Думается, у многих на памяти приступ националистической истерии, который прошлой весной вызвало на Западной Украине назначение Д. Табачника министром образования и науки. Я испытываю чувство удовлетворения, что одним из первых, от кого националисты получили отпор, стал совет ректоров моего города — Харькова. Я написал тогда статью «Отстоять Табачника!», которая не появилась в печати, но в интернете имела значительную поддержку.
Я писал о том, что речь идет не только о судьбе отдельного министра, но и о вещах более широких и значимых, чреватых далеко идущими последствиями, характеризовал это назначение как один из элементов политики нового руководства, направленной на преодоление наследия «оранжевого» режима и оздоровление межнациональных отношений и языковой ситуации в нашей стране.

Сразу хочу оговориться: те, кто видит во мне безоговорочного поклонника Табачника, заблуждаются. У меня есть большой недостаток — хорошая память. Если беснующиеся галицийские толпы помнили только его публицистические статьи, то я не забыл, что Табачник был первым и самым долговечным главой администрации Кучмы и несет немалую долю ответственности за все художества того периода. Тогда и появился ядовитый термин «димократия».
Но сейчас речь идет о Табачнике не как о публицисте или сером кардинале кучмовских времен, а как о действующем министре образования и науки. Я не намерен давать общую оценку его деятельности на этом посту: одобрять или отвергать введение 11-летнего обучения, изменения в порядке поступления в вузы, организацию работы приемных комиссий, подготовку пятилетних детей к школе и еще множество подобных вещей. Меня интересует, что было сделано за год, истекший после смены руководства страны, для защиты русского языка всеми ветвями власти, и прежде всего министром образования и науки как человеком, который по самой своей должности теснее всех соприкасается с этой проблемой и обречен наиболее непосредственно участвовать в ее решении.

Первое, что сделал Табачник, оказавшись в министерском кресле, дал право всем абитуриентам самим выбирать, на каком языке проходить тестирование. Эта мера затронула интересы сотен тысяч людей. Любой человек полнее демонстрирует свои знания, если делает это на родном языке, следовательно, ранее имела место неприкрытая дискриминация по национальному и языковому признаку. Теперь с этим покончено, причем данная мера введена в жизнь продуманно и основательно, и кто бы в свое время ни сменил Табачника, вернуть прежнее безобразие он уже не сможет. Это не стало пока директивой, но де-факто дело идет к тому, что лекции в вузах будут читаться на языке, предпочтительном для студентов и преподавателей.

Должна быть оценена по достоинству и другая инициатива Табачника, содержащаяся в недавно утвержденной министерством концепции литературного образования в средних школах, — восстановить как самостоятельный предмет русскую литературу, которая должна преподаваться отдельно от курса зарубежной литературы, и изучать произведения русских классиков на русском языке, а не в украинских переводах, как это сейчас сплошь и рядом делается. Не стоит и минуту тратить на доказательство того, что в культурном мире жителя Украины русская литература занимает особое место, несопоставимое с принадлежащими другим литературам, а владение русским языком так же несопоставимо с владением другими языками.
Вы можете себе представить, чтобы в Ирландии английскую литературу объявили «зарубежной» и поставили в один ряд, скажем, с арабской и китайской? Аналогия более чем естественная. Как английская литература немыслима без творчества ирландцев Свифта, Голдсмита, Шеридана, Стерна, Мура, Шоу, Джойса, так неотъемлемой частью русской литературы стало наследие выходцев из Украины: Ахматовой, Булгакова, Багрицкого, Ильфа, Катаева, не говоря уже о таких фигурах, как Гоголь и Короленко.

Конечно, если оборонить языковые предпочтения абитуриентов можно, как говорится, одним росчерком пера, то вернуть в школы и вузы русскую литературу как самостоятельный предмет — дело сложное, что потребует и времени, и усилий, и средств. Но если будет поставлена высокая цель и достанет энергии и упорства для ее достижения, мы существенно обогатим духовный мир молодого поколения и шаг за шагом вытравим тот вред, который нанесла нашей стране идеология хуторянского национализма.

Хотел бы в этой связи рассказать об одном достаточно давнем и мало кому известном факте. Знаете, когда в последний раз был издан вузовский учебник, который назывался «История русской литературы»? Сообщаю: в 1990 г., и написал его известный ивано-франковский литературовед и методист М. В. Теплинский. И надо же такому статься: только министерство официально допустило книгу в качестве учебного пособия, как Украина стала самостоятельным государством, и немедленно обнаружилось стремление максимально дистанцироваться от России. А тут, как на грех, появляется книга по истории русской литературы...

Мера растерянности, которую испытало министерство, выразилась в неслыханном решении — отправить книгу на отзыв. Не рукопись, готовящуюся к печати, что было бы естественно, а уже вышедшую книгу! И знаете, к кому она попала? Ко мне! Конечно, я такой отзыв подготовил. Хорошо понимая природу министерских эмоций, соответственным образом расставил все акценты, подчеркнул, что книга, выпущенная издательством «Вища школа», не может быть заменена аналогичными изданиями, выходившими в Москве, что в ней уделено особое внимание связям русских писателей с Украиной и украинской культурой, и, чуя, куда ветер дует, имитировал уверенность в том, что учебнику М. В. Теплинского суждена долгая жизнь, что он выдержит много изданий и многим поколениям выпускников педагогических вузов поможет прийти в классы украинских школ хорошо подготовленными к преподаванию русской литературы XIX века.

Увы, опасения, которыми была продиктована та деланная «уверенность», оправдались в полной мере: больше учебные пособия по русской литературе у нас не издавались. И Марк Вениаминович, и его рецензент вынуждены были выпускать пособия с невнятным названием «Литература». Если «двадцать лет спустя» выпуск учебников по русской литературе возобновится, это станет симптомом заметного оздоровления ситуации.

В августе прошлого года не приказом министерства, а постановлением Кабмина были отменены уже было предписанные, но, слава Богу, не успевшие стать реальностью обязательный экзамен по украинскому языку при поступлении в аспирантуру и сдача экзамена по украинскому языку на получение ученой степени кандидата наук. А то мы не знаем, на каком языке пишется большинство диссертаций и проходит большинство защит! А то нам не приходилось видеть, как написанные на русском языке диссертации по произвольным и противозаконным требованиям некоторых советов специально для прохождения процедуры защиты переводятся на украинский!

Как нетрудно заметить, все меры в защиту русского языка принимаются под лозунгом соблюдения Европейской хартии о региональных языках и языках нацменьшинств. Как бы реализуется сказанное Януковичем в Каневе: украинский язык остается единственным государственным, а языковые права граждан обеспечиваются полноценным воплощением в жизнь положений хартии.

Но, как это часто бывает в подобных случаях, компромиссная позиция в полной мере не удовлетворила никого. Мы, живущие здесь и помнящие, сколько раз нас водили за нос, многого и не ждали. Нас постоянно убеждали, что для жителей Украины вопрос языка не главный, что их больше волнует размер зарплат и пенсий, стоимость коммунальных услуг, состояние здравоохранения и прочее. Все это так, да вот незадача: высокие зарплаты и достойное лечение обещают все, и когда приходится выбирать, мы выбираем того, кто обещает государственный статус русского языка, хоть и не шибко в это верим. А вот запад верит, и после каневского спича газеты там вышли с аршинными заголовками: «Янукович отказался от своего главного предвыборного обещания!»

С другой стороны, националисты насмерть перепугались перспективы внедрения в жизнь положений Европейской хартии. Они уже давно пытаются перетолковать ее в том смысле, что она, дескать, призвана защищать только малоупотребительные и исчезающие языки, а к русскому никакого отношения не имеет. Все это, разумеется, полная чушь: никаких положений, ограничивающих применение хартии лишь редкими языками, она не содержит, а защите русского языка и необходимости повышения его статуса уделяется особое и конкретное внимание, о чем я скажу несколько слов в дальнейшем.

Язык большинства.

Но вначале необходимо в самом общем виде определить позицию относительно государственного статуса русского языка, а она имеет два аспекта: принципиальный и прагматический, отвечающий реально сложившимся условиям. Если подходить принципиально, то надо признать, что хартия в самом деле писана не для таких ситуаций, как ситуация с русским языком у нас. Русский не является языком национального меньшинства, т. е. языком, на котором говорили бы живущие в стране этнические русские. Это язык не только русских, но и проживающих здесь армян, белорусов, грузин, евреев и представителей других национальностей. А главное — это язык, который уже давно и необратимо, зачастую не в первом поколении стал родным для миллионов этнических украинцев. У меня нет достоверной статистики, может быть, ее вообще не существует, но убежден, что количество этнических украинцев, которые говорят и думают на русском языке, не уступает количеству этнических русских.

В равной степени очевидно, что русский язык нельзя считать региональным, потому что у нас нет региона, в котором люди не говорили бы по-русски, только в одних больше, в других меньше. Какой же это региональный язык, если вы можете провести день в столице страны, ходить по улицам, спрашивать дорогу, делать покупки, менять виды транспорта и не услышать ни одного украинского слова?

Все статистические исследования неопровержимо подтверждают, что русский — язык большинства населения нашей страны. Если вы сложите количество тех, кто пользуется русским языком, и половину тех, кто пользуется и русским, и украинским, вы всегда получите более 50%. История знает множество случаев дискриминации языковых меньшинств, но такое, чтобы большинство подвергалось дискриминации со стороны меньшинства, беспрецедентно: это можно увидеть только в нашем государстве. Какая же хартия могла такое предусмотреть, какому нормальному человеку такое могло прийти в голову?! Между тем эту дискриминацию большинства меньшинством отстаивают люди, не стесняющиеся называть себя демократами.

И вот что особенно интересно: они сами прекрасно видят и осознают действительное положение вещей. Если бы русский язык в самом деле был языком «соседнего государства», на котором говорили бы процентов десять людей, привыкших к нему во времена СССР, а русская литература воспринималась бы как зарубежная, их бы это не волновало. Они бы спокойно дали этим людям и 10% русских школ, и 10% эфирного времени. Но когда они видят, как украинцы, родившиеся уже после провозглашения независимости, по собственной доброй воле пользуются русским языком и не собираются от него отказываться, их охватывает неистовство, им отказывают разум и чувство реального, и все, на что они способны, — это «тащить и не пущать». Метод вообще сомнительный, а уж в языковой сфере он никогда не приводил к успеху.

Формулу «тільки державною мовою» изъять. Следует иметь в виду, что постоянная дискриминация русского языка, принуждение людей, думающих по-русски, говорить по-украински, не позволяет получить действительное представление о количестве русскоязычных граждан в нашей стране. Когда депутат Верховной Рады выступает по-украински и при этом бурчит себе в галстук: «Так сказать» (а не «Так би мовити»!), он тем самым выдает, что украинский для него — иностранный, он думает на своем языке и тут же переводит эти мысли на чужой. Когда наш уважаемый президент начинает фразу: «Тут ми встановимо новогодню...» и, забыв украинское слово «ялинку», несколько секунд обводит окружающих растерянным взглядом и наконец подавленным голосом произносит: «елку», — как вы думаете, какой язык у него родной?

Принципиальное решение вопроса может быть только одно: раз страна говорит на двух языках, они должны быть уравнены в правах. Русский язык должен получить статус государственного или обозначаемого каким- то другим термином — не в этом суть. Суть в том, чтобы ни один язык не имел никаких привилегий и ни один не подвергался никакой дискриминации, ограничениям и ущемлениям, чтобы формула «тільки державною мовою» была изъята из употребления раз и навсегда.

Это единственное демократическое решение проблемы, и, как показали результаты многочисленных социсследований, оно было бы поддержано большинством наших граждан. Когда несколько лет тому назад в Харькове (не без моего участия) был проведен опрос: «Согласны ли вы с тем, что русский язык должен использоваться наравне с украинским во всех сферах жизни?», утвердительно ответили 84%! Я тогда написал об этом статью, которая так и называлась: «Опрос и ответ».

Но, решая вопрос о государственном статусе русского языка, нельзя не считаться с тем, что болезнь очень запущена. Если больному нужна операция, но есть основания опасаться, что он может от нее умереть, любой врач, наверное, задумается об альтернативных методах лечения. Осенью 1991 г., в период между августовским провозглашением независимости и декабрьским референдумом, я написал большое письмо Л. Кравчуку, в котором пытался его убедить, что наступил самый подходящий момент для признания русского языка вторым государственным. Прежде, писал я, когда Киев находился под началом Москвы, могла существовать какая-то, пусть умозрительная, угроза дискриминации украинского языка, и забота о его официальном статусе казалась оправданной. После провозглашения Украиной независимости такая угроза исчезла, и есть все условия для того, чтобы привести законодательную базу функционирования обоих языков в соответствие с реальным положением вещей.

Было у меня и другое соображение, о котором я особо не распространялся. Для такой меры сложилась тогда неповторимо благоприятная психологическая ситуация: украинская элита была охвачена эйфорией от нежданно-негаданно свалившейся на нее независимости: путч, разлад между Горбачевым и Ельциным, в результате которого Москва лишилась рычагов управления союзными республиками, — неделей раньше такое и не мечталось. На этом фоне государственный статус русского языка не вызвал бы особых страстей. Украинский национализм тогда еще не успел пустить такие корни и так отравить сознание, как это случилось позже. Даже Рух в первый период своего существования не имел ярко выраженной русофобской направленности или по крайней мере старался делать вид, что ее не имеет.

Естественно, никакого ответа я не получил, скорее всего, мое письмо к Кравчуку вообще не попало, но то, что я предлагал Президенту Украины, сделал президент Белоруссии. Вынес вопрос о языках на референдум, получил поддержку подавляющего большинства населения страны и уравнял права обоих языков. И вот прошло, если не ошибаюсь, полтора десятилетия. Вы когда-нибудь что-нибудь слышали о конфликтах в Белоруссии на национальной или языковой почве? Кто-нибудь устанавливает процент времени вещания на том или ином языке, декретирует дублирование или титрование фильмов? Ни протестов, ни пикетов, ни апелляций к хартии — там о таких вещах и не задумываются. Просто существует нормальная ситуация, отвечающая желаниям большинства людей.

Создадим ли мы такую ситуацию у себя и когда — Бог весть. Ясно одно: страна говорила, говорит и будет говорить на двух языках — и через 50, и через 100, и через 150 лет. Любые попытки насилия в языковой сфере будут только раскалывать общество, сеять между отдельными его частями взаимную неприязнь, создавать почву для конфликтов и протестов. Если мы не в состоянии снять проблему раз и навсегда, решив ее по-белорусски, остается использовать паллиативы (полумеры), какими способны стать и полноценное внедрение в жизнь Европейской хартии, и особенно принятие нового, соответствующего современным требованиям закона о языках. Содержащаяся в Конституции гарантия защиты и распроcтранения русского языка дает для этого все необходимые правовые предпосылки: было бы желание ими воспользоваться.

Как известно, 7 июля прошлого года Комитет министров Совета Европы вынес рекомендации Украине по применению ею Европейской хартии региональных языков. Документ этот широко известен, поэтому стоит напомнить лишь некоторые краткие выдержки из него. Высший орган СЕ однозначно высказался против проводимой прежним режимом украинизации образования и СМИ, отметил, что «русский язык считается многими лицами, принадлежащими к национальным меньшинствам, и рядом этнических украинцев своим родным языком» и «данному языку не предоставлен должный уровень поддержки». Далее: «...С учетом числа русскоговорящих в Украине русскому языку должна быть предоставлена особая позиция».

Подводя итоги истекшего года, что мы имеем, как говорится, «в сухом остатке»? Некоторые кадровые решения, устранение с авансцены особенно одиозных фигур — Н. Жулинского из Комитета по присуждению Шевченковских премий, И. Юхновского из Института национальной памяти — конечно, заслуживают поддержки. Вместе с тем уход В. Семиноженко с поста вице-премьера по гуманитарным вопросам и передача его функций Б. Колесникову, не раз демонстрировавшему свое пренебрежение к судьбе русского языка, не настраивают на оптимизм. В этой туманной ситуации тот факт, что Д. Табачник, каждый шаг которого сопровождается взрывами ярости со стороны националистов, имеющий открытого и активного недруга в лице такой влиятельной фигуры, как Анна Герман, все-таки, в отличие от полутора десятков своих коллег по кабинету, сохранил министерское кресло, приобретает первостепенное значение.

Конечно, оно не было бы столь важным, будь принят новый закон о языках, потому что любой министр оказался бы перед необходимостью проводить в жизнь положения этого закона. Но неопределенность нынешней ситуации увеличивает роль личности в истории, и приходится признать, что единственным человеком в нынешних властных структурах, который что-то делает для решения или смягчения языковой проблемы, является Табачник.
В те считанные секунды, которые наш президент 25 февраля во время четырехчасового «общения с народом» уделил положению русского языка, им были сказаны минимально необходимые слова: что он в принципе не отвергает идею о статусе русского как второго государственного, но в настоящий момент не располагает 300 голосами в Верховной Раде для воплощения ее в жизнь, что проблему следует решать путем принятия закона, основанного на положениях Европейской хартии. Но найдется ли политическая воля для продвижения и принятия этого закона или он и дальше будет пылиться на полках парламентских комитетов, мы остаемся в неведении.

Чернышевский однажды заметил: «История, если хотите, разочаровывает человека, но с тем вместе делает его в известном смысле оптимистом. Многого не ждешь ни от чего, но от всего ждешь хотя бы немногого. Да, будем оптимистами».

Доктор филологических наук,
профессор.
leofri@rambler.ru
Леонид ФРИЗМАН