Законы и судные пословицы, по отношению своему ко времени и месту, представляются нам отголосками разных эпох русской истории и произведениями разных частей государства; они принадлежат или к языческой, или христианской эпохе; та и другая клали на них свои печати, та и другая имеют свои приметы, кои нередко так смешиваются, что трудно их различить.
Весьма вероятно, что большая часть законных и судных пословиц появилась в эпоху языческую, когда суд производился по обычаям местным, когда приговоры мира или старейшин мирских, переходя из уст в уста, в качестве закона, легко могли обратиться в пословицы, и когда все вообще общежительные сделки бывали на словах. Суды, приговоры, решения дел миром по старым обычаям почти везде употреблялись на западе Европы при одинаковом или подобном неустройстве гражданского общества: и там общежительные сделки, даже по введении письма, долго еще были словесными, предпочитаясь письменным, не имевшим особенной важности пред первыми во мнении безграмотных. Как на западе Европы, так особенно во всей северной Германии, даже и при распространении грамотности вместе с христианством, по старому обычаю не любили и не старались предавать письменам на сохранение сии гласные памятники ума, опыта и воображения для того, чтобы они, облеченные в мертвые буквы, не забылись, но чтобы, повторяясь живым словом, теснее соединялись с народным бытом. Но с Карла Великого остатки оных, а по мнению других, даже с Фарамона, первого короля франкского, стали переноситься на хартии. Применяя сие к русской истории, можем с достоверностью сказать, что едва ли не во всех государствах чем более распространялась грамотность, тем менее появлялось судебных пословиц.
Время язычества России, темное и малоизвестное, оставило нам только едва заметные следы в законных обычаях и поверьях народных, кои соответствовали простоте и грубости тогдашних нравов и духу патриархального правления. Сходствуя со скандинавскими, они открываются и в германских законах. Впрочем, с достоверностью нельзя сказать, точно ли относятся ко времени язычества приведенные Нестором пословицы или к веку летописателя, который применил современные себе пословицы к древнейшим событиям; но мысль могла существовать в народе прежде, нежели проявилась пословицею и слилась с его поверьями, ибо, по старинному немецкому изречению: «Слово происходит от дела, а не дело от слова». В сих апофегмах видим общественные мнения о правлении, о различии обычаев и законов от различия нравов у славянских племен.
Летописец упоминает также о политических правилах у древлян и печенегов в облике пословиц: у первых о князе Игоре: «Аще ся ввадит волк в овце, то выносить все стадо» {Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо ); а у других об участи князя Святослава: Пойдешь за чужим — свое утратишь. Сия мысль, соответствующая более народу оседлому, чем кочевому, повторяется в грамоте XV века о Шемяке таким образом: Ища и желая большего, и меньшее свое изгубил eси.
К языческой эпохе относятся право старейшинства, кидание камня в воду при заключении мира и метание жребия, какие были при Владимире I для избрания жертвы, и другие «поганские норовы», кои называются в отечественных книгах то эллинскими, то латинскими. Произошедшие от сего пословицы, кои одна из другой вытекали и в последующие века, переменяя облик свой, сохраняли дух и по сходству применялись к разным предметам. Родственная Салическому закону пословица: Горе мужем, имже жена владе, — упоминается в Суде Любуши и в Слове Даниила Заточника XII века.
По образу жизни славян, по отчуждению от других племен и по степени просвещения в них заметно исконное отвращение к чужим законам и обычаям и любовь к отеческим преданиям, или старине, под коею разумели древние уставы, или ряды и права народные. «Не хвалено нам, — гласит Суд Любуши, — искать правду в немцех, у нас есть правда по закону святу юже принесоша с собою отцы наши». Но впоследствии, как свидетельствует Стоглав, Русь приняла злые обычаи разных народов. Сии народы были греки, татары и немцы.
В христианской эпохе России следует различить пословицы и поговорки: а) начиная от введения христианства в русский мир до нашествия монголов — период греческий; б) от владычества татарского в разделенной России до соединения свободной России под самодержавным правлением — период татарский; в) от сего времени до преобразования России в политическом, судебном и нравственном отношениях — период Московщины и России.
Сколь ни могущественно было действие христианской веры в юной Руси, однако ж оно не могло совершенно искоренить застарелые поверья и обычаи язычества, кои сроднились с духом народа, усвоились его языку, вошли в его круг семейный, управляли его мыслями и действиями, ибо он привык жить по старинной поговорке, умом и благословением отцов и дедов; или, по выражению древних грамот: «Как пошло от дед и от отец». Сие было причиною, что многие поверья и обычаи язычества перешли в христианский мир России, по большей части, так, что нередко форма их оставалась, но материя сменялась другою. Корни понятий и слов «кона», «закона», «лада», «правды» (производимой некоторыми от бога всяческого законодательства и справедливости Прове), «кола», или «круга», «мира», «князя» берут свое начало в язычестве славяно-русском, давая от себя отпрыски в пословицах и поговорках, к коим привиты христианские понятия.
В эпоху русского христианства представляется нам почти такая же борьба древних поверий и обычаев с церковными и греко-римскими законами, какую видим при Константине I в Римской империи и какая в XI веке продолжалась между духовною и светскою властию в Европе; одни позволяли дикую виру и судные поединки, а другие запрещали; одни вводили игры, игрушки и позоры, допускали лихву, а другие прокли-нали их, как дела, от беса замышленные. При замене старых обычаев новыми законами произошла пословица, отнесенная летописцем к княжению Андрея Боголюбского во Владимире: Идеже закон, тут и обид много, — ибо, по привычке к старине, свой суд казался короче.
Как в русском язычестве князь соединял в себе верховные права, власть духовную с гражданскою, так и в христианстве он сделался блюстителем и защитником веры; на этом основании утвердился союз церкви с государством и посредничество духовенства между князем и народом, тогда воля князя освящалась благословением святителя и подкреплялась приговором дружины — бояр, в думе которых потом присутствовал святитель; кого избирал князь, того и народ: «Князь всхочет и людье». С IX по ХГУ век права Земли, то есть государства, в различных уделах России изменялись: то мир, то князь брали верх один над другим попеременно. В XIII веке появилась в народе мысль, что: Земля Божия и княжая, она после перелицевалась в следующую пословицу: Все Божие да государево.
Старшины, лучшие люди из народа, имели силу и власть, кои основывались на исконном уважении старшинства в славянских племенах: им народ предоставлял суд и ведение: Знают про то старшие, першие.
«Что старейшие на вече задумают, — гласит летописец, — на том и пригороды станут».
Когда народ имел голос на вечах самосудных и сходках мирских, на кои сзывался вечевыми колоколами не только в Новгороде и Пскове, но и в Киеве, Владимире, Москве, Костроме и Ростове, тогда вечевые приговоры и мнения целовальников, или присяжных, объявленные пред лицом мира, распространялись и сохранялись в народе пословицами, в коих выражались тогда почти все общественные сношения, вся гражданская жизнь во всей ее простоте и чистоте. Вот что давало твердость, силу и долговечность сим изречениям; вот почему справедливо, что: Старая пословица вовек не сломится, ибо сии решения и самые дела, о коих всенародно рассуждаемо было, составляли предметы ведения всех и каждого; они сделались источниками пословиц, имевших силу законов, служили выражением общества и отголоском правления, заключали в себе первое наставление русского и не могли совершенно преданы быть забвению, хотя потом общественное образование весьма, изменилось. Слово неписьменное, живое, действующее глубже, врезывается в память народа безграмотного, вернее хранится ею, скорее переходит из уст в уста и, пережив века и поколения, наконец иногда поручается хартиям, как мертвый капитал. Такими средствами сохранились и мирские, или вечевые, приговоры, и с повторением дел повторялись и решения оных по обычаю предков, освященному справедливостию первых и уважением потомков. Представителями же старины были старшие.
Как справедливость признавалась у древних матерью всех добродетелей, так и у народа русского она называется правда-матка; она неписаная, но прирожденная человечеству, постигаемая не учением, но откровением совести. Это слово «правда» многознаменательно: коренное право, суд, закон, истина; в правде вся сила и свет жизни, по выражению русских пословиц.
При ограниченности и трудности сношений, при своей простоте и единообразии в жизни уделы России довольствовались немногими законами, кои соответствовали их нуждам и нравам. Средствами взаимного сношения и совещания были сборы, торги и праздники народные и церковные, особенно войны, кои сближали жителей разных областей. Как по старой русской пословице: Вольнее торгу нет; и малороссийской: На ярмарке и на торгу что хочу, то и роблю, — на торгу русский ум находил любимый свой простор, на коем высказывал себя в пословицах и поговорках. Вместе с меною товара менялись пословицами и поговорками.
И в святительском, и в сместном суде владыка (или его наместник) ссылался на мирские приговоры, кои повторял судья в подобных случаях, как принятое правило, утвержденное присяжными. Поелику приговоры святительского суда и решения соборов русских нередко выражались словами из Святого Писания, от сего, вероятно, многие тексты оного вошли в русские пословицы, имеющие признак судных и по¬литических и встречающиеся в древних грамотах святительских. Когда же впоследствии некоторым монастырям дана была великими и удельными князьями самосудность, то приговоры судов монастырских более основывались на словах Святого Писания или правилах «Кормчей книги»: те и другие обращались в пословицы.
Духовные особы, по большей части, в древности заведовали письменными делами, писали грамоты, заменяли посланников и дипломатических чиновников, бывали печатниками (канцлерами) у великих князей. Святители брали на «епитрахиль» свою детей княжеских, то есть на свою ответственность. Церковь тогда была защитницею невинных.
На той мысли, что Бог есть единый владетель земли и что он иногда действует в сем мире чрез посредничество святых своих, области русские, как и многие области, города и селения в Западной Европе, почитали своими владетелями и правителями разных святых, которые были представителями Земли и блюстителями святой старины. Так некогда в Польше, в междокоролевствование избрана была Богородица королевою. Посему в добровольном Новгороде именем Софии объявлялась война, заключался мир; кто посягал на Новгород, тот поступал на Св. Софию; «Где Святая София, — говаривали они, — там и Новгород»; на суде требовались к Св. Софии; ею клялись, честь ее была честию земли вольной; дом Софии принимал под защиту гонимых и самые князья русские в нем укрывались. Такую же силу и знаменательность имела Св. Троица в вольном Пскове, Спас в Твери, тогда еще не зависимой от Московщины, и т. д.
Дух законодательства и судопроизводства представляют нам в Новгороде «Русская правда» и однородные с нею статьи литовского «Статута», где собраны древние судные обычаи и приговоры, кои составлялись и дополнялись временем и без письмен хранились преданием и употреблением; из них некоторые носят на себе признаки народных пословиц, вышедших из употребления и перешедших в другие.
Пословица судебная: По муже раба, по рабе холоп — основывается на Ярославовом законе и подтверждается грамотою XIV века, ибо в силу древних уставов, кто женился на чьей-либо рабе без всякого условия с господином, тот лишался свободы. В судных грамотах в XIII, XIV веках и далее повторяются следующие изречения:
Грамот не посуживати.
Чья земля, того и хлеб.
Без вины мужа волости не лишити.
Кроме образа жизни, семейного суда, вечей, мирских и военных сходов, святительских судов, источниками судных II законных пословиц могли быть решения, или ряды, на княжеских съездах, или сонмах. Каким там словом что решено, на каком слове что положено, то слово было законом, как-то
Бог послух (свидетель).
Бог путь кажет.
Чья воля старее, та и правее.
Судов не пересужати, — то есть, как судил один князь, чтобы другой не пересуживал. Память об этом доныне сохранилась в народной поговорке: Суды да пересуды.
Грех не исполнити обета, в таком же смысле, как и слово — закон.
С правым на виноватого (о посредниках в договорах). Заднего не поминать. Такова формула мирных договоров между князьями; ей соответствует старая пословица: Кто старое помянет, тому глаз вон; или: Что прошло — как в воду вошло.
Мир стоит до рати, а рать до мира, — так говорили Давыдовичи о прекращении междоусобий; прибавляя, что сие слово они слыхали от отцов своих и дедов. Торжественное выражение, обратившееся в пословицу: Вольному воля — было преимуществом того народа, у которого при Петре I существовала пословица: Русский ум любит простор. Оно часто встречается в докончальных грамотах князей русских, коими дозволялось боярам и боярским детям служить у того из князей, у кого хотели; отчасти сходна с оными позднейшая поговорка XVIII века: По вольности дворянства. Вышеозначенная пословица применялась и к вольному переходу крестьян в положенные сроки. Когда ж сей переход был уничтожен, тогда стали ее относить к нравственной свободе человека и прибавлять к ней выражение: а спасенному рай. Так как великие князья обязывались исполнять приговоры общего боярского суда, то и в уставах первых было правило: великим князьям в суд общий не вступаться.
Хотя народ и сохранял некоторые обычаи древней вольности своей и хотя при недостатке и невозможности общего законодательства судные дела производились по старой памяти, как по грамоте, то есть по древним обычаям, однако часто решались они и по судным грамотам князей великого и удельных, на княжеском дворе. При таком порядке дел правосудие более зависело от воли судьи, который брал и с правого, и с виноватого. К подобному суду относилась пословица: Не бойся суда, бойся судьи. Совесть, присяга и здравый рассудок тогда почитались вернейшими средствами к решению тяжб согласно с древними обыкновениями народа.
Если б можно было с хронологическою точностью собрать все судные пословицы XII, XIII и XIV веков, то они представили бы нам истинную, живую картину общественной жизни России в тогдашнем ее виде: она сказала бы все сама собою, не требуя пособия от красноречия и остроумия, коими обыкновенно историки дополняют недостатки знания событий. Что может быть умнее и питательнее самих источников!
Как между великими и удельными князьями, так и между двумя добровольными городами Новгородом и Псковом соблюдалось братское старейшинство; первый назывался старшим, а последний младшим братом. По старой памяти и по древней грамоте, младшие братья «должны были брата своего старейшего имети в отцево место». Посему младшие из князей называли равных себе братьями, а старших — отцами Старших, гласит сходная с учением Алкорана пословица тех веков, и в Орде почитают. Когда Русь стояла на пошлине у ханов и когда князья русские ходили в Орду на юрт и на суд пред ханом, тогда Новгород, как свидетельствует древняя его пословица, судился своим судом, выражая свою волю и могущество известными у немцев словами: Кто против Бога и великого Новгорода?
Как в русском мире искони велась пословица: Мир судит один Бог, — так и в самосудном городе говорилось, что: Новгород судит один Бог. Представляя из себя нравственное и политическое лицо, сей государь, господин имел символами своими следующие, сделавшиеся поговорками: «Новгородская душа, воля, правда, честь»; его добрая старина была для него святынею. Посему и князей он «промышлял» себе и которою «излюбил» и выбрал, того принимал к себе с условием править им по старине и держать его в чести. Что на вече положено, то и князь без новгородского слова не мог отменить: это был язык на сговоре.
То же было и во Пскове, который, величая себя господином, подобно старшему брату своему Новгороду, на вечах назначал подати и земские повинности, издавал законы, производил суд и расправу; на месте веча там повешена была палица, коею наказывали и даже убивали виновных. Из описания Герберштейна псковичей видно, что к ним применить можно пословицу: На правду мало слов, — ибо «они в договорах были столь чистосердечны и просты, что не употребляли никакого многословия и одним словом сказывали правду». Таково было Псковское слово!
В Новгородских и Двинских судных грамотах до XV века сохранились некоторые изречения, носящие на себе облик пословиц народных, как-то:
Послуху на послуха не быть.
Холоп на холопа послух.
От доклада послуха не брать.
А кто купил, а тый знает своего истца или дети его.
От бессудного рубля по три деньги неволя.
С XV века вид суждений на Руси представляется уже другой в сравнении с древними. Вместо мирского схода введены княжеские суды. Князья одни или вместе с присяжными, совершенно от них зависевшими, делали приговоры, кои должно было исполнять, хотя бы оные и не согласны были с общественным суждением и не заключали в себе основания мнений, произнесенных старейшинами, а потому оные и не вошли в пословицы как изречения мудрости веков. То же самое последовало с мирскими сходами и с частными лицами. С этого времени все изменилось, и пословицы, если какие и сохранились, получили другой цвет, другую физиогномию, подобно древним монетам, хотя переделанным в новые, но сохранившим следы прежнего штемпеля. При всем том сии древние пословицы служат нам представительницами тех веков, в кои они почитались общественными истинами, и тех людей, которые в них веровали и руководствовались ими.
По взятии турками Царьграда и по свержении русскими с себя ярма татарского, когда утвердилось самодержавие в Москве, которая разделялась на трети, где существовала разнобоярщина, тогда царь московский именовался «вольным», по своей независимости от хана и от папы, и девизом своим имел, по свидетельству принца Буххавского: Никому не подчинен, кроме Христа, Сына Божия; тогда началось сближение России с европейским Западом, сношения Рима с Москвою. Пословицею и вместе политическим правилом первого русского царя было следующее: Горе тому дому, коим владеет жена; горе тому царству, коим владеют многие.
Вместе с истреблением новгородской и псковской старины и воли разнеслась по русскому миру пословица: Воля заносит в неволю. Тогда уже добровольные люди клялись держать имя великого князя честно и грозно, ибо он соединил в себе право с силою и волею. Вечевые колокола свезены были в Москву, куда в первопрестольный собор перенесена большая часть святых икон из уделов и областей, из коих почти каждые имели своих святых покровителей. Впоследствии царь Иоанн Васильевич повелел освидетельствовать сих удельных святых; из мощей и образов чудотворных оставлены только те, кои нашлись по справкам достоверным.
Когда уделы России соединились в одно тело, коего главою была Москва, тогда и древние судные грамоты и обычаи первых частию вошли в состав нового «Уложения», а частию уничтожились, особливо ежели они показались несовместимыми с целию самодержавия. За «Уложением» Иоанна III последовали губные грамоты и «Судебник» Иоанна IV — законоположение общее для России соединенной, в него включены были некоторые старинные пословицы, и многие статьи оного от частого употребления и применения к делам обратились в пословицы или дали повод к оным, например, о беспристрастии судьи: Чтобы в делах другу не дружити, а недругу не мстити; Старая крепость (акт) правее; также поле, присяга, поминки, посулы, пытки, казни, отдавание головою, правеж, переход крестьян, суд и пересуд. К этому времени от-носится поговорка о всяком неправедном суде: Шемякин суд. Когда русский мир сосредоточивался в Москве, областные пословицы естественно переходили в нее вместе с людьми; от сего между московскими пословицами встречаются новгородские и псковские. Вместе с переселением жителей из двух вольных городов во Владимирскую, Костромскую и другие области переселились в них мнения союзников польских, гаи зейских и ливонских.
Из памятников татарского периода видно, что царями не редко чествуемы были ханы, к которым относятся пословицы:
Где хан (царь), там и Орда.
Близ царя — близ смерти.
Около царя, как около огня, ходя опалишься.
Сии мысли народные перенесены были и в эпоху самодержавия русского, когда употребительны были следующие пословицы, показывающие дух того века и правления:
Воля Божия, а суд царев.
Царское осуждение суду не предлежит.
Судит Бог да государь.
Ведает Бог да государь.
Все Божье да государево.
Все'люди Божий да государевы.
Посла ни секут, ни рубят.
Посол — как мех: что в него вложишь, то и понесет. Бранися, а на мир слово оставляй.
К этому веку относилась поговорка об опальных: Взять на царя.
До 1680 года в просьбах к государю писалось, что он «пожаловал умилосердился, как Бог», ибо тогда веровали, что вес делалось в государстве по власти Божией и государевой.
Все поданные тогда почитали себя душою Божиими, а телом государевыми: и самые вельможи именовались холопами государевыми, а в знак отличия за великие заслуги слугами царскими, сам государь назывался слугою Божиим. Хотя царь, как глава народа, сообщает ему свой характер и дает направление' духу своего века, но, по вере русской, он находится в духовном единении с подданными, ибо: Что царь думает, то народ ведает.
Когда же Россия царем Иоанном Васильевичем разделена была на опричнину и земщину, тогда грозное выражение «слово и дело» обратилось в лозунг оскорбления величества. До уничтожения опричнины дело земское различалось от государева.
До XVI века рабы или крепостные холопы не имели гражданских прав, но с того времени одна власть государева казнила смертию виновного холопа, как гражданина. Землепашцы или крестьяне были вольные до тех пор, пока в XVII веке они не прикреплены были законом к земле, коей владетели сделались их господами. К сим установлениям относились на¬родные пословицы, выше приведенные нами.
Текучее законоведение, особливо судебные обряды, принадлежали тогда дьякам, которые были нашими юристами; без их подтверждения и пометки ничего не делывали бояре, особливо несведущие в законах, и что пометил дьяк, по старой пословице, тому и быть так. Как блюстители законов и знатоки вершеных дел или процессов дьяки были часто и толкователями оных — и, по выражению Петра I, «как карты прибирали законы масть к масти, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить». При письменных указах и законах сие продолжалось до издания «Уложения» и далее.
Среди нашествий и козней польских на Россию, Семибоярщина, оправдав действиями своими пословицу: У семи пастухов не стадо, — опять привела отечество свое путями бедствий к тому единодержавию, которое прежде упрочено двумя Иоаннами; тогда возобновилась в народе мысль, что: Бог на небе, а на царь на земле; Судит Бог да государь. Власть судебная царя была необходимым следствием власти законодатель¬ной. На Москве, как выше сказано, в три указанные в году срока был царский суд всей России, на коем искали и отвечали. Стать пред царские очи или на правду, то же, что явиться на царский суд. Приговоры такого суда, почитавшиеся праведными и святыми, служили правилами для последующих случаев и чрез то получали силу законов. Судия праведный, гласит о суде царском пословица, ограда каменная. Челобитные царю возлагались также на гробницы его предков в Архангельском соборе до Петра I, особливо при поминовении. Предание свидетельствует, что в Коломенском селе у царя Алексия Михайловича сделан был в столбе ящик, куда клали просьбы; от сего и поговорка: Положить в долгий ящик. Вместе с переменою действия и поговорка получила другой смысл, именно такой, в каком принимается следующая: Положить под красное сукно.
Когда главою духовенства и посредником между самодержцем и народом сделался патриарх, тогда дела земские решались по государеву указу, патриаршему совету и боярскому приговору. Но как слухом земля полнится, то и патриаршие и боярские приговоры, сохранившиеся в актах, могли в народе перелицеваться пословицами, ибо он обыкновенно переносит общественные дела к частным, обращая их себе в пример и наставление: от сего из процессов выведены в пословицах правила нравственности, с коею сливается народная юриспруденция.
В народном языке сохранились поговорки о земской и боярской думе и палате, где соединением умов и большинством голосов сановников решались важнейшие дела государственные: Думу думать; Ума палата.
Законы, дотоле хранившиеся в письменных столбцах под ведомством дьяков и подьячих, наконец вышли из-под станка типографского печатные в «Уложении» для общего сведения; но вместе с тем появилась пословица: Уложение читает, а дела не знает. В этом своде уставов древних и новых, отечественных и чужеземных, священных и гражданских представляется нам картина нравов и обычаев того века, коих грубости и простоте часто соответствовала жестокость или льгота законов.
Первые два пункта «Уложения» обратились в поговорку, так, как слово и дело, кои к ним относились. Споры и судьбища о местах между боярами произвели многие пословицы местнические до тех пор, пока местничество не уничтожилось. Феодором II.
Присоединение Белой и Малой России, приблизив Запад европейский к России, распространило в народе новые потребности и обычаи, а вместе с ними новые законы: в это время водворения школьного образования появились многие из юридической сферы переводные пословицы латинские, немецкие и польские, по образцу последних и к старинным русским привиты вирши. Чем более умножались письменные и печатные указы, дела переходили на бумагу и судопроизводство укрывалось от ведения народного, тем более уменьшались и изменялись законные и судные пословицы, коих колыбелью было вече, сбор и торг и кои представляют нам понятия и мнения русского народа о праве и правде или о правде-матке. Впрочем, несмотря на сии общественные изменения, укоренившиеся мысли всегда удерживали в себе прирожденное человечеству и племени, как родимые пятна народности и отечественности. Старинные словесные остатки народного суда и расправы, взятые в совокупности, составляют национальную юриспруденцию, коей раздельные, по-видимому, части имеют внутреннюю связь и отношение, подобно миру, и выражаются живым словом; потому что они поддерживаются безмолвным согласием и привычкою народа и проявляются его жизнию, которая есть выражение его духа, а дух его — знамение настоящего образа мыслей и предзнаменование будущего. Кроме того, казни торговые (площадные) давали повод к общественным мнениям, кои выражались, большею частою, иносказательно, как-то:
Бьют Фому за Еремину вину.
Кошку бьют, а невестке наветки дают.
Снявши голову, по волосам не плачут.
Тогда страх почитался началом градоправительственной мудрости и личная честь подданного охранялась царем; тогда исправительное наказание чиновных людей не считалось бесчестием, а казни смертные принимались за необходимую меру правосудия карательного, как возмездие законное, которое подтверждалось и народным голосом:
По делам вору мука.
Кто за чем пошел, тот то и нашел.
Начиная от первой торговой казни в Москве, при великом князе Дмитрии Донском, до эпохи казней при Иоанне IV и Петре I и потом до замены смертной казни политическою смертию при императрице Елизавете Петровне, русская история свидетельствует нам, что сими жертвами утверждалось государство и водворялись законы: первою прерван голос вечный (то есть голос веча, вечевого собрания бояр) в Москве, тогда раздавшийся при тысяцком; второю истреблены смуты боярские и крамолы удельные; третьею уничтожены стрельцы, а вместе с ними упорная борьба старины с новизною.
Наконец представляется нам торжество человеколюбия и царского милосердия, которое в последующие века до того простерлось, что законом открыло обвиненному все средства к оправданию, уничтожило «слово и дело», изгладило из при¬говоров выражение «нещадно», истребило застенки и пытки, умерило жестокость телесных наказаний.
Напоминающие же о пытках и казнях пословицы служат к объяснению исторических законов и указов, коими и сами взаимно объясняются, к поучительному сравнению прежних времен с нынешними и к заключению о будущем.
Когда многие древние судные пословицы, при изменении образа правления, более стали применяться к другим предметам, тогда пошли к обращению пословицы и поговорки, кои производятся различными мнениями, примесью к ним страстей, философиею и нравственностию в обществе того времени, даже острыми словами, переходившими из уст в уста, из одного века в другой, нередко с превращением собственных имен в нарицательные, общего в частное, древнего в новое. Такие пословицы представляют нам или удивительное сходство между собою чрез повторение мнений одного века в другом, или разительную противоположность суждений одной эпохи и другой, при перемене духа времени, нравов, обычаев и законов.