РЕВОЛЮЦИЯ. Часть 5

…Весной 1945 года третий рейх действительно перестал существовать. Ни на одном уровне не осталось ни одного немецкого органа власти. Миллионы солдат, летчиков и моряков стали пленными на своей собственной земле. Миллионами граждан вплоть до жителей деревень теперь управляли оккупационные войска, от которых зависело не только поддержание законности и порядка, но и обеспечение населения продовольствием и топливом, чтобы оно могло пережить предстоящее лето и суровую зиму 1945 года. До такого состояния довело их сумасбродство Гитлера, да и их собственное. Ведь они слепо следовали за ним, а подчас и с энтузиазмом…

Таков был конец нацисткой революции, описанный очевидцем – американским журналистом Уильямом Ширером в его ставшей хрестоматийной монографии «Взлет и падение третьего рейха». Потому что гитлеровская перестройка германского государства, несомненно, была именно «революцией» - и по глубине преобразований, и по самоощущению нацистских идеологов. Слово «революционер» было для них одним из самых комплиментарных. Неслучайно, когда в октябре 1939 года Геббельс захотел написать в своём дневнике что-то хорошее о Сталине, то назвал его «старым, прожженным революционером».

Победа над нацистской Германией спасла мир от «коричневой чумы», за что потомки будут вечно признательны воинам стран антигитлеровской коалиции. Однако в контексте нашего исследования необходимо отметить, что падение рейха - это один из тех редких случаев, когда «революция» имеет зафиксированный финал. Третий рейх действительно «ушел в небытие» - 9 мая 1945 года, или, если совсем уж точно - 23 мая, когда члены безвластного правительства преемников Гитлера гросс-адмирала Дёница и графа Шверина было арестовано, и его лидеры препровождены в Нюрнберг, где предстали перед международным трибуналом.


ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ ФИНАЛ

Это действительно очень редкий вариант развития революционного процесса. Обычно, даже в случае если революция считается завершившейся, инерция грандиозного катаклизма продолжает в той или иной степени влиять на ход событий еще долгие годы или даже десятилетия.

В 1958 году 80-летний Василий Шульгин в своём очень специфическом исследовании «Опыт Ленина» настаивал на том, что необходимо (через 40 лет после низложения Временного правительства!) дать этому «опыту» дойти до его логического завершения. Отчасти потому, что «великие страдания русского народа к этому обязывают. Пережить всё, что пережито, и не достичь цели? Все жертвы, значит, насмарку? Нет! Опыт зашёл уже слишком далеко».

Вторая, и, судя по общему контексту исследования, главная причина была глубже. Заключалась она в том, что, если «опыт» не будет доведён до «логического конца», найдутся вскорости «пламенные мстители». «Они скажут: - Рай на земле был близок к осуществлению. Но враги рода человеческого сожгли светлое будущее в дьявольском пламени своей злобы! Они [“пламенные мстители”] будут иметь успех, и волынка начнётся сначала».

Как известно, к 1991 году «опыт» дошёл до самого своего логического завершения, но даже и таким, казалось бы, катастрофически наглядным примером убедил далеко не всех.

Тем не менее, хотя случаи «окончательного, фактического» финала нечасты, они в истории были. И все являются весьма показательными. Как уже неоднократно упоминавшаяся английская Славная революция 1688 года, когда представители обеих парламентских партий предложили престол Вильгельму III Оранскому. И Яков II Стюарт был вынужден бежать из страны, не получив поддержки ни одной значительной общественной группы.

Или Бельгийская революция 1830 года, в ходе которой против голландцев восстали все бельгийские провинции – как франкоязычные, так и нидерландоязычные, и дружно воевали за дело свободы. Франкофонный Брюссель мужественно выдержал голландскую осаду (правда, недолгую), нидерландофонный Антверпен – бомбардировку.

Таким образом, можно предположить, что революция может считать действительно завершившейся, если в итоге зафиксированы и кодифицированы изменения, во-первых, - уже в реальности свершившиеся. И, во-вторых, что принципиально важно – если эти изменения приняты подавляющим большинством общества.

Так, Американская революция (XVIII век) фактически завершилась отнюдь не победой в Войне за независимость (1775—1783). Настоящая точка была поставлена лишь через несколько лет, когда тревожные события революционной инерции (финансовые эксперименты в Род-Айленде и, особенно, восстание Даниэля Шейса) привели к принятию новой (и доныне действующей) Конституции Соединённых Штатов, сменившей аморфные Статьи Конфедерации. Поэтому «отцами-основателями» и считаются как делегаты Второго Континентального конгресса, подписавшие Декларацию независимости (4 июля 1776 года), так и делегаты Конституционного конвента, выработавшего Конституцию 1787 года.

Примечательно, что «знак» финальной точки (революция или контрреволюция) принципиального значения не имеет. Как мы уже отмечали ранее, во Франции «фактическим финалом» стал беспощадный разгром Парижской Коммуны, - осуществлённый по единодушной санкции Национального собрания, избранного после падения Наполеона III.


РЕВОЛЮЦИИ 1860-х—1870-х: ОТ ЯПОНИИ ДО ФРАНЦИИ

В начале второй половины XIX века в большинстве стран нынешней «большой восьмёрки» произошли радикальнейшие, вполне революционные события. Почти всё это были «революции сверху», но при этом очень разные, в полной мере отражающие национальную и государственную специфику. Именно эта специфика во многом определила дальнейший ход событий. Причём, словно для обеспечения «чистоты эксперимента» события в обоих полушариях стартовали почти одновременно.

В Российской Империи это эпоха реформ Александра II: прежде всего, отмена крепостного права (Крестьянская реформа 1861), но также Реформы народного просвещения (1863), Земская и Судебная реформы (1864 г.), реформа городского самоуправления — 1870, военная реформа — 1874 г.

В Соединённых Штатах – война Севера и Юга (1861—1865 гг.). Принципиально значима не только отмена рабства негров («Прокламация об освобождении», 1862 г.), но также и принятый ранее в том же году «гомстед-акт», предоставлявший каждой американской семье возможность получить земельный надел на западных свободных землях.

В Японии – революция («реставрация») Мэйдзи (1866-1869 гг.), положившая конец трёхсотлетнему правлению сёгунов, и как бы восстанавливающая самодержавие императоров.

В раздробленной Италии – непрекращающаяся с 1949 года череда местных революций и войн завершилась в 1870 году взятием Рима и объединением страны в единое королевство.

Тогда же происходило объединение «железом и кровью» ещё более раздробленной Германии. 18 января 1871 г. у стен столицы поверженной Франции, в Зеркальной зале Версальского дворца было провозглашено создание Германской империи.

Наконец, во Франции, пережившей в 1870—1871 гг. разгром в войне, падение Наполеона III и Парижскую коммуну, была окончательно (в 1875 году) провозглашена республиканская форма правления - Третья французская республика.


РЕВОЛЮЦИИ 1860-х—1870-х: БРЕМЯ ДОЛГИХ ПОСЛЕДСТВИЙ

Необходимо отметить, что в первой (до поправок 1879 г. и 1884 г.) редакции Конституции Французской республики само слово «республика» практически не упоминалось - большинство Национального собрания было монархическим, и лишь соперничество между легитимистами, бонапартистами и орлеанистами помешало провозгласить очередную монархию. Тем не менее, в дальнейшем политический процесс во Франции в основном происходил в конституционных рамках. Несмотря на постоянные правительственные, экономические и прочие кризисы и бесчисленные громкие скандалы, Французская республика чрезвычайно быстро восстановила силы. В рекордные сроки была выплачена совершенно немыслимая по тем временам (5 миллиардов франков!) контрибуция, а мечта о реванше стала едва ли не ключевой консолидирующей общественной доминантой, что позволило до самой мировой войны в острейших «классовых битвах» находить взаимотерпимые компромиссы. Этот же доминирующий на протяжении десятилетий фактор «реванша» (разумеется, наряду с ужасами оккупации северной Франции и потрясениями военных лет 1914-1918 гг.) определил бескомпромиссную позицию французской делегации на Парижской мирной конференции 1919 года, ковавшей те самые «оковы Версаля»…

Германская империя с прославленной методичностью высококачественной немецкой машины («das ist Auto!») осваивала новые возможности, становясь всё более опасным конкурентом «мировой мастерской» Англии, прихватывая последние незанятые колонии (в Африке и Океании), и никогда не забывая о реваншистских настроениях Франции. Ещё в 1875 году лишь вмешательство России воспрепятствовало «маленькой превентивной кампании». С тех пор новая война считалась неизбежной. Формирование и укрепление англо-франко-российского альянса воспринималось как прямая угроза. В мае 1914 года начальник германского генштаба Мольтке (младший) заявил: «начиная с этого времени, любая отсрочка будет уменьшать наши шансы на успех».

Революция Мэйдзи официально трактовалась как восстановление власти императоров («возврат верховной власти над землями и народом» - «хансэки хокан»). Фактически же речь шла об отказе (в значительной мере, вынужденном) от политики самоизоляции, оптимизации социальной структуры общества и проведении широкой программы модернизации и вестернизации. Успехи были весьма значительны, однако уже в начале 1880-х годов стало стремительно набирать силу движение за возврат к исконным ценностям. При этом как «вестернизаторы», так и традиционалисты сходились на том, что Япония призвана занять достойное (доминирующее в Азии) место среди мировых держав. Это очень условное колебание «маятника» сформировало чрезвычайно специфическую культурно-политическую парадигму: широкое заимствование технических достижений и административных механизмов при максимальной опоре на традиционную культуру. Которая, в свою очередь, трактовалась как преимущественно самурайская. Прежде всего, потому, что с упразднением княжеских владений и, соответственно, самих князей («даймё») огромная масса служивших при князьях самураев заполнила подавляющее большинство вакансий и в создаваемом бюрократическом аппарате, и, особенно, в армии и на флоте, где начиналось ускоренное реформирование и модернизация. И чем дальше отступали «старые» времена, тем ярче и романтичней смотрелся (сознательно романтизируемый) кодекс самурайских доблестей. «Последний самурай» с Томом Крузом – очень наглядная тому иллюстрация.

Обновлённая Япония выиграла войну с Китаем (1894—1895 гг.), для начала отняв у Поднебесной Тайвань и Пэнху, и вытребовав огромную контрибуцию. Затем, правда, с предельным напряжением сил, выиграла войну с Россией (1904-1905 гг.) и получив пол-Сахалина и контроль над Кореей (оккупированной в 1910 году). Витте, возглавлявший российскую делегацию на мирных переговорах, с горечью констатировал: «Нравственно тяжело быть представителем нации, находящейся в несчастии, тяжело быть представителем великой военной державы России, так ужасно и так глупо разбитой! И не Poccию разбили японцы, не русскую армию, а наши порядки, или правильнее, наше мальчишеское управление 140 миллионным населением в последние годы».

С «порядками» и впрямь складывалось совсем нехорошо. Об особенностях правления Николая II мы уже говорили в первых частях нашего исследования. Но были и объективные обстоятельства, во многом обусловленные как характером реформ 60-х годов, так и их незавершенностью. И, прежде всего, в ключевом вопросе аграрной реформы (помещичья земля передавалась крестьянам не как личная собственность, но как собственность крестьянской общины – этого прообраза будущих колхозов). В целом же откат от «курса реформ» начался задолго до того, как «курс» зашел «слишком далеко». И задолго до того, как 1 марта 1881 года бомба народовольцев оборвала жизнь Александра II Освободителя. Указ о появлении в России первого органа постоянного общественного представительства в тот день так и остался неподписанным. Аграрный же вопрос начал решать Столыпин – но время было упущено – как оказалось, безнадёжно.

В США решение земельного вопроса, напротив, стало одним из мощнейших локомотивов роста. Если освобождение чернокожих рабов на первых порах играло роль скорее принципиальную, нежели практическую (уже Кеннеди пришлось использовать Национальную гвардию, чтобы несколько афроамериканцев могли учиться в университетах южных штатов), то «гомстед-акт» обеспечил мощный и постоянный приток эмигрантов, быстрое освоение западных земель - до тихоокеанского побережья включительно. Это, в свою очередь, обусловило грандиозное строительство железных дорог, неуклонный рост промышленного производства и т.д. К концу века Штаты в ходе короткой (1898 г.) войны с Испанией получили контроль над Кубой, Марианскими островами, Филиппинами и т.д.

Особенно некрасиво (в моральном аспекте) получилось на Филиппинах, где при крайне неблаговидных обстоятельствах был захвачен вождь антииспанского восстания Агинальдо. В стилизованном под философский диалог эпохи Просвещения этюде «Дервиш и дерзкий незнакомец», Марк Твен зло иронизировал:
«Дерзкий незнакомец. Вдохновленные благими намерениями поднять с помощью американского оружия филиппинский народ до нашего морального уровня, мы поскользнулись и пали куда ниже уровня филиппинцев.
Дервиш. Весьма дурной результат!
Дерзкий незнакомец. Но зато Соединенные Штаты превратились в мировую державу.
Дервиш. Позволь мне это еще обдумать».

Как уже отмечалось, некоторые последствия революционных событий растягиваются на очень долгие годы…


РЕВОЛЮЦИЯ: ЗЁРНА И ПЛЕВЕЛА

В том же «философском диалоге» Твена есть и такой фрагмент:
«Дерзкий незнакомец. Французская революция разорила пять миллионов семейств, залила страну кровью, из богатой сделала ее бедной.
Дервиш. Дурной результат!
Дерзкий незнакомец. Но каждой крупицей великой, драгоценной свободы, которой пользуются сегодня народы континентальной Европы, они обязаны этой революции.
Дервиш. Признаю - результат оказался хорошим».

В этом, очевидно, и заключается главный вопрос нашего исследования – что остаётся в результате революции, в её самом окончательном «сухом» остатке?

В самом лучшем случае, как мы уже отмечали выше – должна быть сформирована взаимоприемлемая, или хотя бы взаимотерпимая модель государственного устройства и общественных отношений. Модель, ни в коем случае не идеальная, и, что чрезвычайно важно, не претендующая на идеальность и потому изначально включающая возможность своего дальнейшего совершенствования. Даже к Конституции Соединённых Штатов, существующей уже без малого четверть тысячелетия, принято более 20 поправок – и это при весьма широком толковании первоначальных статей. (Это широкое толкование если и не узаконено, то кодифицировано в монументальным «Федералисте», созданном отцами-основателями Гамильтоном, Мэдисоном и Джеем).

И, разумеется, крайне желательно, чтобы после революций остались те, ради кого, если верить революционерам, эти революции проводятся. Люди.

Завершая своё повествование о взлёте и падении третьего рейха, Уильям Ширер писал: «Остались люди, и осталась земля. Люди - ошеломленные, обессиленные и голодные, а с приходом зимы - дрожавшие в лохмотьях и укрывавшиеся в развалинах, в которые превратились в результате бомбежек их дома. Земля - обширная пустыня, покрытая грудами развалин…».

Но пока остаются земля и люди, остаётся и надежда.

Окончание


Валерий ЗАЙЦЕВ «Народный депутат» № 12, декабрь 2010