«НА ЧАШЕ ВЕСОВ…»
28-05-2017, 11:21. Разместил: Редакция
31 мая, в последний день весны, 125 лет тому назад родился Константин Георгиевич Паустовский – «последний романтик XX века».
К. Паустовский на Южном фронте. 1941 г.
С детских лет рассказами и сказками вошёл Константин Георгиевич в мою жизнь. Потом были многие повести, очерки, его воспоминания (Повесть о жизни), статьи, письма...
В 2006-м мне посчастливилось побывать в Тарусе, поклониться могилке «поэта в прозе», побывать в его доме, хранящем Память. К сороковой годовщине его ухода из земной жизни, в июле 2008-го, родились строчки. Так, вспоминая рассказ «Снег», я писала: «До чего же бесхитростен, прост, казалось бы, рассказ Константина Георгиевича! Но снова и снова тянусь за томиком, и он послушно раскрывается на той же, что и год, и два, и много лет тому назад, странице, и я снова погружаюсь в родное, памятное какою-то особой памятью. Может, и – генетической? – сейчас модно упоминать о ней.
...Небольшой русский городок над рекою, с одноэтажными бревенчатыми домишками, скрипучими калитками в деревянных заборах, светлой, прозрачной березовой рощей, яблоневыми садами и зарослями сирени – совсем как мой Буинск, что приютился у Свияги меж Казанью и Ульяновском… Керосиновая лампа и толстые свечи, сад и колодец, его чистая, ледяная вода, ломящая зубы, печь, наполняющая сладким запахом березовых поленьев, – все-все оттуда – из моего военного детства. Вот только рояля не было в крестьянской избе. Но была яростная мечта о пианино, и ничто другое – скрипка, аккордеон, гитара не могли заменить его в мечтаниях совсем небалованой девчушки с тонкими косичками-хвостиками в светлой шубке, уютных валенках. Как звонко, сочно скрипел под ними большой снег, как рассыпался рукотворной метелью с деревянной лопатки, искрился в лучах ярого солнышка, играющего на ярко-синем небе! Каким сладким, пахучим был зимний воздух! Нет, не сравнится даже с лучшими зимними, снежными днями здесь, на юге, в огромном городе…
И не оттуда ли – из этого рассказа – потаенная ранне-юношеская мечта о чуде встречи с… – да-да! – с военным моряком? И "Северная повесть", "Бриз", другое берегли, усиливали до тоски эту робкую мечту, которой, как и многим другим, не суждено было сбыться. Торговых-то моряков, "загранщиков", в Одессе – завались, но какое может быть сравнение?! Ах, нелепая девчонка…»
Там, в Тарусе Марины Цветаевой и Константина Паустовского, родившихся в один год, я благодарила за случай, позволивший «Поклониться за все те, пусть и несбывшиеся мечты, за жгучие слезы: следы и сегодня видны на листках "Телеграммы": "Да что же за беда такая, что за Рок неумолимый: служить другим, помогать, себя не жалея, а самое родное, близкое, бесценное – упускать?!" За "подаренного" на заре отрочества Грига – потрясла "Корзина с еловыми шишками", услышанная по радио, – ах, какие программы дарило оно нам! И как он сумел подсмотреть, подслушать моё, юношеское, над любимым моим Чёрным морем: "Слушай, жизнь, я люблю тебя"?.. Поклониться за радость встреч с благородными героями его книг. Их достоинство, честь, мужество, верность так необходимы мне сегодня! За негромкую, ласкающую, хоть чуточку исцеляющую музыку его слов. За спасающую душу незлобивость, тонкий юмор. За внушенную им любовь к Одессе. Да, без "Времени больших ожиданий" не поняла, не почувствовала бы так Одессы…»
О К.Г. Паустовском писали многие, немало и диссертаций, посвящённых его творчеству, немало, к сожалению, и упорно желающих акцентировать некоторые его слова, поступки, якобы свидетельствующие о «диссидентстве» писателя. Не принимаю! И знаю, что и он бы не принял многого, венчающего «перестройку», ныне творящегося на нашей земле!
А потому, не затрудняя пересказом общеизвестного и остановив самоцитирование, дабы не навлекать укоры за «автобиографические строки», хочу затронуть лишь особенно болезненное сегодня. Заметив однако, что Константин Георгиевич писал 29 апреля 1966-го своим друзьям Юрию и Елене Смоличам: «Не пугайтесь автобиографического жанра и воспоминаний, – сейчас это, может быть, нужнее всего».
«Москвич по рождению и киевлянин по душе», К.Г. Паустовский более двадцати лет прожил на Украине, очень любил её. Родословной по линии отца связан с запорожским казачеством, самим гетманом П.К. Сагайдачным!
Он признавался: «Я вырос на Украине. Мои родные со стороны отца говорили только по-украински. С детства я любил певучий, гибкий, легкий, бесконечно богатый образами и интонациями украинский язык и горжусь, что достаточно прилично владею им до сих пор» (Литературная газета, 3.ХІ.1960).
Учился Паустовский в киевских и брянской гимназиях, Императорском университете Св. Владимира в Киеве на историко-филологическом факультете. Писал: «Мне в общем-то повезло. Я вырос на Украине. Её лиризму я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своём сердце на протяжении многих лет» (предисловие к украинскому изданию «Золота троянда», 1957). Здесь, на Украине, «состоялся как журналист и писатель».
Но горячо любил он и Россию, и север её, и – особо – места Средней России. Признается в повести «Далекие годы»: «Я впервые видел Среднюю Россию. Она мне нравилась больше Украины. Она была пустыннее, просторнее и глуше. Мне нравились ее леса, заросшие дороги, разговоры крестьян» (Брянские леса). Прекрасную повесть «Мещерская сторона» заканчивает словами: «На первый взгляд – это тихая и немудрая земля под неярким небом. Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю. И если придется защищать свою страну, то где-то в глубине сердца я буду знать, что я защищаю и этот клочок земли, научивший меня видеть и понимать прекрасное, как бы невзрачно на вид оно ни было, – этот лесной задумчивый край, любовь к которому не забудется, как никогда не забывается первая любовь».
«Любовь Константина Георгиевича к человеку, родной природе, русскому языку – все это сегодня на чаше весов, которая уравновешивает зло», – заметила Галина Корнилова, главный редактор журнала «Мир Паустовского». Сегодня я бы уточнила: «помогает перевесить, превозмочь, побеждать зло».
Прекрасный знаток русского слова, мастер лирического пейзажа, чуткий стилист К.Г. Паустовский уверен: «...для полного овладения русским языком, для того, чтобы не потерять чувство этого языка, нужно не только постоянное общение с простыми русскими людьми, но общение с пажитями и лесами, водами, старыми ивами, с пересвистом птиц и с каждым цветком, что кивает головой из-под куста лещины». Утверждает «волшебство русской речи», «богатство и певучую силу нашего языка», убеждён: «Тот народ, который создал такой язык, – поистине великий и счастливый народ» (Язык и природа, сб. Золотая роза, 1955).
Острая боль от неуважения к русскому языку, порче его пронизывает многие работы К.Г. Паустовского. Так, он пишет, услышав испоганенную канцелярщиной речь: «...мне показалось, что солнце померкло и скучный сумрак затянул все, что перед этим сверкало вокруг разнообразными красками, светом и теплотой». И – «В сотый раз пришла в голову мысль, что мы – нерадивые потомки своих отцов. Для чего Пушкин, Языков, Лермонтов, Герцен, Толстой, Чехов, Лесков, Салтыков-Щедрин создавали величайший в мире по красоте и зримой образности русский язык? Для чего в тысячах деревень этот язык приобретал меткость, силу, задушевность, блеск и певучесть?
Для чего в этом языке существует неизмеримое количество великолепнейших слов, способных передать все богатство духовного мира нашего человека? И не только духовное богатство, но и все богатства природной жизни страны – ее шумов, ее очарований – от соловьиного боя до гула сосновых вершин и от мгновенной зарницы до жгучей росы на траве.
Для чего был вызван к жизни этот волшебный, свободный, крылатый и живой язык, живой потому, что он всегда выражал живую душу народа? Неужели для того, чтобы свести его к косноязычию, к словарной нищете, к фонетическому безобразию, иными словами – к языку мертвому?..»
И снова, и снова настаивает: «Богатства русского языка неизмеримы. Они просто ошеломляют. Для всего, что существует в мире, в нашем языке есть точные слова и выражения.
Подобно тому, как каждое слово неотделимо от понятия, которое оно передает, так и русский язык неотделим от духовной сущности русского народа и от его истории».
Страстно призывает он к неустанной борьбе с «ужасающим казенным языком», бюрократическим, его «жалкими потугами на научность»; с языком пошляков – «плоским, бесцветным, хихикающим»; «с засилием плохих переводов» с чужих языков. (Живое и мертвое слово, 1960, сб. Наедине с осенью).
О, что бы сказал Константин Георгиевич, увидев, услышав, что творят с русским языком и в России, и, тем более, – на Украине?!. И как смеют они диктовать нам, они, обнищавшие духом, а вернее, – отвеку не обремененные ни им, ни знаниями; те самые, с «тугими, красными затылками» (Старик в станционном буфете), ныне – уже багрово-синюшными, вампирьими?.. Чего стоим мы, позволяющие надругательства над языком, а тем самым, – над душою народною?!. Над русским и над украинским – живым! – языками, над русским и украинским – однокоренными! – народами!
...В годы Гражданской войны Паустовский – снова на Украине, два года жил в Одессе, работал в газете «Моряк». Оставил нам уникальную, непревзойдённую повесть «Время больших ожиданий». В июле 1941-го в командировке от ТАСС был в Тирасполе и Одессе, опубликовал три очерка в газете «Во славу Родины» о защитниках Одессы. Н. Кружков вспоминал слова Паустовского: «Я люблю города, не похожие на другие. Каждый город, как и человек, должен иметь свой, только ему присущий облик. Мне дороги Киев, Москва – и вот Одесса. Она мне напоминает красивую женщину, нежную и ласковую. И очень больно видеть ее страдания. Мне дороги леса Подмосковья, – когда бродишь по их тропам, сладко щемит сердце; радостны просторные донские степи – там пахнет чабрецом, полынью, а вокруг Одессы все пахнет морем, его дыхание огромно... Нет, не верю, что немцы займут ее, не могу представить. Но если такая беда и случится, то недолго они здесь пробудут, горячо им будет здесь» (На Южном фронте).
В 1939 году в Ялте Паустовский записал в дневнике: «Самое тяжелое в наши дни – это стремительный рост пошлости». Там же, в Ялте, в предисловии к американскому изданию «Повести о жизни» «Моим читателям в Америке» (1960) великий гуманист писал:
«Я готов обнажить голову перед каждым простым человеком земного шара, кем бы он ни был, во внимание к тем неизбежным страданиям, какие он наверняка пережил, и тем скудным радостям, какие так редко скрашивали его жизнь.
Но есть единственное племя людей, перед которыми мы никогда не обнажим головы. Это те, кто исповедует насилие и диктатуру, кто жаден, кто тупо готовит войну и воспевает превосходство своей расы. От этих людей – все беды на земле. От них – тот яд, что отравляет нашу прекрасную, нашу любимую землю волнами атомных взрывов и грозит ее существованию».
А письмо-завещание К.Г. Паустовского заканчивается словами: «Мы жили на этой земле. Не давайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы потомки Пушкина, и с нас за это спросится».
Позвольте предложить свои скромные строки, вдохновленные творчеством К.Г. Паустовского – поклоном к Юбилею из любимой им Одессы.
Людмила ВЛАДИМИРОВА
27 мая 2017, Одесса.
Время больших ожиданий
Одесса двадцатых,
Одесса – в блокаде,
Пустеют порты, ветер свищет,
В булыжных пустынях,
Во тьме души стынут,
Но ветхим пальтишком укрывшись –
В той дворницкой странной,
Еще безымянный –
Он послан сюда не случайно:
В голодном тумане,
Беды океане
Спеть «Время больших ожиданий».
Фанерные джунгли
Губкома и угли
Ворованных дров аркадийских.
Укрыты соломой
Богатеньких схроны
И мыльный пузырь золотистый –
Обманным сияньем,
Последним желаньем
Майорки сновидящей реки
Скрипачки-калеки,
Но с нею – навеки
«Время больших ожиданий».
Боцман Миронов –
Алмазом в короне
Знатцов Черноморского флота.
«Моряк» бандерольный,
Поэтов раздолье,
Бабель, Багрицкий – полетом
Веры, исканий,
Надежд, пожеланий
Разума, света, добра нам!
Назло расстояньям
И – расставаньям –
«Время больших ожиданий».
Фонтанские дачи,
И башней маячит
Прихоти память, возмездья.
Степною полынью,
Просоленной синью –
Юга России созвездье:
Одесса мечтаний,
Одесса страданий,
Талантов без мер и... талана,
Как счастье – желанна,
Но вновь – окаянно –
Время больших ожиданий...
Время больших ожиданий,
Если б предвидеть заране,
Чем кончится время,
Чем кончится время,
Время больших ожиданий!
21 июня 1997
Каштану, в память о моем друге детства...
... «заря» – одно из прекраснейших слов русского языка.
Это слово никогда не говорят громко. Нельзя даже представить себе,
чтобы его можно было прокричать.
К. Паустовский
Горделиво-ликующий цвет –
Словно горестей старости нет! –
Это снова, как в детстве, в оконце
Заглянуло всё в искорках солнца
Бело-алое веретёнце.
– Рано, рано еще уходить.
Парка прясть не устала нить:
Сотни свечек горят не зря,
Утешенье даря, говоря:
– Есть вечерняя, тоже – заря!
Сыплет, сыплет каштановый цвет...
Цвет, как след промелькнувших лет,
Я в метели каштанной ловлю,
По-ребячески – вспять! – норовлю...
Spiro – spero!* Верю! Люблю!
Жизнь люблю. И каштановый цвет.
До чего же был светлым рассвет!..
Жизнь люблю. И... каштановый град.
Но куда веселее закат,
Если знаешь, что к внучке в оконце
Вновь заглянет всё в искорках солнца
Бело-алое веретёнце!..
------
* Дышу – надеюсь (лат.)
май 2005
Живучка
На дюнах растет трава, ее зовут живучкой…
К. Паустовский, Ещё о лугах (Мещерская сторона)
В глубинке России есть озеро Старица
С песчаными дюнами по берегам.
Растут череда, чернобыльник, но славится
Особо – дарованная лугам –
Трава по прозванью «живучка»,
Она – не репей, не колючка…
Серо-зеленые шарики плотные
С туго закрытою розою схожи.
Вырвешь, вверх корнем положишь – и вот они,
Зашевелясь на песчаном ложе,
Как перевернутый на спину жук,
И лепестки распрямив, вместо рук
На них опершись, – в мгновенье
Снова корнями – в землю!
Не так ли повелено нынче мне
Сражаться за жизнь упрямо?
То мнится: не выплыву: всё, на дне,
То: чушь, не первая яма…
…В глубинке России есть озеро Старица.
Так страшно недужной-ненужной стариться!..
Живучка, не дай мне отчаяться,
С лихою бедою дай справиться!
20 марта 2010
* * *
Доктор Пауст*, доктор Пауст!
Всё. Отмаялась. Признаюсь:
Из последних сил тянусь
За теплом, добром! «Не трусь!» –
Все твержу себе. Стараюсь
Не сдаваться. Доктор Пауст,
Уврачуй! Еще б немного…
От зловещего Порога
Отведи своей строкой,
Обнадежь и успокой!
Пью лекарство, доктор Пауст, –
Твоё слово! Подымаюсь,
В слабости постыдной каюсь.
--------
* Так называл К. Паустовского Э. Казакевич, вслед и многие другие.
19 мая 2012
* * *
«Сарынь на кичку, ядреный лапоть»
К. Паустовский. Кафе журналистов (Повесть о жизни)
Мне написали «в личку»:
– Уймись!
– «Сарынь на кичку!» –
Клич в помочь призываю.
Сыздетства помню, знаю:
Клич воровской, разбойный,
Убойный, но... – достойный.
«Хазяевам», их страже –
Не бурлакам! – он страшен.
Казачий он, глаголил:
«Заполонённым – волю!»
12 апреля 2017
К. Паустовский на Южном фронте. 1941 г.
С детских лет рассказами и сказками вошёл Константин Георгиевич в мою жизнь. Потом были многие повести, очерки, его воспоминания (Повесть о жизни), статьи, письма...
В 2006-м мне посчастливилось побывать в Тарусе, поклониться могилке «поэта в прозе», побывать в его доме, хранящем Память. К сороковой годовщине его ухода из земной жизни, в июле 2008-го, родились строчки. Так, вспоминая рассказ «Снег», я писала: «До чего же бесхитростен, прост, казалось бы, рассказ Константина Георгиевича! Но снова и снова тянусь за томиком, и он послушно раскрывается на той же, что и год, и два, и много лет тому назад, странице, и я снова погружаюсь в родное, памятное какою-то особой памятью. Может, и – генетической? – сейчас модно упоминать о ней.
...Небольшой русский городок над рекою, с одноэтажными бревенчатыми домишками, скрипучими калитками в деревянных заборах, светлой, прозрачной березовой рощей, яблоневыми садами и зарослями сирени – совсем как мой Буинск, что приютился у Свияги меж Казанью и Ульяновском… Керосиновая лампа и толстые свечи, сад и колодец, его чистая, ледяная вода, ломящая зубы, печь, наполняющая сладким запахом березовых поленьев, – все-все оттуда – из моего военного детства. Вот только рояля не было в крестьянской избе. Но была яростная мечта о пианино, и ничто другое – скрипка, аккордеон, гитара не могли заменить его в мечтаниях совсем небалованой девчушки с тонкими косичками-хвостиками в светлой шубке, уютных валенках. Как звонко, сочно скрипел под ними большой снег, как рассыпался рукотворной метелью с деревянной лопатки, искрился в лучах ярого солнышка, играющего на ярко-синем небе! Каким сладким, пахучим был зимний воздух! Нет, не сравнится даже с лучшими зимними, снежными днями здесь, на юге, в огромном городе…
И не оттуда ли – из этого рассказа – потаенная ранне-юношеская мечта о чуде встречи с… – да-да! – с военным моряком? И "Северная повесть", "Бриз", другое берегли, усиливали до тоски эту робкую мечту, которой, как и многим другим, не суждено было сбыться. Торговых-то моряков, "загранщиков", в Одессе – завались, но какое может быть сравнение?! Ах, нелепая девчонка…»
Там, в Тарусе Марины Цветаевой и Константина Паустовского, родившихся в один год, я благодарила за случай, позволивший «Поклониться за все те, пусть и несбывшиеся мечты, за жгучие слезы: следы и сегодня видны на листках "Телеграммы": "Да что же за беда такая, что за Рок неумолимый: служить другим, помогать, себя не жалея, а самое родное, близкое, бесценное – упускать?!" За "подаренного" на заре отрочества Грига – потрясла "Корзина с еловыми шишками", услышанная по радио, – ах, какие программы дарило оно нам! И как он сумел подсмотреть, подслушать моё, юношеское, над любимым моим Чёрным морем: "Слушай, жизнь, я люблю тебя"?.. Поклониться за радость встреч с благородными героями его книг. Их достоинство, честь, мужество, верность так необходимы мне сегодня! За негромкую, ласкающую, хоть чуточку исцеляющую музыку его слов. За спасающую душу незлобивость, тонкий юмор. За внушенную им любовь к Одессе. Да, без "Времени больших ожиданий" не поняла, не почувствовала бы так Одессы…»
О К.Г. Паустовском писали многие, немало и диссертаций, посвящённых его творчеству, немало, к сожалению, и упорно желающих акцентировать некоторые его слова, поступки, якобы свидетельствующие о «диссидентстве» писателя. Не принимаю! И знаю, что и он бы не принял многого, венчающего «перестройку», ныне творящегося на нашей земле!
А потому, не затрудняя пересказом общеизвестного и остановив самоцитирование, дабы не навлекать укоры за «автобиографические строки», хочу затронуть лишь особенно болезненное сегодня. Заметив однако, что Константин Георгиевич писал 29 апреля 1966-го своим друзьям Юрию и Елене Смоличам: «Не пугайтесь автобиографического жанра и воспоминаний, – сейчас это, может быть, нужнее всего».
«Москвич по рождению и киевлянин по душе», К.Г. Паустовский более двадцати лет прожил на Украине, очень любил её. Родословной по линии отца связан с запорожским казачеством, самим гетманом П.К. Сагайдачным!
Он признавался: «Я вырос на Украине. Мои родные со стороны отца говорили только по-украински. С детства я любил певучий, гибкий, легкий, бесконечно богатый образами и интонациями украинский язык и горжусь, что достаточно прилично владею им до сих пор» (Литературная газета, 3.ХІ.1960).
Учился Паустовский в киевских и брянской гимназиях, Императорском университете Св. Владимира в Киеве на историко-филологическом факультете. Писал: «Мне в общем-то повезло. Я вырос на Украине. Её лиризму я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своём сердце на протяжении многих лет» (предисловие к украинскому изданию «Золота троянда», 1957). Здесь, на Украине, «состоялся как журналист и писатель».
Но горячо любил он и Россию, и север её, и – особо – места Средней России. Признается в повести «Далекие годы»: «Я впервые видел Среднюю Россию. Она мне нравилась больше Украины. Она была пустыннее, просторнее и глуше. Мне нравились ее леса, заросшие дороги, разговоры крестьян» (Брянские леса). Прекрасную повесть «Мещерская сторона» заканчивает словами: «На первый взгляд – это тихая и немудрая земля под неярким небом. Но чем больше узнаешь ее, тем все больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю. И если придется защищать свою страну, то где-то в глубине сердца я буду знать, что я защищаю и этот клочок земли, научивший меня видеть и понимать прекрасное, как бы невзрачно на вид оно ни было, – этот лесной задумчивый край, любовь к которому не забудется, как никогда не забывается первая любовь».
«Любовь Константина Георгиевича к человеку, родной природе, русскому языку – все это сегодня на чаше весов, которая уравновешивает зло», – заметила Галина Корнилова, главный редактор журнала «Мир Паустовского». Сегодня я бы уточнила: «помогает перевесить, превозмочь, побеждать зло».
Прекрасный знаток русского слова, мастер лирического пейзажа, чуткий стилист К.Г. Паустовский уверен: «...для полного овладения русским языком, для того, чтобы не потерять чувство этого языка, нужно не только постоянное общение с простыми русскими людьми, но общение с пажитями и лесами, водами, старыми ивами, с пересвистом птиц и с каждым цветком, что кивает головой из-под куста лещины». Утверждает «волшебство русской речи», «богатство и певучую силу нашего языка», убеждён: «Тот народ, который создал такой язык, – поистине великий и счастливый народ» (Язык и природа, сб. Золотая роза, 1955).
Острая боль от неуважения к русскому языку, порче его пронизывает многие работы К.Г. Паустовского. Так, он пишет, услышав испоганенную канцелярщиной речь: «...мне показалось, что солнце померкло и скучный сумрак затянул все, что перед этим сверкало вокруг разнообразными красками, светом и теплотой». И – «В сотый раз пришла в голову мысль, что мы – нерадивые потомки своих отцов. Для чего Пушкин, Языков, Лермонтов, Герцен, Толстой, Чехов, Лесков, Салтыков-Щедрин создавали величайший в мире по красоте и зримой образности русский язык? Для чего в тысячах деревень этот язык приобретал меткость, силу, задушевность, блеск и певучесть?
Для чего в этом языке существует неизмеримое количество великолепнейших слов, способных передать все богатство духовного мира нашего человека? И не только духовное богатство, но и все богатства природной жизни страны – ее шумов, ее очарований – от соловьиного боя до гула сосновых вершин и от мгновенной зарницы до жгучей росы на траве.
Для чего был вызван к жизни этот волшебный, свободный, крылатый и живой язык, живой потому, что он всегда выражал живую душу народа? Неужели для того, чтобы свести его к косноязычию, к словарной нищете, к фонетическому безобразию, иными словами – к языку мертвому?..»
И снова, и снова настаивает: «Богатства русского языка неизмеримы. Они просто ошеломляют. Для всего, что существует в мире, в нашем языке есть точные слова и выражения.
Подобно тому, как каждое слово неотделимо от понятия, которое оно передает, так и русский язык неотделим от духовной сущности русского народа и от его истории».
Страстно призывает он к неустанной борьбе с «ужасающим казенным языком», бюрократическим, его «жалкими потугами на научность»; с языком пошляков – «плоским, бесцветным, хихикающим»; «с засилием плохих переводов» с чужих языков. (Живое и мертвое слово, 1960, сб. Наедине с осенью).
О, что бы сказал Константин Георгиевич, увидев, услышав, что творят с русским языком и в России, и, тем более, – на Украине?!. И как смеют они диктовать нам, они, обнищавшие духом, а вернее, – отвеку не обремененные ни им, ни знаниями; те самые, с «тугими, красными затылками» (Старик в станционном буфете), ныне – уже багрово-синюшными, вампирьими?.. Чего стоим мы, позволяющие надругательства над языком, а тем самым, – над душою народною?!. Над русским и над украинским – живым! – языками, над русским и украинским – однокоренными! – народами!
...В годы Гражданской войны Паустовский – снова на Украине, два года жил в Одессе, работал в газете «Моряк». Оставил нам уникальную, непревзойдённую повесть «Время больших ожиданий». В июле 1941-го в командировке от ТАСС был в Тирасполе и Одессе, опубликовал три очерка в газете «Во славу Родины» о защитниках Одессы. Н. Кружков вспоминал слова Паустовского: «Я люблю города, не похожие на другие. Каждый город, как и человек, должен иметь свой, только ему присущий облик. Мне дороги Киев, Москва – и вот Одесса. Она мне напоминает красивую женщину, нежную и ласковую. И очень больно видеть ее страдания. Мне дороги леса Подмосковья, – когда бродишь по их тропам, сладко щемит сердце; радостны просторные донские степи – там пахнет чабрецом, полынью, а вокруг Одессы все пахнет морем, его дыхание огромно... Нет, не верю, что немцы займут ее, не могу представить. Но если такая беда и случится, то недолго они здесь пробудут, горячо им будет здесь» (На Южном фронте).
В 1939 году в Ялте Паустовский записал в дневнике: «Самое тяжелое в наши дни – это стремительный рост пошлости». Там же, в Ялте, в предисловии к американскому изданию «Повести о жизни» «Моим читателям в Америке» (1960) великий гуманист писал:
«Я готов обнажить голову перед каждым простым человеком земного шара, кем бы он ни был, во внимание к тем неизбежным страданиям, какие он наверняка пережил, и тем скудным радостям, какие так редко скрашивали его жизнь.
Но есть единственное племя людей, перед которыми мы никогда не обнажим головы. Это те, кто исповедует насилие и диктатуру, кто жаден, кто тупо готовит войну и воспевает превосходство своей расы. От этих людей – все беды на земле. От них – тот яд, что отравляет нашу прекрасную, нашу любимую землю волнами атомных взрывов и грозит ее существованию».
А письмо-завещание К.Г. Паустовского заканчивается словами: «Мы жили на этой земле. Не давайте ее в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы потомки Пушкина, и с нас за это спросится».
Позвольте предложить свои скромные строки, вдохновленные творчеством К.Г. Паустовского – поклоном к Юбилею из любимой им Одессы.
Людмила ВЛАДИМИРОВА
27 мая 2017, Одесса.
Время больших ожиданий
Одесса двадцатых,
Одесса – в блокаде,
Пустеют порты, ветер свищет,
В булыжных пустынях,
Во тьме души стынут,
Но ветхим пальтишком укрывшись –
В той дворницкой странной,
Еще безымянный –
Он послан сюда не случайно:
В голодном тумане,
Беды океане
Спеть «Время больших ожиданий».
Фанерные джунгли
Губкома и угли
Ворованных дров аркадийских.
Укрыты соломой
Богатеньких схроны
И мыльный пузырь золотистый –
Обманным сияньем,
Последним желаньем
Майорки сновидящей реки
Скрипачки-калеки,
Но с нею – навеки
«Время больших ожиданий».
Боцман Миронов –
Алмазом в короне
Знатцов Черноморского флота.
«Моряк» бандерольный,
Поэтов раздолье,
Бабель, Багрицкий – полетом
Веры, исканий,
Надежд, пожеланий
Разума, света, добра нам!
Назло расстояньям
И – расставаньям –
«Время больших ожиданий».
Фонтанские дачи,
И башней маячит
Прихоти память, возмездья.
Степною полынью,
Просоленной синью –
Юга России созвездье:
Одесса мечтаний,
Одесса страданий,
Талантов без мер и... талана,
Как счастье – желанна,
Но вновь – окаянно –
Время больших ожиданий...
Время больших ожиданий,
Если б предвидеть заране,
Чем кончится время,
Чем кончится время,
Время больших ожиданий!
21 июня 1997
Каштану, в память о моем друге детства...
... «заря» – одно из прекраснейших слов русского языка.
Это слово никогда не говорят громко. Нельзя даже представить себе,
чтобы его можно было прокричать.
К. Паустовский
Горделиво-ликующий цвет –
Словно горестей старости нет! –
Это снова, как в детстве, в оконце
Заглянуло всё в искорках солнца
Бело-алое веретёнце.
– Рано, рано еще уходить.
Парка прясть не устала нить:
Сотни свечек горят не зря,
Утешенье даря, говоря:
– Есть вечерняя, тоже – заря!
Сыплет, сыплет каштановый цвет...
Цвет, как след промелькнувших лет,
Я в метели каштанной ловлю,
По-ребячески – вспять! – норовлю...
Spiro – spero!* Верю! Люблю!
Жизнь люблю. И каштановый цвет.
До чего же был светлым рассвет!..
Жизнь люблю. И... каштановый град.
Но куда веселее закат,
Если знаешь, что к внучке в оконце
Вновь заглянет всё в искорках солнца
Бело-алое веретёнце!..
------
* Дышу – надеюсь (лат.)
май 2005
Живучка
На дюнах растет трава, ее зовут живучкой…
К. Паустовский, Ещё о лугах (Мещерская сторона)
В глубинке России есть озеро Старица
С песчаными дюнами по берегам.
Растут череда, чернобыльник, но славится
Особо – дарованная лугам –
Трава по прозванью «живучка»,
Она – не репей, не колючка…
Серо-зеленые шарики плотные
С туго закрытою розою схожи.
Вырвешь, вверх корнем положишь – и вот они,
Зашевелясь на песчаном ложе,
Как перевернутый на спину жук,
И лепестки распрямив, вместо рук
На них опершись, – в мгновенье
Снова корнями – в землю!
Не так ли повелено нынче мне
Сражаться за жизнь упрямо?
То мнится: не выплыву: всё, на дне,
То: чушь, не первая яма…
…В глубинке России есть озеро Старица.
Так страшно недужной-ненужной стариться!..
Живучка, не дай мне отчаяться,
С лихою бедою дай справиться!
20 марта 2010
* * *
Доктор Пауст*, доктор Пауст!
Всё. Отмаялась. Признаюсь:
Из последних сил тянусь
За теплом, добром! «Не трусь!» –
Все твержу себе. Стараюсь
Не сдаваться. Доктор Пауст,
Уврачуй! Еще б немного…
От зловещего Порога
Отведи своей строкой,
Обнадежь и успокой!
Пью лекарство, доктор Пауст, –
Твоё слово! Подымаюсь,
В слабости постыдной каюсь.
--------
* Так называл К. Паустовского Э. Казакевич, вслед и многие другие.
19 мая 2012
* * *
«Сарынь на кичку, ядреный лапоть»
К. Паустовский. Кафе журналистов (Повесть о жизни)
Мне написали «в личку»:
– Уймись!
– «Сарынь на кичку!» –
Клич в помочь призываю.
Сыздетства помню, знаю:
Клич воровской, разбойный,
Убойный, но... – достойный.
«Хазяевам», их страже –
Не бурлакам! – он страшен.
Казачий он, глаголил:
«Заполонённым – волю!»
12 апреля 2017
Вернуться назад