Концептуализируя терроризм, Бодрийяр исследовал феномен конформистского приятия системы посредством структур насилия, направленных, как ни странно, против самой системы. Для Бодрийяра терроризм – одна из фундаментальных стратегией системы и её институций (государства, закона, рынка). Если в традиционных дискурсах «терроризм» означает структурированное насилие и организованное запугивание, направленные против доминирующей системы, то для Бодрийяра данный феномен описывается как зеркальное отражение террористического контроля системы над своим населением. Откуда возникло такое концептуальное различие?

Бодрийяровские работы о политике, сопротивлении и терроризме вдохновлены ситуационистским дискурсом (движение Ги Дебора). Идейно ситуационисты вышли из западного марксизма, критику последний за неполноценное противостояние капиталистической системе. Ситуационизм оказывал сопротивление «власти Капитала» методом диверсии, жесткой сатиры и организованного саботажа, а не посредством диалектической критики или протеста. По мнению ситуационистов, в силу того, что капитализм осуществляет свое господство через культуру и экономику, необходимо воздействовать на масс-медиа и средства коммуникации. И действительно, ситуационисты захватывали официальные радиостанции и ТВ-студии, организовывали собственные пиратские радиоточки, создавали телевизионные помехи и препятствовали телевещания. Они совершали настоящие медиа-диверсии, чтобы препятствовать упорядоченному потоку информации и рекламы. Именно этот непрерывный медиа-поток репродуцировал пресловутое «общество спектакля» (концепт лидера ситуационистов Ги Дебора).

В течение 60-70-х гг. в Западной Европе возникло множество «террористических» групп (знаменитые итальянские «красные бригады»), инициированных ситуационистским дискурсом. В своих «Фатальных стратегиях» Бодрийяр анализирует их появление. Француз подчеркивал структурное «соучастие» террористических групп и медиа-индустрии, что являлось характерной чертой ситуационизма. Но Бодрийяр в эту бинарную схему добавляет третий компонент – Массы. Эта триада существует за счет семиотического взаимообмена. Террористическим группам требуются масс-медиа в качестве проводника «терроризма» внутри системы, СМИ же в свою очередь наслаждаясь ужасающим и негативным опытом, создают рейтинговые истории, и, в конечном счете, Массы наслаждаются Террором. Это – подлинный симбиоз, глубинные символические взаимоотношения. Итальянская «Красная бригада» была фактически уничтожена медиа, после того как ее диверсия (взрыв на площади Piazza Fontana в 1969 году) была названа «террористической». В действительности данный акт оказался успешной провокацией итальянских сил безопасности, дискредитировавшей революционные силы. Бодрийяр неоднократно отмечал важнейшую особенность современности; в мире, перенасыщенном информацией, предельно трудно задавать простые вопросы (кто? что? почему?) и уже почти невозможно установить элементарные факты. Этот семиотический гиперизбыток можно считать энтропийным. В рамках неоднородного медиа-пространства происходит множество реинтерпретаций самих террористических актов: правительства, апеллируя к террористической опасности, совершенствуют силовые структуры, расширяя государственные и полицейские полномочия, медиа-корпорации получают гигантские прибыли, используя трансляции образов ужаса и смерти, предоставляя молчаливым Массам подлинный объект наслаждения.

Такая традиционная стратегия «терроризма», как захват заложников, зиждется на эффекте символического вызова системе. Правда, террористические акты как событийные единицы по-настоящему не способны подрывать саму систему. Капиталистическая система процветает в силу перманентной глобализации, беспрерывной циркуляции капитала, людей и знаков-образов. Террористический захват заложников – это радикальный акт, так как он извлекает ценность (человек) из системы, тем самым одномоментно образуя «пустоту», которую оперативно пытаются заполнить СМИ. Именно поэтому терроризм является парадоксальным, амбивалентным, ведь в террористических актах наличествует власть и ее симуляция, в них присутствует медийное зрелище и сопротивление системе. Причем это совмещение обладает кардинальным характером. Семиотическое объединение вызова и зрелища в их высших точках. Насильственные действия террористов, ставящие под угрозу их жизни и жизни заложников, позволяют сопротивляться системе контролируемых и прогнозируемых смертей с помощью внезапного и спонтанного эксцесса Насилия. Погибающие террористы как медийный феномен знаменует собой системное проглатывание «чистейших форм символического вызова», - система атакована символическими основами. Смерти террористов и заложников – это «парадоксальные конфигурации», это по-настоящему самобытная форма нашего времени, подрывная в отношении системы по причине своей неразрешимости. Смерть изымается из сферы общественного контроля, являя собой полноценный символический вызов относительно системы, ведь постоянный страх смерти растворяется в самой жизни. Взрыв на оживленном квартале снимает традиционную соссюровскую структуру, разделяющую жизнь и смерть. Бессмысленный террор прекрасно демонстрирует то, что смерть включена в жизнь. В кровавой бане террористических актов контролируемое насилие и капитал выведены из системы. Также безопасность, как чувство упорядоченности и значимости системы, выброшена за пределы системы.

По мысли Бодрийяра, террористические акты невозможно правильно интерпретировать с точки зрения «целевых» мотиваций террористов, то есть на «содержательном» уровне их требований. Подобные трактовки служат лишь укреплению системного порядка; они являются структурно поддерживающими. Террористические акты создают бессодержательную «пустоту», семиотический вакуум с отсутствием четкого смысла. Категория «пустоты» подразумевает знаковый коллапс и внутренний взрыв (имплозия) бинарных взаимоотношений. Терроризм не может быть правильно интерпретирован с помощью бинарной логики мышления. Террористические акты конституируется как уникальное знаковое событие силами медиа-индустрии и потребляющей ее Массой. Сами взаимоотношения между террористами и государственной власти не предполагают однозначных решений и этических суждений; здесь нет победителя и побежденного, здесь теряются четкие критерии различия, социальной дифференциации. И действительно, когда государственная власть уничтожает террористические группировки, будучи формальным победителем в этой социальной коллизии, не поднимает ли она террористов до высокого общественного статуса мучеников, ведущего к моральному превосходству? Как быть, если заложники погибают в процессе их освобождения (пресловутый «Норд-Ост»)? Что делать, если невозможно отличить заложников от террористов, как в случае Стокгольмского синдрома; заложники разделяют мотивацию захвативших и, вероятно, не желают своего спасения. Так что, в конечном счете, происходит: СМИ используют террористов, или наоборот – террористы используют СМИ? Массы пугливо всматриваются в ужас медийных нарраций, или они получают истинное наслаждение от фееричного спектакля образов-и-знаков?

Взаимообмен между элементами бодрийяровской триады (медиа-индустрия, Массы и терроризм) считается также амбивалентным. Заложник - «ни жив, ни мертв», поэтому террористический акт – это «ни судьба, которая его ждет, ни его собственная смерть, но безымянная аморфная возможность, нечто совершенно спонтанное». По Бодрийяру, отрицается потенциальное различие между зрелищным и символическим феноменами, а также элиминируется разница между преступлением и репрессией. Именно такое неконтролируемое усиление обратимости «демонстрирует истинную победу террора». В конечном итоге, терроризм не относится к сфере «реального насилия». Реальное насилие не приводит к сопротивлению господствующей системе, оно «всегда на стороне власти». Терроризм же обладает взрывной и символической энергетикой, успешно «поглощая все реальное». Энергии терроризма ярко освещают медиа вплоть до момента обратного низвержения в «реальное». В бодрийяровском дискурсе терроризм иллюстрирует закат эры политики и репрезентации (симулякры второго порядка), он знаменует собой доминат постидеологического, экстатического, трансполитического. Терроризм «более насильственен, чем само насилие». Терроризм создал прецедент «случайной смерти» в границах той системы, которая как раз «запрограммирована на предотвращение случайных смертей». В пределах господствующей системы терроризм осуществляет планомерное искажение интерпретации и манифестации смерти, наделяя ее специфическими несистемными значениями. В итоге терроризм остается одним-единственным вызовом системе, ведь последняя в своем основании является террористичной: «мы все – заложники, и мы все – террористы… терроризм в своих радикальных заключениях содержит фундаментальные положения как либерализма, так и христианского гуманизма: «все мы из чувства солидарности солидарности ответственны за несчастного»… положение универсальной ответственности – монструозное и террористичное в своей сущности».

Кроме того, столь универсальный семиотический феномен как терроризм проник в социально-психологическую проблематику. По Бодрийяру, современные люди считаются заложниками стандартизированных (закодированных) идентичностей. Нас шантажируют «наши идентичности». Они совершают над нами подобие некоего «символического убийства», потому что мы никогда не совпадаем с нашими идентичностями, мы остаемся другими в себе. Чтобы попытаться правильно идентифицировать себя с самим собой, мы должны, согласно неписанным правилам системы, умереть символически и жить исключительно как массовый, сконструированный, закодированный индивид. Надо быть активным агентом системы, быть свободным потребителем.

Жан Бодрийяр не прославляет терроризм как «будущее» подрывной деятельности и протестного движения в трансполитическом мире. Терроризм все-таки терпит неудачу. Терроризм проигрывает, потому что заложник является «незаменяемым», «чистым» или «роковым» объектом, который невозможно повторно включить в систему: «Как насильственно выходит заложник из ценностной структуры, так и террорист выходит за границу переговоров. Эти двое вышли из обращения… и то, что между ними устанавливается… является двойственной фигурой… современной фигурой универсального умирания». Таким образом, терроризму не удалось стать оплотом настоящего сопротивления, стать грозным вызовом системе. Терроризм лишь способен кратковременно и локально приостановить обмен в системе, живущей перманентным и упорядоченным обменом. В действительности, речь даже не идет о приостановке системного обмена, но скорее о прескверной попытке представить свой обмен (обмен в террористическом ракурсе). В заключении стоит сказать, что ценностная система Капитала лишь подкрепляется террористическим одномоментным насилием, а сам терроризм буквально растворяется в густой протоплазме медиа-образов.

Источник