Резкое и вполне объяснимое снижение интереса к теории конвергенции привело к своего рода «постконвергентному» периоду развития общественных наук. Место «конвергенции» заняла «трансформация». Пожалуй, все согласны с тем, что нынешняя Украина, как и другие бывшие республики СССР, является «трансформирующимся обществом», но только никто не знает, что оно собой представляет. Парадоксальность ситуации может заключаться в том, что теоретически похоронив идею конвергенции, практически мы можем оказаться (или уже оказались) в сложном конвергентном процессе, когда строительство «светлого будущего» - общества с «социально ориентированной рыночной экономикой» обернется в итоге новой неожиданностью. Об эпохе общественных переворотов («перестроек», «трансформаций») нельзя судить по уровню сознания осуществляющих их субъектов. Эта истина известна со времен К.Маркса. Поэтому вопрос о том, по каким моделям или схемам будет развиваться объективная общественная реальность, несмотря на все рыночные декларации и заявления по поводу того, что «процесс пошел» или «реформы набирают силу», никак нельзя считать решенным. Преимущество побежденных перед победителями заключается в том, что первые стоят перед необходимостью мучительного и беспощадного самоанализа и поиска, выводящих их в итоге на адекватные ситуации решения и действия, тогда как вторые, ослепленные победами, легко становятся жертвой собственной бездумной самонадеянности и волюнтаризма. Мышлению побежденных присущ глубокий и всесторонний анализ, если они действительно стремятся чему-то научиться и извлечь уроки из собственных поражений. Победители, как правило, мыслят односторонне категорично - и проигрывают. Сегодня в программах некоторых левых партий и движений обнаруживается больше попыток всесторонне охватить и учесть ситуацию, синтезировать взаимодополняющие компоненты противоположных общественных устройств, нежели в программах радикально-правых партий и движений, для которых социализм перестал существовать как общественно-историческая реальность, а будущее однозначно определено как общество с «цивилизованной рыночной экономикой» и как «вхождение в Европу».

Многие «постмарксисткие» социологи, как и политики, считают, что наука должна освобождаться от архаических «измов», что человеческая история давно перешагнула через конфронтационную фазу деления жизни общества на капитализм и социализм и вошла в полосу спокойной эволюции. Модернизаторы марксизма полагают, что «после достижения экономической общественной формацией своей высшей точки многовариантность общественного развития объективно возрастает» и что вследствие этого «положение о том, что за капитализмом не может следовать ничего, кроме социализма, не является доказанным» [22, с. 38-39]. Если следовать этой логике, то столь же резонно утверждать, что за «исчерпавшим свои возможности» социализмом не обязательно должен следовать капитализм и что постсоциалистическое общество может развиваться по третьему, четвертому, пятому и т.д. пути. Но даже согласившись с этой логикой, мы остаемся перед нерешенным вопросом: о многоваринатности чего идет речь? Общественно-исторического процесса так такового? Но он всегда имел и имеет свои доминанты, свои «измы», идет ли речь о разных формациях или цивилизациях, когда варьируются вполне устойчивые социально-экономические определенности (в противном случае плюрализм исторического процесса напоминал бы нечто хаотичное и бесформернное). Применительно к современным общественным реалиям «многовариантность» может означать, во-первых, все еще сохраняющееся многообразие форм капитализма и социализма как доминирующих состояний общества; во-вторых, различные комбинации элементов или атрибутов двух противоположных типов (систем, ценностей) общества в условиях их максимальной открытости и трансформаций в «посткапитализм» и «постсоциализм», когда можно говорить о многовариантности синтеза, в-третьих, определенную автономию дезинтеграционных процессов, происходящих в разных социально-экономических системах. Сколь бы безбрежной и раскованной ни казалась вариативность (или плюралистичность) общественно- исторического процесса, она всегда остается привязанной к тем его инвариантам, которые представляют собой доминирующие состояния социальной дискретности (индивидуалистичности, экономической партикулярности) и социальной континуальности (коллективности, экономической обобществленнности). И здесь, в решении вопроса о возможности синтеза конструктивных начал капитализма и социализма, его путях и способах, автор снова вынужден обратиться к проиллюстрированному в предыдущем разделе фрагменту схемы конвергентно-дивергентного процесса (см. схему).



Возникнув как дивергентная ветвь генерального исторического процесса, ранний социализм, каковым явилась советская его форма, прошел в своем развитии сложный путь наработки принципиально новых элементов, свойств, структур и институтов (плановая регуляция, централизованное распределение, социальная всеобщность труда, безэквивалентиый характер экономических связей, приоритет социального над экономическим и т.д.). Наработка социальных регуляторов и механизмов функционирования нового строя, происходившая в государственных, политизированных формах, находилась в прямой конфронтации с частнособственническими мотивами и рыночным регулированием. Отсюда постоянная конфликтная напряженность во взаимодействии раннего социализма и достигшего своего расцвета капитализма. Продолжительный антагонизм заставил каждую из враждующих систем, с одной стороны, укреплять свою родовую, генетическую основу, оберег ать ее от нежелательных для нее мутаций, с другой стороны, в силу неизбежных при этом сосуществования и усиления взаимодействия, «поселять» на своей территории необходимые ей элементы и свойства противоположной системы. Антагонизм все больше и все чаще стал сопрягаться со спонтанным или сознательным взаимообменом социальными конструкциями и механизмами, то есть с конвергентными процессами. Капитализация социализма и социализация капитализма осуществлялись и осуществляются, как показала новейшая история, не в гармоничном и сбалансированном режиме, а с определенными перевесами и крутыми кренами. Один из таких кренов стал роковым для Советского Союза, и не исключено, что этот процесс крутого поворота произошел в обозначенном на нашей схеме варианте (с,): инволюционное движение ослабленного от своих односторонностей советского социализма к капитализму, движущемуся, в свою очередь, в глобальном масштабе, к социализму более высокого уровня. Движения вспять отдельных частей при движении вперед целого - явления нередкие в истории. Но если в едущем в строго заданном направлении поезде двигаться от головы к хвосту, то в конечном счете оказывается, что вы все же движетесь вперед, а не назад. Такова, может статься, переживаемая нами диалектика исторического процесса.

В оставшихся вариантах (а,) и (b,), возможно, прорисовывается будущая судьба Китая и Кубы (при благоприятной для них международной обстановке) и судьба запаздывающих в своем развитии КНДР, Монголии и Вьетнама, которым предстоит пройти длительный путь врастания в посткапиталистический социализм.

Поиски нового синтеза - отнюдь не теоретический дискурс относительно социально-экономического развития общества. Это не схоластические упражнения и не досужие выдумки готовых к примирению интеллектуалов. Это процесс исторического движения тех государств, которые в сплетении взаимодействующих потоков экономики, политики и социальной жизни противоположных укладов и строений современного общества пытаются вычленить и эффективным образом соединить их наиболее жизнеспособные стороны и элементы. Сам же процесс подобного соединения сложен и неоднозначен, ибо диалектический синтез, как уже было сказано, далеко не всегда означает «разумный баланс». В историческом опыте некоторых государств он прослеживается явно и отчетливо. И вот что говорят и пишут о нем государственные деятели, политики, журналисты и ученые.

Илья Фетисов о «белорусском пути развития»: «Здесь не выбросили то хорошее, что было в СССР, - государственное управление экономикой, и то, что привнесено с началом рыночных преобразований в конце 1980-х - начале 1990-х годов. Поэтому существующие ныне многочисленные белорусские кооперативы, ООО, ЗАО и СП - чисто коммерческие структуры - обязательно имеют долю государственного капитала или полностью принадлежат государству, принося немалый доход в казну не только в виде налогов, но и чистой прибыли. Пожалуй, именно это во многом является секретом белорусского экономического чуда» [23]. В подтверждение сказанного журналистом можно привести множество статистических данных, характеризующих рост экономики Беларуси и социально¬го благосостояния ее народа. Наиболее убедительными следует, однако, считать факты, приведенные таким незаинтересованным институтом, как Мировой Банк, по опубликованным данным которого Беларусь занимает одно из лидирующих мест среди стран СНГ и первое место по наименьшему количеству бедных (по сравнению с Беларусью в США бедных всего на 9% меньше, а в Великобритании - на 5%, тогда как, по оценкам Мирового Банка, за чертой бедности проживает 41,9% населения Земли, включая страны СНГ, кроме Беларуси [там же].

*В прошлом один из рьяных разрушителей и критиков социализма Александр Ципко, побывав в современной Беларуси, пишет: «В Белоруссии, в отличие от России, сохранились многие преимущества бывшего социализма, система бесплатных детских садов и пионерских лагерей. В Белоруссии, в отличие от России, вкладываются громадные деньги в развитие школ, строятся шикарные библиотеки. строятся новые спортивные площадки. В Белоруссии значительно ниже, чем в России, преступность, меньше развита организованная преступность. Меньше на душу населения абортов, самоубийств. По всем основным социальным показателям Белоруссия превосходит Россию, является более здоровым в духовном отношении обществом. Это правда! Правда, о которой почему-то никто не говорит в наших. СМИ даже на государственных телеканалах» [24].


Выступая летом 2003 года по телевидению, Александр Лукашенко открыто и прямо подчеркнул, что в Беларуси «взяли все самое лучшее из советского времени, а то, что утеряли, начали возвращать» [25]. Аналогичные оценки, в весьма сдержанных тонах и с оговорками, даются «молдавскому опыту» в стране, где коммунисты при власти не торопятся с переводом экономики исключительно на «социалистические рельсы» и вынуждены считаться с новыми реалиями.

*Не следует забывать, что Молдова является одной из самых отсталых стран среди республик бывшего Союза и что жизненный уровень подавляющего числа се населения находился за чертой бедности вплоть до 2001 года. Вследствие этого проблемой «номер один» стало для коммунистического правительства Молдовы выполнение социальной программы партии - заметный и форсированный подъем зарплат и пенсий. В номинальном исчислении среднемесячная зарплата в экономике страны за 2000-2004 годы возросла почти в 3 раза и к октябрю 2004 года достигла 1140 лей (94 доллара), тогда как в 2002 году она составляла 408 лей (33 доллара). Параллельно шел процесс преодоления инфляции, в результате чего, начиная с 2001 года, картина реальных доходов как работающего населения, так и пенсионеров стала резко меняться. Среднегодовой показатель реального роста зарплаты в экономике составил 20%, а пенсий по возрасту - 31%. И это при том, что за этот же период (200-2004 гг.) правительству, напрягая расходную часть бюджета, пришлось выплатить по внешнему долгу 103,5 млн долларов, «завешанных» его предшественниками [26].

Наконец, опыт Венесуэлы. Ее президент Уго Чавес считал, что в стране идет реализация альтернативной неолиберализму модели: «Это модель социальной экономики, основанная на совместном управлении со стороны государства, частного сектора и трудящихся, всех вместе. Это новый вид управления экономикой, новая модель: это не классический государственный капитализм» [27].

Что касается исторического опыта такой мощной и экономически преуспевающей державы, как Китай, то его политическую про¬грамму в октябре 2003 года озвучил Пленум ЦК КПК 16-го созыва. Суть сформулированного в этой программе основного требования состоит в том, чтобы «превратить акционерную систему в главную форму общественной собственности». В решениях пленума сказано: «...Нужно всемерно развивать и активно направлять необшественный сектор экономики, разрешать негосударственному капиталу вступать, где это не запрещено законами и предписаниями, в общественные дела, отрасли и сферы» [цит. по: 28].

*В общественном мнении сложилось представление о том, что поворот в сторону «социальной экономики» произошел в Китае в начале 1980-х годов, во времена Дэн Сяопина, провозгласившего в стране «строительство социализма с китайской спецификой». Между тем эта «специфика» была заложена в программу построения социализма еще в 1940-е годы никем иным, как Мао Цзедуном в его статье «О новой демократии», где речь шла о том, что «новая демократия» не собирается копировать во всем советский опыт и предполагает отказ от главенствующей роли в экономике Китая общенародной собственности. В советской научной и научно-политической литературе это заявление не совсем адекватно трактовалось как требование переходного периода, хотя понятия переходности в самом документе не было. Критикуя «лево»-уклонистский догматизм, Мао Цзедун в речи на 11-м расширенном заседании Верховного государственного совещания в феврале 1957 года сказал: «Противоречия между рабочим классом и национальной буржуазией - это противоречия между эксплуатируемыми и эксплуататорами, которые сами но себе являются антагонистскими. Однако в конкретных условиях нашей страны, если соответствующим образом регулировать антагонистические противоречия между этими классами, они могут превратиться в неантагонистические, могут разрешаться мирным путем» [29, с. 5]. «Китайская специфика», означающая подконтрольный и конструктивно управляемый классовый антагонизм, с ее колебаниями и сложны¬ми вариантами прошла и продолжает длительный путь своего развития.

Таким образом, в современном мире налицо поиски нового синтеза. Представляет ли он временную переходность или имеет характер становящейся постоянной субстантивиости - покажет будущее. Но одно представляется в этой перспективе очевидным: схема диалектического синтеза «работает» и отражает историческую необходимость. Если она хотя бы в общих чертах верна, то все сложности растянувшегося в пространстве и времени вероятного синтеза сохранившихся элементов дивергентного социализма с элементами развитого капитализма окажутся в целом адекватными ей. Будет ли этот синтез сопровождаться революционными взрывами при вхождении дивергентных социалистических образований в посткапиталистический социализм или при внутренних трансформациях капиталистических стран, можно только гадать. Но то, что он будет (и уже) сопряжен с попятными движениями, с возникновением разного рода социально-экономических суррогатов, сомневаться не приходится.

Итак, идея конвергенции, или синтеза допускает множество трактовок и вариантов - от модели социального компромисса и примирения до модели жесткого «снятия» одного строя другим. Но историческая судьба «постсоциализма» практически решается не толь¬ко в спектре этих возможных вариантов.

Евгений Иванович Суименко

Читайте также:

МОДЕЛИ И РЕАЛИИ «ПОСТСОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО» ОБЩЕСТВА. "СОЦИАЛИЗОВАННЫЙ КАПИТАЛИЗМ" И "КАПИТАЛИЗИРОВАННЫЙ СОЦИАЛИЗМ"

МОДЕЛИ И РЕАЛИИ «ПОСТСОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО» ОБЩЕСТВА. СУДЬБА КОНВЕРГЕНТНЫХ ТЕОРИЙ И ПОИСКИ НОВОГО СИНТЕЗА