Volo ut sis. Я хочу, чтобы ты был. Эта формула любви, принадлежащая Блаженному Августину, всегда оставалась для Ханны Арендт и формулой политического. Политического как пространства свободы, которое только и может быть сформировано через «взаимность», «симпатию», «дружбу», «совместное-с-другими-пребывание-в-мире». Немецкая еврейка, чьими учителями были Хайдеггер, Гуссерль и Ясперс, вынужденная бежать во Францию, а затем и в США, после оккупации Европы нацистами, никогда не отдавала на откуп философской «системе» или «истории» ценность индивидуальной человеческой жизни. Отсюда и некоторые трудности в оценке её наследия: свободное суждение Арендт всегда предпочитала фиксированной и статичной позиции, а её положение одиночки гарантировало отсутствие пристрастия к любому сообществу. Стоит напомнить, что изрядная доля критики в адрес её «Банальности зла» (текста, составленного из репортажей Арендт для журнала The New Yorker из иерусалимского суда, где проходил процесс над бывшим нацистским функционером Адольфом Эйхманом) исходила как раз от еврейского сообщества – Арендт обвинила глав еврейских общин в сотрудничестве с нацистами. Без её текстов сегодня трудно себе представить политическую философию ХХ века. Арендт была одной из немногих, кто последовательно и методично проблематизировал самые «неудобные» вопросы современности, при этом оставаясь вне рамок идеологических клише. Её идеалом политического был античный полис, а мерой отношения к человеку – идущее от христианской средневековой философии чувство ценности и уникальности каждого.

«Ответственность и суждение» – сборник, составленный из выступлений, лекций и эссе последнего десятилетия жизни Арендт. Любой из этих текстов – живой отклик на актуальные события: от попытки найти новые основания морали в мире, пережившем вследствие нацизма глубокий нравственный кризис («Некоторые вопросы моральной философии»; «Мышление и соображения морали») и попытке очертить сферу личной ответственности, отделив её от ответственности коллективной («Личная ответственность при диктатуре», «Коллективная ответственность»), до анализа политики десегрегации в американских школах («Размышления по поводу событий в Литл-Роке»). Большая часть текстов была предназначена для публичных выступлений, что дает возможность представить Арендт в качестве преподавателя или публичной фигуры. Последней роли, стоит сказать, она отчаянно пыталась сопротивляться. Сборник открывает речь, произнесенная Арендт по поводу вручения ей премии Зоннинга, в которой та неоднократно подчеркивает «не публичность», «незаметность» философской работы, которая состоит в «молчаливом диалоге с самим собой», в мышлении, не имеющем никаких внешних проявлений. Эта тема мышления как способа жизни (bios theoretikos) или как простой склонности – будет одной из ключевых в сборнике.

Внимание к теме суждения у Арендт возникает в рамках полемики, которую вызвала ее «Банальность зла» в 60-е годы. Основной упрек звучал следующим образом: «Не имеет права рассуждать тот, кто там не был». Арендт считала подобную позицию не только абсурдной (как тогда возможна работа историка или судьи?), но и опасной: атрофия способности суждения – симптом «обесценивания всех ценностей», европейского нигилизма, диагностированного Ницше, симптом того, «что никто не действует свободно и что, следовательно, никто не несет ответственности за свои поступки». Более того – в мире, где целые «народы» способны в течение короткого периода времени менять свои моральные ориентиры на противоположные и обратно с необъяснимой легкостью, суждение остается единственным мерилом и гарантом нравственного поступка индивида. Безусловным авторитетом в теории суждения для Арендт выступает Кант. Согласно её предположению, именно в «Критике способности суждения», а вовсе не в работах по этике, немецкий философ сформулировал основы своей политической философии. Здесь очевиден значительный сдвиг в направлении мысли Арендт: от vita activa, деятельной жизни к суждению, выносимому зрителем, а не участником.

Еще один ключевой вопрос, которым задается Арендт, — это вопрос об ответственности. Эта тема во многом спровоцирована попытками возложить историческую вину за нацизм на «всю Германию». Для Арендт такая модель всеобщей вины — инструмент обеления тех, кто действительно был виновен в преступлениях режима. «Там, где виноваты все, не виноват никто». Можем ли мы чувствовать вину за то, что не совершали? В чем не принимали личного участия? Согласно мысли Арендт, «коллективная ответственность» — не более чем иллюзия или метафора, используемая в политическом пространстве, и приводящая к «фальшивой сентиментальности, не позволяющей разглядеть настоящие проблемы». Вина всегда персонифицирует и в юридическом, и в моральном смысле, всегда носит личный характер. Здесь, пожалуй, будет уместно привести фразу Делеза, так или иначе перекликающуюся с мыслью Арендт: «Всякий раз, когда мы слышим: никто не может отрицать… весь мир признает, что… мы знаем, что следом должна идти ложь или какой-нибудь рекламный слоган».

Арендт, как человек, который говорит о том, что для её поколения нравственные истины были «самоочевидными» не перестает испытывать оторопь перед чудовищной мутацией морали в ХХ веке (само слово мораль Арендт интерпретирует через латинское mores, указывающее всего лишь на застольные манеры). Почему, несмотря на «две с половиной тысячи лет мысли, художественной, философской и религиозной» ХХ век ознаменовался чудовищными преступлениями? И почему, несмотря ни на что, оставались люди, которые сознательно выбирали «неучастие» или даже открытое сопротивление преступным режимам? И если нравственные установки и мораль с легкостью меняются на противоположные, что может оставаться гарантом элементарной человечности? Для Арендт таким горантом выступает мышление. Мышление не связанное с какой-либо специфической сферой деятельности, философской или научной. Мышление, которое не зависит от уровня образования («…давайте вспомним о тех убийцах Третьего рейха, кто не только был образцовым семьянином, но и любил проводить досуг, читая Гёльдерлина и слушая Баха, тем самым доказывая, что из интеллектуалов преступников сделать так же легко, как из всех остальных»). Мышление, скорее в старом определении Платона — как способность или привычка вести «диалог с самим собой» – такая способность, согласно Арендт, — отличительная черта тех, кто просто не мог принимать участие в преступлениях, поскольку она ведёт к «раздвоению Я»: уединившись, начав мыслить, убивший окажется в компании убийцы, а предавший — в компании предателя. В силу этого Арендт остается верна нравственной максиме Сократа: «Лучше несправедливо страдать, чем несправедливо поступать».

Источник