Всеукраинская газета
"Русский Мир. Украина".
Электронная версия. В Сети с 2009 г.
 
Поиск по сайту
 
Панель управления
  •      
       
    пїЅ   Русский мир. Украина » Культура » «ОДНА ЗА ВСЕХ – ИЗ ВСЕХ...». К 125-ЛЕТИЮ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ  
     
    «ОДНА ЗА ВСЕХ – ИЗ ВСЕХ...». К 125-ЛЕТИЮ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
    Раздел: Культура
     
    «Одна за всех – из всех – противу всех!» – формула, отражающая и объясняющая многое в жизни и творчестве Марины Цветаевой. Недаром так, несколько изменив, назвали издатели один из удачных, на мой взгляд, сборник произведений Цветаевой [1].

    «ОДНА ЗА ВСЕХ – ИЗ ВСЕХ...». К 125-ЛЕТИЮ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
    Фотоколлаж Владимира Владимирова


    В стихах Роландов рог (1921) Поэт, повествуя «о своем сиротстве», надеясь на отклик, признаётся: «...усталая держаться / Сознаньем: долг и назначеньем: драться, – / Под свист глупца и мещанина смех, – / Одна за всех – из всех – противу всех...»

    Осмелюсь предложить эту формулу, опустив последнее, для характеристики отношения Цветаевой к так называемому «национальному вопросу», к Родине и зарубежью, неожиданно – неожидаемо, нежелаемо, но... – актуальному сегодня.

    «Неблагодарная – тема», – говорят. Соглашаюсь. И – все-таки – решаюсь...

    «Я – вселенной гость...»

    Неоднократно, в статьях и письмах, Марина Цветаева приводит строки:

    Я – вселенной гость,
    Мне – повсюду пир.
    И мне дан в удел –
    Весь подлунный мир!


    Иногда добавляет: «И не только подлунный!»

    – Гордыня? А стоит ли спешить с определениями?..

    В письме к А. Бахраху М. Цветаева скажет: «...СУЩНОСТЬ, то, что вне нации, то, что над нацией, то что (ибо все пройдет!) – пребудет» [2: 558]. И в рабочей тетради запишет: «Разве есть русские (французские, немецкие, еврейские и пр.) чувства? Просторы?»; «Есть чувства временные (национальные, классовые), вне-временные (божественные: человеческие) и до-временные (стихийные). Живу вторыми и третьими»; «Национальность – тело, т.е. опять одежда» [3]. В письме к Р. Гулю: «Чувствую, вообще, отвращение ко всякому национализму вне войны…» [4: 520; здесь и ниже курсив автора – Л.В.]

    Можно приводить множество высказываний, но суть их – одна: главное в человеке – душа, сердце, человечность – «сущность», независимая от национальности. Это – кредо Цветаевой.

    Она порою отвергает и имя: «русский поэт». Так, напишет Р.-М. Рильке: «Для того и становишься поэтом (если им вообще можно стать, если им не являешься отродясь!), чтобы не быть французом, русским и т.д., чтобы быть – всем. Иными словами: ты – поэт, ибо не француз. Национальность – это от- и заключенность. Орфей взрывает национальность или настолько раздвигает ее пределы, что все (и бывшие, и сущие) заключаются в нее. И хороший немец – там! И – хороший русский!» [5: 66]. Утверждает: «Поэт есть бессмертный дух», «который дышит, где хочет, рождаясь в Москве или Петербурге – дышит где хочет» [6: 408].

    Поэт не нуждается «в рвани валют и виз». Право поэта на весь мир – неоспоримое право. Данное Богом, людям – не оспорить. Как и – «Страсть к каждой стране, как к единственной – вот мой Интернационал. Не третий, а вечный» [7: 261].

    Всем: происхождением, воспитанием, в том числе – за рубежом, знанием языков, искусства, литературы обусловлена любовь Марины Цветаевой к Италии и Германии, Швейцарии и Франции, к давно ушедшим – Древней Греции, к – рождением сына, значит, – кровно связанной – Чехии.

    «Стихи к Чехии», письма к А.А. Тесковой, дневниковые записи – неоспоримые свидетель-ства, что чешский народ – «Народ моей любви», тем более, – в дни его трагедии. 29-30 сентября 1938 года – «Мюнхенский сговор» – соглашение между Германией, Италией, Англией и Франци-ей, в результате – от Чехословакии отторгнута Судетская область и поделена между гитлеровской Германией, буржуазной Венгрией и панской Польшей.

    Какой любовью, какой болью за преданную страну – Стихи к Чехии! –

    ...Жир, аферу празднуй!
    Славно удалась.

    Жир, Иуду чествуй!
    Мы ж, в ком сердце – есть:
    Есть на карте – место
    Пусто – наша честь.


    О, все тот же «Жир», мір подавляющий, мір искушающий, мир – лад, согласие – разрущающий, нынче – на моей земле! – торжествует: празднует, чествует! А мы – «в ком сердце – есть»?..

    Марина Цветаева предупреждает:

    Поделил – секирой
    Пограничный шест.
    Есть на теле мира
    Язва: все проест.


    Самые сильные из Стихов к Чехии страшат и... завораживают. Это ведь самое сердце кричит! –

    …Отказываюсь быть.
    В Бедламе нелюдей
    Отказываюсь – жить.
    С волками площадей

    Отказываюсь – выть.
    С акулами равнин
    Отказываюсь плыть –
    Вниз – по теченью спин.

    Не надо мне ни дыр
    Ушных, ни вещих глаз.
    На твой безумный мир
    Ответ один – отказ.


    «Каждую народную песню, – пишет М. Цветаева, – будь то русская, немецкая, французская и пр. – я неизменно чувствую – моею» [8]. Много переводит. С немецкого, французского и на них с русского, с болгарского и польского, чешского и сербского, хорватского и испанского, грузинского и украинского, еврейского – более, чем с десятка языков!

    «...Я сейчас перевожу его (за руку) на русский язык. Только так понимаю перевод». «Идя по следу поэта, заново прокладывать всю дорогу, которую прокладывал он...» [9: 375]. Укрепляя «стойкое братство», «обивающих мощно лишь природы порог».

    Много переводов с украинского – песни, лирика Ивана Франка. И в бессмертных русских стихах: «біс», «за карманы твои порожние», «червонные возблещут купола», «позвякивая карбо-ванцем», «мониста», «колыска», «тын», и: «Поклон тебе, град Божий, Киев!» рядом с: «Поклон, престольная Москва!»...

    Ведь у всех дорог – «парная колея», на одном колесе – только в цирке, на потеху!

    ...Сталкивает их цепи,
    Смешивает отрепья
    Парная колея...


    А если:

    Нищенствуют и княжат –
    Каторжные княгини,
    Каторжные князья,


    «УПАВШИЕ ВВЫСЬ», то –

    ...Вот мы и сшиблись клином.
    Темен, ох, темен час...


    Марина Цветаева утверждает, что мир «на согласьях строен», а «разъединен – мстит». Напоминает:

    И лучшая вам честь,
    Ушедшие – презреть раскол…


    Да, – «Честь – безжалостнейший истец», «Власть безжалостнейшая – честь»...

    Из так называемой «маленькой прозы» М. Цветаевой меня привлек ее рассказ «Китаец» (1934). Прошу прощения за обширную цитату, но она, на мой взгляд, раскрывает многое в чув-ствах «эмигрантки»:

    «Почему я так люблю иностранцев, всех без разбору, даже подозрительных арабов и занос-чивых поляков, не говоря уже о родных по крови юго-славянах, по соседству и воспитанию – немцев, по нраву и громовому р – итальянцев, не будем перечислять, – всех без разбору? Почему сердце и рот расширяются в улыбку, когда на рынке заслышу французскую речь с акцентом, вер-ней, один акцент с привеском французской речи? Почему, если мне даже не нужно капусты, непременно, магнетически, гипнотически, беру у "метека" кочан и даже, вернувшись, второй, только чтобы еще раз услышать его чудовищное для французских ушей "мерррси", с топором рубнувшим "мадам", а иногда и просто: "До свидания, приходи опять". Почему, при худшей ка-пусте, для меня метеков лоток непреложно – лучше? Почему рука сама, через лоток, жмет арабову, арапову и еще не знаю чью – лапу? Почему, когда на рынке ловкий "камло", сыпля словами и жестянками, превозносит французскую сардинку и поносит португальскую, я, оскорбленная, от-хожу? Ведь не меня же ругали – при чем тут русские? Но ругая португальскую сардинку, меня, мою душу задели, и это она увела меня из круга туземцев более властно, чем ангел-хранитель за руку, или ажан – тоже за руку, хотя иначе.

    Потому ли (так люблю иностранцев), что нам всем, чужакам, в Париже плохо? Нет, не по-тому. Во-первых, мне в Париже не плохо (не хуже, чем в любом месте, которого я не выбирала), во-вторых, моему рыночному другу-армянину в Париже явно хорошо. Значит, дело не в плохости жизни, и любовь моя не "camaraderie de malheur" (товарищество по несчастью – фр.)

    А потому что каждому из нас кто-то, любой, пусть пьяный, пусть пятилетний, может в лю-бую минуту крикнуть "метек", а мы этого ему крикнуть – не можем. Потому что, на какой бы точке карты, кроме как на любой – нашей родины, мы бы ни стояли, мы на этой точке – и будь она целыми прериями – непрочны: нога непрочна, земля непрочна... Потому что малейшая искра – и на нас гнев обрушится, гнев, который всегда в запасе у народа, законный гнев обиды с неизменно и вопиюще неправедными разрядами. Потому что каждый из нас, пусть смутьян, пусть волк, – здесь – неизменно ягненок из крыловской басни, заведомо – виноватый в мутности ручья. Потому что из лодочки, из которой, в бурю, непременно нужно кого-нибудь выкинуть, – непременно, неповинно и, в конце концов, законно, будем выкинуты – мы. Потому что все мы, от африканца до гиперборейца, camarades не de malheur, a: de danger (товарищи не по несчастию, а по опасности – фр.) Потому что, если мы все под Богом, то на чужой земле еще и под людским гневом ходим. Гневом черни, одной – всегда, одним – всегда. Потому что стара вещь – вражда, и сильна вещь – вражда. Иностранца я люблю за то, что у него на всякий случай голова втянута в плечи, или – что то же и на тот же случай – слишком уж высоко занесена.

    Не "плохо живется", а плохо может прийтись».

    Но все-таки – «Страх оскорбления, а не смерти, нам всем головы втягивает, – признается М. Цветаева, – и вызов невидимому оскорбителю иным из нас головы заносит. Оскорбления, на которое в иностранцевом словаре – нет слов.

    Camarades d’orgueil blessé (Товарищи по уязвленной гордости – фр.)»

    Прочтите рассказ! Улыбнитесь «торгу», некоторым обстоятельствам, диалогу: « – Madame – русская? Я знаю русских, они делают все, что им приходит в голову, и не терпят, чтобы им противоречили. Правда, Madame?» – «Совершенная, – серьезно подтверждаю я, – и больше того: когда им не дают делать того, что им приходит в голову, они эту голову – теряют...»

    Примите концовку – сценку взаимного одарения, и – детское: « – Мама, а насколько китайцы больше похожи на русских, чем французы"» [10].
    Немало у М. Цветаевой свидетельств родственного отношения к татарскому народу, это и «Ведь и татары мы!», «Родины моей широкоскулой… / Шопоты и топоты татар», вполне понят-ные и в свете не лишенного справедливости и юмора: «Поскреби русского – найдешь татарина», и в свете работ Л.Н. Гумилева и его последователей. Какой человечностью, теплом овеяны страницы дневника Цветаевой, где – о любви к татарскому мальчику в Гурзуфе! – «…этого мальчика любила так и этот мальчик любил меня так, как никогда уже потом никто меня и, наверное, никто – его» [11: 182].

    И совершенно напрасно некоторые татары обвиняли Марину Цветаеву в «оскорблении та-тарского народа» за ее слова в Колыбельной, рожденной 28 марта 1939 года –

    В оны дни певала дрема
    По всем селам-деревням:
    – Спи, младенец! Не то злому
    Псу-татарину отдам!

    Ночью черной, ночью лунной –
    По Тюрингии холмам:
    – Спи, германец! Не то гунну
    Кривоногому отдам!

    Днесь – по всей стране богемской
    Да по всем ее углам:
    – Спи, богемец! Не то немцу.
    Пану Гитлеру отдам!


    Это ж надо! – выхватить два-три слова из текста стихов, игнорировав всё содержание, смысл, время написания! И – найти поддержку в лице «известного публициста Льва Овруцкого», означившего, что ему «как еврею» такой подход «кажется весьма плодотворным и многообещающим. У Пушкина нередко можно встретить "жид", "жиды". Так какое же он после этого "наше все"? Нет, далеко не все. И, может быть, не наше. А у Лермонтова: "Куда спешишь ты, жидовка младая"? Ясен подтекст: вестимо, в лавку, чтобы надувать честной христианский народ. Или Го-голь, позволивший себе в "Тарасе Бульбе" вывести жида Янкеля в самом непотребном виде. Та же Цветаева: "Жизнь это место, где жить нельзя: еврейский квартал". Выходит, не коррупционеры и бюрократы не дают россиянам жить счастливой и полнокровной жизнью, а евреи, якобы населившие целый квартал? Вот эту, с позволения сказать, классику читают наши дети. Спрашивается – доколе? Где наша хваленая межнациональная толерантность? Где прославленный пролетарский интернационализм?» [12].

    Смеяться, плакать? Скорее, – первое. Но – заметьте! – явный призыв «известного публициста»: как минимум, игнорировать лучших Русских писателей.

    «Правда всегда останется правдой...»

    «Правда всегда останется правдой, независимо от того, приятна она или нет», – писала юная, 16-тилетняя Марина Цветаева [13: 23]. И – 39-ти лет отроду: «…мое дело на земле – правда, хотя бы против себя и от всей своей жизни» [14].

    «Поэт предельной правды чувств» вправе требовать такой же правды от нас сегодня, и нам она очень нужна.

    Отношение Марины Цветаевой к евреям, еврейству – самостоятельная, очень трудная тема. И в силу не одновекового «табу», в частности, неизжитого шараханья даже «от слова "еврей" в устах нееврея», взгляда на само слово, «как на звук непечатный». Это – из ответа В. Жаботинского, видного идеолога сионизма, М.А. Осоргину в 1925 году. Да, неизжитого, хотя В. Жаботинский писал, что автор статьи «Русское одиночество» «напрасно опасается, что читатели "Рассвета" (газеты, редактируемой Жаботинским – Л.В.) усмотрят в статье антисемитские тенденции», что «Слава Господу, время это прошло» [15: 163-164]. И в силу неполноты публикации наследия М. Цветаевой.

    Однако мы никогда в полной мере не поймем времени и судьбы, истинной величины Марины Цветаевой, уходя от этой темы. Хочется надеяться, что такое полноценное исследование – впереди. Сегодня – только некоторые штрихи.

    В 1916 году Марина Цветаева напишет четыре строфы – стихи Евреям, две первые из них:

    Кто не топтал тебя – и кто не плавил,
    О купина неопалимых роз!
    Единственное, что на земле оставил
    Незыблемого по себе Христос:

    Израиль! Приближается второе
    Величество твое. За все гроши
    Вы кровью заплатили нам: Герои!
    Предатели! – Пророки! – Торгаши!..


    В «Ответе на анкету», открывающем последнее прижизненное издание Марины Цветаевой (После России, 1928, Париж), свидетельство: «Главенствующее влияние – матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroica)» [16]. Этой страсти не изменит, но… Позвольте об этом – чуть ниже.

    Кстати, 27 мая 1928 года в Париже состоялся диспут, 29 мая в «Последних Новостях» опубликована статья С. Литовцева о русско-еврейских отношениях – «жгучем» вопросе эмиграции. В 1929 году по вопросу, своей книгой «Что нам в них не нравится…», выступил В.В. Шульгин. Не-мало в ней о том, чего не принимает и С.Я. Эфрон, рассказывая в письме В.Ф. Булгакову о встрече в Париже Нового Года (1926): «Собралось больше тысячи "недорезанных буржуев", пресыщенных и вяло-веселых (все больше – евреи), они не ели, а жрали икру и купались в шампанском. На эту же встречу попала группа русских рабочих в засаленных пиджаках, с мозолистымим руками и со смущенными лицами. Они сконфуженно жались к стене, не зная, что делать меж смокингами и фраками. Я был не в смокинге и не во фраке, а в своем обычном синем костюме, но сгорел от стыда…» [17]. Бог мой, до чего же – «современно»!..

    Многие стихи Цветаевой, строфы Поэмы Конца (1924), Поэмы Лестницы (1926), Поэмы Воздуха (1927) свидетельствуют о глубоком знании как библейской, так и новой истории евреев, полны сочувствия. Чего стоит: «Жизнь, это место, где жить нельзя: / Ев-рейский квартал…»? Или, афористичное: «В сем христианнейшем из миров / Поэты – жиды!»

    Но: «Единственное, что читаю сейчас – Библию. Какая тяжесть – Ветхий Завет! И какое освобождение – Новый!» [18: 528]. Трудно не согласиться.
    «Там, где говорят: еврей, подразумевают: жид – мне собрату Генриха Гейне – не место», – писала М. Цветаева Ю. Иваску, рассказав ему об остром конфликте с «младороссами»: «Я, четко и раздельно: – "ХАМ-ЛО!" (Шепот: не понимают). Я: – "ХАМ-ЛО!" и, разорвав листовку пополам, иду к выходу. Несколько угрожающих жестов. Я: – "Не поняли? Те, кто вместо еврей говорит жид и прерывают оратора, те – хамы"» [19: 384]. Но: «…мой дядя (Д.В. Цветаев) после Варшавы был один из самых видных черносотенцев Москвы – Союз Русского народа – очень добрый человек – иначе жид не говорил. У него я, девочкой, встречала весь цвет черной сотни» [20: 614]. Заметим: «после Варшавы»! Или, в письме В.Н. Буниной, после встречи со «своей польской женской родней»: «Кстати, в полной невинности, говорят "жиды", а когда я мягко сказала, что в моем муже есть еврейская кровь – та старая бабушка: "А жиды – разные бывают". Тут и я не стала спорить» [21: 249].

    Вспомним вторые стихи Евреям, 1920 года, в них несомненно М. Цветаева вспоминает Генриха Гейне:

    Так бессеребренно – так бескорыстно,
    Как отрок – нежен и как воздух синь,
    Приветствую тебя ныне и присно
    Во веки веков. – Аминь. –

    Двойной вражды в крови своей поповской
    И шляхетской – стираю письмена.
    Приветствую тебя в Кремле московском,
    Чужая, чудная весна!

    Кремль почерневший! Попран! – Предан! – Продан!
    Над куполами воронье кружит.
    Перекрестясь – со всем простым народом
    Я повторяла слово: жид.

    И мне – в братоубийственном угаре –
    Крест православный – Бога затемнял!
    Но есть один – напрасно имя Гарри
    На Генриха он променял!

    Ты, гренадеров певший в русском поле,
    Ты, тень Наполеонова крыла, –
    И ты жидом пребудешь мне, доколе
    Не просияют купола!

    М. Цветаева признается: «Да и я не лучше – после всех живых евреев – Генриха Гейне – нежно люблю – насмешливо люблю...» [22: 737]. В дневнике – о «предпочтении», желании, дабы Генрих Гейне «заглушил во мне всех моих современников, он – из могилы – весь гром современности» [23]. Увы, было что заглушать.

    Вспоминаю «отчаянные просьбы» Цветаевой об «иждивении», унижения. 15 ноября 1925 года она напишет Д.А. Шаховскому о попытке найти бесплатный зал для первого ее выступления в Париже: «Цейтлины (т.е. Мария Самойловна) уже отказали. – "К нам она – и нам ее поэзия – не подходят". Снять зал – 600 франков. Для меня вечер – вопрос не славы, а хлеба» [24: 28]. Об этом же – в письме С.Я. Эфрона В.Ф. Булгакову : «...резкое недоброжелательство почти всех русских и еврейских барынь, от которых в первую очередь зависит удача распространения билетов. Все эти барыни, обиженные нежеланием Марины пресмыкаться, просить и пр., отказались в чем-либо помочь нам» [25]. Но... В. Сосинский напишет 6 февраля 1926-го своей невесте А. Черновой о «большом, крупном успехе», аншлаге: «В результате – великая правда божья: все, купившие пятифранковые билеты, сидят: все Цетлины, Познеры – толкутся в проходах» [26: 52].

    Здесь, наверное, стоит вспомнить и упоминаемую выше статью М.А. Осоргина («золотое сердце» – М. Цветаева). Он писал, что в эмиграции, «там, где духовный уровень выше, где углублены интересы мысли и творчества, где калибр человека крупнее, – там русский испытывает одиночество национальное; там, где близких ему по крови больше, – одиночество культурное. Эту трагедию я и обозначаю словами заголовка: русское одиночество...» «Я ни в какой мере не антисемит, но я в большой мере русский славянин… Свои, русские, мне ближе по духу, по чистоте языка и говора, по специфическим национальным достоинствам и недостаткам. Иметь их моими единомышленниками и соратниками мне ценнее, просто даже удобнее и приятнее. В многоплеменной, вовсе не русской России я умею уважать и еврея, и татарина, и поляка, – и за всеми ими признаю совершенно одинаковое со мною право на Россию, нашу общую и родную мать: но сам я из русской группы, из той духовно влиятельной группы, которая дала основной тон российской культуре».

    Он видит: «русский за рубежом захирел и сдался, уступив общественные посты иноплеменной энергии». Что же, – «Еврей акклиматизируется легче… – его счастье! Зависти не испытываю, готов за него радоваться». Но, охотно уступая еврею арену общественную, признается, что «есть одна область, где "еврейское засилие" решительно бьет меня по сердцу: область благотворительности». И с болью замечает: не зная «у кого больше денег и бриллиантов: у богатых евреев или у богатых русских», убедился, что «обращаться к богатым русским – бесполезная и унизительная трата времени», в то время как «большие благотворительные организации в Париже и в Берлине лишь потому могут помогать нуждающимся русским эмигрантам, что собирают нужные суммы среди отзывчивого еврейства» [15: 162-163].

    – Горько! Извечно – «бьет по сердцу»... Однако в случае с Мариной Цветаевой – далеко не всегда «срабатывает». Унижение – непосильно, да и очевидно: «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не-эмигрант, что я по духу, т.е. по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда» [27].

    Вспоминаю: «...дружу с эсерами, – с ними НЕ душно. Не преднамеренно – с эсерами, но так почему-то выходит: широк, любит стихи, значит эсер. С правыми у меня – холод. Тупость, непростительнейший из грехов!» [28: 533]. Среди эсеров было немало евреев, среди «правых», в отличие от сегодня, – русских монархистов, винивших евреев в разрушении России.

    В эмоциональном письме П.П. Сувчинскому и Л.П.Карсавину М. Цветаева, отстаивая русскость С.Я. Эфрона, писала: «Делая С.Я. евреем вы 1) вычеркиваете мать 2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) ВСЕГО ЧЕЛО-ВЕКА.
    Кровь, пролившаяся за Россию, в данном случае была русская кровь и была пролита за свое.

    Делая С.Я. евреем, вы делаете его ответственным за народ, к которому он внешне – частично, внутренне же – совсем непричастен...» [29:185].

    Не стоило бы, вникнув в последнюю фразу, вспомнить о роли евреев в революции, в жутчайшем «красном терроре»? И – яростное возмущение Цветаевой на условие: «вне политики», для издания А.Г. Вишняком «Земных примет», книги «страстной правды: пристрастной правды холода, голода, гнева, Года!» Она напишет: «...что я, в люльке качалась? Мне было 24-26 лет, у меня были глаза, уши, руки, ноги: и этими глазами я видела, и этими ушами я слышала, и этими руками я рубила (и записывала!), и этими ногами я с утра до вечера ходила по рынкам и по заставам, – куда только не носили!

    ПОЛИТИКИ в книге нет У меня младшая девочка умерла с голоду в приюте, – это тоже "политика" (приют большевистский)». И снова: «Это не политическая книга, ни секунды. Это – живая душа в мертвой петле – и все-таки живая». Да, – «Евреи встают гнусные. Такими и были»» [30: 523]. И – со страстной просьбой найти издателя, уверяя, что книга – «не черносотенная», но «глубоко-правдивая», «отвергнутая в Госиздате, она так же была бы отвергнута в издательстве Дьконовой. (Черносотенном?) В ней есть очаровательные коммунисты и безупречные белогвардейцы, первые увидят только последних, и последние – только первых» [31: 528]. Увы… Но – чревато. Бедами.

    Интересна запись в августе 1921 года в рабочей тетради:

    «Аля: – Марина! Я подметала и думала о евреях. Тогда – из тысяч тысяч – поверил один, теперь – Ленину и Троцкому – на тысячу вряд ли один не поверит.

    – Аля! Вся Библия – погоня Бога за народом. Бог гонится, евреи убегают» [32].

    И – 16 апреля 1925 года, в Страстной Четверг: «У меня с каждым евреем – тайный договор, заключаемый первым взглядом» [33].

    – Договор о ненападении?..

    Вспоминается В.В. Розанов:

    «Посмотришь на русского человека острым глазком... Посмотрит он на тебя острым глазком...

    И все понятно.

    И не надо никаких слов.

    Вот чего нельзя с иностранцем» [34: 199].

    Да, Цветаева писала в постскриптуме письма о «еврействе» С.Я. Эфрона: «Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем…» [29] Но и она же: «…мое отношение к еврейству вообще: тяготение и презрение. Мне ни один еврей даром не сходил! (NB! А ведь их – мно-ого!)» [35: 692].

    Да, много. И – случаев «еврейски-буржуазного хамства», об одном из них Цветаева напишет В.Н. Буниной. О докторе, эсере, «очень богатом господине», который на предложение купить десятифранковый билет на «целый вечер моего чтения, авторского чтения двух неизданных вещей», ответил: «Цветаева ОЧЕНЬ вредит себе своими серебряными кольцами: пусть сначала продаст…» Она признается: «О, как я бы хотела читать ДАРОМ и всем подарить по серебряному кольцу. Но я, Вера, теми «кольцами» – «пускай продаст» меньше уязвлена, чем удовлетворена: формула буржуазного (боюсь еврейски-буржуазного) хамства» [36].

    И – эгоизма, «нахрапистости», «безумия рационализма» и скупости, даже к ближним: бабушка «80 лет, и вся в заплатах» у евреев-эмигрантов, «немецких Ротшильдов – банкиров», «гамбургских миллионеров, если не миллиардеров» [37: 274]. У них Аля «за 150 франков в месяц обучала французскому – и всему, до мытья ушей включая – троих детей и их 80-летнюю бабушку, главную банкиршу (ее – только французскому)» [38]. Похоже, определенный «вклад» был внесен еврейским окружением дочери в разлад, тяжело переживаемый М. Цветаевой. Она не может смириться и с работой Али в качестве «помощницы помощника» зубного врача, того самого, что – о кольцах, не может удержаться от горького: «евреям льстит, что у них служит моя дочь!» [39: 182].

    А если еще вспомнить, перечислить случаи горчайших разочарований в «друзьях» – евреях, которым отданы искренние, глубокие чувства, многие дни и даже – годы, несовпадений, обма-нов, от чего – острая боль?.. Так что, не беспочвенно ни тяготение, ни – увы – презрение.

    «Нация – в плоти...»

    «Страсть к еврейству», – написала Марина Цветаева.

    Не стоит ли вспомнить и то, что «страсть» – никак не аналог, по Цветаевой, понятию «любовь». Юная, она воскликнет: «Нет радости в страсти!» Позднее: «каторжная страсть», и – «...не пастбище, а пустошь – / Страсть!» Утверждает: «Есть на свете три неволи: / Голод – страсть – и старость...» и: «Разочарование! Не крест / Ты – а страсть, как смерть и как разлука». В 1931-м: «...негодование – моя страсть (а есть на что!)» [40: 143].

    Есть у Марины Цветаевой и определение «преступная страсть». В уникальных стихах Бузи-на, датированных «11 сентября 1931 – 21 мая 1935». Долго, нелегко писались... Новая жизнь их, в связи с вокальным переложением Елены Фроловой, заслуженно привлекает общее внимание. Но не всем известно, что и у нее, и в ряде сборников Цветаевой – опущены последние две, иногда, – три строфы. Вот они:

    ...Бузина, без ума, без ума
    Я от бус твоих, бузина!
    Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,
    Мне – мой куст под окном бузинный
    Дайте. Вместо Дворца Искусств
    Только этот бузинный куст...

    Новоселы моей страны!
    Из-за ягоды бузины,
    Детской жажды моей багровой,
    Из-за древа и из-за слова:
    Бузина (по сей день – ночьми...),
    Яда – всосанного очьми...

    Бузина багрова, багрова!
    Бузина – цельный край забрала
    В лапы: детство мое у власти.
    Нечто вроде преступной страсти,
    Бузина, меж тобой и мной.
    Я бы века болезнь – бузиной
    Назвала...


    Анна Саакянц, пытаясь объяснить словосочетание «преступная страсть», ничего не пишет о двух весьма информативных строфах. Может, потому и объяснение ее, по-моему, не очень четко, убедительно? Так, она пишет о последней строфе: «Поэт здесь тягается со своим временем, своим веком – больным, жестоким – и преходящим. Ведь ягоды бузины на следующее лето опять созреют, потом вновь будут казнены, залив кровью землю и оголив куст. Но та бузина будет уже другая. И Марина Ивановна, опережающая свое время, почти никем не понятая, – "шею себе сво-рачивала", оглядываясь назад – на канувшую в небытие родину, – ту, "где на монетах молодость моя" (профиль царя)» [41: 252-254].

    Для меня – несомненно, что здесь – о яростной революционности М. Цветаевой 1905-1907 годов. В связи с чем, кстати, она с сестрой, Анастасией Цветаевой, были лишены матерью возможности распоряжаться наследством: «...а вдруг, когда вырастут, "пойдут в партию" и все отдадут на разрушение страны. Деньги кладутся с условием: неприкосновенны до 40-летия наследниц». «Так и пропали у меня 100 тысяч...», – писала М. Цветаева [42: 320-321].

    «Дворец Искусств» – детище революции «на Поварской», в «литературное отделение» которого была вынуждена вступить Марина Цветаева после смерти младшей дочери Ирины (давали «дешевый паек»). Контролировалось «заведующим литературным отделом Наркомпроса» Валерием Брюсовым. Непросты отношения Цветаевой с этим поэтом.

    В 1924-м, в очерке Герой труда Цветаева напишет: «Два слова еще о глубочайшем анационализме (тоже соответствие с советской властью) Брюсова. Именно об анационализме, миро-воззрении, а не о безродности, русском родинно-чувствии, которого у Брюсова нет и следа». В сноске: «Безродность, безысходность, безраздельность, безмерность, безкрайность, безсрочность, безвозвратность, безоглядность – вся Россия в б е з.» И дальше: «Безроден Блок, Брюсов анацио-нален. Сыновность или сиротство – чувствами Брюсов не жил (в крайнем случае – "эмоциями"). Любовь к своей стране он заменил любопытствованием чужим...» [43: 550]. И... – определял в те годы судьбы русской поэзии!..

    В этой же, глубокой работе Марина Цветаева скажет: «Нация – в плоти, бесплотным нацио-нальный поэт быть не может (просто-поэт – да)». И – «Народная песня не отказ, а органическое совпадение, сращение, созвучие данного "я" с народным» [43: 547].

    Обращение в стихах Бузина: «Новоселы моей страны! Из-за ягоды бузины...», выделение слова – не указание ли и на второй смысл слова «буза» – не «бродящий, опьяняющий напиток», а – «непорядок», «волнения»? Определение его как «яда», слова: «Бузина – цельный край забрала / В лапы: детство мое у власти» и – признание: «Нечто вроде преступной страсти, / Бузина, меж тобой и мной» – информация к размышлению? И кто же такие – эти «новосёлы»?..

    Снова вспоминаю Василия Розанова:

    «Как я смотрю на свое "почти революционное" увлечение 190..., нет 1897 – 1906 гг.?

    – Оно было право.

    Отвратительное человека начинается с самодовольства.

    И тогда самодовольны были чиновники.

    Потом стали революционеры. И я возненавидел их» [44: 330].

    В очерке Пушкин и Пугачев (1937) М. Цветаева сформулирует: «Нет страсти к преступив-шему – не поэт. (Что эта страсть к преступившему при революционном строе оборачивается у поэта контр-революцией – естественно, раз сами мятежники оборачиваются – властью.)» [45: 387].

    Вот это последнее – очевидно – в уникальной, актуальной «лирической сатире», поэме Крысолов (1925), печатающейся сегодня в некоторых изданиях со значительными купюрами, к сожалению. В частности, опускаются строфы, где – о «бессовестных», «нахрапистых», «обшар-панных» крысах с их: «Глав – глад», «Глав – гвалт», «главглот», «главблуд», «главхвост», «главсвист», «Наркомчерт, наркомшиш – / Весь язык занозишь!», невыговариваемым «Интерна-цио…» С характеристикой:

    Целый мир грозятся стрескать!
    – Ты им: Хам! они: Сим!
    На двунадцати, дескать,
    Языках говорим.

    – Ясных-то
    Два лишь:
    Касса!
    Товарищ!


    Необычные крысы «посетили» благополучнейший бюргерский Гаммельн – «Предиковенный сорт!» –

    – Не совсем, с лица, на крыс-то...
    – Да уж крысы ли впрямь?


    А их напасть – следствие несоблюденной меры. Ах, какой – на все века – Гимн Мере! –

    Мера! Священный клич!
    Пересмеялся – хнычь!
    Перегордился – в грязь!
    Да соразмерит князь

    Милость свою и гнев.
    Переовечил – хлев,
    Перемонаршил – бунт.
    Zuviel ist ungesund...
    (Излишество вредит – нем.).

    И – актуальнейшее обращение:

    …К вам, сытым и злым,
    К вам, жир и нажим:


    Злость сытости! Сплев
    С на - крытых столов!
    Но – в том-то и гвоздь! –
    Есть – голода злость.


    Злость тех, кто не ест:
    Не есть – надоест!
    Без - сильных не злобь!..


    Иначе – закономерно – «Кры - синая дробь»...

    Но, «завоевав» бюргерский Гаммельн, крысы: « – Лысины! / – Пасмы! / – Слыхано ль? / В красном!», перекормившись, откровенничают: « – Господа, секрет: / Отвратителен красный цвет / Мне. / – Нам всем!» И: «Обращение камерад / Устарело. Ввиду седин / Предлагаю вам господин»... / Господин гражданин... / Для... форм...» А также и: « – Заушат – прощу. / – Завтра дочку свою крещу: / Мне-то все одно, ну, а ей – / Ей – целей»...

    Борис Пастернак заметил, что в Крысолове Цветаева пошла «по пути оголения поэзии и писания чистым спиртом», что: «Социальное перерожденье крыс!! – идея потрясающе простая, гениальная...», что: «Не прочти я Крысолова, я был бы спокойнее в своем компромиссном и ставшем уже естественном – пути» [46]. Рискну повторить, что и в нашем очередном разрушении «до основанья» нельзя не видеть результата «социального перерождения крыс».

    Сегодня о Крысолове Марины Цветаевой написано немало. Ссылки на работы Инессы Ма-линкович, Светланы Ельницкой, Ефима Эткинда, Эмилии Обуховой, Юлии Подлубновой, Мины Полянской, Вадима Перельмутера, Дмитрия Быкова и др. чрезвычайно перегрузили бы статью, да и увели бы меня далеко... Погожу, не сейчас...

    Сейчас лишь замечу, что поэма, посвященная Г. Гейне, чрезвычайно важна и настоятельно требует пера серьезного русского критика. Неплохо бы и не забыть «Романс Крысолова» Иосифа Бродского, его «СВЕТЛЫЙ ХОР ВОЗВРАТИВШИХСЯ КРЫС» со словами: «СЧАСТЛИВОЕ ПЕНИЕ КРЫС / как всегда над Россией звенит!»

    Не просты строфы, пожалуй, самой сложной поэмы Цветаевой, Поэмы Воздуха (1927):

    ...Еврея с цитрою
    Взрыд: ужель оглох?
    Что-то нужно выправить:
    Либо ты на вздох
    Сдайся, на всесущие
    Все, – страшась прошу –
    Либо – и отпущена:
    Больше не дышу.


    Времечко осадное,
    То, сыпняк в Москве!
    Кончено. Отстрадано
    В каменном мешке
    Легкого!
    Исследуйте
    Слизь! Сняты врата
    Воздуха. Оседлости
    Прорвана черта.


    Сдаться на «всесущие все» права евреев просит Цветаева, упоминая пресловутую «черту оседлости»?

    Вспоминаю Ф.М. Достоевского: сопоставление им требований «свободного выбора места жительства» для евреев и крепостной зависимости, которой евреи не знали, стеснения «полной свободы выбора места жительства и для русского простолюдина»; его – об уважительном отношении русских к евреям, к особенностям их молений. «И что же, – пишет Достоевский, – вот эти-то евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели чуть не свысока (и это где же? в остроге!) и вообше выражали гадливость и брезгливость к русскому, к "коренному" народу».

    Ох, не случайно «иногда входила в голову фантазия: ну что, если б это не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов – ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили ли прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю? Нет-с, уверяю вас, что в русском народе нет предвзятой ненависти к еврею, а есть, может быть, несимпатия к нему, особенно по местам...» Но: «происходит это вовсе не оттого, что он еврей, не из племенной, не из религиозной какой-нибудь ненависти, а происходит это от иных причин, в которых виноват уже не коренной народ, а сам еврей» [47: 448, 449]. И признает: «...все, что требует гуманность и справедливость, все, что требует человечность и христианский закон, – все это должно быть сделано и для евреев». Но если они останутся «во всеоружии своего строя и своей особности, своего племенного и религиозного отъединения», то – не получат ли «нечто большее, нечто лишнее, нечто верховное против самого коренного даже населения?» [48: 451].

    Вот и – «страшась прошу»...

    Понимаю, принимаю желание М. Цветаевой, дабы Генрих Гейне «заглушил во мне всех моих современников...» Повторюсь: было что заглушать. Как и нам, увы...

    В том числе, непонимание (нежелание понимать!) «не своих», категоричность суждений. «Даже свободолюбивый и многотерпеливый Короленко, – писал Солженицын, – наряду с сочувствием к евреям, страдающим от погромов, записывает в своем дневнике весною 1919 года: "Среди большевиков – много евреев и евреек. И черта их – крайняя бестактность и самоуверен-ность, которая кидается в глаза и раздражает"» [49: 89]. И Цветаева напишет о «безумном письме» из Лондона «от еврея-красноармейца-поэта, прочитавшего мои записи в "Современных записках" и негодующе вопрошающего меня, "почему я ушла от них"».

    «Нужно быть идиотом (этого не пишу), чтобы после "Георгия", стиха к Ахматовой и "Посмертного марша" в Ремесле не увидеть – кто я, мало того: вообразить, что я "с ними"» И – «Ду-маю, что молодого человека больше всего задело еврейское в "Вольном проезде", – сам он Leo Gordon, а тут все Левиты да Зальцманы – не вынесла душа!» [50: 705].

    О, почитайте «Вольный проезд»! Почему-то не включены эти дневниковые записи в солид-ный однотомник, где «собраны все поэтические и прозаические произведения замечательного русского поэта Марины Ивановны Цветаевой», как свидетельствует аннотация (курсив мой – Л.В.) Очень колоритная вещь, живое свидетельство обстоятельств и нравов, яркое полотно, запе-чатлевшее лица и рожи, «триумфы и беды» в тылу «взвихрённой Руси» по Алексею Ремизову, Руси 1918 года. Вынужденные «мешочники», очаровательный синеглазый и белокурый георгиев-ский кавалер «Стенька Разин», новые «хазяева» – реквизаторы, их мамаши. Иных ждет ближай-ший расстрел, ибо: «Левит на Каплана донес, а на Левита – Каплан донес. И вот, кто кого.»

    Несомненно, и о страницах Вольного проезда пишет Цветаева Бахраху: «Рифы этой книги: контрреволюция, ненависть к евреям, любовь к евреям, прославление богатых, посрамление бо-гатых, при несомненной белогвардейскости – полная дань восхищения некоторым безупречным живым коммунистам». «Здесь все задеты, все обвинены и все оправданы. Это книга ПРАВДЫ». «Книгу эту будут рвать (зубами!) все... кроме настоящих, непредубежденных, знающих, что ПРАВДА – ПЕРЕБЕЖЧИЦА. А таких мало...» [2: 559]. И по сей день – мало.

    «Германия – тиски для тел и Елисейские поля – для душ»

    Решившись говорить об отношении Марины Цветаевой к «национальному вопросу», к Ро-дине, зарубежью никак нельзя не затронуть вопрос её восприятия Франции и Германии, родства и чуждости.

    В работе Живое о живом (1932) она напишет: «...у нас с Францией никогда не было родства. Мы – разные. У нас к Франции была и есть любовь, была, может быть, еще есть, а если сейчас нет, то, может быть, потом опять будет – влюбленность, наше взаимоотношение с Францией – очарование при непонимании, да, не только ее – нас, но и нашем ее, ибо понять другого – значит этим другим хотя бы на час стать. Мы же и на час не можем стать французами. Вся сила очарова-ния, весь исток его – в чуждости».

    Признается: «Мы Франции обязаны многим», «какими-то боками истории мы совпадаем, больше скажу: какие-то бока французской истории мы ощущаем своими боками. И больше своими, чем свои.

    Возьмем только последние полтора столетия. Французская революция во всем ее охвате: от Террора и до Тампля (кто за Террор, кто за Тампль, но всякий русский во французской революции свою любовь найдет), вся Наполеониада, 48-й год, с русским Рудиным на баррикадах, вся вечер-няя жертва Коммуны, даже катастрофа 70-го года».

    И далее: «...все это наша родная история, с молоком матери всосанная. Гюго, Дюма, Бальзак, Жорж Занд, и многие, и многие – наши родные писатели, не менее, чем им современные русские. Все это знаю, во всем этом расписываюсь, но – все это только до известной глубины, то есть все-таки на поверхности, только ниже которой и начинается наша суть, Франция чуждая.

    На поверхности кожи, ниже которой начинается кровь.

    Наше родство, наша родня – наш скромный и неказистый сосед Германия, в которую мы – если когда-то давно ее в лице лучших голов и сердец нашей страны и любили, – никогда не были влюблены. Как не бываешь влюблен в себя. Дело не в историческом моменте: "В XVIII веке мы любили Францию, а в первой половине XIX-гo Германию", дело не в истории, а в до-истории, не в моментах, преходящих, а в нашей с Германией общей крови, одной прародине...»

    М. Цветаева вспоминает строки О. Мандельштама:

    А я пою вино времен –
    Источник речи италийской,
    И в колыбели праарийской
    Славянский и германский лен


    Заключает: «Гениальная формула нашего с Германией отродясь и навек союза» [51: 831-832].

    Замечу, что многие работы ученых XX века, современных – археологов, филологов, генетиков – подтверждают мысли Марины Цветаевой.

    Читаю выдержки из её дневника 1919 года О Германии, стихи Германии (1 декабря 1914), автобиографическую прозу (Шарлоттенбург, Башня в плюще, Дом у Старого Пимена, Мать и му-зыка), статьи Пленный дух, Два «Лесных царя», письма, в частности, к Райнер Мария Рильке и – о нём, понимаю: «Музыку я определенно чувствую Германией (как любовность – Францией, тоску – Россией)»; «Франция для меня легка, Россия – тяжела. Германия – по мне» [7: 257, 259].

    «Исполнительность немецких тел вы принимаете за рабство германских душ! – спорит Цве-таева, – Нет души свободней, души мятежней, души высокомерней! Они русским братья, но они мудрее (старше?) нас. Борьба с рыночной площади быта перенесена всецело на высоты духа»; «У них нет баррикад, но у них философские системы, взрывающие мир, и поэмы, его заново творя-щие. Сумасшедший поэт Гёльдерлин тридцать лет подряд упражняется на немом клавесине. Духовидец Новалис до конца своих дней сидит за решеткой банка. Ни Гёльдерлин своей тюрьмой, ни Новалис своей – не тяготятся. Они ее не замечают. Они свободны.

    Германия – тиски для тел и Елисейские поля – для душ. Мне, при моей безмерности, нужны тиски.»

    На вопрос « – Ну, а как с войной?» – отвечает:

    « – А с войной – так: не Александр Блок – с Райнером Мария Рильке, а пулемет с пулеметом. Не Александр Скрябин – с Рихардом Вагнером, а дредноут с дредноутом. Был бы убит Блок – оплакивала бы Блока (лучшую Россию), был бы убит Рильке – оплакивала бы Рильке (лучшую Германию), и никакая победа, наша ли, их ли, не утешила бы.

    В национальной войне я ничего не чувствую, в гражданской – всё.» [7: 260-261].

    И здесь же – ставшее классическим:

    «Политика – заведомо мерзость, нечего от нее, кроме них, и ждать. С этикой – в политику!

    А германская ли мерзость, российская ли – не различаю. Да никто и не различит. Как Ин-тернационал – зло, так и Зло-интернационал.» И – о своем – не третьем, но вечном – Интернаци-онале. Напомню: записи 1919 года! Ещё «крамольнее» строки стихов 1914-го:

    Ты миру отдана на травлю,
    И счета нет твоим врагам,
    Ну, как же я тебя оставлю?
    Ну, как же я тебя предам?

    И где возьму благоразумье:
    «За око – око, кровь – за кровь», –
    Германия – мое безумье!
    Германия – моя любовь!

    ...Ну, как же я тебя покину,
    Моя германская звезда,
    Когда любить наполовину
    Я не научена...


    Жизнь научила – суровейшими средствами излечила от романтизма. И в начале апреля 1939 года Марина Цветаева напишет:

    О, дева всех румянее
    Среди зеленых гор –
    Германия!
    Германия!
    Германия!
    Позор!

    Полкарты прикарманила,
    Астральная душа!
    Встарь – сказками туманила,
    Днесь – танками пошла.

    Пред чешскою крестьянкою –
    Не опускаешь вежд,
    Прокатываясь танками
    По ржи ее надежд?

    Пред горестью безмерною
    Сей маленькой страны,
    Что чувствуете, Германы:
    Германии сыны??

    О мания! О мумия
    Величия!
    Сгоришь,
    Германия!
    Безумие,
    Безумие
    Творишь!

    С объятьями удавьими
    Расправится силач!
    За здравие, Моравия!
    Словакия, словачь!

    В хрустальное подземие
    Уйдя – готовь удар:
    Богемия!
    Богемия!
    Богемия!
    Наздар!


    Пожелание здравствовать преданной Чехии сочетается с яростным: «Позор!» – Германии. Понятно: речь – о гитлеровской. Но обращаю внимание и на строки: «Астральная душа! / Встарь – сказками туманила, / Днесь – танками пошла»...

    Вспоминаю из письма М. Цветаевой А. Берг – о долге любящей: «Я год не писала стихов», но – «так как никто их не написал и не напишет – пришлось писать – мне. Чехия этого захотела, а не я: она меня выбрала: не я – ее. И написав почувствовала, что гора – с плеч, все ее отнятые горы – с моих плеч!» [52: 533].

    Своему верному другу, чешской писательнице А.А. Тесковой напишет о глубочайшем чув-стве опозоренности «за Францию, но это не Франция: вижу и слышу на улицах и площадях: вся настоящая Франция – и тoлпы и лбы – за Чехию и против себя» [53: 290]. О том, что «слезы хлы-нули», когда прочла «про генерала Faucher». Он – «начальник французской военной миссии в Чехословакии, генерал Фоше (Faucher) послал в Париж отставку и записался на время войны волонтером в чехословацкую армию» [54: 463]. И – главное! –

    «До последней минуты и в самую последнюю верю – и буду верить – в Россию: в верность ее руки. Россия Чехию сожрать не даст: попомните мое слово» [53: 290]. Завершает письмо строками:

    «Мне сейчас – стыдно жить.
    И всем сейчас – стыдно жить.
    А так как в стыде жить нельзя…

    – Верьте в Россию!» [53: 295].

    И снова, и снова, в письмах к Анне Тесковой Марина Цветаева будет писать о глубокой любви к Чехии, поддерживать ее присылаемыми стихами, убеждать в неприятии народом Франции, её лучшими сынами и дочерьми Мюнхенского сговора, его последствий. Будет сожалеть, что у нее нет никаких отличий, дабы «сейчас их вернуть: швырнуть».

    Узнав о резолюции лидера Социалистической партии Франции Леона Блюма, осудившей Мюнхенский сговор, резолюции, принятой Чрезвычайным Социалистическим конгрессом (Мон-руж, декабрь 1938), М. Цветаева напишет: «Чтo сказать, кроме: бессовестные идиоты, дальше носу своего не видящие? Где они тогда были?? Ах, ясно: когда дело коснулось собственных дел – прозрели, увидели, завопили. Вот что значит – жить нынешним днем и "своя рубашка к телу ближе"». Но – «Ты предал – предадут и тебя. Кому предал – тот и предаст. Только жаль, что пла-тить будут – невинные, непредавшие, знавшие – и не могшие ничего отвратить» [55: 316].

    Дар предвидения – увы! – не изменил поэту...

    И – на века, всем политикам (но – не в коня – корм!): «Нельзя от лица народов – делать мерзости!»

    И ещё – немного о Франции, французах.

    Уезжая и предвидя свою кончину, Марина Цветаева в стихах Douce France (Нежная Франция) с эпиграфом – трижды повторенным «Adieu, France!» казненной Марии Стюарт – скажет:

    Мне Францией – нету
    Нежнее страны –
    На долгую память
    Два перла даны.

    Они на ресницах
    Недвижно стоят.
    Дано мне отплытье
    Марии Стюарт.


    Может, я и не права, но чудится мне и в названии, и в выделении слова в тексте – горькая ирония. Неоднократно Марина Цветаева скажет, что Франция не дала ей ничего, а что давала – отнимала. «Франции несмотря на всё (этому всему – знаю цену!) я всё-таки как-то не полюбила, может быть потому что мне ее – душевно – нечем помянуть. Настоящих друзей здесь у меня не было, были кратковременные дружбы, не выжившие».

    Бесконечно, яростно, отчаянно жаждущая истинного общения, понимания, сочувствия, она убедилась: «Париж мне душевно ничего не дал. Знаете как здесь общаются? Гостиные, много народу, частные разговоры с соседом – всегда случайным, иногда увлекательная беседа и – про-щай навсегда»; «...самая как будто – душевная беседа француза ни к чему не обязывает. Безответственно и беспоследственно. Так как говорит со мной, говорит с любым, я только подставное лицо, до которого ему никакого дела нет. Французу дело до себя. Это у них называется искусством общения». И приводит стихи 1912 года молодой поэтессы о... Петербурге:

    Эх дружба, любовь двухдневная –
    И забвенье на тысячу дней!
    Короткая память душевная
    У здешних людей…


    Заключает: «...точь-в-точь это же говорю в 1932 г. о Париже – я». Допускает, что дело – в ней, её – вина-беда... Но как бы то ни было – горько: «За семь лет Франции я бесконечно остыла сердцем, иногда мне хочется – как той французской принцессе перед смертью – сказать: Rien ne m’est plus. Plus ne m’est rien (Мне больше ничего не остается. Больше мне не остается ничего – фр.) [56: 156-158].

    Эх, – калечащая души и сердца – урбанизация! Ведь: «Национальность не ничто, но не всё» [43: 42].

    Вспоминаю и об особенностях школьного образования (нет, – только обучения!) во Франции времен Цветаевой. Так, она напишет С. Андрониковой-Гальперн: «Французская школа – прямой идиотизм, т.е. смертный грех. Все – наизусть: даже Священную Историю. все вперемежку: таблицу умножения (которая у них навыворот), грамматику, географию, Галлов, Адама и Еву, сплошные отрывки без связи и смысла. Это – чистый бред. Наши гимназии перед этим – рай...» [57: 159]. В. Буниной: «Целый день, по идиотскому методу французской школы, отвожу и привожу, а в перерыве учу с ним наизусть, от чего оба тупеем, ибо оба не дураки, Священную Историю и географию, их пресловутые «resume», т.е. объединенные скелеты. (Мур: "Так коротко рассказывать, как Бог создал мир, по-моему, непочтительно: выходит – не только не ’six jours’, а ’six secondes’. Французы, мама, даже когда верят – НАСТОЯЩИЕ безбожники!" – 8 лет.)» «С тоской и благодарностью вспоминаю наши гимназии со "своими словами" ("Расскажите своими словами"). И, вообще, человечные – для человека. Растят кретинов, т.е. "общее место" – всего: родины, религии, науки, литературы. Всё – готовое: глотай. Или – плюй.» [58].

    Вот и плюют, и – «тупик» двадцатилетних, непрерывные их развлечения: «им с собой скучно», отвратительная «здешняя юношеская пошлость»; «брезгливый наклон» цветаевских деревьев.

    И это «навыворот» мы допустили сегодня в свой Дом!..

    И снова хочу вспомнить В.В. Розанова, его Сумерки просвещения (1899). Не сомневаюсь, что наши чиновники от педагогики «ни при какой погоде» эту книгу не читали. А надо бы! Cегодня мы рьяно, «задрав штаны», поспешаем в изготовлении «гомункулов» на нашей земле.

    «Преступным развращением» называл Розанов систему образования, когда «Сжато, легко, гладко проскальзывали в устремленное к ним внимание земля и небо, океан и суша, пророки и революции, Гомер и электротехника с помощью особых маленьких книжек, где для этой особой цели абстрагированы природа и люди» – «кратко по времени», «обильно по количеству» [59: 8]. Эта система создала уже в Европе «странную безжизненность возрастающих поколений», склонных к равнодушию, кощунству, цинизму, вульгарных, «совершенно податливых на всякое низменное влияние». «Для всякого должно быть ясно, – писал Розанов, – что если слова Спасителя преобразовали мир и слово Евангелия преобразило не одну душу, гладкая, проскальзывающая страница о нем, тотчас закрываемая другою страницею, говорящей о Бургундах или об Евклиде, не производит и не может произвести на душу никакого впечатления» [59: 9-12]. «Оголенные» «схемы всего действительного», «синтетически собранные из элементов всех цивилизаций», «вне духа своей культуры», творят «многим непонятную и для всех усилий непобедимую антирелиги-озность в подрастающих поколениях Европы» [59: 21-23]. А лишенный любви и уважения к своему не способен любить и уважать ничего: «пустая душа носит клоки всех миров» [59: 54].

    В мерзостях нынешней «сексуальной революции» на нашей земле – на западный манер! – уж и не знаю, куда порою бросаться, подобно тем, цветаевским, деревьям

    От девушек – сплошь без стыда,
    От юношей – то ж – и без лба:
    Чем меньше – тем выше заносят!
    Безлобых, а завтра – безносых.


    И ведь эта «революция», по сути, культивируется, пропагандируется… В том числе и с оглядкой, подражанием «легкой», «любовной» Франции. А Цветаева писала Рильке о том, что любовь в глубине своей «...знает, что не величава (потому-то так властна!), она знает, что вели-чие – это душа, а где начинается душа, там кончается плоть» [60: 69]. Она утверждает: «...Россия для всего, что не-Россия, всегда была тем светом, с белыми медведями или большевиками, все равно – тем. Некой угрозой спасения – душ – через гибель тел». Потому-то «ставка поэтов» (и только ли – поэтов?) – «На Россию – всю, на Россию – всегда» [61: 274].

    Она предупреждала: как сглаза «Россия должна беречься Интуризма» [62: 286]. А насколько актуальна пометка, вскользь, в дневнике: «Европейский кинематограф как совращение малолетних»!.. [63]. Сегодня Россия, похоже, – лидирует. Чьими стараниями?..

    «Европа собирает остатки древности, – заметила Марина Цветаева, – как стареющая жен-щина остатки красоты. В обоих случаях – музей. (Если не морг.)» [33].

    По аналогии вспомнилось из письма А. Тесковой (после посещения Всемирной выставки в Париже в 1937 году, где у советского павильона была установлена скульптурная группа В.И. Му-хиной «Рабочий и колхозница»): «Была на выставке. Эти фигуры – работа женская. Советский павильон похож на эти фигуры: есть – эти фигуры. А немецкий павильон есть крематорий плюс Wertheim (Сейф – нем.). Первый жизнь, второй смерть, причем не моя жизнь и не моя смерть, но все же – жизнь и смерть. И всякий живой – так скажет» [64: 276]. Учтем: речь идёт о павильоне гитлеровской Германии.

    С грустной улыбкой нередко вспоминаю ту, почти последнюю запись Марины Цветаевой, в последней записной книжке во Франции. Ту, где – о пошлом, циничном прозвании: «набитые морды» – билетов Национальной лотереи в пользу инвалидов Первой мировой войны, услышан-ном ею в кафе от красующегося юнца. И – о внезапном осознании, «что я ничего не чувствую, как они, и они – ничего – как я – и, что главнее чувств – у нас были абсолютно-разные двигатели, что то, что для них является двигателем – для меня просто не существует – и наоборот (и какое наоборот!)

    Любовь – где для меня все всегда было на волоске – интонации, волоске поднятой, припод-нятой недоумением (чужим и моим) брови – Дамокловым мечом этого волоска

    – и их любовь: целоваться – сразу (как дело делать!) и, одновременно, за 10 дней уславли-ваться. (А вдруг мне не захочется? (целоваться) Или им – всегда хочется? "Всегда готов".)

    – и квартира – и карьера – и т.д., т.е. непреложная уверенность в себе и в другом: утвер-жденность на камне – того, что для меня было сновиденный секундный взлет на седьмое небо – и падение с него».

    Но, заканчивает запись Марина Цветаева: «…И все-таки я знаю, что я – жизнь: я, а не они, хотя мне все доказывает обратное»

    А вот – и последняя запись:

    «Я искушала Париж (терпение, моду – и вкус его) – всячески: и некрашенностью лица, и седостью волос при почти-беге, и огромностью башмаков, и нешелковостью и даже нешерстяностью (не говорю уже о немодности!) одежд – и – и – и –

    И всё-таки мне никто за 14 л. бытности – не рассмеялся в лицо. Ибо было во всем этом что-то настолько серьезное – и странное – и дoлжное (сужденное)…

    После себя в Париже могу сказать: Париж хорошо воспитан» [65: 555-556].

    «Россия – в нас...»

    «Край наш, живущий – в нас!» – «Мать – Страсть – Русь!» – скажет Марина Цветаева.

    «Мы подошли к единственной мере вещей и людей в данный час века: отношению к России», – напишет в работе Эпос и лирика современной России (1932) [62: 302]. В свете сегодняш-них реалий это отношение также является мерой, тем более, в ныне суверенных странах, вхо-дивших ранее в Россию, в СССР. Кстати, она не принимала поначалу ни аббревиатуры РСФСР, ни СССР, в этом, помимо прочего, – и особое отношение поэта к слову. Так, она пишет в феврале 1928-го А. Тесковой: «Была бы я в России, всё было бы иначе, но – России (звука) нет, есть буквы: СССР, – не могу же я ехать в глухое, без гласных, в свистящую гущу. Не шучу, от одной мысли душно. Кроме того, меня в Россию не пустят: буквы не раздвинутся» [66: 83]. Позднее, в Стихах к сыну (январь 1932) скажет:

    …Да не поклонимся словам!
    Русь – прадедам, Россия – нам,
    Вам – просветители пещер –
    Призывное: СССР, –
    Не менее во тьме небес
    Призывное, чем: SOS.


    А 3 октября 1934 года, в радости от спасения и... приумножения пассажиров «Челюскина»:

    ...Сегодня – смеюсь!
    Сегодня – да здравствует

    Советский Союз!
    За вас каждым мускулом
    Держусь – и горжусь:
    Челюскинцы – русские!


    Нынче я с горькой улыбкой вспоминаю строки Цветаевой:

    В стране, которая – одна
    Из всех звалась Господней,
    Теперь меняют имена
    Всяк, как ему сегодня
    На ум или не ум (потом
    Решим!) взбредет...


    Но сегодня, как ответ, реакция на многие объективные и субъективные обстоятельства, ис-следования, публикации, рождается (возрождается? реанимируется?) «Русская идея». И хотя М. Цветаева писала: «Национальность – это от- и заключенность», но она же – о так называемой свободе: «Устав для меня высший уют, а "свобода" – просто пустое место: пустыня» [67: 516]. И – «А что такое дорогая несвобода между людьми? Любовь» [68: 592].

    Не стоит впадать в страусиную привычку, не свойственную Марине Цветаевой. Стоит, на мой взгляд, вспомнить о ней, как о русской, хотя она порою отвергает и имя: «русский поэт».

    Да, она напишет: «…русского страдания мне дороже гетевская радость, а русского метания – то уединение. Вообще, не ошибитесь, во мне мало русского (NB! сгоряча ошибаются все), да я и кровно – слишком – смесь: дед с материнской стороны (Александр Данилович Мейн – Meyn) – из остзейских немцев, с сербской прикровью, бабушка (урожденная Бернацкая) – чистая полька, со стороны матери у меня России вовсе нет, а со стороны отца – вся. Так и со мною вышло: то вовсе нет, то – вся» [69: 387-388]. Или, в рабочих тетрадях: «Русская я только через стихию слова» [3]. Или, через годы, – В.А. Меркурьевой, ровно за год до гибели (!): «единственное, что во мне есть русского, это – совесть…» [70: 688].

    Грустно улыбаюсь: не это ли – основа души, так ярко и яростно отстаиваемой Мариной Цветаевой, не это ли – всё в человеке? Но примем: «то вовсе нет, то – вся».

    Явно – «вовсе нет», в частности, в уже цитированном письме Р.Б. Гулю, где, с едким сар-казмом, – о «20-й лекции» в Праге профессора Новгородцева «о крахе Западной культуры, и, д о к а з а в (!!!) указательный перст: Русь! Дух! – Это помешательство. – Что с ними со всеми?» [4: 520-521]. Вспомним: в эмиграции Цветаева недавно.

    Явно есть – в письме к О.Е. Колбасиной-Черновой: «И еще о России, о том, что Россия – в нас, а не там-то или там-то на карте, в нас и в песнях, и в нашей русой раскраске, в раскосости глаз и во всепрощении сердца, что он – через меня и мое песенное начало – такой русский Мур, каким никогда не быть X или Y, рожденному в "Белокаменной"» [71: 743]. И еще о Муре, ей же: «…не хочу на его устах чешского, пусть будет русским – вполне. Чтобы доказать всем этим хны-кальщикам, что дело не где родиться, а кем» [72: 739].

    Сопоставляя эту последнюю запись со многими письмами Цветаевой к Тесковой, можно (не нужно!) упрекнуть поэта в неискренности, как это делают иные, кто слушает ее сердце, как враг: «сердце можно слушать, как врач и как враг: враг, наклонившийся над спящим». Не лучше ли, сопоставив даты, вникнув в годы и обстоятельства жизни Цветаевой за границей, понять и принять?

    Вообще, в письмах к А.А. Тесковой, по духу – очень близкой, Цветаева – вся русская. Говоря о «какой-то стоячей, тянущейся месяцами» французской весне: «мне не по темпераменту» (!), с тоскою и юмором: «В России весна начиналась, т.е. был день, когда всякий знал: "весна!" И во-робьи, и собаки, и люди. И, начавшись, безостановочно: "рачьте дале!" как кричат ваши кондуктора» [73: 367]. Или – «Как Вы глубоко правы – так любя Россию! Старую, новую, красную, белую, – всю! Вместила же Россия – все. наша обязанность, вернее – обязанность нашей любви – ее всю вместить» [74]. И снова: «...знающий Россию, сущий – Россия, прежде всего и поверх всего – и самой России – любит всё, ничего не боится любить. Это-то и есть Россия: безмерность и бесстрашие любви» [75: 428]. Как и сама Марина Цветаева.

    Здесь же она скажет о некоторых эмигрантах: «А вот эти ослы, попав в это зaморье, ничего в нем не узнали – и не увидели – и живут, ненавидя Россию (в лучшем случае – не видя) и, одновременно, заграницу, в тухлом и затхлом самоварном и блинном прошлом – не историческом, а их личном: чревном: вкусовом: имущественном, – обывательском, за которое – копейки не дам».

    Да и – «...как почва, Россия слишком всё без исключения, чтобы только собою, на себе, про-держать человека.

    "Родился в России", это почти что – родился везде, родился – нигде» [76: 311]. Дополнится строкою: «Душа, родившаяся – где-то.» За – «пределом земной понимаемости»...

    В рабочей тетради Цветаева запишет: «Русский народ царственен: это постоянное: мы, наше. (Мы, наше можно также понять как ничье, безымянно-божье. Вне гордыни : я. Но тогда и царское: Мы, Наше – ничье, безымянно-божье, вне уродства: гордыни: я. Мужик как царь: один за всех. 1932 г.) И еще: мужика "мы, наше" делает царственным, царя – народом. – И обоих – божьим» [77].

    Как образно и точно! И почему мы усматриваем только: «ничье», разбазаривая? Горько-риторический вопрос…

    Но главный свидетель русскости М. Цветаевой, ее – «вся», это, разумеется, ее поэтическое творчество, в частности, поэмы.

    Б. Пастернак писал о Царь-Девице: «На Вашу вещь не польстится иностранец, в ней ни опашней, ни душегреек, ничего русско-оперного, в ней человеческая душа, это иностранцу не нужно» [3].

    А вот русскому, Марине Цветаевой только она и нужна.

    И не столько сказочность, песенность ее «русских поэм», но дух и их, и всего творчества – русские! Собственно, об этом она: «через стихию слова». Стихию! Поэт – «нерв народа», а потому стихи без «ведома и воли» автора, «часто почти против воли», призываемы сказать не только вечное, всемирное, но – своей земли, своей Родины: «Все мои русские вещи таковы. Каким-то вещам России хотелось сказаться, выбрали меня» [78: 848].

    Оттого и вырвется: « – На Интернацьонал – за терем! / За Софью – на Петра!»

    И в интервью А. Седых (1925) М. Цветаева скажет: «Я по стихам и всей душой своей – глубоко русская, поэтому мне не страшно быть вне России. Я Россию в себе ношу, в крови своей. И если надо, – и десять лет здесь проживу, и все же русской останусь...» [79].

    Да, М. Цветаева утверждала: «Моя Родина везде, где есть письменный стол, окно и дерево под этим окном…» Но когда от «засухи последних смут» – в эмиграцию:

    …Точно жизнь мою угнали
    По стальной версте –
    В сыром мороке – две дали…
    (Поклонись Москве!)

    Точно жизнь мою убили.
    Из последних жил
    В сиром мороке в две жилы
    Истекает жизнь.


    Родина – как воздух. Не замечаешь, пока не отняли…

    ...Можно ли вернуться
    В дом, который срыт?..


    И – остается: «...Во всю горизонталь / Россию восстанавливаю! / Без низости, без лжи...»; «Русской ржи от меня поклон, / Полю, где баба застится...», многое другое.

    «Не люблю залюбленное!», – воскликнет о Париже, и –

    До Эйфелевой – рукою
    Подать! Подавай и лезь,
    Но каждый из нас – такое
    Зрел, зрит, говорю, и днесь,

    Что скушным и некрасивым
    Нам кажется ваш Париж.
    Россия моя, Россия,
    Зачем так ярко горишь?


    Так просто и – так щемяще.

    А – «Тоска по Родине…»? О, если бы – «разоблаченная морока!» Вот уж – не думали-не га-дали, что и нам придется ее испытать. Не эмигрируя. Но – брошенными, оставленными. А ведь –

    Оставленной быть – это втравленной быть
    В грудь – синяя татуировка матросов!
    Оставленной быть – это явленной быть
    Семи океанам… Не валом ли быть
    Девятым, что с палубы сносит?..


    Но и в стихах М. Цветаевой, в любом из них! – обретать Россию.

    Вот такой получился исторический парадокс. Наверное, потому, что «Любовь к родине – чревная», как утверждал любимый М. Цветаевой В. Розанов. «Любовь к почве, к земле своей» – «живые, милые, прекрасные, необходимо нужные инстинкты человека», – писал он. И – резко осудил Белинского, упрекая того в «темной неприязни», порыве «отвергнуть, растоптать, унизить чужую любовь, чужое уважение», «неблагородстве», когда последний в письме к Анненкову поз-волил себе грубо отозваться о П. Кулише и Т. Шевченко:

    «Любовь Кулиша и Шевченко к своей Украйне, к ее быту, к ее людям, к этим тысячам по-качнувшихся набок деревень, с звучащими там песнями, с передаваемыми там рассказами, – все это кажется ему (Белинскому – Л.В.) – малозначительным сравнительно с "французскими пове-стями" Эту их любовь – прекрасного поэта и горячего историка – он топчет – топчет их привязанность к родной земле, которая мешает его любви к понятиям французской словесности». Но чувство любви к родине «слишком жизненно», «слишком серьезно», «так существенно, так важно»! – пишет В. Розанов [80].

    Невольно вспоминаю нынешние публикации «патриотов»... И – Цветаевой:

    ...Кто на призыв молчит: спаси! –
    Тот к нам не со Святой Руси…


    Кстати, вспомню и «крайнюю бестактность» – можно сказать и покрепче! – новейших ин-тернетовских «редакторов» М. Цветаевой, осмелившихся обезножить (а, может, – обезглавить?) стихи «Тоска по Родине...» Убрав «ненужное»: «...Но если по дороге – куст / Встает, особенно – рябина...», так просто решили спор: тосковала ли Цветаева по России, ощущала ли себя Русской?..

    Поистине: «простота, что хуже воровства». Но как мне забыть, например, стихи «Бог, внемли рабе послушной...» – мученический вскрик ее?! Перечисляя мотивы и способы ухода из жизни, отвергая и «веревку»: « – Язык высуня – претит» (за 20 лет и один день до того!..), она молит:

    ...Коль совет тебе мой дорог, –
    Так, чтоб разом мне и ворот
    Разорвать – и город взять –

    – Ни о чем просить не стану! –
    Подари честною раной
    За страну мою за Русь!
    Нужно ли комментировать?..


    Русскость Цветаевой не могли не чуять современники.

    Близкие по духу – принимая и высоко ценя, «чужие» – боясь, отвергая, осуждая, ненавидя...

    А.Э. Берг в письме от 22 августа 1938 года уверяет М. Цветаеву: «Ваш путь – русский путь, слепо-созидательный, по которому пойдут, не зная, многие, из которых вырастет Россия…» [81]. Г.В. Иванов будет писать о «главной (и неподдельной) драгоценности ее Музы – ее интонации, ее очень русском и женском (бабьем) говоре» [82]. Да мало ли кто еще отметит, засвидетельствует, что Россию Марина Цветаева «каким-то чудом увезла в своей бродячей котомке»! Л.А. Артемова почуяла исток «родиночувствия» М. Цветаевой: «У нее все невольно устремлено туда, а все, что в ней звенит, – оттуда. Звон этот можно принять за колокольный, потому что слышится он откуда-то сверху. И она заражает этой высотой, внушает ее самой своей личностью, быть может, не-вольно» [54: 305].

    «Она была слишком русской» [83], – четко сформулировала М.И. Белкина. Её книгу «Скрещение судеб» настоятельно рекомендую всем, склоняясь в земном поклоне.

    Да и разве не сама Марина Цветаева скажет: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью»? [84: 377]

    Нет практически ни одной статьи М. Цветаевой, где она не писала бы о России, сопоставляя с зарубежьем. Так, в статье Поэт и время (1932): «В России мне все за поэта прощали, здесь мне этого поэта прощают». И – извечно актуальное и... – непреодолимое (?) – «Если бы между поэтом и народом не стояло политиков!» Искренне, исповедально, как ей присуще:

    «И еще: мои русские вещи, при всей моей уединенности, и волей не моей, а своей, рассчитаны – на множества. Здесь множеств – физически нет, есть группы. Как вместо арен и трибун России – зальца, вместо этического события выступления (пусть наступления!) литературные вечера, вместо безымянного незаменимого слушателя России – слушатель именной и даже именитый». С горечью: «Не тот масштаб, не тот ответ. В России, как в степи, как на море, есть откуда и куда сказать. Если бы давали говорить.»

    Не так ли сегодня и у нас? «Арены и трибуны» отданы другим, и залы собирают развлека-ющие, потешающие невзыскательную публику «остроумцы», чье фиглярство еще Ф.И. Тютчев определил, «за неимением подходящего иносказания», «просто-напросто площадным», не име-ющим к «остроумию Аристофана» никакого отношения [85].

    «А в общем просто, – писала М. Цветаева, – здесь та Россия, там – вся Россия. Здешнему в искусстве современно прошлое. Россия (о России говорю, не о властях), Россия, страна ведущих, от искусства требует, чтобы оно вело, эмиграция, страна оставшихся, чтобы вместе с ней остава-лось, то есть неудержимо откатывалось назад. В здешнем порядке вещей я непорядок вещей. Там бы меня не печатали – и читали, здесь меня печатают – и не читают. (Впрочем, уж и печатать пе-рестали.) Главное в жизни писателей (во второй половине ее) – писать. Не: успех, а: успеть.»

    Россия, по Цветаевой, – «предел земной понимаемости, за пределом земной понимаемости России – беспредельная понимаемость не-земли. "Есть такая страна – Бог, Россия граничит с ней", так сказал Рильке, сам тосковавший везде вне России, по России, всю жизнь. С этой страной Бог – Россия по сей день граничит. Природная граница, которой не сместят политики, ибо означена не церквами» [61: 273-274].

    И – немаловажно! – «Россия страна, где впервые учатся читать поэтов...» [61: 276].

    Кстати, подумала я о еще одной несуразности нашего времени: ограничении понятия «ду-ховности», «духовной жизни» – верой в Бога, религиозностью. И вспомнила из письма М. Цветаевой Р. –М. Рильке: «Вы всегда будете воспринимать меня как русскую, я же Вас – как чисто-человеческое (божественное) явление. В этом сложность нашей слишком своеобразной нации: все что в нас – наше Я, европейцы считают "русским"» [86: 56].

    Думаю, сегодня – насущнейшая задача, необходимость, используя любую возможность, нести людям, молодежи в особенности, Слово истинно Русских поэтов, писателей, философов. И – не позволять охаивать, унижать их, к чему так склонны иные «исследователи» и воинствующие невежды.

    «Разоблачение великого – только соблазн малых сих идеей ложного и невозможного равенства», – уверена Марина Цветаева [87: 759]. И мне всё вспоминаются строки ее стихов, ровесников Революции (кстати, она писала слово с заглавной буквы), позвольте напомнить их:

    А царит над нашей стороной –
    Глаз дурной, дружок, да час худой.

    А всего у нас, дружок, красы –
    Что две русых, вдоль спины, косы,
    Две несжатых, в поле, полосы.

    А затем, чтобы в единый год
    Не повис по рощам весь народ –

    Для того у нас заведено
    Зеленое шалое вино.

    А по селам – ивы – дерева
    Да плакун-трава, разрыв-трава…

    Не снести тебе российской ноши.
    – Проходите, господин хороший!


    Накануне 100-летия Великой Октябрьской Социалистической революции наверное стоит вспомнить и стихи Марины Цветаевой «Как закон голубиный вымарывая...» (13 марта 1921), где она скажет: «заморское марево / Русским заревом здесь расцвело», но –

    ...Два крыла православного складеня –
    ………….. промеж ними двумя –
    А понять ничего нам не дадено,
    Голубиной любви окромя…
    Эх вы правая с левой две варежки!
    Та же шерсть вас вязала в клубок!
    Дерзновенное слово: товарищи
    Сменит прежняя быль: голубок.
    Побратавшись да левая с правою,
    Встанет – всем Тамерланам на грусть!
    В струпьях, в язвах, в проказе – оправдана,
    Ибо есть и останется – Русь.


    Заключение: «Под небом места много всем»

    25 лет тому назад в статье Моя Марина я писала:

    «"Обман сменяется обманом..." Но – 26 сентября – 100-летие. И я хочу говорить о тебе и... о времени. О чем еще – сегодня?!

    – О Любви! О той, коей воплощение – ты!

    Между любовью и любовью распят
    Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век...


    Любви к миру, людям – не показной, не лицемерной, декларируемой лишь до первой ступеньки пьедестала, первого кресла.

    – Вечной, глубокой, требовательной и прощающей. Ибо – дано – понять. Любви, которая – боль.

    Целую вас – через сотни разъединяющих лет...

    Вас. Всех. Услышьте, не отриньте! А коль случится – не поймете – что ж:

    Поверх старых вер,
    Новых навыков,
    В завтра, Русь, – поверх
    Внуков – к правнукам!


    Может быть, им повезет больше, они будут лучше.

    Но нужна в наш час – "час мировых сиротств", когда "от вчерашних правд / В доме – смрад и хлам", когда – "дребезга, дрызга, разлучня, / Бойня, живодерня" и "целые царства воркуют вкруг / Уст твоих, Низость!" А –

    Красотой не пичканы
    Чем играют? Спичками...
    Услышьте же!...» [88].


    Поэт Любви и Долга – Марина Цветаева – через всю свою жизнь пронесет, будет верна ис-поведанию отца. Он, Иван Владимирович Цветаев, сын, внук, правнук православных священни-ков, незаурядный ученый, профессор Киевского и Московского университетов, директор Румян-цевского и создатель Музея изящных искусств в Москве, член-корреспондент Петербургской Академии наук, был «прежде всего – человек. И – только человек. "Под небом места много всем" – вот его однострочное, детям по каждому поводу высказываемое исповедание» [89: 904].

    Неоднократно напоминала я и стихи от 3 октября 1915 года:

    Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!
    Не надо людям с людьми на земле бороться!
    Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
    О чем – поэты, любовники, полководцы?

    Уж ветер стелется, уже земля в росе,
    Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,
    И под землею скоро уснем мы все,
    Кто на земле не давали уснуть друг другу.


    Но и – не менее значимые, заветом – нам, тем паче, – в любые «смутные времена», стихи от 6 июня 1918-го:

    Мракобесие. – Смерч. – Содом.
    Берегите Гнездо и Дом.
    Долг и Верность спустив с цепи,
    Человек молодой – не спи!
    В воротах, как Благая Весть,
    Белым стражем да станет – Честь.
    Обведите свой дом – межой,
    Да не внидет в него – Чужой.
    Берегите от злобы волн
    Садик сына и дедов холм.
    Под ударами злой судьбы –
    Выше – прадедовы дубы!


    Обращала внимание на строки: «Большевизм и коммунизм. Здесь, более чем где-либо, нуж-но смотреть в корень (Больш – comm –). Смысловая и племенная разность корней, определяющая разницу понятий. Из второго уже вышел III Интернационал, из первого, быть может, еще выйдет национал-Россия» [43: 549]. Спрашивала, просила: «Предупреждение? Провидение? Во всяком случае, стоит прислушаться…» [90: 136].

    Неоднократно вспоминала о желании чуда Мариной Цветаевой: «Чуда доверия, чуда пони-мания, чуда отрешения»; «я не хочу возраста, счета, борьбы, барьеров» [91: 566]. И – «Знают и не любят – это со мной не бывает, не знают и любят – это бывает часто. Я такую любовь не прини-маю на свой счет. Мне важно, чтобы любили не меня, а мое. «Я», ведь это включается в мое. Так мне надежнее, просторнее, вечнее» [92: 570]. И сегодня, предлагая вашему вниманию «неблаго-дарную тему», повторюсь: «"Лизатели сливок", восхищающиеся десятком-двумя "любовных" стихов, – невелика потеря» [93: 80]. Если что-то придётся «не по вкусу». Если не по силам при-нять: «Не люблю только привередливости, внюхивания, предпочтения одного в ущерб другому» [94: 400].

    «Долго, долго, – с самого моего детства, с тех пор, как я себя помню – мне казалось, что я хочу, чтобы меня любили, – признается Марина Цветаева, –
    Теперь я знаю и говорю каждому: мне не нужно любви, мне нужно понимание. Для меня это – любовь» [95: 24].

    Сегодня, заключая, хочу повторить, что поистине любящему=знающему Марину Цветаеву она может помочь понять и верно оценить настоящее. Более того, – предвидеть будущее. Хочу напомнить: «Не вправе судить поэта тот, кто не читал каждой его строки» [68: 581]. Хочу обратить внимание и на такие, не менее злободневные, цветаевские строки:

    «Я неустанно чувствую, что жизнь нации сейчас идет – помимо народа: против народа, и что это – почти везде на земном шаре: что никогда так не шли врозь: народ – и вожди» [55: 313].

    К огромному сожалению – и сейчас.

    Но самое обидное: «Затравленность и умученность ведь вовсе не требуют травителей и му-чителей, для них достаточно самых простых нас, если только перед нами – не-свой...» [76: 988].

    А потому – не теряют актуальности строки стихов Чужому (1920):

    ...Послушай: есть другой закон,
    Законы – кроющий.

    Пред ним – все клонятся клинки,
    Все меркнут – яхонты.
    Закон протянутой руки,
    Души распахнутой...


    И пусть – пусть! – этот закон нынче, ещё более чем вчера, как ни странно, недоступен по-ниманию иных. Но да пребудет он – благодатный! – с нами! И – да встретит «Русь страна Ивано-ва» 150-летие своего Поэта – единой, сплоченной, соборной – счастливой!

    Сентябрь 2017, Одесса.

    Людмила ВЛАДИМИРОВА, канд. мед. наук, член Союза писателей России

    Примечания

    1. Марина Цветаева. За всех – противу всех! – М.: Высшая школа, 1992. 383 с.
    2. Цветаева М. – А.В. Бахраху, 9 июня 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 557-560.
    3. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 1. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 184.
    4. Цветаева М. – Р.Б. Гулю, 9 февраля 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 518-521.
    5. Цветаева М. – Р.М. Рильке, 6 июля 1926 // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 66-68.
    6. Цветаева М. – Ю.П. Иваску, 25 января 1937. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 406-408.
    7. Цветаева М. О Германии. // Марина Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматур-гии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 255-261.
    8. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 2. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 362.
    9. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 22 января 1929 // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 374-375.
    10. Цветаева М. Китаец. // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в од-ном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 954-957.
    11. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 1. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 182-185.
    12. Депутат парламента Татарстана обвинил Марину Цветаеву в оскорблении татарского народа. // https://regnum.ru/news/1211853.html
    13. Цветаева М. – П.И. Юркевичу, 4 августа 1908. // М. Цветаева. Собрание сочинений в се-ми томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 23-24.
    14. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 3. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 449.
    15. Солженицын А.И. Глава 17 – В эмиграции между двумя мировыми войнами. // А.И. Солженицын. Двести лет вместе. – Ч. II. – М.: Русский путь, 2002. – С. 160-197.
    16. Цветаева Марина. Ответ на анкету. // Марина Цветаева. После России. 1922-1925. – М.: СОВ. ART/, 1990. – С. IX.
    17. Эфрон С. – В.Ф. Булгакову, 2 января 1926 // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 20.
    18. Цветаева М. – Р.Б. Гулю, 27 мая 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 527-529.
    19. Цветаева М. – Ю.П. Иваску, 4 апреля 1933. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 380-385.
    20. Цветаева М. – А.С. Штейгеру, 14 сентября 1936. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 614-616.
    21. Цветаева М. – В.Н. Буниной, 24 августа 1933. // М. Цветаева. Собрание сочинений в се-ми томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 247-249.
    22. Цветаева М. – О.Е. Колбасиной-Черновой, 10 мая 1925. // М. Цветаева. Собрание сочи-нений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 735-738.
    23. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 3. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 346.
    24. Цветаева М. – Д.А. Шаховскому, 15 ноября 1925. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 27-29.
    25. Эфрон С. – В.Ф. Булгакову, 9 февраля 1926 // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 326.
    26. Сосинский В.Б. – А.В. Черновой, 7 февраля 1926. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 51-52.
    27. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 3. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 437.
    28. Цветаева М. – Р.Б. Гулю, 30 марта 1924. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 532-534.
    29. Цветаева М. – П.П. Сувчинскому и Л.П. Карсавину, 9 марта 1927. // М. Цветаева. Собра-ние сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 184-185.
    30. Цветаева М. – Р.Б. Гулю, 5-6 марта 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 523-524.
    31. Цветаева М. – Р.Б. Гулю, 27 мая 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 527-529.
    32. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 1. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 54.
    33. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 2. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 356.
    34. Розанов В.В. Уединенное. // Приложение к журналу «Вопросы философиии». В.В. Роза-нов. – Т. 2. – М.: Изд-во «Правда», 1990. – С. 195-274.
    35. Цветаева М. – О.Е. Колбасиной-Черновой, 25 ноября 1924 года. // М. Цветаева. Собра-ние сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 690-694.
    36. Цветаева М. – В.Н. Буниной, 2 ноября 1934. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 275-276.
    37. Цветаева М. – В.Н. Буниной, 2 ноября 1934. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 272-274.
    38. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 24 октября 1934. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 415.
    39. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 26 января 1934. // Марина Цветаева. Письма к Анне Тес-ковой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 180-186.
    40. Цветаева М. – С.Н. Андрониковой-Гальперн, 7 сентября 1931. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 142-143.
    41. Анна Саакянц. Твой миг, твой день, твой век. Жизнь Марины Цветаевой. – М.: АГРАФ, 2002, 415 с.
    42. Цветаева М. – Р.Н. Ломоносовой, 3 апреля 1930. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 319-321.
    43. Цветаева М. Герой труда (Записи о Валерии Брюсове). // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 522-551.
    44. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб первый. // Уединенное. Приложение к журналу «Вопросы философиии». В.В. Розанов. – Т. 2. – М.: Изд-во «Правда», 1990. – С. 277-418.
    45. Цветаева М. Пушкин и Пугачев. // М. Цветаева. Проза. – Кишинев: «Лумина», 1986. – С. 373-402.
    46. Пастернак Б.Л. – М.И. Цветаевой, 14 июня 1926. // М. Цветаева. Собрание сочинений в 7 томах, – Т. 6. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – С. 289, 290.
    47. Достоевский Ф.М. Pro и contra. // Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. – Санкт-Петербург: Лениздат, 2001. – С. 446-449.
    48. Достоевский Ф.М. Status in statu. Сорок веков бытия. // Ф.М. Достоевский. Дневник пи-сателя. – Санкт-Петербург: Лениздат, 2001. – С. 449-453.
    49. Солженицын А.И. Глава 15 – В большевиках. // А.И. Солженицын. Двести лет вместе. – Ч. II. – М.: Русский путь, 2002. – С. 75-120.
    50. Цветаева М. – О.Е. Колбасиной-Черновой, 4 января 1925. // М. Цветаева. Собрание со-чинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 705-706.
    51. Цветаева М. Живое о живом (Волошин). // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 800-836.
    52. Цветаева М. – А.Э. Берг, 26 ноября 1938. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи то-мах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 533-535.
    53. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 24 сентября 1928. // Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццвета-евой в Болшеве», 2008. – С. 290-295.
    54. Мнухин Л.А. Комментарии. // Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. – Муници-пальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 357-470.
    55. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 26 декабря 1938. // Марина Цветаева. Письма к Анне Тес-ковой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 312-316.
    56. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 1 января 1932. // Марина Цветаева. Письма к Анне Теско-вой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 156-162.
    57. Цветаева М. – С.Н. Андрониковой-Гальперн, 12 октября 1933. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 158-159.
    58. Цветаева М. – В.Н. Буниной, 5 октября 1933. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 256-257.
    59. В.В. Розанов. Сумерки просвещения. – М.: «Педагогика», 1990.
    60. Цветаева М. – Р. –М. Рильке, 2 августа 1926. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 68-71.
    61. Цветаева М. Поэт и время. // Марина Цветаева. За всех – противу всех! – М.: Высшая школа, 1992. – С. 269-283.
    62. Цветаева М. Эпос и лирика современной России. Владимир Маяковский и Борис Па-стернак. // Марина Цветаева. За всех – противу всех! – М.: Высшая школа, 1992. – С. 284-305.
    63. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 1. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 162.
    64. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 14 июня 1937. // Марина Цветаева. Письма к Анне Теско-вой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 275-277.
    65. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 4. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 521-556.
    66. Цветаева М. – А.А. Тесковой, Февраль 1928. // Марина Цветаева. Письма к Анне Теско-вой. – Муниципальное учреждение культуры «Мемориальный Дом-музей Марины Ццветаевой в Болшеве», 2008. – С. 81-84.
    67. Цветаева М. – А.Э. Берг, 15 февраля 1938. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 515-517.
    68. Цветаева М. Поэт о критике. // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматур-гии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 580-592.
    69. Цветаева М. – Ю.П. Иваску, 12 мая 1934. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 386-389.
    70. Цветаева М. – В.А. Меркурьевой, 21 августа 1940. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 686-688.
    71. Цветаева М. – О.Е. Колбасиной-Черновой, 10 мая 1925. // М. Цветаева. Собрание сочи-нений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 740-744.
    72. Цветаева М. – О.Е. Колбасиной-Черновой, 27 апреля 1925. // М. Цветаева. Собрание со-чинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 738-740.
    73. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 10 апреля 1928. // М. Цветаева. Собрание сочинений в се-ми томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 367-368.
    74. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 1 января 1929. . // М. Цветаева. Собрание сочинений в се-ми томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 373.
    75. Цветаева М. – А.А. Тесковой, 11 августа 1935. // М. Цветаева. Собрание сочинений в се-ми томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 427-429.
    76. Цветаева М. Пленный дух (Моя встреча с Андреем Белым). // М. Цветаева. Проза. – Ки-шинев: «Лумина», 1986. – С. 258-317.
    77. Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. Тетрадь 1. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1997. – С. 223.
    78. Цветаева М. Искусство при свете совести. // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, про-зы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 836-853.
    79. Седых А. У Марины Цветаевой (От парижского кореспондента «Сегодня» («Сегодня» (Рига). - 1925. – №291. – 25 декабря) // http://www.hai-nyzhnyk.in.ua/doc2/1925(12)25.tsvetaeva.php
    80. Розанов В.В. Культурная хроника русского общества и литературы за ХХ век. // http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_kulturnaya_hronika_russkogo_obchestva.html
    81. Берг А.Э – М. Цветаевой, 22 августа 1938. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 549.
    82. Иванов Георгий. Отзыв о «Ремесле» М. Цветаевой // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 627.
    83. Мария Белкина. Скрещение судеб. Попытка Цветаевой, двух последних лет ее жизни. Попытка детей ее. Попытка времени. – М.: Книга, 1988. – С. 305.
    84. Цветаева М. Ответ на анкету журнала «Своими путями». // М. Цветаева. Полное собра-ние поэзии, прозы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 377-378.
    85. Тютчев Ф.И. – П.А. Вяземскому, 1845 // Перевод писем Ф.И. Тютчева к кн. П.А. Вязем-скому. I. Четверг (1845). http://feb-web.ru/feb/tyutchev/critics/ms1/ms1-0512.htm?cmd=2
    86. Цветаева М. – Р. –М. Рильке, 2 августа 1926. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 55-58.
    87. Цветаева М. История одного посвящения. // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, про-зы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 742-759.
    88. Владимирова Л. Моя Марина. К 100-летию со дня рождения Марины Цветаевой. // Одесский вестник, 26 сентября 1992 года. – № 189 (742). – С. 3.
    89. Цветаева М. Дом у Старого Пимена. // М. Цветаева. Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в одном томе. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – С. 895-916.
    90. Владимирова Л. «Вы гениально-умны и гениально-чутки...» Некоторые параллели. К 150-летию В. Розанова и 65-летию трагической гибели М. Цветаевой. // Творчество М.И. Цветае-вой в контексте европейской и русской литературной традиции. Материалы Третьих Междуна-родных Цветаевских чтений (Москва-Елабуга) – Елабуга: ЕГПУ, 2006. – С. 126-137.
    91. Цветаева М. – А.В. Бахраху, 9 июня 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 565-567.
    92. Цветаева М. – А.В. Бахраху, 9 июня 1923. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 568-572.
    93. Владимирова Л. О двух главный составляющих Марины Цветаевой // «Поэт предельной правды чувства». Материалы Первых Международных Цветаевских чтений. – Елабуга: ЕГПУ, 2002. – С. 78-97.
    94. Цветаева М. – Ю.П. Иваску, 11 октября 1935. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 7. – С. 399-403.
    95. Цветаева М. – П.И. Юркевичу, 21 июля 1916. // М. Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 1995. – Т. 6. – С. 23-24.









    Добавь ссылку в БЛОГ или отправь другу:  добавить ссылку в блог
     




    Добавление комментария
     
    Полужирный Наклонный текст Подчеркнутый текст Зачеркнутый текст | Выравнивание по левому краю По центру Выравнивание по правому краю | Вставка смайликов Вставка ссылкиВставка защищенной ссылки Выбор цвета | Скрытый текст Вставка цитаты Преобразовать выбранный текст из транслитерации в кириллицу Вставка спойлера
    Введите два слова, показанных на изображении:*



    Голосование
     

    "Экономика всему голова"
    "Кадры решают все"
    "Идея, овладевшая массами..."
    "Все решится на полях сражений"
    "Кто рулит информацией, тот владеет миром"



    Показать все опросы

    Популярные новости
     
     
    Теги
     
    Великая Отечественная Война, Виктор Янукович, Владимир Путин, власть, выборы на Украине, геополитика, Евразийский Союз, евромайдан, Запад, Запад против России, идеология, информационная война, Иосиф Сталин, история, история России, Крым, культура, либерализм, мировой финансовый кризис, народ, НАТО, нацизм, национализм, общество, Партия регионов, политика, Православие, Россия, русские, Русский Мир, русский язык, Сергей Сокуров-Величко, соотечественники, СССР, США, Украина, украинский национализм, церковь, экономика

    Показать все теги
    Календарь
     
    «    Март 2024    »
    ПнВтСрЧтПтСбВс
     123
    45678910
    11121314151617
    18192021222324
    25262728293031
    Наши друзья
     

    Редакция может не разделять позицию авторов публикаций.
    При цитировании и использовании материалов сайта в интернете гиперссылка (hyperlink) {ss} на "Русский мир. Украина" (http://russmir.info) обязательна.
    Цитирование и использование материалов вне интернета разрешено только с письменного разрешения редакции.
    Главная страница   |   Контакты   |   Новое на сайте |  Регистрация  |  RSS

    COPYRIGHT © 2009-2017 RusMir.in.ua All Rights Reserved.
    {lb}
     
        Рейтинг@Mail.ru