РАСТЕТ И ШИРИТСЯ РАЗДРАЙ
20-07-2017, 17:26. Разместил: Редакция
Сегодня история со скандально нашумевшим фильмом Алексея Учителя «Матильда», премьера которого намечена на 25 октября, воспринимается как некий феномен. Характерный исключительно для нашего времени – в год столетия Февраля и Октября 1917 года. Но так ли это? Просто не осталось уже живых свидетелей другой премьеры, тоже по-своему скандальной, и тоже связанной с августейшим семейством последнего русского Государя и их другом Григорием Распутиным.
Говорю, конечно, не о всем памятной ленте Элема Климова «Агония», вышедшей на экраны в середине 80-х годов. Ее мы все помним. А вот популярный в 20-е годы спектакль «Заговор императрицы», конечно, никому из нас видеть на сцене не довелось. Тем более, интересно мнение зрителя, причем, не советского, да к тому же лично знавшего Николая II. И более того, принимавшего самое активное участие в политической жизни России накануне и во время революции и даже лично присутствовавшего при отречении Государя.
Речь о Василии Витальевиче Шульгине (1878-1976), известном думском деятеле предреволюционной России, талантливом журналисте, активном участнике и организаторе белого движения, затем эмигранте, прожившем последние тридцать лет своей долгой и бурной жизни в СССР. Из них 12 лет в качестве политзаключенного. Однако еще в конце 1925-начале 1926 года Шульгин тайно побывал в Советском Союзе по линии, созданной и подконтрольной чекистам монархической организации «Трест». Ирония судьбы, вернее сказать, сотрудников ОГПУ, еще в том, что известный русский монархист и националист Шульгин путешествовал тогда по своей бывшей родине под именем еврея Эдуарда Эмильевича Шмитта в целях полной, как говорится, конспирации.
Побывав в Киеве, Москве и Ленинграде, он выпустил в 1927 году заграницей книгу впечатлений «Три столицы». Она с интересом читается и сегодня, так как полна живых картинок быта и жизни советских людей, какими их увидел белоэмигрант Шульгин. А ведь был он талантливым и хлестким публицистом. Так что предоставим слово самому Василию Витальевичу, присутствовавшему на одном из спектаклей «Заговор императрицы» в Ленинграде:
- На подъезде Суворинского театра, что на Фонтанке, была Ходынка. Двери не вмещали потока людей, желавших увидеть пьесу, которая сегодня шла в двухсотый раз.
Интересны и сегодня впечатления Шульгина относительно новаторских веяний в советском театре середины 20-х годов:
- Я не успел рассмотреть публику, потушили свет, и взвился занавес.
Сразу я не понял, что это такое. За первым занавесом оказался второй, посредине которого красиво горела всевозможных цветов камнями… шапка Мономаха. Затем я увидел, что эта эмблема находится на груди огромного двуглавого орла, который во весь занавес. И еще через мгновенье понял, что этот орел изображен растрепанным и истерзанным, что корона слетела с искаженных мукой голов и когти беспомощно роняют скипетр и державу. В то же мгновенье я уловил в оркестре, игравшем шумную прелюдию, нечто, от чего я вздрогнул. Пусть в издевательском темпе, пусть раздерганные и искривленные, как этот орел, но все же это были звуки гимна, да, гимна, «Боже, царя храни», и его нельзя было не узнать!
... Тогда под шапкой Мономаха, продолжавшей гореть, таинственно мерцая изумрудами и яхонтами, открылось нечто вроде каюты. В этой каютке, ярко освещенной, в то время как все остальное было в тени, оказался стол, обыкновенный стол заседаний под красной скатертью, за каковым столом сидело четыре индивидуума в пиджачках. Средний субъект изображавший председателя, стал городить какую-то чушь. Затем приказал ввести «подсудимую». Из правой кулисы выползла женщина в большом платке, главная достопримечательность которой состояла в том, что она хромала.
— Анна Вырубова, — обратился к ней председатель тоном плохого адвоката, — вы находитесь перед верховной следственной комиссией. Нам известно, что вы находились в самых близких отношениях с семьей, которая привела на край гибели двухсотмиллионный народ, семьей Романовых. Скажите, что вы знаете об этом.
Хромая некоторое время отнекивалась, но потом, когда председатель ткнул ей какую-то кипу бумаг и угрожающе сказал: «А это вам знакомо?», — села на стул и горестно поникла.
И, значит, все дальнейшее надо понимать так, что пьеса написана на основании показаний Анны Вырубовой.
Надо пояснить – речь идет о показаниях фрейлины императрицы Вырубовой специальной следственной комиссии Временного правительства по расследованию предполагаемых государственных преступлений царского режима. В результате, как это ни удивительно, никаких преступлений та комиссия так и не обнаружила.
— Да кто написал-то? — спросил я.
— Разве вы не знаете? Граф Алексей Толстой в сотрудничестве с одним тут «профессором истории» Щеголевым.
Никакого, разумеется, «заговора» не оказалось. Это название только гнусный предлог, чтобы оправдать себя в своих собственных глазах, оправдать человеку, продавшему свое перо и несомненный талант тем, кто грязные перья покупает.
А все дело в том, что графу Алексею Толстому приказали рассказать распутинскую историю над еще не закрывшейся могилой трагической императорской четы. И его сиятельство поручение принял и написал. Что ж? «Орден Хамовников» существовал во все века и рекрутировал своих верных во всех слоях общества.
Впрочем, нужно быть справедливым даже в негодовании. Толстой не посмел бросить в императрицу той грязью, которой ее одно время забрасывали. Эротический мотив в пьесе отсутствует.
Отметим это последнее замечание особо. Тогда публику еще можно было привлечь даже исключительно политической «жареной» темой. Сегодня ни один продвинутый театральный и кинорежиссер не может рассчитывать на успех без использования постельных, а еще лучше, сцен нетрадиционно-сексуальных.
- В сущности пьесу следовало бы назвать «Заговор Пуришкевича». Все остальное в конце концов есть только подготовление к этой сцене, т. е. к убийству Распутина. Она поставлена в точности по запискам покойного Владимира Митрофановича. И поставлена хорошо. Пуришкевич даже похож, и до известной степени уловлена его персональная манера, его нервная жестикуляция.
Это о лидере правых в Думе.
- Актриса, играющая императрицу, менее других издевается над ней. Она изображает ее стареющей женщиной, больно чувствующей свои года, безумно любящей своего мужа и фанатически, истерически, но все же героически преданной тому, что она считает своим долгом. Издевательски звучал бы английско-немецкий акцент, с которым она говорит по-русски, если бы этот акцент не был уловлен тонко. Но издевается над несчастной императрицей не кто другой, как автор. Дело в том, что идея предательства или, вернее, сепаратных переговоров с Германией идет от темных кругов, окружающих Распутина. Через Митьку Рубинштейна, за деньги, Распутину приказывают убедить императрицу. Но она сопротивляется, она не хочет. Тогда Гришка вдруг употребляет свою власть и кричит:
— Не хочешь? На колени! Бей сорок поклонов!!!
Здесь Шульгин напрямую бросает как бы в лицо автору пьесы:
- Алешка Толстой! Ты, который придумал эту мерзость на потеху ржущей толпе, подумал ли ты о том, что когда-нибудь темная сила, которой обладал Григорий Новых, может добраться и до тебя, и горько заплатишь ты тогда за унижение тех безответных, что уже защищаться не могут?
Такая гневная отповедь советскому классику литературы вызвана тем, что Алексей Толстой лишь недавно вернулся из эмиграции и действительно зарабатывал себе не только имя, но и необходимые ему и его семье средства.
- Все это ничто перед тем, что они сделали с государем! Просто ногти впивались в бархатную ручку кресла. Они изобразили его каким-то рыженьким простачком, говорившим с каким-то нестерпимым бытовым акцентом.
И кресло жгло, и хотелось устроить невероятный скандал, орать, кричать, бежать туда вот к рампе, на середину театра, остановить спектакль.
— Врете!.. Он не был таким. Я знал его и говорил с ним!.. Лжет мерзавец Алешка!
А что же говорит Шульгин о публике?
- Одета она серо, бедно. Так сказать, по-третьеклассному. Есть кое-где туалеты получше, но общий фон жалкий. По национальному составу достаточно евреев, но подавляющее большинство все же русское.
Можно отметить одно: огромный интерес, жгучий интерес этой толпы ко всему, что касается царя и царицы. Это трагическое чувство и эксплуатирует Толстой, чтобы делать сборы. В Москве эта же пьеса идет ежедневно в трех театрах разом. И всегда полно.
Не правда ли, можно говорить о прямых аналогиях с теми страстями, что кипят сегодня по поводу «Матильды». Только года Шульгин был единственным зрителем, озвучившим свое особое мнение монархиста о пьесе, да и лишь в эмигрантской печати. Сегодня все по-другому. Царственная семья прославлена РПЦ в лике святых-страстотерпцев, принявших мученическую кончину за веру. И уже никто открыто не смеет оправдывать как само убийство, так и убийц.
Более того, многие и многие православные требуют запрета кинофильма, обосновывая его кощунственной трактовкой, по их мнению, исторических событий, связанных с наследником престола, будущей императрицей и известной тогда балериной Кшесинской. Это их полное и обоснованное право. И голос их должен быть услышан. Об этом, кстати, и Путин сказал во время «прямой линии» 15 июня. Но настораживает все больше то, что фильм уже стал причиной нового, пока, правда, лишь духовного и идейного столкновения в юбилейный год революции. По обществу вновь проходят трещины и разломы. И беда в том, что ни одна из сторон (условно говоря, деятели искусства и их сторонники и православные активисты) ни в чем не хотят уступать друг другу. Они живут словно в разных странах и мирах. Даже слушать и слышать друг друга отказываются. Вновь звучат слова о готовности идти в своем праве до конца, о непримиримой позиции бойцов новой гражданской войны. Не было даже попытки обсудить проблему хотя бы за каким-то круглым столом. Без навешивания ярлыков и взаимных оскорблений.
Спор духовный сразу пошел по линии резкого и непримиримого противостояния: грубо говоря, кто кого победит – прокуратура культуру или культура прокуратуру. И обе стороны ведут себя пока что с большевистской непримиримостью, забывая о еще недавно звучавших призывах к примирению и покаянию. А это опасный симптом надвигающейся возможно большой смуты. К тому же нетерпимость, граничащая зачастую с неприкрытой злобой, не повышает авторитет церкви, от имени которой выступают некоторые группы активистов. Это, например, так называемые царебожники. Все это не повышает авторитет РПЦ, особенно в глазах молодежи. Ее, по вполне понятным возрастным причинам, редко вдохновляют ограничения и запреты. В чем-то «непримиримые» уже близки к позиции радикальных исламистов, призывающих к активным действиям, что нарушает нормы действующего законодательства, не говоря уже о духе христианства. Да и некоторые служители и иерархи церкви, судя по их высказываниям, хотели бы обладать правами иранских мулл и контролировать все стороны жизни людей в государстве и обществе.
Ну как серьезно относиться к словам одно из бывших и известных функционеров Патриархии о том, что выход скандального фильма будет означать ни много, ни мало, гибель всей России в буквальном смысле слова. А как же покров Богородицы над Россией, молитвы старцев и монахов? Или вот благочестивая депутат Поклонская через Интернет распространяет ролик с кадрами неприкрытого скабрезного содержания из прежних ролей немецкого актера Айдингера, снявшегося у Учителя в роли наследника престола. Выходит, ради достижения благой цели уже все средства хороши – станем изгонять непотребное непотребным.
Далее, сама тема гипотетически возможной монархии в стране тоже пробудила нездоровые страсти и фантазии. Одно предложение известного и очень плодовитого публициста и писателя установить династию Путиных, где Владимир Владимирович станет ее основателем с титулом Таврического, дорогого стоит, но лишь, думается, в кабинете психиатра. Потому что общество, как показывают опросы, более чем на две трети пока категорически против восстановления монархии. И новой, монархической, революции, спустя столетие после великой русской трагедии, никому не нужно.
Но, несмотря на это идет через край возвеличивание властных, управленческих и военных талантов Николая II, непроявленных, к сожалению, в истории. Например, руководитель крупного православно-патриатического ТВ-канала договорился даже до того, что главнокомандующий русскими войсками во время Первой мировой войны Николай II был куда эффективнее Сталина в годы Великой Отечественной, так как жертв армия и народ тогда понесли во многие разы меньше. Как говорится, приехали. Кому нужен сусальный и фальшивый образ последнего русского царя? Святости страстотерпцу он не добавляет, а, скорее, наоборот.
На читателя и зрителя в нынешнем году обрушился целый шквал версий, одна фантастичнее другой, и, при том, полностью противоречащих друг другу. Так, утверждается, что отречение Государя стало его величайшей искупительной жертвой и тут же звучат не менее «авторитетные» мнения, будто, оказывается, никакого отречения не было вовсе, а известный Манифест от 2 марта 1917 года – фальшивка. Такая же, как и дневники Николая II, состряпанные в 20-30-е годы прошлого века в кабинетах Лубянки. Доказательств , при этом, никаких. Просто царь, дескать, никогда бы не стал писать о всяких незначительных пустяках и даже глупостях, вплоть до того, что он любил пострелять ворон. А нам, живущим век спустя после роковых событий, надо просто понять и поверить, что он был велик во всем – и в любви своей к семье, и в управленческих талантах, а весь слом традиционных порядков и последовавшая за тем трагедия – исключительно заговор злых сил и предательство не только ближнего круга (что действительно было), но и всего народа.
Но как объяснить хотя бы простые факты, предшествовавшие отречению. Например, зачем в 1916 году в разгар войны с Германией был поставлен во главе правительства престарелый обрусевший немец Штюрмер, личность серая и ничем не выдающаяся, что вызвало предсказуемое возмущение у думской оппозиции и привело к открытому обвинению в измене родине императрицы и ее круга. Или почему убийство Распутина в декабре того же года так и не было в законном порядке расследовано, а его участники не преданы суду?
Сегодня весь огонь возмущенной критики обращен на «Матильду», кинопроизведение уже ясно, оскорбительное для верующих уже по самой выбранной теме. Для них – великий грех и кощунство любое пошлое прикосновение к святым и святыням. А художественный уровень фильма, скорее всего, не шедевр шекспировского масштаба. Но почему ничего серьезного и достойного, что объединило бы народ, хотя бы большую его часть, у нас не появилось к юбилею 1917 года ни в кино, ни в театре, ни в художественной литературе? Выходит, все проспали – и государство, и деятели искусства, да и церковь православная. Очень жаль.
Как тут не вспомнить, что к началу великой трагедии 1941 года у нас уже «сражались», поднимая народный дух фильмы об Александре Невском, Минине и Пожарском, Суворове, Богдане Хмельницком. Так неужто сегодня все «Матильдой» и закончится?
Александр ГОРБАТОВ, для РМ.У
Говорю, конечно, не о всем памятной ленте Элема Климова «Агония», вышедшей на экраны в середине 80-х годов. Ее мы все помним. А вот популярный в 20-е годы спектакль «Заговор императрицы», конечно, никому из нас видеть на сцене не довелось. Тем более, интересно мнение зрителя, причем, не советского, да к тому же лично знавшего Николая II. И более того, принимавшего самое активное участие в политической жизни России накануне и во время революции и даже лично присутствовавшего при отречении Государя.
Речь о Василии Витальевиче Шульгине (1878-1976), известном думском деятеле предреволюционной России, талантливом журналисте, активном участнике и организаторе белого движения, затем эмигранте, прожившем последние тридцать лет своей долгой и бурной жизни в СССР. Из них 12 лет в качестве политзаключенного. Однако еще в конце 1925-начале 1926 года Шульгин тайно побывал в Советском Союзе по линии, созданной и подконтрольной чекистам монархической организации «Трест». Ирония судьбы, вернее сказать, сотрудников ОГПУ, еще в том, что известный русский монархист и националист Шульгин путешествовал тогда по своей бывшей родине под именем еврея Эдуарда Эмильевича Шмитта в целях полной, как говорится, конспирации.
Побывав в Киеве, Москве и Ленинграде, он выпустил в 1927 году заграницей книгу впечатлений «Три столицы». Она с интересом читается и сегодня, так как полна живых картинок быта и жизни советских людей, какими их увидел белоэмигрант Шульгин. А ведь был он талантливым и хлестким публицистом. Так что предоставим слово самому Василию Витальевичу, присутствовавшему на одном из спектаклей «Заговор императрицы» в Ленинграде:
- На подъезде Суворинского театра, что на Фонтанке, была Ходынка. Двери не вмещали потока людей, желавших увидеть пьесу, которая сегодня шла в двухсотый раз.
Интересны и сегодня впечатления Шульгина относительно новаторских веяний в советском театре середины 20-х годов:
- Я не успел рассмотреть публику, потушили свет, и взвился занавес.
Сразу я не понял, что это такое. За первым занавесом оказался второй, посредине которого красиво горела всевозможных цветов камнями… шапка Мономаха. Затем я увидел, что эта эмблема находится на груди огромного двуглавого орла, который во весь занавес. И еще через мгновенье понял, что этот орел изображен растрепанным и истерзанным, что корона слетела с искаженных мукой голов и когти беспомощно роняют скипетр и державу. В то же мгновенье я уловил в оркестре, игравшем шумную прелюдию, нечто, от чего я вздрогнул. Пусть в издевательском темпе, пусть раздерганные и искривленные, как этот орел, но все же это были звуки гимна, да, гимна, «Боже, царя храни», и его нельзя было не узнать!
... Тогда под шапкой Мономаха, продолжавшей гореть, таинственно мерцая изумрудами и яхонтами, открылось нечто вроде каюты. В этой каютке, ярко освещенной, в то время как все остальное было в тени, оказался стол, обыкновенный стол заседаний под красной скатертью, за каковым столом сидело четыре индивидуума в пиджачках. Средний субъект изображавший председателя, стал городить какую-то чушь. Затем приказал ввести «подсудимую». Из правой кулисы выползла женщина в большом платке, главная достопримечательность которой состояла в том, что она хромала.
— Анна Вырубова, — обратился к ней председатель тоном плохого адвоката, — вы находитесь перед верховной следственной комиссией. Нам известно, что вы находились в самых близких отношениях с семьей, которая привела на край гибели двухсотмиллионный народ, семьей Романовых. Скажите, что вы знаете об этом.
Хромая некоторое время отнекивалась, но потом, когда председатель ткнул ей какую-то кипу бумаг и угрожающе сказал: «А это вам знакомо?», — села на стул и горестно поникла.
И, значит, все дальнейшее надо понимать так, что пьеса написана на основании показаний Анны Вырубовой.
Надо пояснить – речь идет о показаниях фрейлины императрицы Вырубовой специальной следственной комиссии Временного правительства по расследованию предполагаемых государственных преступлений царского режима. В результате, как это ни удивительно, никаких преступлений та комиссия так и не обнаружила.
— Да кто написал-то? — спросил я.
— Разве вы не знаете? Граф Алексей Толстой в сотрудничестве с одним тут «профессором истории» Щеголевым.
Никакого, разумеется, «заговора» не оказалось. Это название только гнусный предлог, чтобы оправдать себя в своих собственных глазах, оправдать человеку, продавшему свое перо и несомненный талант тем, кто грязные перья покупает.
А все дело в том, что графу Алексею Толстому приказали рассказать распутинскую историю над еще не закрывшейся могилой трагической императорской четы. И его сиятельство поручение принял и написал. Что ж? «Орден Хамовников» существовал во все века и рекрутировал своих верных во всех слоях общества.
Впрочем, нужно быть справедливым даже в негодовании. Толстой не посмел бросить в императрицу той грязью, которой ее одно время забрасывали. Эротический мотив в пьесе отсутствует.
Отметим это последнее замечание особо. Тогда публику еще можно было привлечь даже исключительно политической «жареной» темой. Сегодня ни один продвинутый театральный и кинорежиссер не может рассчитывать на успех без использования постельных, а еще лучше, сцен нетрадиционно-сексуальных.
- В сущности пьесу следовало бы назвать «Заговор Пуришкевича». Все остальное в конце концов есть только подготовление к этой сцене, т. е. к убийству Распутина. Она поставлена в точности по запискам покойного Владимира Митрофановича. И поставлена хорошо. Пуришкевич даже похож, и до известной степени уловлена его персональная манера, его нервная жестикуляция.
Это о лидере правых в Думе.
- Актриса, играющая императрицу, менее других издевается над ней. Она изображает ее стареющей женщиной, больно чувствующей свои года, безумно любящей своего мужа и фанатически, истерически, но все же героически преданной тому, что она считает своим долгом. Издевательски звучал бы английско-немецкий акцент, с которым она говорит по-русски, если бы этот акцент не был уловлен тонко. Но издевается над несчастной императрицей не кто другой, как автор. Дело в том, что идея предательства или, вернее, сепаратных переговоров с Германией идет от темных кругов, окружающих Распутина. Через Митьку Рубинштейна, за деньги, Распутину приказывают убедить императрицу. Но она сопротивляется, она не хочет. Тогда Гришка вдруг употребляет свою власть и кричит:
— Не хочешь? На колени! Бей сорок поклонов!!!
Здесь Шульгин напрямую бросает как бы в лицо автору пьесы:
- Алешка Толстой! Ты, который придумал эту мерзость на потеху ржущей толпе, подумал ли ты о том, что когда-нибудь темная сила, которой обладал Григорий Новых, может добраться и до тебя, и горько заплатишь ты тогда за унижение тех безответных, что уже защищаться не могут?
Такая гневная отповедь советскому классику литературы вызвана тем, что Алексей Толстой лишь недавно вернулся из эмиграции и действительно зарабатывал себе не только имя, но и необходимые ему и его семье средства.
- Все это ничто перед тем, что они сделали с государем! Просто ногти впивались в бархатную ручку кресла. Они изобразили его каким-то рыженьким простачком, говорившим с каким-то нестерпимым бытовым акцентом.
И кресло жгло, и хотелось устроить невероятный скандал, орать, кричать, бежать туда вот к рампе, на середину театра, остановить спектакль.
— Врете!.. Он не был таким. Я знал его и говорил с ним!.. Лжет мерзавец Алешка!
А что же говорит Шульгин о публике?
- Одета она серо, бедно. Так сказать, по-третьеклассному. Есть кое-где туалеты получше, но общий фон жалкий. По национальному составу достаточно евреев, но подавляющее большинство все же русское.
Можно отметить одно: огромный интерес, жгучий интерес этой толпы ко всему, что касается царя и царицы. Это трагическое чувство и эксплуатирует Толстой, чтобы делать сборы. В Москве эта же пьеса идет ежедневно в трех театрах разом. И всегда полно.
Не правда ли, можно говорить о прямых аналогиях с теми страстями, что кипят сегодня по поводу «Матильды». Только года Шульгин был единственным зрителем, озвучившим свое особое мнение монархиста о пьесе, да и лишь в эмигрантской печати. Сегодня все по-другому. Царственная семья прославлена РПЦ в лике святых-страстотерпцев, принявших мученическую кончину за веру. И уже никто открыто не смеет оправдывать как само убийство, так и убийц.
Более того, многие и многие православные требуют запрета кинофильма, обосновывая его кощунственной трактовкой, по их мнению, исторических событий, связанных с наследником престола, будущей императрицей и известной тогда балериной Кшесинской. Это их полное и обоснованное право. И голос их должен быть услышан. Об этом, кстати, и Путин сказал во время «прямой линии» 15 июня. Но настораживает все больше то, что фильм уже стал причиной нового, пока, правда, лишь духовного и идейного столкновения в юбилейный год революции. По обществу вновь проходят трещины и разломы. И беда в том, что ни одна из сторон (условно говоря, деятели искусства и их сторонники и православные активисты) ни в чем не хотят уступать друг другу. Они живут словно в разных странах и мирах. Даже слушать и слышать друг друга отказываются. Вновь звучат слова о готовности идти в своем праве до конца, о непримиримой позиции бойцов новой гражданской войны. Не было даже попытки обсудить проблему хотя бы за каким-то круглым столом. Без навешивания ярлыков и взаимных оскорблений.
Спор духовный сразу пошел по линии резкого и непримиримого противостояния: грубо говоря, кто кого победит – прокуратура культуру или культура прокуратуру. И обе стороны ведут себя пока что с большевистской непримиримостью, забывая о еще недавно звучавших призывах к примирению и покаянию. А это опасный симптом надвигающейся возможно большой смуты. К тому же нетерпимость, граничащая зачастую с неприкрытой злобой, не повышает авторитет церкви, от имени которой выступают некоторые группы активистов. Это, например, так называемые царебожники. Все это не повышает авторитет РПЦ, особенно в глазах молодежи. Ее, по вполне понятным возрастным причинам, редко вдохновляют ограничения и запреты. В чем-то «непримиримые» уже близки к позиции радикальных исламистов, призывающих к активным действиям, что нарушает нормы действующего законодательства, не говоря уже о духе христианства. Да и некоторые служители и иерархи церкви, судя по их высказываниям, хотели бы обладать правами иранских мулл и контролировать все стороны жизни людей в государстве и обществе.
Ну как серьезно относиться к словам одно из бывших и известных функционеров Патриархии о том, что выход скандального фильма будет означать ни много, ни мало, гибель всей России в буквальном смысле слова. А как же покров Богородицы над Россией, молитвы старцев и монахов? Или вот благочестивая депутат Поклонская через Интернет распространяет ролик с кадрами неприкрытого скабрезного содержания из прежних ролей немецкого актера Айдингера, снявшегося у Учителя в роли наследника престола. Выходит, ради достижения благой цели уже все средства хороши – станем изгонять непотребное непотребным.
Далее, сама тема гипотетически возможной монархии в стране тоже пробудила нездоровые страсти и фантазии. Одно предложение известного и очень плодовитого публициста и писателя установить династию Путиных, где Владимир Владимирович станет ее основателем с титулом Таврического, дорогого стоит, но лишь, думается, в кабинете психиатра. Потому что общество, как показывают опросы, более чем на две трети пока категорически против восстановления монархии. И новой, монархической, революции, спустя столетие после великой русской трагедии, никому не нужно.
Но, несмотря на это идет через край возвеличивание властных, управленческих и военных талантов Николая II, непроявленных, к сожалению, в истории. Например, руководитель крупного православно-патриатического ТВ-канала договорился даже до того, что главнокомандующий русскими войсками во время Первой мировой войны Николай II был куда эффективнее Сталина в годы Великой Отечественной, так как жертв армия и народ тогда понесли во многие разы меньше. Как говорится, приехали. Кому нужен сусальный и фальшивый образ последнего русского царя? Святости страстотерпцу он не добавляет, а, скорее, наоборот.
На читателя и зрителя в нынешнем году обрушился целый шквал версий, одна фантастичнее другой, и, при том, полностью противоречащих друг другу. Так, утверждается, что отречение Государя стало его величайшей искупительной жертвой и тут же звучат не менее «авторитетные» мнения, будто, оказывается, никакого отречения не было вовсе, а известный Манифест от 2 марта 1917 года – фальшивка. Такая же, как и дневники Николая II, состряпанные в 20-30-е годы прошлого века в кабинетах Лубянки. Доказательств , при этом, никаких. Просто царь, дескать, никогда бы не стал писать о всяких незначительных пустяках и даже глупостях, вплоть до того, что он любил пострелять ворон. А нам, живущим век спустя после роковых событий, надо просто понять и поверить, что он был велик во всем – и в любви своей к семье, и в управленческих талантах, а весь слом традиционных порядков и последовавшая за тем трагедия – исключительно заговор злых сил и предательство не только ближнего круга (что действительно было), но и всего народа.
Но как объяснить хотя бы простые факты, предшествовавшие отречению. Например, зачем в 1916 году в разгар войны с Германией был поставлен во главе правительства престарелый обрусевший немец Штюрмер, личность серая и ничем не выдающаяся, что вызвало предсказуемое возмущение у думской оппозиции и привело к открытому обвинению в измене родине императрицы и ее круга. Или почему убийство Распутина в декабре того же года так и не было в законном порядке расследовано, а его участники не преданы суду?
Сегодня весь огонь возмущенной критики обращен на «Матильду», кинопроизведение уже ясно, оскорбительное для верующих уже по самой выбранной теме. Для них – великий грех и кощунство любое пошлое прикосновение к святым и святыням. А художественный уровень фильма, скорее всего, не шедевр шекспировского масштаба. Но почему ничего серьезного и достойного, что объединило бы народ, хотя бы большую его часть, у нас не появилось к юбилею 1917 года ни в кино, ни в театре, ни в художественной литературе? Выходит, все проспали – и государство, и деятели искусства, да и церковь православная. Очень жаль.
Как тут не вспомнить, что к началу великой трагедии 1941 года у нас уже «сражались», поднимая народный дух фильмы об Александре Невском, Минине и Пожарском, Суворове, Богдане Хмельницком. Так неужто сегодня все «Матильдой» и закончится?
Александр ГОРБАТОВ, для РМ.У
Вернуться назад