«Бывают странные сближения…», – писал Александр Сергеевич Пушкин.

...Вновь и вновь перечитывая любимые мною роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Белая гвардия», пьесу «Дни Турбиных», всё не могу избавиться от мысли: кто же послужил основным прообразом весьма интересного, пусть второстепенного (?), героя романа – М.С. Шполянского? Богатый образ, неоспоримая удача Булгакова – Михаил Семенович Шполянский! Мыслимое ли дело?! –

«Соперник» Алексея Турбина, «знаменитый прапорщик, лично получивший в мае 1917 года из рук Александра Федоровича Керенского Георгиевский крест»; «превосходный чтец в клубе “Прах” своих собственных стихов “Капли Сатурна”»; «отличнейший организатор поэтов и председатель городского поэтического ордена “Магнитный Триолет”», «имеющий большие литературные связи» и – не имевший «равных, как оратор». Многоденежный и щедрый: раздавал «взаймы членам “Магнитного Триолета”», пил белое вино, играл в железку, купил картину «Купающаяся венецианка»; ночью жил на Крещатике, утром в кафе «Бильбокэ», днем – в своем уютном номере лучшей гостиницы «Континенталь», вечером – в «Прахе»; на рассвете писал научный труд «Интуитивное у Гоголя». Был одет «в дорогую шубу с бобровым воротником и цилиндр», но потом сменил наряд на «короткий полушубок до колен и на нем смятые защитные погоны», фуражку «блином с офицерской кокардой», гетры и «перчатки с раструбами, как у Марселя в “Гугенотах”». И – вымазанный в машинном масле и «почему-то в саже», способствовал выведению из строя трех из четырех танкеток дивизиона, защищавшего Город от Петлюры. Простейшим способом – засыпанием сахара в горючее! Погиб «смертью храбрых», и… вновь ожил, дабы бороться за власть «Советов рабочих, селянских и казачьих депутатов». «Злой гений жизни» «с глазами змеи» несчастного Ив. Русакова, по его мнению, – «предтеча антихриста», за которым «виден над полями лик сатаны» – Троцкого! Чье «настоящее имя по-еврейски Аваддон, а по гречески Апполион, что значит губитель».

Но – главное! – он заявил однажды «соратникам»: «Все мерзавцы. И гетман и Петлюра. Но Петлюра, кроме того, еще и погромщик. Самое главное, впрочем, не в этом. Мне стало скучно, потому что я давно не бросал бомб». Рассуждал: «Кто знает, может быть, столкновение Петлюры с гетманом исторически показано, и из этого столкновения должна родиться третья историческая сила и, возможно, единственно правильная» (здесь и ниже курсив мой – Л.В.)

Роман «Белая гвардия» задуман и начат в 1921 году во Владикавказе. Из одного из писем Булгакова: «Пишу роман, единственная за все время продуманная вещь». Роман очевидца событий 1918-1919 годов в Киеве, более десятка переворотов. И – литературной жизни Киева, принявшего литераторов, музыкантов, артистов «со всей России». Впоследствии, в Москве, он продолжит работу над ним, закончит в 1924 году. В начале января этого же года он познакомился, а затем и женился на Любови Евгеньевне Белозерской, недавно вернувшейся на родину из эмиграции (Константинополь, Париж).

Виктор Леонидов писал о знакомстве Л.Е. Белозерской «на борту полусгоревшего французского парохода “Дюмон Д’Эрвиль”, отплывавшего из Одессы в январе 1920-го» с некиим Аминадом Петровичем Шполянским: «В городе хозяйничали банды, с разных сторон подходили отряды Добровольческой армии и красноармейцев. Группа русских литераторов и художников, среди которых был и Аминад Петрович Шполянский, более знакомый тысячам читателей как автор, печатавшийся под псевдонимом Дон-Аминадо, каким-то чудом сумела попасть на французское судно, уцелевшее после пожара. Они отплыли в Константинополь».

Л.Е. Белозерская описала Дон Аминадо: «Небольшой, упитанный, средних лет человек, с округлыми движениями и миловидным лицом, напоминающим мордочку фокстерьера».

Знал ли Булгаков Дон Аминадо в Киеве? Ответа не знаю. Но – вполне вероятно – знал.

Всеволод Сахаров вспоминал о «подвале гостиницы “Континенталь” на Николаевской улице», где «разместилось литературное кафе “Хлам” (“Прах” по “Белой гвардии”)», где появлялись литературные знаменитости и «где бывал и Михаил Булгаков, совсем не случайно поместивший здесь своего рокового и демонического Михаила Семеновича Шполянского и возглавляемый им городской поэтический орден “Магнитный триолет”».

Узнав, что Михаилу Александровичу Шолохову «нравился поэт-эмигрант из Одессы» – Дон Аминадо, я заинтересовалась этим поэтом, прозаиком, сатириком, эпиграммистом – Шполянским Аминадом Петровичем (Аминодав Пейсахович; псевд. Гидальго, Ама, Вероника К., Страшноватенко и др.) Но «зацепил» он меня еще в начале 90-х стихами «Про белого бычка»…

Дон Аминадо родился 25 апреля 1888 года в Елизаветграде в мещанской семье, окончил Елизаветградскую классическую гимназию, учился на юридическом факультете Новороссийского университета в Одессе, затем – в Киевском университете, юрфак которого и окончил.

С 1910 года поселился в Москве, занялся адвокатской (помощник присяжного поверенного, 1912-1915 гг.) и писательской деятельностью (сотрудничал в газете «Раннее утро», сатирическом еженедельнике «Новый сатирикон»).

Участвовал в Первой мировой войне (в 1915 г. ранен и вернулся в Москву), опубликовал свою первую книгу стихов «Песни войны» (1914). Февральскую революцию приветствовал пьесой в стихах «Весна Семнадцатого года», Октябрьской не принял.

В 1918 году были закрыты все газеты, где он публиковался, после чего он уехал в Киев, сотрудничал там с газетами «Киевская мысль», «Утро», «Вечер», а затем печатался в одесской газете «Современное слово». 20 января 1920 года эмигрировал из Одессы в Константинополь. Вспоминая минуты отъезда, Дон Аминадо писал: «Все молчали. И те, кто оставался внизу на шумной суетливой набережной. И те, кто стоял наверху на обгоревшей пароходной палубе. Каждый думал про свое, а горький смысл был один для всех: “Здесь обрывается Россия над морем черным и глухим”» (из стиха О. Мандельштама – Л.В.) Из Константинополя через Марсель переехал в Париж, где прожил все оставшиеся годы.

Печатал фельетоны в газете П. Милюкова «Последние новости», сотрудничал с детским журналом «Зеленая палочка» (1920-1921), газетой «Свободная мысль», с журналами «Иллюстрированная Россия», «Сатирикон» (в 1931 – соредактор), альманахом «Сполохи», выпустил несколько сборников своих произведений.

В 1920 году, в Париже, стал масоном. Прошёл посвящение в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288 (ВЛФ). Умер 14 ноября 1957 года.

В его сборниках стихов и прозы: «Дым без отечества» (1921), «Наша маленькая жизнь» (1927), «Смех в степи» (1927), «Накинув плащ. Лирические сатиры» (1928), «Нескучный сад» (1935), с разделами: «Новый Козьма Прутков», «Западный диван» или «Вечере на хуторе близ Булоньки»; «В те баснословные года» (1951), «Поезд на третьем пути» (1954) критики видят продолжение классической традиции русского юмора с его состраданием к «маленькому человеку», трансформацию этой темы «применительно к эмигрантскому зарубежью».

Максим Горький считал Дон Аминадо «подлинным выразителем настроений эмиграции», определял: «человек неглупый, зоркий и даже способный чувствовать свое и окружающих негодяйство». Заметив «сильную лирическую струю в сатирических произведениях Дон-Аминадо», И.А. Бунин писал в 1927 году: «Дон-Аминадо гораздо больше своей популярности (особенно в стихах) и уже давно пора дать подобающее место его большому таланту – художественному, а не только газетному, злободневному».

Но дело, очевидно, было не в том, чтобы «дать», а в том, мог ли, хотел ли он «взять». Это со свойственной ей проницательностью заметила Марина Цветаева. Из ее письма 31 мая 1938 года: «Милый Дон Аминадо, Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт. В одной вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем “на серьезе”»; «у Вас просто – поэтическая сущность, сущность поэта, которой Вы пренебрегли»; «Вы – своим даром – роскошничаете…» Но – «Быт и шутка, Вас якобы губящие, – не спасают ли они Вас, обещая больше, чем Вы (в чистой лирике) могли бы сдержать? И – «чтобы стать поэтом, стать тем поэтом, который Вы есть, у Вас не хватило любви – к высшим ценностям; ненависти – к низшим». Цветаева отмечает, что «между Вами и поэтом: Вы, человек. Привычка к шутке, и привычка к чужой привычке (наклонная плоскость к газетному читателю) – и (наверное!) лень и величайшее (и добродушное) презрение ко всем и себе – а может быть, уж и чувство: поздно (т.е. та же лень: она, матушка!) Между Вами и поэтом – быт, Вы – в быту, не больше. Не самообольщайтесь: писать всерьез Вы не будете, но мне хочется, чтобы вы знали, что был все эти годы (уже скоро – десятилетия!) человек, который на вас радовался, а не смеялся, и вопреки всем Вашим стараниям – знал Вам цену. Рыбак рыбака видит издалека». В постскриптуме: «Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию! Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный – и добродушный) судья. Вся Ваша поэзия – самосуд: эмиграции над самой собой. Уверяю Вас, что (статьи Милюкова пройдут, а...) это – останется. Но мне-то, ненавидящей политику, ею – брезгующей, жалко, что вы пошли ей на потребу» (курсив автора – Л.В.)

Замечено: «С годами желчная интонация первых эмигрантских сборников сменилась более мягкой, юмористической. Д.-А. призывал к бодрости и стойкости, советовал соплеменникам «не шляться с мордой освежеванного кролика».

Помня стихи «Про белого бычка» (1920), познакомившись с книгой «Поезд на третьем пути», которую он писал в небольшом городке Иер, под Парижем, издал впервые в Нью-Йорке; частью из многих тысяч (!) ссылок в интернете, задались вопросом: «Кто Вы, Дон Аминадо?» Не торопясь соглашаться с мнением одного из авторов интернета: «Провидец, блин...»

Привожу стихи полностью (по публикации в сб. Литература русского зарубежья, 1990, т.1., кн. 1, с. 251-252, несколько – несущественно! – отличающейся от интернетовской; курсив мой – Л.В.):

Про белого бычка

Мы будем каяться пятнадцать лет подряд,
С остервенением. С упорным сладострастьем.
Мы разведём такой чернильный яд
И будем льстить с таким подобострастьем
Державному Хозяину Земли
Как говорит крылатое реченье,
Что нас самих, распластанных в пыли,
Стошнит и даже вырвет в заключенье...
Мы станем: чистить, строить и тесать.
И – сыпать рожь в прохладный зев амбаров.
Славянской вязью вывески писать
И вожделеть кипящих самоваров.
Мы будем ненавидеть Кременчуг:
За то, что в нём не собиралось вече.
Нам станет чужд и неприятен юг
За южные неправильные речи.
Зато, какой-нибудь Валдай или Торжок
Внушат немалые восторги драматургам.
И умилит нас каждый пирожок
В Клину, между Москвой и Петербургом.
Так протекут и так пройдут года:
Корявый зуб поддерживает пломба.
Наступит мир. И только иногда
Взорвётся освежающая бомба.
Потом опять увязнет ноготок.
И скучен станет самовар московский.
И лихача, ватрушку и Восток
Нежданно выбранит Димитрий Мережковский.
Потом... О Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но чую вновь от беловежских Пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
И вдруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь на линии Вапнярка-Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик.
И чьё-то право обрести в борьбе
Конгресс Труда попробует в Одессе.
– Тогда, О Господи, возьми меня к себе,
Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!

Конечно, поражает упоминание «беловежских Пущ», завершающие строки стиха (с использованием БУНДовского (БУНД – «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве. Польше и России») лозунга: «В борьбе обретешь ты право свое»), особенно, если вспомнить слова Дон Аминадо: «Все возможно... Возможно и то, что грядущим поколениям даже и наша судьба покажется заманчивой. Ибо окажется, что мы присутствовали всего-навсего при конце капитализма, а их под конец социализма угораздило попасть». И стихи 1926 года: «Провижу день. Падут большевики, / Как падают прогнившие стропила. / Окажется, что конные полки / Есть просто историческая сила. / Окажется, что красную звезду / Срывают тем же способом корявым, / Как в девятьсот осьмнадцатом году / Штандарт с короной и орлом двуглавым...»

И как не вспомнить «скучно» булгаковского Шполянского, заметив «освежающую бомбу» стихов Дон Аминадо?!

А в его стихах «Жиронда» читаем: «А мы, бессильные помочь, / Копили желчь свою упрямо / И повторяли день и ночь: / Россия – яма, яма, яма. / Петлюра, гетман, дьявол, черт!.. » А в книге «Поезд на третьем пути»: «Бури. Дерзанья. Тревоги. / Смысла искать – не найти. / Чувство железной дороги... / Поезд на третьем пути». Третья сила, третий путь…

Случайно ли М.А. Булгаков дал своему уникальному персонажу такую фамилию – Шполянский?

Ну как же не воскликнуть вслед за Александром Сергеевичем: «Бывают странные сближения…»?!

Интерес М.А. Шолохова к стихам Дон Аминадо, очевидно, связан с некоторыми созвучными образами. Так, в стихах «Очень просто» прозвучит у Дон Аминадо явно шолоховский образ: «Пахнут горечью травы полынные...»; в стихах «Писаная торба», вероятно, близкие Шолохову строки: «Когда на смерть уходит полк казацкий, / Могу ль хотеть, чтоб каждый на коне, / Припоминал, что думал Златовратский / О пользе просвещения в стране. / Есть критики: им нужно до зарезу, / Я говорю об этом, не смеясь, / Чтоб даже лошадь ржала Марсельезу, / В кавалерийскую атаку уносясь». Строка «Прах ненужных дневников» в стихах «Свершители» вызывает в памяти дневник и бессмысленную гибель студента Тимофея, обожателя Лизы Моховой («Тихий Дон»). Нет сомнений, что М.А. Шолохову близка эпиграмма Дон Аминадо: «Жизнь – игра калейдоскопа. / Смена света. Смена тьмы. / Там Россия. Тут Европа. / Тут палаты. Там умы». Так же, как и стихи «Старый Лондон пахнет ромом...», «Нет даже слова такого...», «Не уступить. Не сдаться. Не стерпеть...», многие другие. Очевидно, что Шолохов, как и Горький, Бунин, Цветаева и др., оценил его талант по достоинству.

И заметил, в отличие от владельцев некоторых нынешних сайтов, очевидный сарказм Дон Аминадо по адресу «Талейранов из города Винницы» с их «холопским гневом», с их гордыней причастности, впадающей в фамильярность: «Не Троцкий Лев, а Троцкий Лева!»

Мы знаем, что М.А. Шолохов «принимал революционные идеалы, но не принимал во многом практики революции, особенно в её троцкистском воплощении» (Ф.Ф. Кузнецов). Знаем и «национальную подоплеку травли» самого Шолохова (Н.И. Глушков). И – его прозорливость, мужественные попытки защитить русский народ, русскую культуру, предотвратить то, что пророчил Дон Аминадо. Увы…

А – в заключение позвольте – о пути-дороге…

Видный литературовед наших дней Петр Васильевич Палиевский сказал в интервью газете «Кубанские новости» («К понятию дороги», 26 сентября 1998 года): «…произошел слом, обвал на исторической дороге, которой шел народ. Со своими, конечно, причинами, но не без мощной поддержки извне». С открытым использованием «мировых денег», которые «действуют оттуда, где их успели больше нахватать, с неимоверной быстротой маневра, перебрасывая силы в нужный момент и место мгновенно, подавляя людей через своих носителей и адвокатов почище “сеанса черной магии”».

А дорога-то – Правды, Справедливости, Совестливости, Любви, Единения – Соборности, блага – для всех.

Этот слом, обвал, несомненно, готовился не один год. И вот – Беловежская пуща 1991-го: приговор СССР, гибель Союза, подлое и пошлое наступление «власти денег». Когда – «под ноги налаженной, изощренной в грабежах мировой денежной машине брошены миллионы давно отвыкших от ее ухищрений и обманов совершенно беззащитных людей». Но – «Вся русская культура была направлена на одоление силы денег: и Пушкин, и Гоголь с “Мертвыми душами”, и Толстой, и Достоевский, и Щедрин, и Некрасов, Островский, Чехов – кого не вспомнишь, не говоря уже о советских. Общество росло и строилось в этом направлении, создавая новые организации, отношения и людей. Допустить, чтобы человеком в его общественной и духовной жизни руководили законы рынка, значит сделать каждого, помимо его воли, по точному народному определению “продажная”, “продажный”, – со всеми вытекающими последствиями». Вести к тому, «что у всех на виду и есть. Принудительное падение человеческого уровня, сведение его к простейшим интересам и инстинктам, громадная индустрия по их поощрению и удовлетворению, т.е. обращение человека в цивилизованное животное. Чтобы удобнее пасти».

«Все коварство денежного механизма в том, – подчеркивает П. Палиевский, – что за мелочным, “этикеточным” удовлетворением оно не слишком заметно, хотя ведет неотвратимо и круто вниз».

Картина – «мрачная», но «лишь тогда, когда не видят дороги, или забыли о ней, или дали себя обмануть “сочувствующим” причитаниям, что ее не было и нет. На деле нет ничего интереснее и важнее, чем понимание хитросплетений зла. Понимание это бесконечно более для него опасно, чем желание, развернувшись, “дать ему в ухо” (это желание им прямо поощряется)». А потому – не «провокационно подсказанные» действия, а мужественный, неустанный труд по восстановлению Дороги и неиссякаемая Вера, завещанная праотцами: «Велико, знать, о Русь, твое значенье. / Мужайся, стой, крепись и одолей».

Да будет так.

Людмила ВЛАДИМИРОВА, канд. мед. наук, член Союза писателей России

2005 – 2016, Одесса.