ПИСЬМО ПОЭТУ О НЕЗАВЕРШЕННОЙ ВОЙНЕ. БОИ НЕМЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

В миру живем. Нередко в новых, неожиданно открывшихся представлениях о нем сносит крышу. Да так, что возникает желание поделиться осуждением - о том, что нем что-то не так. И почему не дает покоя. При этом отношение к всплывающему неожиданно на свет, часто не стыкуется с запасами накопленных знаний, мироощущением, моралью, вызывая недоумение собственной недопонятостью и острым протестом при массе вопросов: почему, куда и зачем? Или во что снова нас пытаются втолкнуть, на что это нацелено и к чему ведет? И многому в процессе текущего многому приходится лишь удивиться, не находя сразу внятного ответа на вызовы времени. Постепенно что-то проясняется, даже при собственных бестолковых подходах к ныне текущему. Что-то сейчас мал-мала начинает доходить, частицы сути этого сотворенного под заманчивую, казалось, многим европерестройку, и иного прочего. Итак, начнем, с помощью Всевышнего, да умножатся, как говорит Восток, силы наши, да просветится разум наш. Ооло акбирь!

Уважаемый Олжас Омарович! Как говорили уважаемые предки, повинную голову меч не сечет! К тому, что обязан перед Вами повиниться. Ведь вроде бы договорился о контакте, и в последний момент от него уклонился. Невольно. Простите великодушно, тому были причины. Позднее связаться в силу известных и неизвестных Вам обстоятельств не смог. Да, собственно, и не был готов. Все как в известном романе - от великих. Помните толстовскую мою однофамилицу. Жаль только, тема изменилась. Зато набрала для Вас и меня тоже, как понимаю, еще большую остроту. И Вам и мне привычную. Но вот что такое Ооло акбирь?

Это не от восточного - нынешнего, давно кем-то подогнанного к иному узнаваемому варианту. Прямому следу иной отечественной реалии, в масштабах ее искажений. В старых русских текстах это обращение к Всевышнему встречается и в иных фонетических компоновках. Давая повод обозначить такой вариант обращения к Высшей силе, не мудрствую лукаво, выдать такой вариант обращения к Всевышнему, выдавая его за банальность забывчивости. Дескать настолько долго известный купец провел по городам-весям, что вконец обасурманился. Не доказательно, но вроде бы убедительно, что в стилистике давно получило определение ложной этимологии. Вроде бы понятно, тем не менее, о такие, извините, «научные подходы» натыкаемся едва ли не на каждом шагу. Многое, достигнув степеней едва ли непререкаемых истин, вошло в привычку. Даже при полной их и легко улавливаемой чуши самого такого подхода, отказе ему в формировании целого ряда выводов в сторону от реалий жизни и следа русского староверия, что до сего дня так или иначе отмечается в культовой традиции. В этом легко убедиться, открыв, скажем, текст непереведенных на современный русский язык дневниковых записей долго путешествовавшего тверского купца. Того, что хаживал на три моря. И не очень благополучно возвратился домой. Через то место, у которого сегодня по причине коронного, или как его там, вируса и сам вынужден был коротать резво бегущее время. Так принято было в относительно не такое уж и далекое время купца Афанасия Никитина завершать Каму и Угру именно таким молитвенным посылом эту вроде бы странность. На сегодняшний день она расширена до хорошо известного лингвистам варианта. К слову, до трети – больше-меньше русских слов, в общей своей массе демонстрирует более отчетливое арабское и иное происхождение, являя тем внятное толкование слов, к объяснению смысла которых едва пытаемся подступиться. Как вроде бы к очевидной бессмыслице, что на деле лишь пример сложности нашего общего развития.

О ситуациях на лингвистических полях такого рода, Вам по опыту известно достаточно хорошо. Тем не менее, в продолжение чуть выше тронутого посыла, прикладываю фотографию фронтовика Рахимжана Кошкарбаева, который знаком Вам наверняка, так же хорошо, как и мне самому. В чем-то, возможно, даже детальней. Как наверняка и то, что в таком варианте Вам этого именитого ветерана видеть еще не доводилось. Этот снимок к тезису, что у многих людей черты лица обретают не совсем привычный для так называемого титульного этноса вид, к чему ниже еще обратимся. Но пока разве что замечу, что он - частая обыденность не только у казахов, киргизов, узбеков, арабов, русских и etc. И это самое et cetera настолько само по себе велико и значимо по протяженности, что его также есть смысл оценивать с более пристальным вниманием.

И то еще, что сам этот снимок из моего азиатского архива. Того самого бойца, который не в широко предложенном вниманию народа раскладке, а в реальности, водрузил Красное Знамя над поверженным рейхстагом. Разговоров и напоминаний о происходившем в ключевом том бою, как узнал позднее, и пытаюсь прояснить вплоть до нынешнего времени, несчитанное множество. Но никаких при этом сомнений, ни в утвердительной, ни в иной форме, ни даже через саму ее величество газету «Правду», мы тогда и помыслить не могли. Чего в событиях времени, объявленных настырно истиной, закрепленной почти до уровней генетического подхода, что в ключевом событии времени что-то не так. Лишь при случайном, более близком приближении к событию и его подробностям, оказалось, что не так многое случается. Нередко через синдром неожиданности. Тот самый, когда и принять сложно, и понять почти невозможно.

В приложении к давно недетским шалостям властей имущих как системы, замечен давно, еще Пушкиным. Точнее много раньше. Но этот поэт здесь важен примером. Хотя бы через его знаменитую вроде бы шутку про «Царя Никиту». Странный, но доходчивый прием от великого, с помощью которого легко вплести хвоста аллюзии, прозрачного намека через аналогию, скабрезную шутку, чтобы нужное тебе как автору дошло, доехало, влипло в сознание, когда требуется закрепление важного. Пусть даже через очень нестерильный посыл. Чтобы прочнее застрял в голове занозой мыслишки. Скажем такой: «Как узнал о том народ - всякий тут разинул рот, охал, ахал, дивовался, но тихонько. Чтобы в путь до Нерчинска не махнуть». Для размышлений. Ведь сказано вроде бы как в шутку, в чем нимало не сомневаюсь. Но так, чтобы авторская мысль не вышла на предел внимания и надежного запоминания. Есть такой хитрый литературный прием на уровнях конспирологии. С какой целью приложен здесь?

Хотя бы той, что, помним, о еще только очередной – до стиха о царе Никите, еще только будущем по отношению ко времени Пушкина, что не страдал умом, зато был не по делу речист, самоуверен и скор на выводы. Особенно относительно Нерчинска. Что в пору и нам вскликнуть: «Ай да, Пушкин, ай да сукин сын!». Это не я. Это он сам о себе. В приступе восторга от удачи, скажем так, проникновения в глубинно-временную суть вещей. У меня почти так же, но, понятное дело, намного скромнее. Просто возникло вдруг желание обратить и Ваше внимание всего лишь на одну пушкинскую строку из того самого «Царя». Вроде бы как сквозную, быстро почти незаметно мелькнувшую. Эту: «Или мыслить их научит». Чтобы в короткой формуле обратить внимание не только на проблемы как давнего пушкинского, так и изрядной доли близкого к нам времени. Рассуждая о скабрезности этого даем знак - Пушкина не знаем, даже в малости. Все.

Впрочем, веду и к тому, что в справедливой именитости известных стране Михаиле Егорове и Мелитоне Кантарии нимало не сомневаюсь, ибо оба были замечательными фронтовиками. Но вот реальную финишную точку в той войне поставил именно этот боец, о котором веду речь. Один из целого ряда. Как бы странно это мое заявление – профессионала, подготовленного, скажем так, не чванливым местным гадюшником, как разносчиком евро-украинского иезуитства, или, если точнее, его гебельсиадой, как сочлененным явлением, которое в советское время до степени почти откровенности подавалось под видом истинно национального. Потому и съехали на позиции закономерности отката. Впрочем, все сложнее.

В силу разных обстоятельств, которые, полагаю, из собственного опыта и Вам хорошо знакомы. Они крайне важны и для меня, в том числе и через личную причастность, скажем так, к следу жизни упомянутого чуть выше воина. Через давнее уже событие. И, прежде всего тому, что реальность события, его основа, навсегда перешли в отчетливый след общей нашей отечественной славы в кругу примеров ее святости. О чем бы, когда и как бы ни шла речь. Это принцип, который Вы, Олжас Омарович, оформили однажды в своих стихах. В привязке к себе, и к принципам нашего общего с Вами житийного уклада:



Повторюсь, что каждой фонемой, и даже точкой, это Ваше отношу к самому себе. Мог вольно-невольно ошибиться, и ошибался, за что свое получал сполна. Помню Вами замеченное: ведь я не Бог. Мог не добрать исходный материал, тысячу раз обмануться, недодумать за рабочей спешкой, не проверить или толком не понять. Но врать своему читателю, кто бы им ни был, – исключено. Не те принципы, практика настроя. В них не прописан и грамм того, что ныне принято обозначать на информационном сленге желтизной, когда на газетных страницах, - нынешних электронных тоже, доводилось рассказывать о множестве сложных событий текущего.

В этот ряд моей протяженной журналисткой практики вписалось, ушло в массовое сознание достаточно много всякого разного. В том числе, как ни покажется Вам это сегодня странным, и история Рахимжана Кошкарбаева. Того самого, который, судя по его имени расцелован самим Всевышним. Потому можно считать, что и судьба у него сложилась по-иному, чем у множества иных. Как бы она ныне ни воспринималась. Знаем, что без Высшей воли ничего случайного ни на одном жизненном пути, тем более таком, не происходит. Ведь в горних пределах своя временная раскладка, свои правила и расчеты, о чем ни при каких поворотах судьбы представить невозможно. Тем более, если в такие расчеты часто включен не только ты сам, но и твои дети, внуки-правнуки, связанные одной нитью судьбы, очищенной от прегрешений и суетного.

Как и на каких перекрестках пересеклась моя собственная судьба с житийным маршрутом этого воина? Прозаически просто, как чаще всего и происходит. На очерковые заметки о поездке на поле боя у Подмосковной деревни Дубосеково, как и на последующий сетевой заход «ПЕРВЫЕ ЧЕТЫРЕ И ВОСЬМАЯ – ГВАРДЕЙСКИЕ» поступили ветеранские письма. Откликов, повторюсь, хлынуло множество. По введенному редактором правилу, почту тогда обязали читать не только сотрудников отдела писем, но и всю творческую часть нашего издания. И Женя Марченко, и Витек Черемухин, и Алим Баранько, и Иван Селедцов, Леня Калашников. Для того, чтобы каждый мог подобрать себе актуальную тему. По принятому тогда правилу, где-то раз в неделю, каждому из нас выкладывали стопку почты. Ознакомившись с ней, обязан был изложить, что и кому передать, куда отправить для работы. По сути, дублировалась редакционная служба. Понятно, что авторское внимание можно было адресовать и по собственному адресу. Редактор внимательно присматривал за исполнением ритуала, чтобы нигде, ни в одном его звене он не давал и малейшего сбоя. Не исключая и самого себя - как ответственного за собственную задумку.

Однажды по редакционной внутренней связи шеф попросил срочно зайти – знак призыва к оперативке, не терпящей отлагательства. Протянул, как обычно в таких случаях, конверт с пришпиленным текстом. Пояснив: «По твоему адресу – разбирайся!» У редакторского стола просмотрел текст. Речь шла о том, что о панфиловцах газетой все расписано правильно, но вот почему автор - намек в мой адрес, не назвал того казахского бойца, который реально водрузил над Берлином Знамя Победы? И как вывод - «правду тоже скрываете»?

Где-то так. Короче, кто-то из ветеранов, хорошо что-то зная, реальность, как говорится, «валял дурку». По выражению заведующего нашего отделом писем, опытного журналиста фронтовика из артиллеристов Николая Николаевича Чикинова. Короче, автор, что-то зная, решил таким образам привлечь внимание к теме, которая явно его же и беспокоила.

Короче, не знаю, как для самого моего редактора В.Г. Шепеля. Но в свое время сама эта тема однажды, и, казалось бы, навсегда «забронзовевшая», широко и нигде в своих поворотах не обсуждалась. И этот упрек для меня стал неожиданностью. Об информационной классике того времени – Мелитоне Кантарии – знал. О смоленском земляке из Рудни Михаиле Егорове, тем более. Но вот такой поворот представился мне щелчком по носу. Да особо и не задумывался - что, и как там было. Времени-то со дня события прошло тогда достаточно, а повода детальней покопаться в главном событии войны, не возникало. Других было множество, но не этого.

Собственно, вдруг тронутую тему к уже исчерпанным не относил. Я просто о ней не думал. Других забот хватало – при разборе бесконечных информационных завалов, едва ли не на каждом возникают неожиданности. Как было и понимание, что в бою любого уровня могут возникнуть любые неожиданности. Это событие стало тогда для меня, по сути, ударом наотмашь, о котором, как говорится, ни сном, ни духом. А тогда Василий Григорьевич вопросительно глянул из-под очков и озаботил единственным вопросом: «Автору что ответим? Ситуация, как сам видишь, сложная». И, подумав, обратил внимание на ее журналистскую основу: «Работай! Прояснится что-то, решим, что дальше». Тогда считалась нормой газетная практика, что автор – любой, это святое. Обязан его принять, помочь, утешить. Даже если сам не знаешь, как. И многие этим пользовались. В.Г.Шепель, несомненно, был профессионалом большого союзного уровня. Многому у него научился. Например, тому, чтобы меньше обращать внимание на пауков, что прикрываются газетой, заведомо зная, что такие контакты заканчивается плохо. Шепель вел ту же линию. Развитие событий стало тому же примером. И ему, и мне. И дело не только в «мешалкиной», что вскоре обозначилось по нынешнему названию столицы. Была «зеленой» – от бывшего Фрунзе, а стала Бишкеком, как. знаком ломанувшихся во власть самовлюбленных ослов, как следом очередного переходного периода. Особой беды в этом нет. Разве в том, что сами оказался измазанными навозом как следом их пира. Оба, что побудило резко сменить планы.

А тогда стало понятным, что надо ехать в Алма-Ату, что почти рядом. Всего-то двести километров. Созвонились, и на следующий уже день поднимался в кабинет ветерана. Чуть полноват, но не грузен, с внушительной орденской планкой на левой стороне груди. Все знаки размещены строго по правилам. Перечитывает письмо и, предвидя вопросы, молча открывает ящик рабочего стола. Извлекает из него фотографии и давно пожелтевшие от времени газетные вырезки. Содержание одной из них переношу в рабочий блокнот. Запись сохранил. По сути, ведь документ, что, как говорится, ценнее ценного, поскольку сразу снимает все возникающие вопросы.

Фронтовая газета с крохотной заметкой на основе традиционной академической гарнитуры, с ее большей частью петитным форматом и отчетливым следом, что все сделано на скорую руку и впритык к передовой. Есть такая боевая военная работа. Меня учили ей несколько лет. Стрелять тоже, как и многому иному тоже, что на гражданке более чем пригодилось. С передачей без лишних подробностей и деталей, Борис Аркадьевич Вяземский по части газетной полиграфии дрессировал без жалости. До знака при расчете формата полосы. Запомнилось. Привожу изложенное в полном ее объеме, что не сложно. Ведь та вырезка, хоть и не в лучшем виде, но все ж таки сохранилась. Даже сегодня, в колорите времени и торопливости фронтовой газетной стилистики, отмеченной важностью каждой фонемы и всех помянутых имен, Документ особой важности, неординарности события, судеб с ним связанных и самого события. В его общем историческом срезе. Перебор патетики, которую в ином случае сам выпахал бы без жалости, здесь почему-то не воспринимается излишеством. Знак сакральности? Так и есть.

«ОНИ ОТЛИЧИЛИСЬ В БОЮ. Родина с глубоким уважением произносит их имена. Советские богатыри, лучшие сыновья народа. Об их подвиге напишут книги, сложат песни. Над цитаделью гитлеризма они водрузили знамя Победы. Запомним имена храбрецов: лейтенант Рахимжан Кошкарбаев, красноармеец Григорий Булатов. Плечом к плечу вместе с ними сражались другие славные воины - Проворотов, Лысенко, Орешко, Почковский, Бреховецкий, Сорокин. РОДИНА НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕТ ИХ ПОДВИГА! Прочти и передай товарищу». Короткая заметка в неполные двадцать строчек. Сегодня знаю точно, что даже этот неожиданный тогда для меня список далеко не полон. В последние часы перед взятием Берлина газете не до деталей. Коллеги торопились сообщить армии, стране, миру самое важное, что на века вперед.

Несколько дней спустя – недели через две, после той алма-атинской встречи, из Москвы на редакцию пришла бандероль. С увесистой папкой снимков Берлина - того самого победного майского часа и вида. Поставлю ниже. Они от журналиста Гребнева. Среди них боец, о котором речь. Поставлю за видом самого боя. А тогда стало понятно, что цель поездки, по сути, стремительно исчерпана, а к обстоятельному продолжению нужно основательно готовиться. И не только к нему. Как домчал до Фрунзе - не помню. Разве что очень быстро, стараясь на поворотах Курдайского перевала не заскочить за обочину. Почти удалось, умерив скорость, но не мысли в голове. Наталкиваясь друг на дружку, на все - эти почему да как, они еще долгое время не находили ответа. А вот в том, что не найдено для себя самого, бессмысленно кого-либо убеждать. Без опоры на авторитет издания, твердость слова, его убедительность, никто и не поверит.

Зашел тогда к Шепелю, отчитаться о поездке и услышал короткий вопрос: «Решение?» Его поиск не давал покоя всю дорогу. И было почти готово. Тогда, помнится, сказал Григорию Васильевичу, что не публиковать нельзя – возникнут проблемы. Прежде всего, с собственной совестью. Печатать наобум - тем более. Далеко не все воспримут новость адекватно. Ситуация, ведь шоковая, мягко говоря. Поэтому лучше, предложил, опубликовать для начала само письмо, как авторское поступление, в чем не было натяжек. Мягко его почистить, довести до стерильной грамотности, в чем-то уточнить и дополнить. Обычный тогда прием. Хрущевские, времени выкрутасы довели тогда практику пресловутого заавторства до степеней текстового совершенства. За всякого там Кравчука и прочую кучму. Когда стыдно, но понуждаем писать за кого-то из начальства или в лучшем случае передовика-производственника. Было такое в обязательной практике. Но даже это лучше, чем нынешняя тотальная языковая ложь по любому поводу, даже пустяшному.

А тогда посчитал необходимым связаться с генералом армии Н.Г.Лященко. Чтобы должным образом настроиться на возможные повороты события, так, как увидел, что ветеранское сообщество, что-то знает и рука поддержки не будет лишней. К этому приучила вероятность столкновения с дураками и хамами. Особенно при работе над публикациями особой важности. Пусть, предложил, генерал поработает. В конце концов, газета ведь тоже поддержала командующего Среднеазиатским округом при оценке книги его мемуаров, обеспечив им линию массового внимания. Понятно, что с этой личностью, невозможно было не считаться. Особенно после жесткого закрытия темы Жаланашколя. Речь о боевом столкновении у так называемых Джунгарских ворот. Есть основания считать их реальными крайне неточным обозначением места казакского этноса, что этнонимом быть не может. Потому и скачет. Социальная группа обозначается то каракиргизами, то в нынешнем ее виде. Такого рода творчество носит искусственный характер. Такие перевертыши в топонимике отмечаются едва ли не на каждом шагу. Цели истинного познания такая себя самоё служить не может, отправляя любознательных в глухой тупик. Поскольку являет роль некоего политического инструмента. Понять такие намерения не так уж и сложно, но требуется время и напряжение ума, что часто тоже в дефиците. Поэтому предложенный подход тогда приняли и редактор, и генерал армии Николай Лященко. Через правительственную «вертушку», что под рукой редакторов доводилось снимать, немалое сложностей разного уровней напряжения.

Чтобы не возникало ситуаций типа той, что не на ровном месте вспухла вокруг Вашей, Олжас Омарович, книги «Аз и Я». С издевками по ее выходу, оскорблениями со стороны сонма важных, прости Господи, около научных «чмошников», намеренно, на заказ или по кастрюльному глупству. Ведь у последнего, как у ума пределов нет, что часто доказано практикой. Ведь есть нехилый срез народа, который именно таким образом пытается самоутвердиться. Да и не Вам, сумевшему столкнуть с горы лавину сложнейших проблем научного бытия, об этом напоминать. Ведь если все называть своими именами, то уже давно скопилось достаточно данных для вывода, что от обезьяны произошел не столько человек, сколько сама академическая наука, часто доказывая не то, чего не могло быть в принципе. Для примера обратимся к пушкинской виртуозности из его «Медного всадника» и наглядно посмотрим, на каких, извините, казакокиргизов при случае приходилось изобретать ему:


Воспринимается призывом - думать. Ведь вид берегов Невы поэт и реальный генерал спецслужбы, не афишировал. Пушкин не только наше все на уровне гения, не только погружение в Нирвану при каждом с ним соприкосновении. Что можно без натяжек обозначить кружевами поэта, которые и просты, и доступны одновременно. И то, что сегодня становится доступным пониманию тоже один из земных его следов. В свое время я облазил «болота» - от Шлиссельбурга до Васькина острова. Везде гранит. Зато в наличии иезуитский прием для неразбуженной понятливости тех, кто сдавал пресловутое ЕГЭ своего времени. Что писанное пером, не впихивается в реальность ни обухом, ни топорищем. Поэт в курсе. Что происходило в реальностях минувшего.

Наше Все не мог этого его не знать. Знали многие. Здесь прием от противного, чтобы и читатель последующего времени разобраться смог, что ему
толкают в голову то, что в нее не впихивается. По известному принципу дабы дурь каждого видна была. Или иных целей? Такова конспирология. Помним и то, что наш Великий служил по ведомству, которое занималось сбором и анализом известий не для всех. И являл в нем далеко не скромный нижний чин, как публично нас убеждают. Но уже с поправкой, что, могли ошибиться писари? Снова верим.

Но ведь берега Невы остались теми же. Легкий и почти воздушный намек на то, чего внемлющие Великому не могли не знать. С какой целью? Над думать с серьезной. Царь Николай l, как официальный цензор поэта в смысл въехал и, казалось бы, невинную поэму к печати не допустил. Вышла целиком после смерти. Обоих – поэта, и монарха. Почему так долго? Потому, что у человеческих претензий, как и у иных, границ нет. Захочешь понять, что в тебя целили на самом деле, может когда-то поймешь. Знает ли об этом феномене казахская власть? Пробовал трогать ее за крайне важное. Проскочило без следа. Точнее, он обозначится чуть позже. По сути о том же, что у Пушкина, речь в недавней монографии Дмитрия Белоусова «Хозяева Великой Евразийской империи» (М., «Концептуал», 2019, с.203). Это означает, что свора исследователей творчества Великого внаглую подыгрывала предательству Романовых и прочих. Как было на самом деле, когда-то прояснится.

У послепушкинских современников, что с городом на Неве все не так ни к самому Петру, ни к его мифическому образу отношения не имеет. Давно и прочно. В Питере и его округе провел больше шести лет, многое видел, трогал собственными руками, удивлялся собственному вопросу - что и как было на самом деле? Знак вопроса отнесен ко многому. В том числе к связи подхода к, казалось бы, нелепой, невозможной ни по каким канонам истории Рахимжана Кошкарбаева и его не всех здесь названных боевых товарищей. Относительно хорошо известно, что иллюстрация водружения Знамени Победы - от фотомастера ТАСС Евгения Халдея. Тем не менее, все сложнее. Техника в фотосъемке, и доступ к ней во всех смыслах понятия - залог нужного многим результата. К тому, что часто возникают обстоятельства, которые не дано предусмотреть заранее, что никакой кастрюлей на голове не отметятся. Встречал только одного из таких великих - Якова Борисовича Давидзона, которого шапочно знал по редакции соседней позднее со мной «Радянской Украиной». Только он в свое время мог, услышав на вопрос обозначившего себя в проеме вагона Хрущева «А где Яша?» И услышать в ответ: «Я здесь, Никита. Пусть машинисту скажут снова подать состав – извини, опоздал». И подавали… Но речь не хрущевском элитном поезде.
О том, как выглядело место боя в острейший его момент. Снимать такое равносильно подвигу, тем не менее, кадр пойман и отослан. в ключевой период события. Как во фронтовой корреспондентской К. Симонова: «Жив ты или помер, главное, чтоб в номер материал успел ты передать. А на остальное наплевать…»

К моей работе часто так и относились. Подумаешь, говорили при попытках сдать курсовые зачеты с выкладкой фоторабот. Для прояснения сути, о чем веду речь, что максимально честен перед читателем. Хотя, было, намекали открытым текстом, – дела всего-то кнопочку нажать. Для этого, учиться в университете не обязательно. Такой подход загнал в тупик целое направление отечественной информатики. Поэтому до сего дня в России нет ни одной высшей школы фотожурналистики. Мастера есть, со школой сложнее. Да и как она может сложиться при массиве любительщины в ее массовой серости. Так ею и остается, скатившись разве что в массе к понятию у убогости понятия селфи. Если на внятном русском, а не его гнусавости, то «себяшки». Хотя и в них очень редко. но мелькают образцы высокого уровня профессионализма. Жаль только, что но чаще всего оставаясь следом диагноза. Кнопочки мало, что создать уровень того, что показываю сейчас из уже обещанного Гребнева. Тут жми не жми и такого не сделаешь. Нужен талант и многое иное. И скольких на моей памяти при этом доносилось фырканья. Типа, что я тут вроде как делом занят, а ты мельтешишь со своей газеткой. сосредоточиться не даешь. Потому и говорю о не привитой к сознанию школе. Приходилось объяснять, что это такое ненормированное время журналиста и чем его отличие от ненормативной лексики. Не всегда, но доходило. Когда нажмешь, на нужную кнопочку. К этой тонкости моего ремесла всегда обращался один из лучших редакторов советского периода Союза А.Т.Зоненко, не забывая напомнить, отделу иллюстрации что к месту поданное фото «читается» всеми без исключений.

Здесь внимание обращаем на забитую тяжелой техникой берлинскую площадь. И насколько ушедший в редакцию снимок реального события отличается от поданного читателю днем позже парада чувств и эмоций после выбора основной работы – с уже внесенными поправками.

Понятно, что на удалении от события кардинальные поправки уже невозможны. Как и повторная съемка. Поэтому на практике фотожурналисты часто работают в паре. Дубль нередко приводит к казусам, недоразумениям и сбоям в понимании реальности. Как большим, так и малым. Поэтому мастера заранее договариваются, что при публикации снимка – выбранного для массовой печати лучшего, публикацию ставят за двумя авторскими подписями. Чей бы снимок ни пошел. На той крыше рейхстага Халдей работал с фотокорром фронтовой газеты В.Гребневым. Тоже именит. Но обходился своей фронтовой «лейкой» - мечтой времени моей собственной юности. Не говоря о «роллефлексе» Так вот, поставленный нами здесь снимок сделан Владимиром Петровичем. Смотрим внимательней. Поясню, о чем речь. При съемке в кадре может вылезти любая несуразица. Скажем, двое часов на руке бойца, как это было у Халдея. По Берлину их тогда отыскивалось много, с гравировкой на немецком еще по сорок первому: «За взятие Москвы». Что не могло вызвать вопросы опытного бильдредактора. Или не к месту торчащая из спины бойца ручка трофейного оружия – как у Гребнева. Заход Мастера чуть со стороны при повторной отработке кадра осколком стеклышка досадные помехи убирал. Работа, в которой нет места невнимательности к мелочам. Но нам важнее не фотоблохи, которые хоть и не всегда, но зачищаются. В конце концов это не истерики, что обозначились как после Вашей, Олжас Омарович, шумно встреченной книги «Аз и Я». Их не последовало не последовало, как мной и ожидалось после обналичивания, извините за не совсем удачное слово, истории Рахимжана Кошкарбаева. Меры превентивного упреждения сработали, и союзный наш мир уже тогда узнал хоть и не всю пока, но очень важную часть реальности. Ее почти мгновенно после моей поездки в Алма-Ату подкрепила изрядная пачка фотографий, поступившая в редакцию на мое имя мне от большого советского фотомастера Владимира Петровича Гребнева. Видим, что боя уже нет, тяжелая техника с площади оперативно убрана. Видим и выпускника Фрунзенского пехотного училища лейтенанта Кошкарбаева, и сопровождавшего его в том бою Григория Булатова, что с ранением в ногу. Многое тогда опубликовал, дополняя событие. Что-то еще ждет своего часа. Съемка события двумя днями ранее. Когда выстрел еще может раздаться из любого, что в кадре, оконного проема. Один из моих дедов рассказывал, как они зачищались. Четыре пулевых отверстия в грудь он получил из них – автоматной цепочкой. В последний боевой день.

Снимок являет группу бойцов – участников штурма. Тех самых. Но явно не всех. Известно, что знамена - числом до девяти для них срочно доставили из Москвы самолетом числом до девяти, не считая тех, что из подручного красного материала смастерили на скорую руку сами бойцы. Из немецких пододеяльников – было и такое. Кто-то из бойцов убит в бою, частью с ранениями отправлены по госпиталям. Но вот на почетное место – по снимку осознанно и единодушно выделено бойцами самому младшему и особо, по общему мнению, отличившемуся восемнадцатилетнему бойцу-разведчику, кунгурскому татарину-тартарину Григорию Булатову (1925-1953). Он на предыдущем фотосъемке боя и прикрывал лейтенанта Рахимжана Кашкарбаева. В групповой работе за спиной Гриши, почти еще ребенка легко просчитывается Семен Егорович Сорокин (!922-1994). Командир группы таскал трофей, не снимая ни при каких условиях, где-то добытую армейскую кожанку. И, скорее всего уже учтенную, старшиной взамен утраченной в бою шинели. В это же время такая же была у моего отца. Я сам не мог ее не помнить, поскольку позднее спал на ней от первого, и едва ли не до выпускного класса. Не брало ее - ни время, ни бесчисленные города, где бы наша семья ни отмечалась.

Гришу, как понимаю, почти еще ребенка обозначили едва ли не центром события потому обозначили главным героем события. Что и принято всей группой бойцов. Сорокин, видим, за Гришиной спиной. А тогда, в Берлине, двадцатилетние парни думали, война закончилась, что, отгремев, закончились бои. Не зная, что их бои, как и наши тоже, затянутся еще на годы. В обиде, и непонимании, что страна перед ними честна. Позднее им почти всем поставят памятники - и Рахимжану, и Грише Булатову, и Лешке Бересту (фото). И Степе Орешко – короче, всем, о ком восстановят память чуть позже, но. обязательно. Кто в тот бой шел даже с саперной лопаткой в руке. В ту мою поездку в Алма-Ату Рахимжан Кашкарбаевич скажет своей дочери Алие; «Я в историю, вошел, теперь твое время определять в ней свое место».

В группе на снимке бойцов точно нет Гази Загитова (1921-1953). Сквозь огонь он пробился ко входу рейхстага с пробитой пулей медалью «За отвагу», что на несколько лет продлила ему время земной его жизни. Но при этом до утра охранял святость своего знамени - пока самого не отправили в госпиталь. Зато точно есть Михаил Минин (1922-2008), что ладит стяг к скульптуре, названной бойцами «богиней Победы». Немцы пытались отбиться. Не сумели.

Так воевала элита русской армии - по татарскому ее корню (тартарскому). Список этот бесконечен. Напомню, что в его ряду и генерал армии Махмуд Ахметович Гареев (1923-2029) Тот самый, про которого в войсках, шутил сам и поддерживали сослуживцы, что из Афгана вывели 100-тысячную армию, оставив взамен лишь одного татарина. И он справился. Как крупный военный теоретик, и боец с четырьмя фронтовыми ранениями. Наград без счета. И глубин уважения. В нынешней Москве часто слышу, что установить памятник тартарину Махмуду Гарееву дело чести.

Детали таких событий часто путаются, противоречат друг другу. Восстановить их в документальной реальности почти невозможно. Но не в главном. Часто встречаю по сетям информацию, что Григория Булатова вызывали Москву для встречи со Сталиным. В изложении почти правдиво, но к реальности отношения не имеет. Как бы заманчиво это ни выглядело. Сегодня по прошествии массы времени и при накоплении реального знания, многое представляется в ином ключе. Чтобы на этот счет ни долдонили, убежденные сторонники нынешнего пантюркизма, украинства или какой там еще европакости. Как бы диванные знатоки явления себя ни оценивали. Казахами-казаками, но и множеством иных направлений. Как по иному прочно обрусевшему к нынешнему времени русскому именному пласту, и со схожими, как ни крути, чертам лиц. Причем, по множеству направлений. Проблема в другом. Мы не знаем реальностей ни по русскому направлению, арабскому, персидскому. Зато по нынешнему доминированию евроцентризма нагло обмануты и оболганы. Все без исключений. Для этого и нужна языковая искусственность. Пять-десять процентов их естества, как, скажем в украинском и белорусском и множестве прочих. При этом истоки самой позорной максимы «разделяй и властвуй» так и не обнаружилось. Авторы и пользователи стесняются? Или результат понимания, что на этой тайне держатся фашизм, не только и не только Украины. У казах(к)ов и многих прочих тоже незнание собственной истории вызывает недоразумение. Кому и для чего нужны такие прятки, знаем. Как и то, что их разбор еще впереди. Но разве при этом все, что здесь показываю и о чем говорю, не след единства государственности в ее тысячелетних древностях при отчетливости единства культуры и их сохранности вплоть до нынешнего дня? Которые. если что и растаскивает по углам только не это их скрепление вплоть до прямого генетического и даже языкового уровней, о чем речь не только у О.Сулейменова, но с такой же отчетливостью у Платона Лукашевича, Михайлы Ломоносова. Разве что с опережением на сотни, если не больше, лет.

Еще отвлекусь. Точнее, продолжу тронутую тему наших заметок. В очередной ельнинский наезд из дальних и ближних краев увидел в центре города портрет одного из именитых горожан. Речь о партизане Гаяне Суфияновиче Амирове, которого по Смоленщине знал со времени начал собственной журналистской карьеры. То есть еще со школьной скамьи. В том числе по нескольким встречам – в Спас-Деменске, в самой Ельне, в Казане. В последней не как с крупным славистом, профессором местного университета, а именитом смоленском ветеране, и одном из организаторов освобождения Ельни в ее оккупационный период. Ведь сама по себе это также уникальная боевая операция периода фронтовых столкновений. Узнав от брата, что подполковник Амиров, завершил свой жизненный путь в Ташкенте, предложил местному начальству подумать на предмет переноса останков этого воина на ельнинский мемориальный комплекс. Со своей стороны, обещал отыскать дочь ветерана Гюзель Гаяновну с ней обсудить возможность переноса останков ее отца в места, где он - тогда еще лейтенант, выпускник Ташкентского пехотного училища воевал, и где упокоено множество боевых его товарищей. Нажимал на то, что такое решение вполне уместно в сложившейся ситуации, а тем более при учете перспективного развития событий текущего ныне времени - в уже ближайшей, как ни покажется странным, его перспективе. Сюда он ни однажды привозил сою дочь-школьницу, рассказывал, где и какие происходили здесь события. И почему и его бойцы тогда называли часть это Смоленского края местом второго Бородино. Теперь, вижу по информационным Сетям, что внук ветерана рассказывает сегодня своим читателям о неординарной судьбе своего героического деда. Что крайне важна нашему будущему.

О чем речь? Поясню. При намеренной замыленности узловых точек пространства, не исключая ельнинской, что подаются в разной степени неполноты и искажений, подумалось, что таких судеб как у Гаяна Амирова повязанных на начальный период Великой Отечественной войны бесчисленное множество. Что отношу к умышленному затирания реальностей прошлого Руси - почти до степени массового беспамятства. Тем не менее, эта линия сохраняется в имени хана Кончака, в титуле царя Бориса Годунова, князя Ивана Калиты. хана Узбека. И иных русских султанов - Тимура, Сулеймана Великолепного, в прямых следах крымчаков и множестве тех воинов, которые прямо обозначены в числе бойцов, что дрались за рейхстаг. Под опекунством наших древних богов - Тарха и Тары или под более привычными их нынешними этнонимами - типа узбеков (сартов), киргизов, казаков (без всякого «х»), калмыков и многих прочих. Основа для этого есть. Будем истово не соглашаться, кривить совестью, или постараемся хоть чуть прояснить первопричины этой нашей «забывчивости»? При нынешних турках, равно как и сирийцах. Как и том, что прикрыто ныне обглоданным в целом украинством. И как именно, и с какой целью.

Зато те, кто старается вникнуть в основы геополитики, давно знают, что успешность государства базируется на нескольких условиях – единстве территории, исторической общности, численности населения, общих истоках культуры, что прочитывается на тысячи лет и общем генетическом ключе. Все эти компоненты у Руси сегодня в наличии. В связи с предательством клана Романовых как следствия, специфической активности Ватикана наблюдаем снижение численности ныне живущих. Знаем, что попытка сорвать это единство Запад опирался на несколько линий – войны, ложь, подкуп и переформатирование элит и населения. Но по итогу все заканчивалось бы обратным результатом, что четко продемонстрировано не только событиями Великой Отечественной войны, но и множеством иного. Вплоть до горбатого ельциновского предательства. Даже собственная элитная команда, казалось бы, всегда склонная к лукавству в свою пользу, в конечном итоге склоняется к поддержке собственного родового корня. Будь такие направления оформленными тверже о реальных его причинах осмысленней, процесс шел бы с намного большей поступательностью. Вспомним хотя бы на восстание декабристов под этим углом В принципе он и сегодня не так уж и фил. После каждого потрясения Русь (неважно в каком названии, но всегда оформляется в тот или иной временной отрезок стремительно расширяла границы и сферы своего влияния), что не может быть случайностью. Ее и нет. Процесс развивается в своем закономерном направлении. Государство, держава в ее окраинном виде, империя или как там еще неизменно трансформируется в цивилизацию. Процесс стремится к развитию на наших глазах. И неважно, хочется ли отмечать эти его признаки или не очень, все в своем ключе. Да Япония, о чем как-то уже, говорил, Китай е чем еще скажу, и много кто еще заряжены давним-ближним предком на русскость, но требует ныне доосмысления в прояснении сознания и в его оживлении. Тогда и отзовется важнейшим результатом. Война, видим, обозначила и эту тему в ее остроте. Но так и не решив еще части нерешенных проблем русскости.

Олжас Омарович, еще деталь поставленного выше снимка. На нем отчетливо читаются бойцы с малой саперной лопаткой в руке. Инструмент для «шанца» опытное воинство часто использует в качестве оружия и бронежилета, которые в критические моменты схватки помещают под поясной ремень. И как знак крайней напряженности событий. Так было в Берлине, Будапеште в иных местах. И к этому совсем уж обидное. Как бы это ни воспринималось, но вынуждены обозначить собственную странность, что мы, победив, ту войну не выиграли ее, что и объясняет массу неожиданностей, связанных с событиями текущего времени, что вызывает, споры, обиды нарекания, вплоть до нынешнего осознанно навязываемого импортного кликушества. Дедам и отцам в сорок пятом удалось, лишь частично разгромить хронически фашизирующую Европу, что затеяла саму эту битву. Поэтому у нас часто беспокоит путаница, где «вода, а где слеза страдания…». К тому же мы еще и в сложностях наших собственных этнических следов. При приложении их к самим себе. В прямом и обратном его порядках, это не такой уж абсурд, когда тема подается при намеренности подходов.

Если подумать, то в приложение азийского этнического следа, включаются китайская, японская и прочие этнические части. Об этом речь идет и в киргизском эпосе «Манас» и множестве прочего. И ничего необычного в таких окраинных следах нет. Как бы они сами себя ни позиционировали. Главное, что сама линия явно продолжается. Дело лишь за тем, чтобы хоть чуть внимательнее присматриваться к лицам, что рядом с тобой, и оценить их не по собственному критическому восприятию даже не по следам явления, с которыми сталкиваемся едва ли не на каждом шагу, а по реальному и хорошо осмысленному знанию. С ним пока сложности. Но к их одолению движемся. Для меня этот подход еще вчера не был очевидным. Зато не сегодня. Многое открывается. Обратим в этой же связи внимание и на большого русского поэта с его немецкой фамилией. Что от того же русского: «Да, скифы мы…» припечатал внимание к сути явления. К таким реалиям по жизни еще не раз обратимся. И, как говорится, с Богом!..». Текущее, видим, развиваются по нарастающей. Очень многое ждет своего уже скорого часа.