенством и размерами серьёзную силу. И ещё 7 обветшавших парусников числились в строю. Итого общее соотношение сил на море 31:21 в пользу союзников. Но пропорция решающая, «машинная» (в их же пользу), ещё внушительней - 23:7. Морской бой между машиной и парусом и при количественном равенстве судов однозначно решался в пользу пара, а при более чем трёхкратном превосходстве винтовых двигателей над ветровыми никакой Эол не помог бы русскому ветрилу. Да союзники и не стремились к виктории в открытом море. Гораздо надёжнее, посчитали западные стратеги, загнать русскую эскадру в бухту, прижать к берегу и расстрелять, пока десант берёт город с суши.

Вот тогда и приняли наши выдающиеся герои-флотоводцы, «севастопольская троица» (и первый из равных по воинским дарованиям, чувству ответственности перед Отечеством, по доблести – адмирал Нахимов), единственно правильное решение начать с верой в успех оборону города, сохраняя до конца в боевой готовности основное ядро эскадры. Семь ветхих парусников-ветеранов, ложась на дно Северной бухты, надёжно преграждали в неё путь врагам со стороны моря. Это было не утопление бессильных. Семь кораблей, как одухотворённые создания, совершали подвиг – именно гибли в бою, выполняя очень важную стратегическую задачу. И вместе с тем часть их единого (моряк и его корабль) организма – матросы и морские офицеры - продолжала борьбу, посылая ядра и картечь в сторону непрошенных гостей из корабельных орудий, перенесённых на укрепления суши. Впоследствии, когда буря сделает подводное заграждение малонадёжным, ещё пять парусников присоединятся в помощь первым. Оставленные на плаву суда будут поддерживать пушечным огнём защитников бастионов из глубины бухты. Бросаться в гущу схватки, ища геройскую смерть, - красиво, но глупо; время рыцарей-романтиков давно прошло, воин стал ценен выдержкой и умом, способностью тактически мыслить.

Разумеется, Нахимов, как и многие его соратники тяжело переживали гибель любимого детища. Неординарная личность в первую очередь - человек, ничто человеческое ему не чуждо. Без «позорно(???) утопленных» кораблей, без 20-тысячного флотского экипажа с корабельными орудиями на бастионах, возведённых руками тех же матросов на берегу, не долго бы продержался Севастополь под огнём неприятеля с двух сторон одновременно – с суши и со стороны бухты. Вот в этом предвидении, в дальнозоркости – весь Нахимов.

Послушайте ещё одно свидетельство: «Сооружение за последнее время на Малаховом кургане и перед бастионом Корнилова выдвинутых вперёд укреплений не имеет себе равных в истории осад и характеризует их организаторов как первоклассных специалистов в своей области». Это из репортажа небезызвестного Энгельса, газетного репортёра в то время и всегда – убежденного русофоба. Тем и ценно для нас признание немца. Русская история богата свидетельствами действий отечественного флота, не вписывающихся в морскую науку. Вспомним штурм моряками Ушакова укреплений острова Корфу, занятого французами, или «визит» флотского экипажа русской эскадры в Неаполь в той же военной экспедиции. Так что Нахимову было у кого брать пример.




Сначала живой Нахимов, душа обороны, затем тень убитого адмирала избавили Россию от унижения при формальном её поражении в войне. Потому формальном, что Россия, поступившись в некоторых вопросах «великодержавного достоинства», в целом, удержала при себе завоевания, начатые Петром. Город Карс с крепостью (в Закавказье) был возвращён Турции в обмен на руины Севастополя. Что до запрещения иметь в Чёрном море флот, соответствующий статусу империи, он возродится через 14 лет без спросу у Европы – паровой, в броне. Спасибо учителям за науку! И спасибо Павлу Степановичу за утопление парусных реликтов. Они выполнили задачу командования. Их «последний бой» себя оправдал. В надводном положении они не могли породить суда нового типа, вызываемые временем; ветрила препятствовали своевременному приходу машины, дерево не превращается в сталь, необходимо вмешательство грозных событий, решительное и трагическое.

Не закончилась ещё война, а кандидаты в победители уже начали вслух мечтать о её почётном завершении, торопить его. Россия была не в том положении, чтобы возражать. Первой голос подала Франция. Наполеон-племянник писал куин Виктории в Букингемский дворец: «Теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не можем сломить Россию». Возможно поэтому мирный конгресс открылся на исходе зимы 1856 года в Париже. В нём приняли участие представители воевавших стран и нейтралы, что «себе на уме» в позе хапнуть под шумок. Парижский трактат разочаровал Запад сильнее, чем Россию. Французский посол в Вене барон де Буркнэ заметил: «Никак нельзя сообразить… кто же тут победитель, а кто побеждённый».

Дальновидное признание: «Теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не можем сломить Россию». Вот почему перед походом на Москву Гитлер собрал под фашистскими знамёнами почти всю Европу. Поэтому возникло и расширилось к концу ХХ века НАТО. И по этой именно причине вечные западные недруги пытаются через ООН объявить мировой крестовый поход за отторжение Русского Крыма от России в пользу вертуальной дэржавы Украины, то есть для своей цели, поставленной 500 лет назад.


Сергей Анатолиевич Сокуров