Так что же это такое демократия?

В «2000» от 24 марта 2009 года опубликована статья Максима Михайленко «Демократия против «демократов»: как бороться с явлением «демшизности»?», пронизанная тоской по «истинной демократии».

Ее автора крайне огорчает та разница, которую он усматривает между нашим родимым «демократом» и демократом настоящим (разумеется, «у них», т. е. на Западе, в «цивилизованном мире»).

В эмоциональном плане огорчение М.Михайленко можно понять, но все его соображения на сей счет — довольно яркий пример утопического мышления. Как и прочие утописты такого рода, он мечтает об «истинной демократии». Но «демократия вообще» — это некая абстракция. Реальная демократия всегда соответствует тому обществу, в котором она является способом организации политической власти. Что же это за способ?

«Демократия» в переводе значит «власть народа». С властью понятно — это всегда машина принуждения. А вот с народом сложнее. В идеале в качестве такового представляется довольно однородная (хотя бы в политическом отношении) масса, где большинство принимает решения, а меньшинство ему добровольно подчиняется. А отчего бы и не подчиниться? В следующий раз сам можешь оказаться в большинстве. Все справедливо. В идеале. На самом деле никогда в истории такой «однородной массы» не существовало, народ всегда был структурирован на различные социальные группы, по своему положению в организации демократической власти игравшие различную роль. Причем она напрямую зависела от характера общества. Соответственно разной была и демократия.

Но если демократия — это хорошо, а все, что ей не соответствует — плохо, то почему существуют иные (помимо демократии) формы политической организации? В лоб этот вопрос обычно не ставится. Но на него можно дать по крайней мере два ответа. Первый: демократия — это высший тип общественной организации, до нее надо дорасти. Вон сегодня в «цивилизованном мире» — демократия, а в прочих — тоталитаризм. Когда последние цивилизуются (в том числе и с активной помощью «цивилизаторов»), осознают преимущества демократии, также станут демократическими. Вот только не вписываются в эту схему исторические свидетельства, согласно которым демократический строй неоднократно в процессе общественного развития приходил на смену «тоталитаризму», и столь же многократно сам последним и сменялся. Второй ответ: тоталитаризм — дело рук нехороших людей, при благоприятном для них стечении обстоятельств захватывающих власть и попирающих демократию либо ради экономической выгоды, либо попросту вследствие врожденной склонности к узурпации власти. Побеждают хорошие — грядет расцвет демократии, плохие — наступает кошмар тоталитаризма. Такая вот сказочка. Вот бы попытаться разобраться: а не является ли это чередование следствием какого-то объективного закона общественного развития?

Общество — весьма сложная система, и попытки с ним «разобраться» с ходу, на основе житейского опыта и «нахватанных» отовсюду обрывков знаний заведомо обречены на неудачу. Поэтому отвлечемся на время от рассматриваемого вопроса и посмотрим на функционирование некоторой «системы вообще». Вопрос этот чрезвычайно сложен. Всерьез готовых продираться сквозь теоретические дебри отсылаю к своей книге «Общественный организм (введение в теоретическое обществоведение)»; данный же теоретический экскурс поневоле будет упрощенным и кратким.

Итак, возьмем некую «абстрактную» самоорганизующуюся (живую) систему, функционирующую в абстрактной же окружающей среде. Чтобы противостоять последней, система вынуждена совершенствоваться. При этом неизбежно ее взаимодействие с аналогичными системами, что реализуется в программе ее поведения. Другими словами, группа систем совместно осуществляет целесообразное поведение по отношению к среде — через каждую из них, но с учетом наличия других. Таким образом, в формирующейся системе более высокого уровня осуществляется внутренняя самоорганизация по отношению к среде.

Но с усложнением отдельной системы в результате воздействия различных факторов каждая из них вынуждена играть различную роль, в том числе и во внутренней организации. Вследствие этого в данном конгломерате одна из систем начинает выполнять функции центра — ядра, взаимодействующего со средой не только непосредственно, но опосредованно, через влияние на другие элементы «большой» системы, составляющие ее «периферию». Наступает этап управления, обеспечивающий более высокую эффективность системы в целом, а следовательно, и каждой ее составляющей в частности. Но развитие продолжается, система дальше усложняется, и на определенном этапе централизованное управление теряет прежнюю эффективность. Вновь приходит черед самоорганизации (уже более сложных элементов), представляющей следующий уровень качества. Так продолжается и дальше — в полном соответствии с гегелевской «триадой» качественных изменений: тезис—антитезис—синтез. Применительно к социальным системам такие способы организации именуют «демократия» и «тоталитаризм» («авторитаризм», «деспотия» и т. п.).

В классовом обществе демократия всегда представляла форму организации (самоорганизации) исключительно господствующей социальной группы («ядра»), которая соответственно и подразумевалась под «народом». По отношению к остальным социальным группам («периферии») никакой демократии никогда не было, имел место только тоталитаризм. Разумеется, локализация «ядра» и «периферии» существенно менялась по мере развития общества. Соответственно менялся и характер демократии.

Так, в греческих полисах она охватывала лишь свободных граждан, составляющих меньшинство населения и представляющих восходящую к родовому обществу узкую этническую группу. На подавляющее же большинство населения, состоявшее из рабов, вольноотпущенников, иностранцев, никакая демократия, естественно, не распространялась. Практически то же относится к определенным периодам Римской империи, с той разницей, что последняя имела более сложную структуру, включающую в качестве «периферии» зависимые не только от господствующего класса социальные группы, но и от метрополии народы и территории (где ни о какой демократии, разумеется, не могло быть и речи).

То же самое позже имело место в феодальных республиках (Новгородской, Генуэзской и т. п.), где демократия фактически существовала только для определенных господствующих слоев населения преимущественно на сословной основе. Вспомним хотя бы польскую безмерную «шляхетскую вольность» тех времен при полном бесправии огромной массы крепостных. Рассматривая появление и развитие демократии как политической системы на Западе в ее противопоставлении деспотизму, выдающийся американский социолог Э. Валлерстайн писал: «Одним из исторических источников нашей политической традиции была Великая хартия вольностей 1215 года, документ, навязанный королю Англии его лордами и баронами, гарантировавший их права по отношению к нему, но никак не права крепостных». И так было всегда и везде.

Ну а то, что сегодня считается «демократией вообще», в действительности является демократией буржуазной. Идея тождественности буржуазного общества и демократии — один из наиболее распространенных мифов. На самом деле буржуазия всегда предпочитала политический строй, который в тот или иной исторический момент наиболее полно соответствовал ее интересам. Так, в начальном периоде таким политическим строем был абсолютизм. Именно абсолютистская монархия долго на взаимовыгодной основе обеспечивала буржуазии наиболее благоприятные политические условия для ее развития.

По мере роста производительных сил и укрепления положения буржуазии абсолютизм становился помехой для дальнейшего развития буржуазных производственных отношений. Все больше проявлялась необходимость перехода общественной организации от управления к самоорганизации, ограничиваемой политическими институтами феодального государства. Именно эта потребность вызвала буржуазные революции.

Для сформировавшейся на этом этапе демократии характерно наличие охватываемой ею как политической организацией господствующей социальной группы, но в основе разделения лежит уже не этнический и не сословный, а имущественный принцип. Первоначально политическая дифференциация по этому принципу была формально закреплена, например в виде имущественного ценза, необходимого для участия в выборах. Однако в дальнейшем, по мере развития других, более тонких и внешне менее заметных механизмов имущественной дифференциации, формальные критерии были ликвидированы. Но и при их отсутствии зависимость политического влияния от капитала, т. е. именно буржуазный характер демократии, прослеживается четко, в том числе и в виде существенно различной возможности влиять на политические процессы (в частности, на те же выборы).

Вот в таком (пропорциональном капиталу) виде демократия и стала основой буржуазного общества на его втором (доимпериалистическом) этапе. При этом уровень развития демократии в «ядре» всегда был напрямую связан с расширением «периферии». Недаром колыбелью буржуазной демократии считается Англия, где эта форма организации внутри метрополии получила расширение с укреплением Британской империи, т. е. по мере расширения колониальной эксплуатации. После утраты Великобританией колоний при формировании всемирной капиталистической (империалистической, неоколониальной) системы во главе с США именно эта сверхдержава становится форпостом демократии Запада, мечом и долларом насаждаемой в остальном мире.

Сегодня демократия как форма организации буржуазного общества становится менее эффективной. На стадии империализма консолидация все больше обеспечивается иерархической организацией управления (той самой, что обычно именуется «тоталитаризмом»). В мировом масштабе дело идет к становлению централизованной политической системы господства. Так, один из наиболее авторитетных в США интеллектуалов Н.Хомский утверждает, что в своей совокупности различные организации, такие как МВФ, Мировой банк, Трехсторонняя комиссия, «семерка» и т. п., уже сегодня «де-факто составляют мировое правительство». Известный философ А.Зиновьев считает, что «по объективным законам управления огромными человеческими объединениями и даже всем человечеством, на что претендует западный мир во главе с США, демократия в том виде, как ее изображает западная идеология и пропаганда, абсолютно непригодна».

Почему США так пекутся о демократизации остального мира? Если оставить в стороне обычную демагогию (а она также играет здесь не последнюю роль), то следует отметить, что экспорт ненужной уже для внутреннего употребления демократии в страны третьего мира для Америки весьма полезен. Если буржуазная демократия пропорциональна капиталу, то чем больше богатство, тем сильнее политическое влияние. А кто сейчас богаче всех? То-то и оно. И плевать на то, что при нынешнем уровне развития производительных сил в странах третьего мира самоорганизация в принципе неэффективна, поэтому для политической демократии западного типа там попросту нет места. А вот «управляемая демократия» (Западом вообще и США в частности) возможна вполне. И экономически выгодна: куда дешевле для достижения своих целей купить результаты «демократических выборов», чем проводить военно-полицейские акции вроде иракской. (У нас, кстати, сегодня иной демократии, кроме как «управляемой», быть не может.)

Итак, в дальнейшем буржуазный строй и демократия несовместимы. Буржуазное общество неизбежно придет к господству централизованного управления. Значит ли это, что демократия окончательно исчезнет? Вовсе нет. Просто для ее возрождения необходимо снова изменить общественный строй. Буржуазное общество — не конец истории. Существует другой способ общественно-экономической организации — социализм. На первой его стадии имела место широкая пролетарская демократия. Потом власть оказалась в руках иерархически организованной номенклатуры. Следующий этап социализма, несомненно, окажется демократическим. Но это уже другой разговор.

Об авторе: Гриффен Леонид Александрович родился на Украине 23 сентября 1935 года в селе Червоное Гайворонского района Кировоградской области в семье сельских учителей.

С 1958 года после окончания электротехнического факультета Киевского политехнического института работал инженером на Краматорской ТЭЦ Донбассэнерго.

С 1961 г. в аспирантуре КПИ, с 1964 г. − преподаватель этого же института.

С 1967 г. − заведующий сектором Научно-ис-следовательского института по переработке искусственных и синтетических волокон.

С 1980 по 1999 г. заведующий лабораторией Института проблем материаловедения НАНУ.

2001-2005 гг. − директор Государственного политехнического музея при Национальном техническом университете Украины „Киевский политехнический институт”.

В настоящее время ведущий научный сотрудник Центра памятниковедения Национальной академии наук Украины и Украинского общества охраны памятников истории и культуры.

Доктор технических наук, профессор, академик академии высшего образования Украины, Академии инженерных наук Украины и Академии инженерных наук Российской Федерации, автор свыше двухсот научных трудов и изобретений.