Каким Вы видите будущее передовых стран через 30-50 лет?

В современном мире о 30-50-летних прогнозах речь идти не может, слишком быстро всё меняется. Если в конце 1990-х годов долгосрочным можно было считать прогноз на 20-25 лет, то сегодня следует говорить о 10 годах, не более. За этим рубежом – воображение, аналитическое и не очень.
Не совсем ясно, что такое «передовые страны». Что определяет «передовика» – экономический рост, социальная сфера, гармоничное развитие личности, расцвет культуры?

Думаю, с гармоническим развитием и культурой всё ясно – таких обществ в современном мире нет. Что касается обществ, демонстрирующих экономические мощь и рост, то либо это ядро капсистемы, грабящее Юг, либо такие страны, как Китай, Индия, Бразилия; в последних экономический рост осуществляется почти в буквальном смысле на костях 80–90% населения и обогащает узкий верхний слой. При этом сами экономические успехи порождают такие социальные проблемы, которые едва ли можно будет разрешить мирным эволюционным путём. В любом случае хрупкая социальная структура и экология новых «передовиков» вряд ли выдержит их экономические победы: «но их бедой была победа, за ней открылась пустота» (Н. Коржавин). В менее острой форме это характеризует и ситуацию многих стран Севера: именно экономические достижения позднего капитализма приближают его к социальному краху.

Как Вы считаете, в будущем есть ли место для свободного рынка?

Начать с того, что свободный рынок никогда не существовал. «Свободный рынок» – миф апологетов капитализма, причём весьма недалёких; те, кто поумнее, работает более изощрённо. Даже британский рынок середины XIX в. (mid-Victorian market) – не более, чем институциональное устройство, а вовсе не экономическое. Вся история капитализма как системы – это стремление к обузданию, подавлению рынка. Не случайно Ф. Бродель любил повторять: «Капитализм – враг рынка». О каком свободном рынке можно говорить сегодня? О «свободном рынке» нефти, газа, золота, алмазов, вооружений? Цены устанавливает узкая группа людей, причём не только в экономических, но и в политических целях. Посткапитализм, как бы он ни возник – сверху (в результате демонтажа капитализма верхушкой мирового капиталистического класса и установления диктатуры кастово-рабовладельческого класса – привет «Алоизычу»?) или снизу (в результате социального взрыва с тяжелейшими последствиями для цивилизации и наступлением новых «тёмных веков») станет почти окончательным решением рыночного вопроса в том виде, в каком мы его знаем. Собственно, даже идеологи мондиализма, например Жак Аттали, прямо указывают на необходимость замены мировой финансовой системы глобальной распределительной экономикой, иными словами: «прощай, рынок». Ещё один фактор, действие которого носит антирыночный характер, это негативные геоклиматические и геофизические изменения, независимо от того, как они будут развиваться – катастрофически или постепенно. Тем более, что сегодня к тому же друг на друга накладываются начинающееся глобальное похолодание, естественно, природного характера (на наших глазах подходит к концу «длинное лето», начавшееся 12 тыс. лет назад - «эпоха Сфинкса») и раздуто-мифологизированное, но имеющее под собой некую реальную основу потепление антропогенного характера.

В случае катастрофы народ из опасных мест рванёт туда, где менее опасно, скорее всего, это будут определённые регионы центральной Евразии и юг Европы. Начнётся исход как из наиболее поражённых мест (Северная Америка, Европа), так и из тех мест, население которых в условиях глобальной катастрофы будет брошено на произвол судьбы – нехватка продовольствия, воды (Африка, Ближний Восток, Средняя Азия). Начнётся самое настоящее, а не выдуманное «восстание Юга». У него обязательно найдётся вождь – «новый Унгерн» из северян (индивидуальный или коллективный), который постарается оседлать новое переселение народов. В такой ситуации с «рынком» будет покончено в момент. Государство и корпоративные формы (само)организации – вот магистральное направление развития общественных институтов в таких условиях.

Но и некатастрофическое развитие природной и социальной среды будет подталкивать в сторону усиления государства и обострения его борьбы с наднациональными структурами. В современном мире можно выделить два массива населения: мобильный (неокочевой) и стационарный (оседлый). Первый представлен, с одной стороны, самым верхом мировой пирамиды, глобальным суперклассом, легко перемещающимся по планете, и самыми низами, которые либо мигрируют в стремлении выжить, либо, в силу того, что им нечего терять, не привязаны к своим трущобам и могут обрести свой Slumland где угодно, воспроизводя его хоть в Лиме, хоть в Лос-Анджелесе, хоть в Лагосе, хоть в Марселе – далее везде. С этой публики и взять-то нечего. Объектом эксплуатации, причём нарастающей, в современном мире, оказываются те, кто живёт стационарно (оседло) в социально организованном секторе современного мира. Это средние слои и примыкающие к ним верхние сегменты рабочего класса, т.е. середина общества – основа стабильности и главный налогоплательщик, который вынужден содержать транснациональные верхи и низы.

Это бремя содержать социальных трутней верха и низа постепенно сталкивает «середняков» на обочину общественной жизни, лишая материальных благ и статуса. Единственной мобилизующей стратегией этих групп в борьбе за выживание, за то, чтобы их не захлестнула волна неолиберального прогресса глобализаторов, является правый радикализм с чёткой национальной (на деле может выйти – расово-этнической), государственнической и цивилизационной ориентацией. «Властным гиперболоидом» стационарных групп может стать главным образом сильное государство, напоминающее праворадикальные западноевропейские режимы 1930-х годов и ЮАР времён апартеида одновременно, отвергающее мультикультурализм и жёстко противостоящее «змею горынычу» финансового капитала, транснациональных корпораций и наднациональным бюрократиям (типа евросоюзовской и натовской), цепными псами которых в противостоянии стационарам-середнякам и их организациям могут стать – и скорее всего так и будет – межнациональные бродячие низы. Мы имеем дело с формированием невиданного доселе классового противоречия, замешанного не только на классе, но и на расе, нации и религии. Причём это противоречие расколет целые слои, страны и страты, включая мировую верхушку с её клубами и ложами, поскольку нынешний мировой кризис – это и кризис мировой верхушки, её форм организации и методов управления массовыми процессами.

В то же время усилившееся государство, особенно в условиях катастрофы, скорее всего будет переходной формой к иной, постгосударственной форме организации – скорее всего орденско-корпоративного типа (как в XV в. «новые монархии» Генриха VII в Англии и Людовика XI во Франции были переходными формами от феодальной организации власти к собственно государственной). Возможно, по иронии истории последней миссией, «прощальным поклоном» государства станет уничтожение рынка, который оно когда-то и породило – sic transit gloria mundi.

Какие Вы видите варианты «общества будущего»? Как (и в зависимости от каких параметров) трансформируется структура российского общества?

Общество будущего – это скорее всего мир высокотехнологичных неоорденско-корпоративных структур, окружённых зонами футуроархаики – кланов, племён, криминальных орд и т.п. Единого будущего не будет – будут разные его варианты, которые возникнут как результаты социальных битв XXI в. Аналогичным образом послефеодальное европейское будущее в трёх его основных вариантах – французском, немецком и английском – оформилось как конкретный исход борьбы с треугольнике «короны – сеньоры – низы». Что касается России, то она, как «слабое звено» начала испытывать на себе кризис капитализма на рубеже 1980–1990-х годов. Да-да, кризис именно капитализма, поскольку советский коммунизм, т.е. системный антикапитализм, уже в 1960-е годы стал интегральным элементом капиталистической системы, и именно это «слабое звено» – чтобы продлить жизнь более сильных – было демонтировано союзом западных корпоратократов и части советской номенклатуры (советского сегмента глобальной корпоратократии, торившей путь их глобализации, невозможной без ликвидации СССР). События 1989–1993 гг. в СССР и РФ – это не торжество капитализма, а проявление его общего системного кризиса в особых условиях и в особой подсистеме (антикапиталистической), проявление, которое не случайно исходно обрело облик разлагающегося, отдающего мертвечиной, лишённого креативности и смысла «капитализма по понятиям».

То, что возникло в постсоветском РФ в 1990-е годы, в ещё меньшей степени похоже на капитализм, чем «трактирная цивилизация», возникшая в пореформенной России в 1870–1880-е годы. Социум РФ есть процесс самовоспроизводящегося разложения позднесоветского общества, превращённый в объект присвоения/приватизации определённых кластеров с российским и зарубежным участием. Возможно ли вернуться к нормальному состоянию или мы уже прошли точку невозврата? На этот вопрос трудно ответить – мы знаем общество, в котором живём и трудимся, ещё хуже, чем в андроповские времена, а мир за пределами этого общества – ещё хуже. В то же время возвращение в нормальное состояние, если оно возможно, будет крайне болезненным и скорее всего весьма жестоким.

В русской истории выходы из ситуаций тупика, ловушки бывали двух видов: либо через жёсткий режим сверху (опричнина), либо через жёсткий режим снизу (массовое движение, использованное закулисой в 1917 г., а затем – с 1929 по середину 1950-х годов диктатура наёмных работников доиндустриального и раннеиндустриального труда, которую Сталин – в союзе с частью закулисы – обрушил на левых глобалистов и часть закулисноправых глобалистов).

Поворотные моменты русской истории, её моменты истины случались тогда, когда на Руси/в России, стране с весьма незначительным по объёму совокупным общественным (а следовательно, прибавочным) продуктом, проедалось наследие ушедшей эпохи, предыдущей системы и вставал вопрос: где искать источник для рывка в будущее? Кто станет источником, материалом этого рывка? Кого ограничит этот рывок – верхи или низы? В 1565 и 1929 гг. власть ясно ответила на вопрос: трудно будет всем, но удар будет нанесён прежде всего по «жирным котам»: в одном случае по княжатам и боярам, в другом – по гвардейцам кардиналов мировой революции.

Сегодня – вот что: ещё 5-6 лет, и будет полностью проедено советское наследие (как к 1560-м годам – ордынско-удельное, как в 1920-е – российско-имперское). И в третий раз в русской истории перед властью встанет вопрос выбора. Ответ на него многое определит в нашей истории, а может и историю в целом. Думаю, попытка устроить пир на костях населения может привести к социальному взрыву (несмотря на внешнюю пассивность населения – см. внимательно русскую историю) и чревато развалом страны. Кстати, «либеральный клан» во власти, по крайней мере, некоторые его представители, по-видимому, начиная прозревать знаки на стене, пытаются предпринять превентивные меры, чтобы лишить потенциального противника (вверху и внизу) психоисторического оружия. Частный мелкий пример – «пляски» вокруг десталинизации. Но именно такого рода акции, демонстрируя панику и неадекватность, приводят к результату, противоположному задуманному, и ускоряют развязку – говорит же народ: «не буди лихо, пока оно тихо».

Другое дело, если события в РФ пойдут по революционному пути, то это скорее всего будет нечто страшное. Революции и вообще-то всегда поднимают наверх подонков и негодяев, которые быстро пробиваются в вожди. Не случайно Вивекананда называл революции «временем шудр». Если же говорить об РФ, то это намного более больное общество, чем царская Россия конца XIX – начала ХХ в., и в случае потрясений тут вылезет такое, что мало не покажется: чем больнее общество, тем кровавее и мерзее революция, способная решить его проблемы, тем более жесток режим, который должен будет потом укрощать эту революцию, спасать её результаты от её же творцов и от внешних сил.

Конечно, хорошо, когда реформы идут сверху. Но, как правило, они в лучшем случае лишь оттягивают кровавую развязку (реформы Александра II), а чаще – приближают её (Столыпин); разумеется, если они исходно не проводятся в разрушительных целях (горбачёвщина). Слабое утешение: наши потрясения станут частью мировых, плохо будет всем – Ближний Восток уже запылал.

Есть ли страны, которые способны избежать этого сценария?

Разумеется, кого-то кризис XXI в. зацепит больше, кого-то меньше. Однако избежать его полностью не удастся никому. Ни в одной отдельно взятой стране не только не удастся построить светлое будущее, но ни одной отдельно взятой стране не удастся в одиночку выскочить из ловушки под названием «глобальный капитализм/ капиталистическая глобализация». И ещё: не удастся выскочить без борьбы с частью Хозяев мировой игры ( с частью – потому что другая часть может оказаться союзником, по крайней мере, тактическим). Теоретически больше шансов позже других упасть в кризис, дольше отсидеться – у США. У них больше материальных, финансово-информационных и военно-технических средств и возможностей отсрочить кризис. Уже ясно, как это будет делаться. Во-первых, путём создания хаоса на максимальном пространстве планеты, которые американцы не могут полноценно (т.е. в качестве государств, даже проамериканских) контролировать и откуда вынуждены уходить, переходя к глобальной стратегической обороне (ср. Римская империя эпохи Траяна и после). Речь идёт о решении своих проблем путём осложнения жизни другим – Европе, Китаю, в меньшей степени – РФ и Индии. Во-вторых, США, по-видимому, всё больше будут превращаться в большой (глобальный) и по возможности, единственный офшор. Для этого нужно вскрыть и уничтожить или экспроприировать офшоры, владельцев размещённых там средств – заставить перевести их в США. В итоге мы получим офшорную крепость «Америка» в море хаоса. Штука, однако, в том, что хаос - «чужой» – уже поселился в американском теле, он зреет в нём с 1960-х годов («бразилианизация» Америки), и по иронии истории этот «чужой», это «нечто» может прорвать плоть и появиться на свет, забрызгивая кровью господ в белых костюмах именно тогда, когда защитники крепости будут праздновать победу. Другой вопрос – чем может стать этот «чужой», это «нечто» для всего мира. Вряд ли чем-то хорошим. Но сначала он сожрёт хозяина.

В самом общем плане отмечу: когда система гибнет – а именно это происходит с капитализмом, её нельзя спасти. Более того, как правило, большинство попыток такого рода контрпродуктивно. Думать нужно о том, какой мир будем строить на руинах, готовиться к жизни после Катастрофы. Это возможно, и именно это вселяет оптимизм. Подготовка предполагает прежде всего создание таких социальных сетей, которые будут способны поддерживать социальную организацию в условиях мятежевойны и анархии и сохранить накопленные за последние столетия знания. Однако социальные сети, резистентные кризису и адекватные посткризисному миру, требуют в качестве необходимого условия создание новой науки об обществе и человеке. Нынешняя «триада» – экономика, социология, политическая наука – отработала своё и скорее скрывает реальность и её хозяев, чем показывает и объясняет реальный мир, выступая скорее в качестве некой криптоматики. Создание новой науки – не дело одиночки или одиночек. В то же время оно не требует большого числа голов – нужен интеллектуальный спецназ, который способен стать важной составляющей субъекта стратегического действия, т.е. субъекта, способного ставить и решать стратегические задачи, т.е. планировать будущее и управлять им, овладевая временем. Только Властелины Времени способны пережить катастрофу, построить и защитить новый мир. Хронократия – вот реальный ответ гибнущему капитализму и его хозяевам
.
Интервью провела Наталья Демченко

Источник