7 июня 1880 года, после открытия памятника Пушкину в Москве, А.Н. Островский сказал в своём «Застольном слове»: «Сокровища, дарованные нам Пушкиным, действительно велики и неоцененны. Первая заслуга великого поэта в том, что через него умнеет всё, что может поумнеть» [1]. Выделив слово «может». Мол, не взыщите: то, что не способно умнеть – не поумнеет. Да оно и вовсе не знает, не читает Пушкина, ему, «скорбному умом» и духом, – «Ску-у-уш-но!» Оно, естественно, не способно и почитать!

Более того, «лезет в Дантесы», в мечтаниях своих даже опережая подлеца-проходимца. Как это случилось, на беду его, с одним из «почётных одесситов». Но оставим почившего Господнему Суду.

А нынешние сооружают на тротуаре Одессы «Тень Пушкина», предоставляя возможность «привилегированной и патентованной кучке» её «дебелыми, неуклюжими ногами, влезшими в шелковые чулки» (Ф.М. Достоевский) попирать уродливый , позорный, «неординарный стрит-арт объект»; переименовывают бульвары в «просто Северные», как это случилось в Ивано-Франковске; декларируют: «Пушкин хуже Путина, потому что талантливее».

Не могу не согласиться насчёт талантливости, но ведь главное кредо лица с «неоконченным высшим», «українського літератора (власне визначення), поета, політика, громадського діяча, журналіста, телеведучого»: «Ми маємо відкинути все московське – і погане і добре.
І добре ще категоричніше ніж погане. Пушкін гірший за Путіна, бо талановитіший» [2].
Ох, и времечко!.. О нём – Александр Сергеевич:

...геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осёл:
Дух века вот куда зашёл!

В письме Н.И. Гнедичу из Кишинева, 13 мая 1823 года (193 года т.н.!), Пушкин писал: «Как бы то ни было, воспользуюсь своим случаем, говоря ей («русской публике» – Л.В.) правду неучтивую, но, быть может, полезную. Я очень знаю меру понятия, вкуса и просвещения этой публики. Есть у нас люди, которые выше её; этих она недостойна чувствовать; другие ей по плечу; этих она любит и почитает» [3:66].

Живучи наследники недостойных чувствовать, тех, о ком П.А. Вяземский – Великому Князю Михаилу Павловичу 14 февраля 1837 года: «Некоторые из коноводов нашего общества, в которых ничего нет русского, которые и не читали Пушкина, кроме произведений, подобранных недоброжелателями и тайной полицией, не приняли никакого участия во всеобщей скорби. Хуже того – они оскорбляли, чернили его. Клевета продолжала терзать память Пушкина, как терзала при жизни его душу» [4:529].

И – ничего удивительного! Великий наш естествоиспытатель И.И. Мечников утверждал: «Выживают не лучшие, а более ловкие. Разве история земного шара не показывает нам, что множество низших животных пережило существа более развитые и сложные по организации?» [5:227].
Слово моё не к ним. Александр Сергеевич учил «не метать бисера» перед ними, учил: «Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело…» [6:134].

Но… «Пушкина мы ещё и не начинали узнавать: это гений, опередивший русское сознание ещё слишком надолго», – записал Ф.М. Достоевский в феврале 1877 года [7:417]. Для многих, увы, это верно и сегодня. И часто это не их вина. Но – беда. Потому что: «Ум Пушкина предохраняет от всего глупого, его благородство предохраняет от всего пошлого»; «если бы Пушкин трепетно переживался каждым , он предупредил бы и сделал невозможным разлив пошлости Он дохнул бы на нашу желчь – и желчь превратилась бы в улыбки. Никто бы не гневался на "теперешних", но никто бы и не читал их...» [8:368].

Лебединая песнь...

Сегодня хочу вспомнить о последнем произведении Пушкина, опубликованном после его гибели. Очень своеобразном, более 90 лет нерасшифрованном пушкинистами, и, тем более, не привлекавшем внимания широкой публики. Это – показавшаяся статьёй работа «Последний из свойственников Иоанны д’Арк».

Запись в дневнике А.И. Тургенева от 9 января 1837 года: «Я зашёл к Пушкину; он читал мне свой pastiche на Вольтера и на потомка Jeanne d’Arc» [9:509], замеченная П.Е. Щеголевым, позволила пушкинисту Н.О. Лернеру установить, что последняя работа Пушкина – литературная мистификация. Слово «pastiche» в переводе с французского означает: имитация, подражание, пародия, наконец, – подделка. Лернер же установил, что род одного из «героев» иссяк в XVIII веке и публикаций в английской газете, на которую «ссылается» Пушкин, не было.

Пушкинист Д.Д. Благой в своей работе «Главою непокорной (Ключ к последнему произведению Пушкина)» убедительно раскрыл мотивацию, внутренний смысл, значимость произведения Пушкина, написанного в январе 1837 года (не позднее 9-го числа). Он указал на мучительное одиночество поэта в последние три месяца жизни (4 ноября 1836-го получен пасквиль-диплом «ордена рогоносцев»), когда даже «самые близкие ему люди не понимали ни скрытой политической подоплеки того, что происходило на их глазах, ни вызванного этим поведения Пушкина». Не понимали: он защищал не только «свой семейный очаг, поруганную честь свою и жены», но и, в ответ на травлю, «яростно восстал на "подводных гадов" – обитателей великосветского "омута" – реакционнейшую, антинародную, антинациональную придворную верхушку, которой были вверены судьбы страны, которая издавна затаила злобу на противостоящего ей русского национального гения» [10:477]. Замечает, что Пушкин разгадал провокационные намеки «по царской линии», содержавшиеся в гнусном пасквиле. Но после аудиенции у царя 23 ноября, уверения последнего, что тот «сам разберётся во всем», взятого с поэта слова «ничего не предпринимать», Пушкин был связан «по рукам и ногам». И поэта, «сжигаемого внутренним огнем», как всегда, спасает труд: «Меня не так-то легко с ног свалить».

Он, естественно, прибегает «к оружию пера» и возникает его «мистифицированная статья-пародия», что дает возможность, «не нарушая обещания Николаю, свободно рассказать о событиях, только что имевших место, и выставить на посмеяние и поношение» жалких своих противников [10:493-494].

«Статья» – очень короткая, всего три с половиной страницы, доступна [11]. В ней приведены «письмо» некоего г-на Дюлиса к Вольтеру, «ответ» последнего и «комментарий английского журналиста», якобы напечатанные в английской газете «Morning Chronicle».

Суть такова: г-н Дюлис, потомок родного брата Жанны д’Арк, ознакомившись в 1767 году с сочинением Вольтера «Орлеанская девственница», требует «удовлетворения за дерзкие, злостные и лживые показания» о ней, предоставляя право выбора места и времени, оружия «для немедленного окончания сего дела». «Ответ» Вольтера – трусливое, лживое послание «бедного старика, удручённого болезнями и горестями», отрекающегося от своей поэмы, льстящего «храброму рыцарю», но подписывающегося «камергером короля»! Поистине, нельзя сдержать улыбки, читая эти «документы», не восхититься даром Пушкина-пародиста, тонко передавшего слог «доброго дворянина» Дюлиса, иезуитски-иронический слог Вольтера!

«Комментарий английского журналиста» – совсем в другом тоне: рассудочность и патетика, попытки обелить англичан, казнивших героиню Франции, яростное осуждение Вольтера: «достойного представителя своего народа». «Английский журналист» не без основания замечает, что Вольтер «почти не нашел обвинителей, когда явилась его преступная поэма. Все с восторгом приняли книгу, в которой презрение ко всему, что почитается священным для человека и гражданина, доведено до последней степени кинизма ("цинизма" – в современном звучании – Л.В.) Никто не вздумал вступиться за честь своего отечества; и вызов доброго и честного Дюлиса, если бы стал тогда известен, возбудил бы неистощимый хохот…» Хохот в «философических», великосветских гостиных!

«Жалкий век! Жалкий народ!», – заканчивает «журналист» свой «комментарий» – Пушкин свою блестящую «шутку»-пародию! Но сколько боли в ней, как ясна аналогия с переживаемым!

Да, это и «психологическая разрядка»: неоднократно поэт писал: «Со смехом ужас несовместен», «иногда ужас выражается смехом».

Но и – своеобразный итог своего отношения к кумиру юности, дополнение оценки, данной в статье «Вольтер» (1836). Где – неприятие заискиваний Вольтера перед сильными мира сего, льстивости, поиска знаков отличия – наград, званий и чинов: лавры; покрывавшие его седины «были обрызганы грязью». «Он не имел самоуважения и не чувствовал необходимости в уважении людей», а «независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» [12:149].

Нет, Пушкин, разумеется, не отказывает в гениальности поэту-философу, но еще «в период южных поэм», как пишет Благой, – я подчеркну: с о д е с с к о г о периода! – Пушкин «отходит от своего «р е б я ч е с к о г о (его эпитет) «вольтерьянства». Пушкин все более не принимает цинизм Вольтера, его «разрушительный гений», готовность «все высокие чувства, драгоценные человечеству», принести «в жертву демону смеха и иронии», обругать «святыню обоих заветов» [13:412].

«Духовной жаждою томим...»

Борис Башилов, ссылаясь на исследование В.Ф. Иванова «А.С. Пушкин и масонство», писал: «Отец поэта, Сергей Львович Пушкин, типичный вольтерьянец XVIII века», впоследствии – масон ряда лож. Деятельным масоном был и дядя Пушкина В.Л. Пушкин. Естественно, книги в их библиотеках – соответствующие, формировавшие мировоззрение ребенка, юноши. Царскосельский лицей – «рассадник вольтерьянских и масонских идей». Ряд профессоров – также вольтерьянцы и масоны, а принадлежавшая Лицею библиотека была приобретена в свое время Екатериной II у Вольтера. Вольно или невольно культивировалось противостояние «истинам христианства», «ниспровержение всех связей семейственных и государственных» [14:19-21].
Южный период – период глубокого знакомства с декабризмом, с европейским, в частности, греческим и польским «освободительным движением», активистами движения, с масонством. С историей юга России: Украины и Бессарабии. И, естественно, что душа – «по природе христианка» (Тертуллиан), природные ум, честь, достоинство, истинная любовь к Отчизне берут верх. Южный, в частности, одесский период, это время становления – во внутренней борьбе и испытаниях! – национального гения А.С. Пушкина. После Михайловского с вольтерьянством и масонством было окончательно покончено, чего последнее не простило поэту.

В личной судьбе поэта немалую роль в южный период сыграло знакомство с полькой, Каролиной Адамовной Собаньской, о чем немало пришлось писать прежде. Сегодня лишь замечу, что отец этой «демоницы», видный масон, А.С. Ржевуский, писал М. Яшин, был автором «политических трактатов, другом энциклопедистов», «вел переписку с самим Вольтером» [15:118].

Учитывая, что он родился в 1760 году, а Вольтер умер в 1778-м, это – маловероятно, хотя и возможно. Скажем, 16-17-летний юноша писал своему «кумиру», м.б., и получил какой-то ответ от «старца». Правда, Р. Белоусов категорически отвергает мнение М. Яшина. «Скорее всего, – пишет он, – это следует отнести на счет прадеда Каролины великого коронного гетмана при короле Станиславе Понятовском, писателя и драматурга Вацлава Ржевуского, современника Вольтера» [16:59-60]. Но как бы то ни было – легенда в семье бытовала, и, возможно, Пушкин об этом знал от Собаньской.

Просматривая Рабочие тетради Пушкина, я обратила внимание на известное изображение (профиль) Вольтера в тетради 1828 года (рис. 1).

1828 год – особый год в жизни А.С. Пушкина. Об этом – прекрасная работа А.А. Ахматовой «Пушкин в 1828 году». Я подробно писала о ней [17]. Сейчас лишь напомню, что в 1828 году возобновились встречи (после Одессы) Пушкина с К. Собаньской.

А.А. Ахматова напишет, что «поэт в 1828 году погибал в чьих-то сетях, ревновал, метался, бился», ему «изменили и дружба, и любовь», «какой-то тёмный спутник предавал его», а «демоница над ним издевалась» [18: 220].

Это год, когда Пушкин вернётся к начатым в Одессе стихам «Клеопатра». Напомню, что Ахматова прямо называла Собаньскую «одесской Клеопатрой». Это год личного знакомства Пушкина с Мицкевичем – их свела Собаньская; год, когда распускаются слухи о том, что Пушкин – шпион правительства; год, когда в России возникают «новые тайные общества, военные и гражданские, которые и стали инициаторами польского восстания 1830-1831 годов» [15:141]. Это год «Уединённого домика на Васильевском», увлечения и неудачного сватовства к А. Олениной; год взятия Пушкина под тайный надзор – «Гавриилиада» дошла до правительства. Это год написания стихов «Друзьям» («Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю…»), «Воспоминания» («И с отвращением читая жизнь мою, / Я трепещу и проклинаю…»), «Дар напрасный, дар случайный…» Когда в 1830 году последние стихи будут напечатаны, ему протянет руку помощи, поддержки митрополит московский Филарет.

1828 год – год 7-й главы «Евгения Онегина», вызвавшей немало толков, нареканий, объяснение автора. Но – таинственной и насыщенной, с «Дневником Онегина»! Имеющей быть последней в романе, с заключительной строфой, которой в свое время я уделила внимание [19], и, на мой взгляд, связанной с попытками привлечь поэтический талант Пушкина на службу «радикалам».

Напомню строфу (выделено автором – Л.В.):

Но здесь с победою поздравим
Татьяну милую мою
И в сторону свой путь направим,
Чтоб не забыть, о ком пою...
Да кстати, здесь о том два слова:
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И, верный посох мне вручив,
Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
Довольно. С плеч долой обуза!
Я классицизму отдал честь:
Хоть поздно, а вступленье есть.

Поскольку эта строфа могла быть последней в романе, «по крайней мере для печати», стоит заметить, что согласно законам классицизма определение «предмета воспевания» ставилось вначале. Понятны тогда слова «Хоть поздно...» Но почему в первом, неперечеркнутом в черновике варианте – не «вступленье», а «воззванье есть»? (рис. 2).

Вспоминаю «латинские стихи» из «Бориса Годунова»: «Муза венчает славу, а слава – музу», и – «Стократ священ союз меча и лиры», прозвучавшие, как и имя «Собаньский», в особой, на мой взгляд, сцене в «Доме Вишневецкого». Здесь же – NB! – вручение Самозванцем Поэту перстня!
Напомню: Каролина Собаньская родилась недалеко от Бердичева, в имении Погребище – «проклятом месте», когда-то – владении ее предка, князя Иеремии Вишневецкого (1612-1651), прславившегося жестоким подавляением казацких восстаний.

Ударяют в сердце огромные буквы: «Тошно т(акъ)». Пояснительный первый том «успокаивает»: «...текст почерком прописей (проба металлического пера)» [20:167]. Но покой не приходит. И упомянутый «росчерк» – то ли «Аминь», то ли «Алекс...», скорее, – первое.
Концом 1828 – 4 марта 1829 года датировано небольшое черновое письмо по-французски Пушкина к Неизвестной. Вот его перевод:

«Конечно, сударыня, тот час, который для вас удобен, всегда будет удобен и для меня. Итак, до завтра, и пусть 7-я песнь Онегина заслужит...» [21].

Почти уверена, что это письмо адресовано Каролине Собаньской. Признаюсь: ни у кого из исследователей пока не встречала сведений об адресате. Надеюсь, – первенствую?..

1828-й – это год начала неоконченного романа «Гости съезжались на дачу…», затем последует продолжение: «На углу маленькой площади…» и, наконец, «Мы проводили вечер на даче…» Они несомненно связаны меж собою, как и с «Египетскими ночами», куда вошла «Клеопатра» («Чертог сиял…»). Об этом также пришлось писать [22], вспомнив, что А.А. Ахматова проницательно увидела в героине К. Собаньскую, провела четкую параллель: «Каролина – Клеопатра». Наконец, 1828 год – год «Полтавы»!

«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», – писал А.С. Пушкин [23:24]. Потрясающе занимательная! И вот я внимательно просматриваю лист с изображением Вольтера (кстати, там есть еще одно – не атрибутированное, предположительно, – Бонапарта). Здесь, кроме портретов, – черновые записи из «Полтавы», в частности: «В одни оглобли впрячь неможно…» (позднее: «В одну телегу впрячь не можно…»).

На ближних листах, кроме «Полтавы» – проза: «Гости съезжались на дачу…» (август-сентябрь 1828), «На углу маленькой площади…»; стихи «Ворон к ворону летит…», «Цветок», «Поэт и толпа», «Брадатый староста Авдей…», «Осень», «Жил на свете рыцарь бедный…» и др.; конец 7-й главы «Евгения Онегина», новая редакция «Русалки».

Если Вы, мой читатель, возьмете на себя труд (наслаждение, радость!) прочесть всё перечисленное, думаю, согласитесь: поэт действительно мучим каким-то посягательством на его свободу творчества. Но он не хочет уподобиться картавому «ученому скворцу»! Т.Г. Цявловская напишет в комментариях к стихам «Поэт и толпа», опровергая толкование некоторыми критиками «решительной и гневной филиппики» стихов, как проповеди «чистого искусства»: «…главными претендентами на руководство поэзией Пушкина были официальные деятели, желавшие использовать перо Пушкина для выражения интересов чуждой ему идеологии» [24:706]. «Чуждой» – согласна, но претендентами были только ли «официальные деятели»?..

И снова вспоминаю: в 1828 году Пушкин напишет Е.М. Хитрово: «Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я люблю её всем сердцем» [25]. Прочтите отрывок «На углу маленькой площади…», зная, что замысел этой повести связан с замыслом повести «Гости съезжались на дачу…», которую А.А. Ахматова считала совершенно законченной; что она отметила сюжетную аналогию отрывка с романом Бенжамена Констана «Адольф», именем героини которого (Элленора) называл А.С. Пушкин К. Собаньскую. Этот роман они читали вместе в Одессе.

Заметьте имя героя: Валериан. «По-видимому, – писал М. Яшин, – в его (Пушкина) отношениях с Собаньской имя "Валериан" имело какое-то неизвестное нам значение. В "Арапе Петра Великого", где, как известно, много биографических намеков, мы встречаем имена Леоноры и Валериана» [15:110]. Знаменитое письмо Пушкина к Собаньской от 2 февраля 1830 года, когда православная церковь отмечает день святого Валериана, содержит упоминание о празднике, но оно зачеркнуто: письмо-то адресовано католичке.

Обращаю внимание на лист из Рабочих тетрадей А.С. Пушкина с текстом конца VI главы «Арапа...», где среди рисунков – изображение, на мой взгляд, К. Собаньской с характерным, упоминаемом современниками, массивным подбородком (внизу, рис. 3). В тексте – неоднократно – имя: «Валеріанъ».

Обращаю внимание и на рисунки листа Рабочей тетради с текстом отрывка «На углу маленькой площади…» (рис. 4). Пояснительный I том определяет просто: «руки, ножка» [20:172]. Но и ножка не одна, и руки какие-то странные. Одна – с кольцом, протянута для рукопожатия (?), другая – в центре – как бы грозит ножкам кулаком (а, может быть, это и фига?!), а третья – у края листа – со странно сомкнутым большим пальцем с безымянным или средним. Мизинец – явно! – с длиннющим ногтем (рис. 4). Не масонские ли знаки?..

17 лет тому назад я вспоминала [26] о письме «Е. Вибельман» из Одессы от 26 декабря 1833 года, с её напоминанием о старом знакомстве и просьбой что-либо прислать в предполагаемый литературный альманах в пользу бедных. Предположила, что письмо не от Е.К. Воронцовой, а от К.А. Собаньской. В ответ Пушкин прислал «нескольких сцен из трагедий». Исследователи считают, что это были сцены из «Русалки».

Сегодня подчеркну: на одном из листов Рабочей тетради – последний абзац отрывка «На углу маленькой площади…» и... – строки из «Русалки»: «…а пуще / Беречь девическую честь / Бесценное сокровище…» А в абзаце – об отчаянии героя (Валериана), молодого человека, оттого, что его любовница (много старше) связала его «такими узами», уйдя от мужа! К. Собаньская была старше Пушкина на 6 лет...

Нет, вы как хотите, но эта дама – «агент Бенкендорфа» и, одновременно, сыгравшая определённую роль в польском восстании 1830-1831 гг., к которому Пушкин относился резко отрицательно, не проста!

Но я увлеклась, и совсем забыла о Вольтере, о «Полтаве». О «Полтаве», впрочем, уже писала [27]. Сейчас лишь повторю, что «Третья тема "Полтавы" – тема частного человека, раздавленного колесом истории», судьбы Марии (С. Бонди) [28:511]. О том, что Пушкин признавался: «Сильные характеры и глубокая трагическая тень, набросанная на все эти ужасы, вот что увлекло меня. "Полтаву" написал я в несколько дней, долее не мог бы ею заниматься и бросил бы всё» [29:350]. Отвечая критикам, сравнивавшим «Полтаву» с поэмой Байрона «Мазепа» (кстати, на указанных листах есть выдержки из неё), Пушкин скажет: «Байрон знал Мазепу только по Вольтеровской "Истории Карла XII"» [30:76]. Так что всё в этом мире взаимосвязано…

Вместо заключения

Но – главное: Пушкина всегда интересовала тема предательства. И он очень любил Россию.
А о Русском языке писал: «...язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими»; он «звучный и выразительный»; «Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» [31: 11-12; курсив автора – Л.В.]

Предупреждал: «Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого. В журналах наших ещё менее правописания, нежели здравого смысла...» [32:111]. Смеяться ли, плакать? – ведь потрясающе злободневно!..
Он и шутил, отмечая остроумное и справедливое замечание г. Лемонте о том, что «исключительное употребление французского языка в образованном кругу наших обществ» способствовало тому, «что русский язык через то должен был сохранить драгоценную свежесть, простоту и, так сказать, чистосердечность выражений». «Не хочу оправдывать, – пишет Александр Сергеевич, – нашего равнодушия к успехам отечественной литературы, но нет сомнения, что если наши писатели теряют много удовольствия, по крайней мере язык и словесность много выигрывают» [31:13-14].
А вот «Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством». Предки наши «на языке родном молились русскому богу, проклинали грозных властителей и передавали друг другу свои сетования». «Какое действие имеет на порабощенный народ сохранение его языка?» – задает вопрос наш Поэт. И – мудро завершает: «Рассмотрение сего вопроса завлекло бы нас слишком далеко» [31:12]. Последуем его примеру. Тем паче:

...Тогда блажен, кто крепко словом правит
И держит мысль на привязи свою...

А – «Кто имеет уши слышать, да слышит!» [33].

Сердечно приветствую всех с 217-й годовщиной Александра Сергеевича Пушкина, с Днём Русского языка! Поистине – «нынче на нашей улице праздник»!

Людмила ВЛАДИМИРОВА, канд. мед. наук, член Союза писателей России

3 июня 2016, Одесса

Примечания

1. Островский А.Н. Застольное слово о Пушкине (По случаю открытия памятника Пушкину) // http://dugward.ru/library/pushkin/ostrovskiy_zastolnoe_slovo.html
2. Корчинский Д.А. // http://zaslavskaja.com/2016/04/28/корчинский-пушкін-гірший-за-путіна-б.html
3. Пушкин А.С. – Н.И. Гнедичу 13 мая 1823 г. Из Кишинева в Петербург. // А.C. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат худ. лит-ры, 1962. – Т. 9. – С. 65-66.
4. Вяземский П.А. – Великому Князю Михаилу Павловичу 14 февраля 1837 года // Последний год жизни Пушкина. Составление, вступительные очерки и примечания В.В. Кунина. – М.: Изд-во «Правда», 1989. – С. 521-535.
5. Мечников И.И. Пессимизм и оптимизм. // И.И. Мечников. Этюды оптимизма. – М.: Изд-во «Наука», 1964. – С. 215-235.
6. Пушкин А.С – А.А. Бестужеву. Конец января 1825 г. Из Михайловского в Петербург. // А.C. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат худ. лит-ры, 1962. – Т. 9. – С. 133-134.
7. Достоевский Ф.М. 1877. Февраль. Глава первая. I. Самозванные пророки и хромые бочары, продолжающие делать Луну в Гороховой. Один из неизвестнейших русских великих людей. // Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. – Санкт-Петербург: Лениздат, 2001. – С. 415-418.
8. Розанов В.В. Возврат к Пушкину (К 75-летию дня его кончины). // В.В. Розанов. Сумерки просвещения. – М.: «Педагогика», 1990. – С. 363-368.
9. Оксман Ю. Статьи и заметки, предназначавшиеся для «Современника». / Ю. Оксман. Примечания. Пушкин – литературный критик и публицист. // А.C. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат. худ. лит-ры, 1962. – Т. 6. – С. 507-516.
10. Благой Д.Д. Главою непокорной (Ключ к последнему произведению Пушкина). // Д.Д. Благой. Душа в заветной лире. – М.: Советский писатель, 1979. – С. 477-498.
11. Пушкин А.С. Последний из свойственников Иоанны д’Арк. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат худ. лит-ры, 1962. – Т. 6. – C. 221-225.
12. Пушкин А.С. Вольтер. // Ibid. – C. 142-150.
13. Пушкин А.С. О ничтожестве литературы русской. // Ibid. – C. 407-414.
14. Башилов Б. Пушкин и масонство. // Борис Башилов. История русского масонства. – М.: «Русло», 1995. – С. 14-117.
15. Яшин М. «Итак, я жил тогда в Одессе...» // Нева, 1977. – 2. – C.100-143.
16. Белоусов Р. Демоница. // Р. Белоусов. Хвала каменам. – М., 1982. – С. 45-115.
17. Владимирова Л. «Лукавый демон возмутил…» // Одесские известия, 28, 29, 30 сентября 1999. – C. 4.
18. Ахматова А.А. Пушкин в 1828 году // A. Ахматова. О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – С. 207–222.
19. Владимирова Л. «Бывают странные сближения…» // Одесские известия, 12 февраля 2005. – С. 5.
20. Пушкин А.С. Рабочие тетради . – СПб. - Лондон, 1995. – Т. I.
21. Пушкин А.С. – Неизвестной. Конец 1828 г. – 4 марта 1829 г. В Петербурге. // А.C. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – М.: «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 258; пер. 803.
22. Владимирова Л. «Лета к суровой прозе клонят...» // http://www.rospisatel.ru/vladimirova-pushkin178.htm
23. Пушкин А.С. Арап Петра Великого // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. – М.: «Наука», 1964. – Т. 6. – С. 9-56.
24. Цявловская Т.Г. Примечания. Стихотворения 1823-1836. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат. худ. лит-ры, 1959. – Т. 2. – C. 661-781.
25. Пушкин А.С – Е.М. Хитрово. Август – первая половина октября 1828 г. (?) В Петербурге. // А.C. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат. худ. лит-ры, 1962. – Т. 9. – С. 283-284.
26. Владимирова Л. «Город… благодаря Вашему имени войдет в историю», Вечерняя Одесса, 14 августа 1999. – С. 6.
27. Владимирова Л. «Нет истины, где нет любви» // http://www.rospisatel.ru/vladimirova-pushkin.htm
28. Бонди С.М. Примечания. Поэмы Пушкина. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат. худ. лит-ры, 1960. – Т. 3. – С. 481-521.
29. Пушкин А.С. Опровержения на критики и замечания на собственные сочинения. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. – М.: Госиздат. худ. лит-ры, 1962. – Т. 6. – С. 342-352.
30. Пушкин А.С. Возражения критикам «Полтавы» // Ibid. – С. 74-76.
31. Пушкин А.С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова // Ibid. – С. 11-15.
32. Пушкин А.С. Российская академия // Ibid. – С. 109-114.
33. Евангелие от Матфея, Глава 11, ст. 15.