"НОВЫЕ ИОСИФЛЯНЕ" - ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕЙ И ЛЮДЕЙ. ЧАСТЬ 5. КОНФИСКАЦИЯ
25-07-2012, 16:46. Разместил: Юрий Крымский
Новая власть не могла сразу же приступить к «экспроприации» церковных ценностей – как мы могли видеть ранее, даже сам Петр I не рискнул это сделать немедленно, и потребовалось более полстолетия до реформ Екатерины II. Большевики, конечно, не собирались ждать так долго.
В результате национализации (декрет о земле, декрет об отделении церкви от государства) у церкви были отобраны земли, дома, угодья, заводы, гостиницы и т.д. К 1918 году у церкви было 8 миллионов десятин земли, 84 завода, 1816 доходных домов и гостиниц, 277 больниц и приютов, которые и были конфискованы в пользу государства. Однако у церкви все еще оставались ценности, накопленные ею за многие века. Требовался предлог для их изъятия, и этот предлог вскоре был создан.
Летом 1921 года в стране (Поволжье, Приуралье, юг Украины и некоторые другие области) началась сильная засуха. Она усугубила последствия голода, наступившего в ряде районов уже в 1920 году в результате кровопролитной гражданской войны. Большое количество людей «под ружьем» не могло способствовать его преодолению. По статистике в 1922 году голод охватил 35 губерний общим населением в 90 миллионов человек, из которых официально признавалось голодающими не менее 28 миллионов. Число жертв голода разнится в разных источниках, но, несомненно, оно составляло миллионы человек.
Первоначально церковь была активно вовлечена в борьбу с голодом. Патриарх Тихон обратился к зарубежным церквам с просьбой о помощи, в храмах начались сборы денег для голодающих, под руководством церкви была образована организация «Всероссийский комитет помощи голодающим» («Помгол»). Однако вскоре эта организация была разогнана – власть получила прекрасный предлог для насильственного отбора ценностей.
Существуют многочисленные ссылки на письмо Ленина членам Политбюро по поводу событий о событиях в городе Шуе (от 19 марта 1922 года): «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обезпечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)».
Однако существуют и достаточно обоснованные сомнения в его подлинности. Здесь более надежным будут воспоминания Молотова, хорошо раскрывшего суть развернувшейся антицерковной кампании: «1921 год, начало нэпа, голод. Зашел разговор – нужно покупать хлеб за границей. Для этого необходимы ценности. Ленин говорит: надо, чтоб церковники помогли. Если эти ценности мы заберем, попы будут поспокойней себя вести. Если начнут сопротивляться – опять таки нам выгодно, они на этом подорвут свой авторитет: держатся за свои богатства, когда народ голодает. В любом случае мы выиграем с точки зрения борьбы с религиозными настроениями».
В феврале ВЦИК издал указание об изъятии из храмов всех драгоценных вещей, в том числе и предметов, использовавшихся для богослужений. Церковь, которая до этого уже жертвовала церковными украшениями и предметами, не имевшими богослужебного употребления, не могла не протестовать против по сути кощунственного распоряжения. Патриарх Тихон несмотря на свою примиренческую позицию, был вынужден выступить 15 февраля со специальным обращением:
«Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, неосвященных и неимеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближняго, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается Ею, как святотатство, мирянин отлучением от Нея, священослужитель извержением из сана…».
Почти сразу же в городе Шуе произошло столкновение милиции и военнослужащих с народом, пытавшимся воспрепятствовать изъятию комиссией святынь из городского собора. Была открыта стрельба из пулеметов – намерения властей были более чем очевидны. Всего же по ряду данных оружие во время изъятия ценностей применялось не менее тысячи раз.
В это же время (30 марта 1922г.) Троцкий пишет в Политбюро уже упоминавшуюся записку об отношении к церкви и использованию сложившейся ситуации для инициирования церковного раскола. В записке изложена программа, которая и была впоследствии выполнена практически полностью (см. выше). В том числе там даются указания и по изъятию ценностей:
«…Мы до завершения изъятия сосредотачиваемся исключительно на этой практической задаче, которую ведем по-прежнему исключительно под углом зрения помощи голодающим. Попутно расправляемся вечекистскими способами с контрреволюционными попами, ответственными за Шую, и пр.
Существует еще одна инструкция Троцкого по поводу изъятия церковных ценностей – для органов печати (от 24 марта 1922г.). Ее также стоит привести для понимания логики дальнейших действий власти.
Секретно
Газетная кампания по поводу изъятия ценностей ведется неправильно. Она направлена против духовенства вообще. Печатаются веселые сатирические стишки против попов вообще. Эта сатира бьет по низшему духовенству и сплачивает духовенство в одно целое. Политическая задача данного момента совсем не та, а прямо противоположная. Нужно расколоть попов или вернее углубить и заострить существующий раскол. И в Питере, и в Москве, и в провинции есть много попов, которые согласны на изъятие ценностей, но боятся верхов. Недовольство верхами, которое ставит низы духовенства в трудное положение в этом вопросе, очень велико.
Мы должны в агитации исходить из этого основного сейчас факта. Мы считаемся сейчас с попами не как с жрецами какой то религии, а как с группой граждан, которым государство доверило на известных условиях ценности. В этой группе граждан раскол. Одна ее часть независимо от своих религиозных предрассудков, нас сейчас не интересующих, признает необходимость передать ценности для спасения голодающих, другая часть — князья церкви, жадные, хищные, развращенные, противународные, — всемерно борется против этого, терроризуя низы. Задача агитации — поддержать сейчас эти низы против верхов, дать им понять и почувствовать, что государство не позволит верхам терроризировать их, поскольку они стремятся обеспечить исполнение декретов рабоче-крестьянской власти.
Еще раз: политическая задача состоит в том, чтобы изоллировать верхи церкви, скомпрометировать их на конкретнейшем вопросе помощи голодающим и затем показать им суровую руку рабочего государства, поскольку эти верхи осмеливаются восставать против него.
В стране начались процессы, в которых обвиняемыми стали наиболее активные священнослужители и миряне, препятствовавшие изъятию церковных ценностей.
В апреле в Москве в здании Политехнического музея открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. В уже сложившихся лучших традициях советского правосудия с первых дней трибунала стало ясно, что приговор уже предрешен. Однако у суда были свои, очень характерные особенности.
До начала процесса газете «Правда» было опубликовано письмо двенадцати петроградских священников (в том числе уже получившие известность обновленцы В. Красницкий и А. Введенский), содержащего обвинения патриархии в отказе от помощи голодающим и в контрреволюционных действиях. Но хуже того – обновленцы выступили на стороне обвинения в качестве свидетелей и экспертов. Защита в том числе настаивала на том, что церковь при изъятии ценностей не могла передавать гражданским властям священные сосуды. Однако эксперты профессор Кузнецов, харизматический обновленец епископ Антонин и московские священники Калиновский и Ледовский заявили, что все сосуды могли быть переданы государству. На процесс был вызван патриарх Тихон в качестве свидетеля, который сразу после него был арестован.
Священники-обновленцы не могли не понимать, что их показания приведут к вынесению смертных приговоров. Епископ Антонин, один из лидеров обновленцев, в ответ на замечание священника Заозерского о жертвах, приносящихся Богу с помощью священной утвари, на весь зал зычно произнес: «Милости хочу, а не жертвы!» - тем самым обрекши на жертву своих единоверцев. Так оно и случилось. Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу, из которых шести расстрел был заменен тюремным заключением. Пять человек были расстреляны (в том числе и главный обвиняемый – Заозерский, который, кстати, в начале кампании добровольно сдал абсолютно все ценности из своего храма).
Под церковный раскол был подведен фундамент, обильно политый кровью одних священников с помощью других священников.
Вскоре после московского процесса начался процесс питерский. В конце мая в здании бывшего Дворянского собрания на скамье подсудимых оказалось 86 человек во главе с митрополитом Вениамином (Казанским). Сам митрополит был очень спокойным и аполитичным, и, как и расстрелянное московское священничество, никоим образом не призывал к свержению власти. Но это было совершенно неважно для организаторов – 25-летний булочник, возглавлявший суд, открыто требовал «голов». На этом процессе прозвучал термин «враги народа». Обвинитель заявил: "Вся православная церковь - контрреволюционная организация. Собственно следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь!" Митрополит и еще трое подсудимых были расстреляны (причислил к лику святых новомучеников в 1992г.).
И опять, как и в Москве, обвинение опиралось на показания лидеров обновленческого движения – священников Красницкого и Введенского. Кстати, по свидетельствам современников, у Введенского дома висел портрет митрополита Вениамина с дарственной надписью «Моему большому другу». Остались в истории и слова митрополита, сказавшего подошедшему к нему Введенскому под благословение: «Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду». ГПУ должно было быть довольно тому, как на практике осуществлялся план Троцкого. Одного только не знали обновленцы – по тому же плану Троцкий рассматривал их как временных сторонников, которых следовало обязательно уничтожить после разгрома «тихоновцев».
В этом же 1922 году аналогичные процессы были растиражированы по всей стране (около 250 судебных процессов по делам, связанным с изъятием церковных ценностей) с вынесением смертных приговоров. Как правило, на скамье подсудимых оказывался местный архиерей, несколько священников и наиболее активных мирян. Тогда же были арестованы половина всех епископов.
Как уже указывалось, борьба с голодом и изъятие церковных ценностей были лишь очень удобным предлогом для начала разгрома официальной церкви. На самом деле, изъятых ценностей оказалось не так уж и много – вопреки разговорам о сотня миллионов золотых рублей. Вот что говорила сводная ведомость ЦК Последгола о результатах кампании по состоянию на ноябрь 1922 года:
I. По телеграфным сведениям местных Комиссий по изъятию ц[ерковных] ц[енностей] изъято:
1. Золота 33 п. 32 ф.
2. Серебра 23.997 п. 23 ф.
3. Бриллиантов 35.670 шт.
4. Пр[очие] др[агоценные] камни 71.762 шт.
5. Жемчуга 14 п. 32 ф.
6. Золотой монеты 3.115 руб.
7. Серебрян[ой] монеты 19.155 руб.
8. Различ[ных] драг[оценных] вещей 52 п. 30 ф.
Всего изъято по приблизительному подсчету на сумму 4.650.810 р. 67 к.
Из них непосредственно на ликвидацию последствий голода пошло около одного миллиона рублей.
На рубеже 20-х – 30-х годов была осуществлена и отдельная программа по ликвидации и утилизации церковных колоколов. Идеологическая составляющая здесь тесно переплеталась с хозяйственной – для ускорения процесса и стимулирования местных властей до 40 процентов вырученных сумм от реализации цветного металла оставалось на местах. Ряд особо ценных колоколов по традиции были проданы за границу (в том числе недавно возвращенные колокола из Гарварда).
Осенью 1930 года в Москве и других городах России запрещается колокольный звон. По официальной советской статистике, для ослабления зависимости производства от импорта цветного металла за период 1925-1933 гг. по РСФСР, Украине и Белоруссии было снято 385 310 колоколов общим весом 36,4 тыс. т бронзы. Часть этой бронзы, кстати, сегодня можно увидеть на здании библиотеки имени Ленина – 100 тонн пошло на отливку бронзовых горельефов.
После проведенной кампаний по изъятию ценностей и собственности церковь в основном лишилась своей экономической базы. Она не могла владеть недвижимостью и предприятиями (оставались только церковные мастерские по изготовлению икон и утвари). Государство рассматривало священников как к частных предпринимателей.
Под уничтожение церквей был подведен критерий памятников старины, разработанный в 1928 году Главнаукой: (до 1613 г.) неприкосновенные, (1613-1725 гг.) изменения «в случае особой необходимости», (1725-1825 гг.) сохранение фасадов; (после 1825 г.) не причислены к памятникам. Количество церквей резко сокращалось (данные материалы взяты из Википедии, без проверки на источники):
В результате национализации (декрет о земле, декрет об отделении церкви от государства) у церкви были отобраны земли, дома, угодья, заводы, гостиницы и т.д. К 1918 году у церкви было 8 миллионов десятин земли, 84 завода, 1816 доходных домов и гостиниц, 277 больниц и приютов, которые и были конфискованы в пользу государства. Однако у церкви все еще оставались ценности, накопленные ею за многие века. Требовался предлог для их изъятия, и этот предлог вскоре был создан.
Летом 1921 года в стране (Поволжье, Приуралье, юг Украины и некоторые другие области) началась сильная засуха. Она усугубила последствия голода, наступившего в ряде районов уже в 1920 году в результате кровопролитной гражданской войны. Большое количество людей «под ружьем» не могло способствовать его преодолению. По статистике в 1922 году голод охватил 35 губерний общим населением в 90 миллионов человек, из которых официально признавалось голодающими не менее 28 миллионов. Число жертв голода разнится в разных источниках, но, несомненно, оно составляло миллионы человек.
Первоначально церковь была активно вовлечена в борьбу с голодом. Патриарх Тихон обратился к зарубежным церквам с просьбой о помощи, в храмах начались сборы денег для голодающих, под руководством церкви была образована организация «Всероссийский комитет помощи голодающим» («Помгол»). Однако вскоре эта организация была разогнана – власть получила прекрасный предлог для насильственного отбора ценностей.
Существуют многочисленные ссылки на письмо Ленина членам Политбюро по поводу событий о событиях в городе Шуе (от 19 марта 1922 года): «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обезпечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)».
Однако существуют и достаточно обоснованные сомнения в его подлинности. Здесь более надежным будут воспоминания Молотова, хорошо раскрывшего суть развернувшейся антицерковной кампании: «1921 год, начало нэпа, голод. Зашел разговор – нужно покупать хлеб за границей. Для этого необходимы ценности. Ленин говорит: надо, чтоб церковники помогли. Если эти ценности мы заберем, попы будут поспокойней себя вести. Если начнут сопротивляться – опять таки нам выгодно, они на этом подорвут свой авторитет: держатся за свои богатства, когда народ голодает. В любом случае мы выиграем с точки зрения борьбы с религиозными настроениями».
В феврале ВЦИК издал указание об изъятии из храмов всех драгоценных вещей, в том числе и предметов, использовавшихся для богослужений. Церковь, которая до этого уже жертвовала церковными украшениями и предметами, не имевшими богослужебного употребления, не могла не протестовать против по сути кощунственного распоряжения. Патриарх Тихон несмотря на свою примиренческую позицию, был вынужден выступить 15 февраля со специальным обращением:
«Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, неосвященных и неимеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближняго, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается Ею, как святотатство, мирянин отлучением от Нея, священослужитель извержением из сана…».
Почти сразу же в городе Шуе произошло столкновение милиции и военнослужащих с народом, пытавшимся воспрепятствовать изъятию комиссией святынь из городского собора. Была открыта стрельба из пулеметов – намерения властей были более чем очевидны. Всего же по ряду данных оружие во время изъятия ценностей применялось не менее тысячи раз.
В это же время (30 марта 1922г.) Троцкий пишет в Политбюро уже упоминавшуюся записку об отношении к церкви и использованию сложившейся ситуации для инициирования церковного раскола. В записке изложена программа, которая и была впоследствии выполнена практически полностью (см. выше). В том числе там даются указания и по изъятию ценностей:
«…Мы до завершения изъятия сосредотачиваемся исключительно на этой практической задаче, которую ведем по-прежнему исключительно под углом зрения помощи голодающим. Попутно расправляемся вечекистскими способами с контрреволюционными попами, ответственными за Шую, и пр.
Существует еще одна инструкция Троцкого по поводу изъятия церковных ценностей – для органов печати (от 24 марта 1922г.). Ее также стоит привести для понимания логики дальнейших действий власти.
Секретно
Газетная кампания по поводу изъятия ценностей ведется неправильно. Она направлена против духовенства вообще. Печатаются веселые сатирические стишки против попов вообще. Эта сатира бьет по низшему духовенству и сплачивает духовенство в одно целое. Политическая задача данного момента совсем не та, а прямо противоположная. Нужно расколоть попов или вернее углубить и заострить существующий раскол. И в Питере, и в Москве, и в провинции есть много попов, которые согласны на изъятие ценностей, но боятся верхов. Недовольство верхами, которое ставит низы духовенства в трудное положение в этом вопросе, очень велико.
Мы должны в агитации исходить из этого основного сейчас факта. Мы считаемся сейчас с попами не как с жрецами какой то религии, а как с группой граждан, которым государство доверило на известных условиях ценности. В этой группе граждан раскол. Одна ее часть независимо от своих религиозных предрассудков, нас сейчас не интересующих, признает необходимость передать ценности для спасения голодающих, другая часть — князья церкви, жадные, хищные, развращенные, противународные, — всемерно борется против этого, терроризуя низы. Задача агитации — поддержать сейчас эти низы против верхов, дать им понять и почувствовать, что государство не позволит верхам терроризировать их, поскольку они стремятся обеспечить исполнение декретов рабоче-крестьянской власти.
Еще раз: политическая задача состоит в том, чтобы изоллировать верхи церкви, скомпрометировать их на конкретнейшем вопросе помощи голодающим и затем показать им суровую руку рабочего государства, поскольку эти верхи осмеливаются восставать против него.
В стране начались процессы, в которых обвиняемыми стали наиболее активные священнослужители и миряне, препятствовавшие изъятию церковных ценностей.
В апреле в Москве в здании Политехнического музея открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. В уже сложившихся лучших традициях советского правосудия с первых дней трибунала стало ясно, что приговор уже предрешен. Однако у суда были свои, очень характерные особенности.
До начала процесса газете «Правда» было опубликовано письмо двенадцати петроградских священников (в том числе уже получившие известность обновленцы В. Красницкий и А. Введенский), содержащего обвинения патриархии в отказе от помощи голодающим и в контрреволюционных действиях. Но хуже того – обновленцы выступили на стороне обвинения в качестве свидетелей и экспертов. Защита в том числе настаивала на том, что церковь при изъятии ценностей не могла передавать гражданским властям священные сосуды. Однако эксперты профессор Кузнецов, харизматический обновленец епископ Антонин и московские священники Калиновский и Ледовский заявили, что все сосуды могли быть переданы государству. На процесс был вызван патриарх Тихон в качестве свидетеля, который сразу после него был арестован.
Священники-обновленцы не могли не понимать, что их показания приведут к вынесению смертных приговоров. Епископ Антонин, один из лидеров обновленцев, в ответ на замечание священника Заозерского о жертвах, приносящихся Богу с помощью священной утвари, на весь зал зычно произнес: «Милости хочу, а не жертвы!» - тем самым обрекши на жертву своих единоверцев. Так оно и случилось. Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу, из которых шести расстрел был заменен тюремным заключением. Пять человек были расстреляны (в том числе и главный обвиняемый – Заозерский, который, кстати, в начале кампании добровольно сдал абсолютно все ценности из своего храма).
Под церковный раскол был подведен фундамент, обильно политый кровью одних священников с помощью других священников.
Вскоре после московского процесса начался процесс питерский. В конце мая в здании бывшего Дворянского собрания на скамье подсудимых оказалось 86 человек во главе с митрополитом Вениамином (Казанским). Сам митрополит был очень спокойным и аполитичным, и, как и расстрелянное московское священничество, никоим образом не призывал к свержению власти. Но это было совершенно неважно для организаторов – 25-летний булочник, возглавлявший суд, открыто требовал «голов». На этом процессе прозвучал термин «враги народа». Обвинитель заявил: "Вся православная церковь - контрреволюционная организация. Собственно следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь!" Митрополит и еще трое подсудимых были расстреляны (причислил к лику святых новомучеников в 1992г.).
И опять, как и в Москве, обвинение опиралось на показания лидеров обновленческого движения – священников Красницкого и Введенского. Кстати, по свидетельствам современников, у Введенского дома висел портрет митрополита Вениамина с дарственной надписью «Моему большому другу». Остались в истории и слова митрополита, сказавшего подошедшему к нему Введенскому под благословение: «Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду». ГПУ должно было быть довольно тому, как на практике осуществлялся план Троцкого. Одного только не знали обновленцы – по тому же плану Троцкий рассматривал их как временных сторонников, которых следовало обязательно уничтожить после разгрома «тихоновцев».
В этом же 1922 году аналогичные процессы были растиражированы по всей стране (около 250 судебных процессов по делам, связанным с изъятием церковных ценностей) с вынесением смертных приговоров. Как правило, на скамье подсудимых оказывался местный архиерей, несколько священников и наиболее активных мирян. Тогда же были арестованы половина всех епископов.
Как уже указывалось, борьба с голодом и изъятие церковных ценностей были лишь очень удобным предлогом для начала разгрома официальной церкви. На самом деле, изъятых ценностей оказалось не так уж и много – вопреки разговорам о сотня миллионов золотых рублей. Вот что говорила сводная ведомость ЦК Последгола о результатах кампании по состоянию на ноябрь 1922 года:
I. По телеграфным сведениям местных Комиссий по изъятию ц[ерковных] ц[енностей] изъято:
1. Золота 33 п. 32 ф.
2. Серебра 23.997 п. 23 ф.
3. Бриллиантов 35.670 шт.
4. Пр[очие] др[агоценные] камни 71.762 шт.
5. Жемчуга 14 п. 32 ф.
6. Золотой монеты 3.115 руб.
7. Серебрян[ой] монеты 19.155 руб.
8. Различ[ных] драг[оценных] вещей 52 п. 30 ф.
Всего изъято по приблизительному подсчету на сумму 4.650.810 р. 67 к.
Из них непосредственно на ликвидацию последствий голода пошло около одного миллиона рублей.
На рубеже 20-х – 30-х годов была осуществлена и отдельная программа по ликвидации и утилизации церковных колоколов. Идеологическая составляющая здесь тесно переплеталась с хозяйственной – для ускорения процесса и стимулирования местных властей до 40 процентов вырученных сумм от реализации цветного металла оставалось на местах. Ряд особо ценных колоколов по традиции были проданы за границу (в том числе недавно возвращенные колокола из Гарварда).
Осенью 1930 года в Москве и других городах России запрещается колокольный звон. По официальной советской статистике, для ослабления зависимости производства от импорта цветного металла за период 1925-1933 гг. по РСФСР, Украине и Белоруссии было снято 385 310 колоколов общим весом 36,4 тыс. т бронзы. Часть этой бронзы, кстати, сегодня можно увидеть на здании библиотеки имени Ленина – 100 тонн пошло на отливку бронзовых горельефов.
После проведенной кампаний по изъятию ценностей и собственности церковь в основном лишилась своей экономической базы. Она не могла владеть недвижимостью и предприятиями (оставались только церковные мастерские по изготовлению икон и утвари). Государство рассматривало священников как к частных предпринимателей.
Под уничтожение церквей был подведен критерий памятников старины, разработанный в 1928 году Главнаукой: (до 1613 г.) неприкосновенные, (1613-1725 гг.) изменения «в случае особой необходимости», (1725-1825 гг.) сохранение фасадов; (после 1825 г.) не причислены к памятникам. Количество церквей резко сокращалось (данные материалы взяты из Википедии, без проверки на источники):
Вернуться назад