Всеукраинская газета
"Русский Мир. Украина".
Электронная версия. В Сети с 2009 г.
 
Поиск по сайту
 
Панель управления
  •      
       
    пїЅ   Русский мир. Украина » Политика » ПОПУЛЯРНАЯ КОНСПИРОЛОГИЯ  
     
    ПОПУЛЯРНАЯ КОНСПИРОЛОГИЯ
    Раздел: Политика, Наука, Общество
     
    ПОПУЛЯРНАЯ КОНСПИРОЛОГИЯКак объяснить популярность «Кровавых земель» и «Чернозема», которую они получили, несмотря на спекулятивный характер и негативные рецензии в профессиональных изданиях? Эти работы американского историка Тимоти Снайдера вошли в идеальный резонанс с доминирующими формами исторического воображения, сложившимися в западном обществе применительно к советской истории. Уход от академических стандартов придал им сенсационализм, не обеспеченный ни глубокой аналитикой, ни новизной материала. Кроме того, обе эти книги написаны в конспирологическом жанре, который переживает бурный рост в современной популярной культуре.

    Рец.: Snyder, Timothy. 2010. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. New York: Basic Books; Snyder, Timothy. 2015. Black Earth: The Holocaust as History and Warning. New York: Tim Dugan Books.

    Украинские события 2014 года сделали Тимоти Снайдера, профессора Йельского университета, специализирующегося на центрально- и восточноевропейской истории, одним из наиболее заметных публичных интеллектуалов в США. Способствовала этому не только научная деятельность Снайдера, но и его четко обозначенная политическая позиция. Снайдер глубоко симпатизирует восточноевропейским национальным движениям, которые он считает основным препятствием на пути к потенциальному «российскому доминированию» и необходимым шагом на пути к объединенной Европе [Snyder 2014]. В контексте украинского политического кризиса, вхождения Крыма в состав РФ и вооруженного конфликта на Донбассе Снайдер стал востребованным комментатором для многих американских и западноевропейских СМИ. «Радио Свобода» представило его в недавнем интервью как историка, «в одиночку противостоящего российской пропаганде о том, что Украина не является настоящим государством» [Shimov 2015]. В последней книге Снайдера «Чернозем: Холокост как история и предупреждение» [Tim Dugan Books, 2015] политическая и исследовательская проблематика равнозначны, что отражено и в заголовке, и в отзывах на задней обложке, где профессиональные историки Иан Кершо и Дебора Липстадт соседствуют с политиками Генри Киссинджером и Збигневом Бжезинским и журналистами Энн Эпплбаум и Леоном Уисельтиром. В политическом отношении Снайдер удачно апеллирует к ряду проблем, беспокоящих современное западное общество. Так, в частности, он призывает смотреть на холокост как на предупреждение западному обществу о потенциальных катастрофических последствиях климатических изменений (экологическая катастрофа является одной из базовых метафор холокоста в «Черноземе»), об опасности уничтожения государственных структур в результате внешних вторжений и гражданских войн, а также об угрозах, исходящих от внешней политики российского и китайского руководства.

    В то же время известность Снайдер получил именно благодаря позиционированию своих работ как радикального переосмысления холокоста. Именно этому посвящены две его последние монографии: «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным» [Basic Books 2010] и «Чернозем: Холокост как история и предупреждение» [Tim Dugan Books 2015], которые и рассматриваются в данной рецензии. Обе книги, в особенности вторая, развивают его общую концепцию о том, что холокост нельзя интерпретировать исключительно как порождение нацистского режима. Вместо этого Снайдер предлагает рассматривать геноцид евреев в нацистской Германии в контексте того, что можно назвать транснациональной историей насилия. Холокост в его интерпретации является продуктом ломки устоявшихся государственных, социальных и политических структур нацистским и советским режимами. Хотя Снайдер не повторяет печально известные тезисы Эрнста Нольте о том, что нацизм был защитной реакцией немецкого общества на коммунизм, связь между советским строем и преступлениями нацистского режима все же принимает у него причинно-следственную форму. «Не только холокост, но и все основные немецкие преступления произошли на тех территориях, где государственные институты были разрушены, уничтожены или серьезно скомпрометированы», – пишет Снайдер в заключении «Чернозема» [Snyder 2015, 337]. Присоединение и советизация Западной Украины и Западной Белоруссии, а также прибалтийских республик, таким образом, объясняется им как невольная подготовка почвы советским правительством для холокоста.

    Данная концепция и лежит в основе амбициозной заявки Снайдера на глобальное переосмысление насилия в период 1930–40-х гг. в Восточной Европе как на комплексный транснациональный продукт советского и нацистского режимов. «Кровавые земли» и «Чернозем» призваны по-разному изложить и доказать эту концепцию. «Кровавые земли» написаны по принципу метонимии: исследовательская логика здесь трактует смежность «кровавых» территорий (Польша, Украина, Белоруссия, Прибалтика) как повод и основание написать единый нарратив об истории насилия на них, начиная от голода 1932–1933 гг. и заканчивая послевоенной депортацией немцев из Восточной Европы, что связывает эти события в единую причинно-следственную цепочку. Базовым исследовательским тропом «Чернозема» является, в свою очередь, метафора: здесь Снайдер объясняет историю насилия в Восточной Европе через постулируемое им сходство советских и нацистских практик в плане разрушения структур и институтов восточноевропейских наций. Тем самым обе книги можно рассматривать как любопытную иллюстрацию известной теории Романа Якобсона о том, что метафора и метонимия являются двумя базовыми семантическими операциями, лежащими в основе порождения новых смыслов [Якобсон 1990]. Это особенно заметно, поскольку в обеих книгах Снайдера концепция является доминирующим элементом, в то время как фактический материал подается в качестве иллюстрации тезисов, вытекающих из его общей абстрактной концепции. Источники и факты сугубо вторичны по отношению к теоретической модели. Особенно показательна в этом отношении работа Снайдера с архивными источниками.

    Библиография «Кровавых земель» начинается с внушительного перечня из 17 архивов, документы которых были использованы в исследовании. При этом общее число сносок, содержащих отсылки к архивным материалам – 19. Два российских архива из перечня – ГАРФ и АВП РФ – упоминаются по одному разу. В обоих случаях отсылки к их материалам не имеют прямого отношения к тексту Снайдера, а используются как некое уточнение или комментарий к другим цитируемым источникам. Длинный список архивов придает «Кровавым землям» наукообразность и только: ни о какой аналитической работе с архивными материалами говорить не приходится. С точки зрения научной этики здесь все корректно, но в несоответствии длинного списка архивов и мизерного количества используемых документов все же присутствует некое лукавство. В «Черноземе» Снайдер в большей степени обращается к архивным материалам, однако, как и в «Кровавых землях», они используются либо в качестве уточнений к другим источникам, либо в качестве исторических анекдотов. Общая концепция остается сугубо умозрительным конструктом, априорным знанием, под которую целенаправленно подбираются доказательства, но которую они не могут поколебать.

    В остальных отношениях доказательная база Снайдера также вызывает много вопросов. Например, и в «Кровавых землях», и (в меньшей степени) в «Черноземе» Снайдер постоянно ссылается на желания, страхи, мнения и даже мысли Сталина для объяснения истории СССР и Восточной Европы [Snyder 2010, xi, 75, 105, 157, 313, 339, 366, 370]. При этом если другой американский историк, Стивен Коткин, поставивший своей исследовательской целью «залезть Сталину в голову», чтобы понять его мыслительный процесс, изучил все доступные ему опубликованные и архивные документы за авторством Сталина [Kotkin 2013; Kotkin 2014], то Снайдер – делающий, по сути, аналогичные заявления – не включает в свои работы ни одного аналогичного источника. Утверждения вроде того, что «Сталин хотел, чтобы СССР оставался на имперской стадии истории, сколько бы долго она ни продлилась» [Snyder 2010, 157], что уже к январю 1945 г. «Сталин знал, какого рода Польшу он хочет построить» [Ibid., 313] или что к началу 1950-х гг. Сталин считал советских евреев «скрытыми американскими агентами» [Ibid., 362] приводятся как прописные истины без каких-либо отсылок к источникам.

    В ряде случаев, когда Снайдер подкрепляет свои утверждения ссылками на источники, они либо имеют опосредованное отношение к его нарративу, либо просто ему противоречат. Так, в «Черноземе» Снайдер делает следующее утверждение:

    [После войны] одним из неприятных фактов, с которым приходилось считаться советским пропагандистам, было то, что холокост начался ровно на тех территориях, куда СССР принес свой новый революционный порядок в 1939 и 1940 гг. Другим было то, что в уничтожении евреев с немцами сотрудничали советские граждане всех национальностей, включая значительное число коммунистов, на всех оккупированных территориях: как на тех, которые СССР аннексировал в 1939 и 1940 гг., так и на довоенных советских территориях, в том числе и в РСФСР. Как следствие, советские пропагандисты постарались с оруэлловской точностью переписать историю с этнической точки зрения, ограничив ответственность за холокост литовцами и латвийцами, т.е. именно теми нациями, чьи государства СССР уничтожил в 1940 г., а также западными украинцами, чьи национальные притязания также были сокрушены советской властью. Этот перенос моральной ответственности, скорее всего, служил в качестве оправдания очередного захвата Советским Союзом этих территорий после войны [Snyder 2015, 149].

    В тексте Снайдер, таким образом, утверждает, что послевоенная советская пропаганда сделала литовцев, латвийцев и западных украинцев коллективными козлами отпущения за пособничество в геноциде евреев. При этом даже беглый взгляд на первоисточники – официальные советские заявления того периода, раз уж речь зашла о пропаганде – показывает, что никакой «этнизации истории» в советских официальных заявлениях не было: доминирующим оставалось классовое объяснение общественных процессов, включая коллаборационизм. «Гитлеровским захватчикам не удалось превратить трудящихся Литвы в своих покорных рабов», утверждал на XI сессии ВС СССР (апрель 1945 г.) депутат от Литовской ССР М. А. Гедвилас [Одиннадцатая сессия 1945, 57]. Ему вторил депутат от Станиславской (сейчас Ивано-Франковская) области Г. В. Гаврищук, заявивший, что ни «[гитлеровским] кровопийцам», ни «их пособникам – украинско-немецким националистам» «не удалось сломить волю свободолюбивого [украинского] народа» [там же, 279]. Для обоснования своего утверждения Снайдер ссылается на… самого Снайдера – на свою более раннюю монографию «Реконструкция наций: Польша, Украина, Литва, Беларусь, 1569–1999», а конкретно – на те разделы, где он обсуждает вооруженное противостояние украинских и литовских националистов и советских органов власти. Это противостояние – несомненный исторический факт, но использовать борьбу советской власти с «лесными братьями» и Украинской повстанческой армией как доказательство послевоенной «оруэлловской» пропаганды, направленной на дискредитацию литовцев, латвийцев и западных украинцев, является нарушением базовых принципов исторического исследования. Данный пример является симптоматическим: в обеих рецензируемых работах Снайдер «подгоняет» доказательную базу под свою концепцию, игнорируя как историографию тех вопросов, которыми они занимается, так и собственную политическую позицию. Его книги представляют практически идеальный пример того, что Р. Д. Коллингвуд назвал методом «ножниц и клея», последователи которого «сначала решают, о чем мы хотим знать, затем переходят к поиску свидетельств о нем… Обнаружив в такого рода суждении нечто, относящееся к поставленной проблеме, историк извлекает его из источника и включает… изложив его в подобающем, по его мнению, стиле, в свою собственную историю» [Коллингвуд 1980, 245–248, цитата на с. 245].

    Западное научное сообщество неоднозначно восприняло аналитический и политический посыл последних работ Снайдера. Среди специалистов, профессионально занимающихся Центральной и Восточной Европой, они вызвали негативную оценку. Ричард Эванс, профессор Кембриджского университета, сыгравший важную роль в дискредитации ревизионизма Эрнста Нольте и Дэвида Ирвинга, опубликовал в «Лондонском книжном обозрении» резко отрицательный отзыв на «Кровавые земли». Указав на многочисленные фактические ошибки и сомнительные аналитические операции, Эванс завершил рецензию фразой о том, что «Кровавые земли» «не представляют никакой ценности» [Evans 2010, 22]. В мае 2016 г. «Хроника высшего образования», профессиональная газета американского научного сообщества, опубликовала статью Омера Бартова, профессора Брауновского университета, посвященную критическому разбору «Чернозема» и озаглавленную «Как не следует писать историю холокоста» [Bartov 2016]. При этом исследователи из смежных дисциплин, равно как и широкая читательская аудитория, отнеслись к работам Снайдера положительно и даже восторженно. На момент написания этого текста обе книги входили в топ-100 по категориям «холокост», «Вторая мировая война» и «история Германии» в крупнейшем книжном интернет-магазине «Amazon.com».

    Как можно объяснить популярность «Кровавых земель» и «Чернозема», которую они получили, несмотря на спекулятивный характер и негативные рецензии в профессиональных изданиях? Мое предположение заключается в том, что эти работы вошли в идеальный резонанс с доминирующими формами исторического воображения, которые сложились в западном обществе применительно к советской истории. Иными словами, форма подачи исторического знания оказалось настолько же важной, как и его содержание. Это требует некоторых пояснений.

    В предисловии к «Кровавым землям» Снайдер следующим образом обосновывает свой объект исследования – транснациональную историю насилия в Восточной Европе: «Без истории, написанной и отстаиваемой с совершенно новых позиций, мы обнаружим, что Гитлер и Сталин продолжают определять то, как мы понимаем их деяния» [Snyder 2010, xviii]. Подобной историографической несправедливости (постулируемой максимально абстрактно, без какой-либо историографии) Снайдер противопоставляет свой подход, который должен «вернуть голоса самих жертв, а также из друзей и родственников» [там же, xvii]. Но когда речь доходит до собственного нарратива Снайдера, в нем нет ничего от истории, «написанной и отстаиваемой с совершенно новых позиций», кроме эпизодических сентиментальных вставок. Вместо этого он объясняет историю как цепь причинно-следственных событий, определяемых руководством СССР и нацистской Германии – в первую очередь, лично Сталиным и Гитлером – причем делает это так, что вся логика исторического процесса сводится у него к решениям, принимаемым в Кремле или Рейхсканцелярии. Выше приводились примеры, связанные с использованием Сталина как универсального исторического аргумента; иногда это доходит до смешного, когда, например, Снайдер утверждает, что «Сталин позволил (allowed) Гитлеру начать войну» [там же, xi] или что «Сталин хотел, чтобы японцы двинулись на юг [т.е. напали на США. – А.Г.], и тщательно спланировал внешнюю и военную политику, которая привела ровно к такому результату» [там же, 211]. В таких утверждениях сталиноцентричность Снайдера достигает уровня советской пропаганды 1930-х – начала 1950-х гг., пусть в другом контексте и с противоположной модальностью. Неудивительно, что Томас Кюне из Университета Кларка, подметивший эту особенность «Кровавых земель», охарактеризовал книгу как написанную в теоретической рамке «героя и толпы» [Kühne 2012, 137–138].

    Как упоминалось выше, практически все эти утверждения приводятся без доказательной базы, и при этом не вызывают ощущения противоречия у большинства читателей. Причиной этого мне видится то, что использование Сталина как основной движущей силы советской истории стало общим местом западной культуры и образования. Хорошим примером являются университетские учебники. Один из них представляет Сталина как единственную причину всех политических, экономических и социальных изменений в СССР. Среди прочего, авторы утверждают, что «в 1929 г. Сталин начал свою [sic] кампанию коллективизации» и «Сталин заново ввел жесткие ограничения на развод и аборты, а также награждал женщин, рожавших много детей, деньгами и медалями» [Adler & Pouwells 2012, 588]. В другом учебнике истории говорится, что «в начале 1929 г. Сталин утвердил свое тотальное господство над этой огромной нацией, после чего повел ее в другую революцию – экономическую и социальную трансформацию, превратившую ее в великую индустриальную державу» [Bulliet et al. 2007, 878]. Во вполне понятных условиях, когда авторам необходимо объяснить исторический процесс на протяжении нескольких веков и в глобальной или хотя бы региональной (истории Европы) перспективе, объяснения через исторические личности являются удобным и экономичным выходом, позволяющим в нескольких предложениях описывать сложные исторические явления. Побочным эффектом этой объяснительной экономии становится то, что подобные утверждения, подразумевающие фигуру всесильного и всемогущего Сталина, являются в западной образовательной практике правилом, а не исключением. В результате возникает ситуация, когда для образованной англоязычной аудитории объяснения советской истории «через Сталина» являются одновременно наиболее ожидаемыми и узнаваемыми. https://rentgirl.co.nz

    Выбрав в качестве своей аудитории широкую читающую публику, Снайдер смог уйти от ряда ограничений, накладываемых жанром академического письма: например, не упоминать историографический контекст, что придало его работам сенсационализм, не обеспеченный ни глубокой аналитикой, ни новизной материала. Эта же ориентация на широкую публику – без желания оспорить типичные для нее стереотипы – обусловила и концептуальный аппарат его работ. Утверждение о косвенной причастности Сталина к японскому нападению на Перл-Харбор противоречиво логически, но не стилистически, и поэтому появляется в «Кровавых землях». Уже упоминавшийся выше Роман Якобсон предлагал рассматривать процесс коммуникации не как линейный процесс (адресат-отправитель), а как комплексное взаимодействие, где ожидания аудитории и общий культурный контекст настолько же важны для формирования текста-сообщения, как и смысл, который хочет вложить в него автор [Якобсон 1975]. Успех работ Снайдера видится в том, что они потакают сложившимся вкусам и пристрастиям англоязычных читателей, выдавая за совершенно новое знание легко узнаваемый материал – но данная ситуация диалектична, поскольку вкусы и пристрастия публики тем самым «соучаствуют» в нарративе Снайдера, оказывая непосредственное влияние на его создание.

    Есть и еще одна причина, почему работы Снайдера представляют интерес для понимания доминирующих форм исторического воображения в современном (причем не только западном) обществе. Эта причина – в жанре, в котором написаны «Кровавые земли» и «Чернозем». Как известно, Хейден Уайт выделил четыре жанра исторического повествования: трагедию, комедию, сатиру и романтическое повествование [Уайт 2001, 18]. Источниковой базой для этой классификации послужили работы видных историков XIX в.; гипотетическое включение в нее работ Снайдера (как и многих других работ в жанре популярной истории, например, трудов Н. В. Старикова и В. Р. Мединского), возможно, расширило бы схему до пяти элементов, включив в нее жанр конспирологической теории. Этот жанр подразумевает понимание истории как процесса, за которым стоит тщательное и рациональное планирование в верхах. Задачей историка является разоблачение этих замыслов: авторы, пишущие в этом жанре, вскрывают (а на самом деле, конечно, конструируют) причинно-следственную связь между важными историческими фигурами и социально-политическими изменениями.

    В современной популярной культуре конспирологический жанр переживает бурный рост. В качестве примера можно привести рассказы о Шерлоке Холмсе. В авторском корпусе самый знаменитый антагонист Холмса, профессор Мориарти – «Наполеон преступного мира» – присутствует всего в одном рассказе из шестидесяти. При этом этот рассказ – «Последнее дело Холмса» – является наименее детективным из всех рассказов Артура Конана Дойла. В нем нет никакой загадки и знаменитого дедуктивного метода; Холмс сообщает имя преступника буквально на первых строчках, а сам рассказ выстроен как приключенческая история. Однако за последние десятилетия роль Мориарти в вымышленном мире Конана Дойля выросла до такой степени, что в последних экранизациях он превратился в альтер эго главного героя. Данная популярность Мориарти обусловлена тем, что он является литературным архетипом злодея, стоящего в центре некоего заговора, и тем самым апеллирует к вкусам современной массовой аудитории. Конан Дойль описывает его следующим образом: «Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них. Сам он действует редко. Он только составляет план. Но его агенты многочисленны и великолепно организованы».

    Работы Снайдера экстраполируют эту культурную логику (и сопутствующее им историческое воображение) на советскую и восточноевропейскую историю. Сталин у него изображается как Мориарти: как злой гений, способный просчитывать внешнеполитические ситуации на много ходов вперед и безжалостно добиваться поставленных целей. В этой логике история становится – не детективом, поскольку с «уликовой парадигмой» [Гинзбург 1994] методология Снайдера не имеет ничего общего – а откровением, призванным сорвать покров секретности со стратегических замыслов советских и нацистских лидеров. Когда Ричард Эванс в рецензии на «Кровавые земли» отмел истории о конкретных жертвах голода, репрессий и холокоста как «искусственную сентиментальность», не имеющую отношения к предмету исследования, он был не совсем прав [Evans 2010]. Истории о страдании и гибели, которыми перемежается нарратив и в «Кровавых землях», и в «Черноземе», действительно ничего не дает с объяснительной точки зрения, однако их обильное включение в текст обеих книг является жанровой необходимостью. Конспирологическое откровение как жанр исторического письма требует не столько фактологических доказательств, сколько риторического убеждения, основанного на моральном подтексте. В конечном итоге, «Кровавые земли» и «Чернозем» воплощают в себе моралистическое понимание истории, в котором советская/российская история не может рассматриваться как самоценный исторический опыт, а может лишь служить политическим предупреждением.

    Алексей Валерьевич ГОЛУБЕВ, доцент Института истории, политических и социальных наук Петрозаводского государственного университета, кандидат исторических наук.

    Литература:

    Гинзбург К. Приметы: Уликовая парадигма и ее корни // Новое литературное обозрение. 1994. № 8. С. 27–61.

    Одиннадцатая сессия Верховного Совета СССР. 24 апреля – 27 апреля 1945 г. Стенографический отчет. М.: Изд-во ВС СССР, 1945.

    Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: Сб. статей / Под ред. Е.Я. Басина и М.Я. Полякова. М.: Прогресс. 1975. С. 198—204.

    Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; Общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. М.: Прогресс, 1990. С. 110–132.

    Adler Ph. J., Randall L. P. World Civilizations. Vol. 2: Since 1500. Boston: Wadsworth/Cengage Learning. 2012.

    Bartov O. How Not to Write a History of the Holocaust // Chronicle of Higher Education 2016. (March 6). Источник: chronicle.com/article/How-Not-to-Write-a-History-of/235564/

    Bulliet R. W. The Earth and Its Peoples: A Global History. New York, Boston: Houghton Mifflin Company. 2007.

    Evans R. Who remember the Poles? // London Review of Books. 2010. (4 November). Pp. 21–22.

    Kotkin S. Stalin's Collectivization: Crime of the Century or Necessity? // Лекция в Гуверовском институте войны, революции и мира, аннотация к которой предлагает «поместить аудиторию в голову Сталина и тем самым переосмыслить процесс принятия решений Сталиным и формирование тоталитарной системы» («re-examine Stalin’s decision making and the formation of the totalitarian system by putting the audience inside Stalin’s head»). 2013. Источник: hoover.org/news/stephen-kotkins-talk-be-titled-stalins-collectivization-crime-century-or-necessity

    Kotkin S. Stalin: Volume I: Paradoxes of Power, 1878–1928. New York: Penguin Press. 2014.

    Kühne Th. Great Men and Large Numbers: Undertheorising a History of Mass Killing // Contemporary European History. 2012. 21 (2). Pp. 133–143.

    Shimov Y. Historian Timothy Snyder: 'History Is Always Plural // Radio Free Europe/Radio Liberty. 2015. 20 June. rferl.org/content/russia-ukraine-interview-bloodlands-timothy-snyder-history/27082683.htm...

    Snyder T. Ukraine: The Antidote to Europe’s Fascists? // The New York Review of Books. 2014. 27 May. nybooks.com/daily/2014/05/27/ukraine-antidote-europes-fascists/










    Добавь ссылку в БЛОГ или отправь другу:  добавить ссылку в блог
     




    Добавление комментария
     
    Полужирный Наклонный текст Подчеркнутый текст Зачеркнутый текст | Выравнивание по левому краю По центру Выравнивание по правому краю | Вставка смайликов Вставка ссылкиВставка защищенной ссылки Выбор цвета | Скрытый текст Вставка цитаты Преобразовать выбранный текст из транслитерации в кириллицу Вставка спойлера
    Введите два слова, показанных на изображении:*



    Голосование
     

    "Экономика всему голова"
    "Кадры решают все"
    "Идея, овладевшая массами..."
    "Все решится на полях сражений"
    "Кто рулит информацией, тот владеет миром"



    Показать все опросы

    Популярные новости
     
     
    Теги
     
    Великая Отечественная Война, Виктор Янукович, Владимир Путин, власть, выборы на Украине, геополитика, Евразийский Союз, евромайдан, Запад, Запад против России, идеология, информационная война, Иосиф Сталин, история, история России, Крым, культура, либерализм, мировой финансовый кризис, народ, НАТО, нацизм, национализм, общество, Партия регионов, политика, Православие, Россия, русские, Русский Мир, русский язык, Сергей Сокуров-Величко, соотечественники, СССР, США, Украина, украинский национализм, церковь, экономика

    Показать все теги
    Календарь
     
    «    Октябрь 2024    »
    ПнВтСрЧтПтСбВс
     123456
    78910111213
    14151617181920
    21222324252627
    28293031 
    Наши друзья
     

    Редакция может не разделять позицию авторов публикаций.
    При цитировании и использовании материалов сайта в интернете гиперссылка (hyperlink) {ss} на "Русский мир. Украина" (http://russmir.info) обязательна.
    Цитирование и использование материалов вне интернета разрешено только с письменного разрешения редакции.
    Главная страница   |   Контакты   |   Новое на сайте |  Регистрация  |  RSS

    COPYRIGHT © 2009-2017 RusMir.in.ua All Rights Reserved.
    {lb}
     
        Рейтинг@Mail.ru