Широко прошумела в СМИ новость об очередной акции «художника» Петра Павленского. Он уже скоро год, как обретается в Париже, и о нем стали забывать. Вот и напомнил. А мне вся эта история тоже кое-что напомнила.



Но вначале – о самой сути акции. По словам Павленского, разбивая несколько окон и поджигая дверь здания отделения банка Франции, он подал сигнал о начале мировой революции: банки сегодня олицетворяют Бастилию, а банкиры – королей. Логично. Таким образом, мы можем, в свою очередь, сравнить самого Павленского с крейсером «Аврора», проделавшим путь из Питера к берегам Сены, аккурат к столетию исторического залпа. И все же наш горе-акционист на сей раз выступил с самоплагиатом – два года назад он поджигал дверь здания ФСБ в Москве. Тогда утверждал, правда, что это символ протеста против тоталитаризма и удушения свободы в России.

Значит, всякая дверь, загораясь, несет свой новый, до абсолютной противоположности смысл. И еще, в России этот незаурядный, возможно, с точки зрения психиатрии, художник искал внимания и поддержки, прежде всего, у прозападной либеральной публики, а в Париже – у леваков-антикапиталистов, которые Павленского и приютили. Он там у них и жил, сменив за неполный год не меньше пяти квартир, вместе со своей подругой и двумя детьми (вот кого жалко!). Попутно, приворовывая, как писали, продукты в супермаркетах.

Так, значит, и запишем, огонь в Москве – это одно, а пламя Парижа – совсем другое и вовсе не балет. Но стоп, нечто подобное, с поджогами, в этих городах уже было в истории – ровно 90 лет назад. Правда, тогда был огонь сугубо литературного характера.

Дело в том, что в середине 20-х годов появился в нэповской Москве французский писатель и дипломат Поль Моран. Он оказывал помощь в работе недавно прибывшему в Советский союз послу Франции, а заодно тесно общался с загадочной молодой советской творческой интеллигенцией. Бывал, например, на даче у знаменитого тогда «красного треугольника» - живших дружной семейной коммуной Лили и Осипа Бриков, а также Владимира Маяковского. Впечатления и наблюдения Морана вылились в напечатанный во Франции в 1925 году его роман-памфлет «Я жгу Москву» о нравах и быте большевистской столицы. Современники вспоминали, что Маяковский собирался даже опубликовать по такому поводу гневную отповедь клеветнику. Ведь пикантность заключалась не только в карикатурном изображении всего, якобы увиденного Мораном, но и в ярко выраженном антисемитском духе произведения. Лиля, допустим, превратилась в Василису Абрамовну, а сам поэт Владимир Владимирович стал вдруг здоровенным громогласным Мордухаем Голдвассером. В общем, книга Морана наделала тогда немало шума, что в Париже, что в Москве.

Но в 1927 году, то есть, ровно 90 лет назад, ответ клеветнику был дан, и вовсе не Маяковским. Причем, ответ ассиметричный. Живший тогда в Париже коммунист из Польши Бруно Ясенский стал публиковать в красной газете «Юманите» с продолжением уже свой роман «Я жгу Париж». Это была, с одной стороны, предельно реалистическая картина жизни, полной социально-классовых противоречий великой европейской столицы, а с другой, фантастическая перспектива, ставшая в романе реальностью, пролетарского восстания, которое должно было положить конец всему западному империализму. В заключительных главах романа уже появлялся председатель совета парижских рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. А в начале повествования шли вполне репортажные сюжеты о празднования Дня взятия Бастилии:

- Над улицами колыхались трехцветные флаги и бумажные фонарики. По тротуарам переливались празднично разодетые толпы, распространяя специфический запах французского праздника: дешевого вина, махорки и демократии.

Это было 14 июля.

Храбрые парижские лавочники, разрушившие Бастилию, чтобы воздвигнуть на ее месте безвкусную выдолбленную колонну с «видом» на город, двенадцать бистро, три публичных дома для нормальных граждан и один для педерастов (только сейчас в деле сексуальной ориентации граждан уже все наоборот – авт.), – праздновали свой бенефис традиционным республиканским танцем.

Разукрашенный с ног до головы шарфами трехцветных лент, Париж выглядел, как перезрелая актриса, переодетая ярмарочной крестьянкой из народного халтурного представления.

А сегодня мы наблюдаем, как жалкий подражатель Павленский пытается вписаться в левое, уже, конечно, не пролетарское русло неотроцкизма. Что его ждет, увидим. Может, штраф, а может скандальное лишение вида на жительство, недавно выданное политическому беженцу из тоталитарной путинской России. А пока его определили для обследования в психушку. Но еще какое-то время будет купаться в лучах столь необходимой ему славы.

90 лет назад роман Ясенского по своему зажигательному эффекту гораздо превзошел сатирический памфлет Морана. Автора пытались судить за антиправительственную пропаганду, как бы сказали сегодня, экстремизм. Однако петиция в его поддержку собрала подписи 40 французских писателей. Суда не было, но кончилось все тем, что молодому автору все же пришлось срочно покинуть Париж и обрести пристанище на новой родине – СССР. Здесь, начиная с 1928 года, почти ежегодно издавалась на русском языке, которым Бруно Ясенский тоже владел великолепно, его гневная антиимпериалистическая книга «Я жгу Париж».

Так продолжалось ровно 10 лет, пока в 1937 году автор не был арестован, осужден уже в Москве как террорист и вскоре расстрелян. Во второй половине 50-х годов, вместе с посмертной реабилитацией Ясенского, его книги вновь вернулись к читателю. Даже в конце 70-х годов по его роману «Человек меняет кожу» о строительстве оросительного канала в знойном Таджикистане был снят многосерийный телефильм. escortnavi.com Там в центре событий был представлен американский инженер, проникшийся духом созидания, характерным для СССР того времени. Его роль талантливо исполнял еще молодой тогда актер Игорь Костолевский. В общем, Ясенский прожил жизнь яркую, оставившую след, хотя и трагически закончившуюся.

А о Поле Моране мы вспоминает сегодня исключительно потому, что он попытался бросить тень на молодую страну советов и куда более значительную, чем он сам (не только, конечно, по физическому росту своему), фигуру Владимира Маяковского. Ведь сей автор на всю оставшуюся жизнь запятнал себя сотрудничеством с коллаборационистским режимом Петена – он был даже послом в Румынии этого профашистского квазигосударства на юге Франции в годы немецкой оккупации. Из Румынии он и бежал в Швейцарию накануне прихода Красной Армии в 1944 году. Там отсиживался долгие годы, опасаясь возмездия на родине, прежде чем вернуться в Париж, где и умер в глубокой старости.

А что же Павленский? Сейчас этот жалкий имитатор пытается погреться в лучах славы великой эпохи прошлого, утверждая, что якобы он освещает путь мировой революции. Но дальше пошлого подражательства сделать ничего не способен. Паразит так и останется паразитом, что в Петербурге, что в Москве, что в Париже.

Александр ГОРБАТОВ, для РМ.У