ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ВЫБОР ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

Вот уже 30 лет Россия живет без внятной государственной идеологии и как бы застыла в «безвременье», доверив собственное будущее оперативным решениям политических лидеров – Борису Ельцину, Дмитрию Медведеву, Владимиру Путину. Указанный срок вполне достаточен для определения эффективности такой безыдейной, сугубо эмпирической стратегии развития страны.

Позитивный характер современной российской стратегии подчеркивает известный российско-украинский политолог Ростислав Ищенко (См.: Ростислав Ищенко, Идеология единого народа // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.27278, 11.08.2021). В начале своей полемической статьи он достаточно рельефно обозначает собственные политические приоритеты. «К счастью, в российском обществе при позитивном в целом отношении к идее справедливости и социальности левые идеи в политике не работают. Россиян не прельщает ни возвращение в СССР, ни идеи радужной толерантности и «позитивной дискриминации», свойственной «новым левым» движениям. Среди российских граждан значительно больше тех, кто хочет жить богато, чем тех, кто стремится сделать бедным своего соседа (чтобы не выделялся)» (Там же). При этом он вынужден констатировать общее «грустное умонастроение» большинства российских политических движений, лишенных идейного отклика в сердцах народных масс: «не только псевдосоциалисты…, но и монархисты, либералы, консерваторы, последователи идей христианской социальности и другие с плохо скрываемой грустью говорят о том, что «идеологии у нас нет».» (Там же).



И тем не менее он убежден, что общее состояние российского социума вполне удовлетворительное или даже «хорошее». «Более того, у нас нормальное здоровое общество, в котором на равных за поддержку избирателя борются разные идеологические течения, учась друг у друга в этой борьбе за умы и сердца людей. Фактически ностальгирующие незаметно для себя тоскуют об обязательной государственной идеологии, то есть о запрете на альтернативные идеи» (Там же). Что же не устраивает уважаемого автора в утверждениях государственной идеологии эпохи СССР? Прежде всего, «насильственная стратегия» ее претворения в действительности: «Тем не менее СССР распался потому, что большая часть его населения выступила против идеологической унификации» (Там же). Однако стратегия социальной «унификации» или «узаконенного» социального насилия является историческим атрибутом всякого массового общественного движения, в том числе и религиозного, связанного с распространение идеологии не только советской версии марксизма-ленинизма, но также буддизма, христианства, ислама. Поэтому отказ от «идейного сплочения» человечества на базе общих законов «мировой целостности» превращает жизнь людей в поле непрерывной борьбы за существование, вновь починяя их законам «животного царства» или же императивам «неограниченного насилия» бандитских группировок. Жизнь общества без консолидирующей действия людей конструктивной идеологии превращает граждан в «рабов» внешней необходимости.

Наш современник принижает в понимании общественного развития идейные установки социально-исторического «моноцентризма», утверждая приоритеты многовекторной системы социального проектирования. По его оценке, «советское руководство не справилось с ситуацией и не смогло организовать плавный переход от моноидеологической системы к полиидеологической» (Там же). Выступая против социально-исторического монизма в понимании общества, Ростислав Ищенко ссылается на практический опыт советской державы. «Идеи Ленина и Троцкого о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране и о способности общества перепрыгивать через формацию опровергнуты историей созданного ими государства» (Там же). Однако та же историческая практика убеждает, что «задержавшиеся» на каком-то этапе социальные объединения способны настичь «передовые» державы, осуществляя «исторический скачок» в своем развитии, ярким примером чего в ХХ столетии стала Япония. Без реальной возможности такого исторического «прорыва» многие «отсталые» в начале ХХ века народы были бы обречены на вечное отставание и постепенное вымирание. Поэтому «монологизм» в социально-историческом развитии человечества есть живая надежда на достойное духовное будущее ныне «отсталых народов», постепенно продвигающихся по пути «общественного разума».

Среди трех «русскоязычных» постсоветских республик наибольшей степенью «идеологической заряженности» обладают Украина и Беларусь: если первая положила в основу стратегии самостоятельного развития «украинский национализм», то вторая стремится строить будущее на апробированных идеях советского социалистического наследия. «На деле же господствующую в Белоруссии идеологию можно охарактеризовать как постсоветский патернализм, обосновывающий неограниченную личную власть Лукашенко» (Там же). На всем постсоветском геополитическом пространстве, считает Ищенко, «только «страдающая» от отсутствия государственной идеологии Россия является локомотивом развития всего постсоветского региона, обеспечивая своему населению самый высокий в пост-СССР, постоянно растущий и уже вполне сравнимый с европейским уровень жизни» (Там же). Однако этот успех российского общества вполне объясним обширностью его территориальных владений: никаких «прорывных проектов» постсоветская РФ не предложила своему гражданскому сообществу, углубляя привычные тренды по эксплуатации природных ресурсов.

Наш современник однозначно поддерживает положение ст. 13 Конституции РФ от 1993 года о запрете «национально-государственной идеологии», распространяя принцип «социальной конкуренции» также на сферу интеллектуальной и духовной жизни общества. «Идеи, как товары, развиваются и улучшаются только в условиях конкуренции» (Там же). Однако при всем идеологическом плюрализме современного общества неизменным центром гражданской жизни должна оставаться идея «патриотизма», любви к Родине, что предполагает консолидацию граждан в стремлении к улучшению совместной жизни, а значит к сотрудничеству в реализации общенациональных проектов. Сегодня России нужна «общенациональная» идеология патриотизма, четко отредактированная в государственных проектах страны научным разумом. К сожалению, ныне такого проекта у России нет, который обозначил бы исторический горизонт общенародного дела: поэтому перспективы страны выглядят крайне туманными – от желанного процветания до полного распада, так как отсутствует «общая идеология», общий проект народной жизни.

Стремясь уйти от ответа о будущем современной России, уважаемый политолог утверждает неопределенность социально-исторического процесса: «История не детерминирована. Никто не знает, как будут развиваться события на деле. Это зависит от массы случайностей, миллионов личных выборов и взаимодействий». Мы придерживаемся противоположной точки зрения, полагая, что исторический путь человечества, обусловленный физическими, биологическими, психологическими и духовно-нравственными особенностями жизни людей, носит предельно целесообразный, то есть «разумный характер», позволяя им планомерно строить «лучшее будущее».

Ростислав Ищенко поднимает вопрос о восстановлении единства русского этнического массива как процесса совместного проживания украинских малороссов, великороссов и белорусов. «Мы последние годы ведём нескончаемый спор, являются ли русские, белорусы и украинцы единым народом, тремя братскими или уже чужие друг другу? Сможем ли мы когда-нибудь вернуться к единонародию и братскости или наш раскол навсегда?» (Там же). По его мнению, утверждение в общественной практике «одной обязательной государственной идеологии совершенно точно делает невозможным воссоединение» (Там же). В ответ можно возразить, что «духовное единение» народных масс как раз предполагает формулировку общей картины мировой реальности и общих ценностных императивов их совместных действий в творческом созидании будущего. В понимании Ищенко, идейное единство геополитического пространства современной России достижимо лишь посредством насилия. «Ни у левых, ни у правых, ни у националистов, ни у монархистов нет подавляющего перевеса ни в одной из постсоветских стран. Следовательно, принимая в качестве обязательной какую-то одну идеологию, мы отталкиваем от себя приверженцев остальных» (Там же).

Наш соотечественник, утверждая на словах идею «патриотизма» как определяющую для жизни современной России, сближает ее на деле с идеологией «прагматизма», личной выгоды, нацеленной не в будущее, а на настоящее. «Мировая практика свидетельствует, что лучшей национальной идеей является патриотизм сытого общества, стремящийся улучшить жизнь нынешнего, а не будущих поколений, которые сами себе хозяева и лучше нас будут знать, что им в их светлом будущем надо, а без чего они обойдутся» (Там же). Однако подлинным проявлением «патриотизма» является не «сытое благополучие» социальной массы, а готовность граждан к «самопожертвованию» во имя Родины, своего отечества. Сытое «благополучие» преходяще, а Родина должна жить вечно: такова логика истинного патриота.

И все же общие перспективы современного глобального социума Ростислав Ищенко видит в отмене «принципа прагматизма», в смене исторических регулятивов общественного прогресса, когда «социальный прагматизм» локальных сообществ прошлого века все более уступает ведущую роль идеологии «общественного патриотизма». «На послевоенной деидеологизации выросло благополучие Западной Европы. И мы видим, как современная идеологизация рушит основы западного благополучия и связанного с этим благополучием доминирования. На смену Западу идут полиидеологичные Россия и Китай, опирающиеся на идеи патриотизма и прагматизма» (Там же). Новым большим испытанием для современного человечества стала пандемия КОРОНОВИРУСА, требующая от граждан абсолютного доверия своим государственным лидерам, подчиняя императив «личного блага» требованием «коллективного благополучия», императиву спасения всего человечества.

Такое спасение предполагает новый «концептуальный прорыв» в понимании мировой целостности, то есть максимальное углубление научной мысли в познании универсальных связей бытия: только этот «идейный прорыв», распространение новой «идеологии» глобального социума оставляет надежду человечеству на спасение от вымирания. Сегодня, в рамках глобального социума «гражданская жизнь», социальная практика должна стать «насквозь» идеологичной, то есть пронизанной осознанным общественным интересом. Поэтому мы не можем согласиться с последним выводом уважаемого автора о том, что «пример и опыт» – главные двигатели прогресса в современном мире. «Но пример и опыт ― не идеология, а повседневная практика» (Там же). Лишь передовая «идеология» способна предотвратить глобальные катаклизмы, утверждая коллективный разум первоначалом созидательных возможностей общественной практики. К сожалению, надо признать, что постсоветская РФ вот уже 30 лет идет по миру с «завязанными глазами», без «идеологического проектирования» своих практических действий. В условиях нарождающегося «глобального социума» такая стратегия выглядит как социальное безумие.

Поэтому будущее современной РФ представляется крайне проблематичной реальностью: благо, что она присоединилась в своей геополитике к стратегической логике КНР….