НАЧАЛОВозле митрополита, в закатные годы его правления, образовался просвещённый кружок. В нём выделялся сербский поэт, историк и педагог, секретарь правителя Сима Милутинович, человек сложного характера, сдержанно-самолюбивый, жаркий оратор. Уроженец боснийского Сараево, он участвовал в восстании сербов против турецкого ига. Бежал в Россию, которую боготворил; одно время жил в Одессе, где встречался со ссыльным Пушкиным у общих знакомых.
Владыка доверил Милутиновичу воспитание наследника, а заодно надзор за наставниками и «гетайрами». В сопровождении гордых и взволнованных родителей, начали прибывать в Цетинье подростки, утверждённые правящим дядей быть товарищами его племянника Раде. Так звали близкие серьёзного мальчика Радивоя, ростом выше всех своих сверстников при дворе старого Петра I Негоша. Он отличался яркой красотой: чёрные, с блеском, кудри до плеч, полные внутреннего огня глаза, цвета горной смолы, в которых, по словам всегда вдохновенного Милутиновича, отражалось величие Божьего мира.
………………………………………………………………………………………………
Сима Милутинович предпочитал учить уму-разуму быстро взрослеющих мальчиков-южан, воспитывать в них граждан своей страны методом «Афинской школы», совмещённым со спартанской закалкой. В тени гранатовых деревьев монастырского сада слово умелого и терпеливого педагога ненавязчиво проникало в юные умы и глубже – в сокровенные уголки души. Казалось, он знал наизусть творения всех мыслителей континента от Платона до Гёте. Боготворил Пушкина, часто повторял: «Пушкин – первый среди славянских певцов! Нет, первый в Европе! Вот увидите, он ещё удивит мир! «Бахчисарайский фонтан» - только цветики, как говорят русские, цветочки впереди».
Нередко наставник выводил ватагу подопечных в луга, в перелески по краям Цетиньского поля. Бывало, седлали коней и достигали на рысях и вскачь отрогов горной гряды Ловчен. Однажды Раде едва не погиб, выпав из седла, но, превозмогая боль, взобрался на спину дикого скакуна и догнал товарищей. У подошвы гряды питомцы сараевца спешивались, разувались и босоногими, сбивая ступни в кровь, карабкались на скалистую Озёрскую вершину. «Ну, как Суворов в Альпах! Вы – его чудо-богатыри. Герои растут в горах, а в долинах - тыквы», - подбадривал не молодой уже учитель учеников, сам весь исцарапанный острыми камнями и колючками, сам весь в синяках.
С горы просматривалось Цетиньское поле, зелёное вблизи и ярко-синее, растворяющееся в дымке у дальнего края. Там громоздились друг на друга прозрачные, чуть более плотные, чем чистое небо над ними, отроги Боботов-Кука. На востоке, правее Цетинье, блестело под солнцем голубой сталью Скадарское озеро. А в морской берег закатной стороны вычурными заливами врезалась Боко-Которская бухта, с увалистыми берегами, наполненная густым ультрамарином.
Все эти прекрасные творения божественных сил, соединяясь в молодых душах с понятием родина, производили впечатление хорошей, доходчивой лекции на патриотическую тему. Для каждого ученика был свой ориентир в развёрнутой перед глазами панораме. Назывался он «малой родиной». Для Дмитрия Каракорича-Руса таковым служил в северной стороне отрог, скрывающий за острым гребнем каньон Пивы. Радивой ощущал свои корни у подножия Ловченской гряды. Там, в селении Негуши, в каменных домах под черепичными крышами изначально жили его соплеменники-негуши. С орлиной высоты племенное гнездо выглядело красным пятнышком, размером с ноготь.
……………………………………………………………………………………………
Каждый человек волею Бога предназначен какому-нибудь служению. Названный Негошич посвящался Им служению короткому, но яркому и разнообразному - государственному, поэтическому и духовно-религиозному.
…………………………………………………………………………………………….
ОТЧИЙ ДОМКроме занятий в саду, в стенах обители, в старинной монастырской библиотеке, с перерывами на еду и сон, кроме обязательных физических упражнений, наследник обладал изнуряющей «привилегией». Он обязан был постигать учение государственности непосредственно возле правителя.
Изо дня в день, когда его «потешные» отдыхали, он переписывал документы государственной важности (причём, обязан был вникать в них, давать им оценку перед владыкой). Радивой участвовал в совещаниях высших чиновников в рясах, присутствовал на советах воевод, нередко в сходах старейшин отдельных селений. Племянник писал письма под диктовку старого дяди-митрополита. Иногда засыпал над столом, валился с ног у конторки. Вскакивал, доделывал работу. Никакого снисхождения племяннику!
А ведь ещё надо было записать, чтобы не забыть, стихотворение, что неожиданно, даже во сне, начинало звучать в нём, несказанно волнуя и мучая. Разве виноват Раде, что родился поэтом? Сима, старший друг, понимал подопечного. Секретарь митрополита был поэтом не столь одарённым, как его подопечный, но известным. И у него тоже накапливалась за день гора клочков бумаги с набрасываемыми мимоходом строф.
- Выбери себе помощника, Радивой, вон как исхудал, - решает, наконец, Милутинович.
Юный раб дядиной канцелярии не колеблясь выбирает Каракорича-Руса. Для Дмитрия это упряжка на много лет.
За первые три года учения в «Школе Милутиновича» рослый мальчик Раде вымахивает в саженного юнака, на голову возвышающегося над любой толпой. Ещё он отличен мужественной красотой, вдохновенным выражением миндалевидных жгучих глаз. Чёрный шелковистый пух на верхней губе, на давно потерявших детскую округлость щеках - ещё не борода с усами. И в речи, произносимой тихим баритоном после ломки голоса, не всегда слышится муж, временами - мальчик. Таков наследник в пятнадцать лет. А всего два года спустя Радивой будет поражать окружающих рассуждениями зрелого человека о необходимости решительных реформ в стране, живущей византийскими снами.
И сербы Црной Горы, кто с тревогой, кто с надеждой, станут ждать перемен в Цетинье.
Они произойдут в конце 1830 года. Старый митрополит не осилит свой восемьдесят четвёртый год. Без малого полвека правил страной её духовный пастырь, первым из рода Негошей наречённый Петром при постриге. Умирая, он завещал своему народу всегда держаться России, светоча православного мира. И просил соотечественников хотя бы на полгода, в знак траура о нём, отказаться от кровной мести и междоусобиц. Вскоре он был канонизирован и остался в народной памяти Пётром Святым.
ЦЕТИНЬЕ.МОНАСТЫРЬ.БАШНЯ ТАБАЛЯВ тот скорбный холодный день стеклись на площадь перед монастырём в Цетинье людские толпы, прибыли представители всенародной скупщины, и названный покойным митрополитом наследник был провозглашён церковным и светским правителем святой для черногорцев земли.
Традиция Черногории требовала, чтобы мирянин, предназначенный в пастыри народа, стал монахом. Поэтому, сразу по смерти Петра I, Радивой Томов замонашил, приняв имя небесного покровителя покойного дяди. Вскоре юного чернеца посвятили в сан иеродиакона, затем архимандрита. За епископским саном ему предстояло выехать в Россию, ибо духовному и светскому правителю Црной Горы надлежало быть в звании митрополита…
Радивой остался на страницах предыстории нового правления. История его начала писаться от Петра II Негоша. И вновь кровью. Истомились, видать, черногорцы, следуя второму завету покойного митрополита. На шестом месяце то здесь, то там, точно табуны застоявшихся жеребцов, пошло племя на племя, оружием решая накопившиеся споры.
Но не для развлечения ума проходил Пётр II науку государственного управления в особых условиях Црной горы. С бесстрашием, свойственным юности, семнадцатилетний господарь бросается в гущу схваток - увещевает, бранит, наказывает заводил заточением в подземелье Цетинского монастыря и смертью, волею господаря и согласно обычаям. К бунтарям он безжалостен, «как кардинал Решелье» (заметит впоследствии его биограф). В обыденной жизни приветливый, обходительный и невозмутимый, как и полагается монаху, он становится неузнаваемым в минуты опасности и при угрозе чести, собственной и его страны. Проявляется «огненный нрав» правящего иерарха, лютая ярость, решительность и железная воля. Он отдаёт распоряжения, словно палит сразу из нескольких ружей. Он постоянно находится на волоске от гибели.
Не было бы счастья, да несчастье помогло: смута вокруг Боботов-Кука вызывает желание Стамбула отхватить под шумок у драчунов лакомый кусок, Цетиньское поле.
При угрозе вторжения черногорцы, как всегда, забывают о распрях. «К оружию!» - согласно звучит в селениях. Но времени мало. Негош с помощью надёжных воевод едва успевает собрать небольшой отряд. Турок в десять раз больше. Они загодя делят плодородное поле и… терпят поражение в открытом сражении. Эта первая победа нового властителя над вековым врагом возносит его на крыльях государственного двуглавого орла выше, чем расправы над домашними смутьянами. Россия, охладевшая к своим православным подопечным после Тильзитского мира, вновь с интересом посмотрела в сторону Црной Горы глазами царя Николая Павловича, недавно сменившего на троне своего брата Александра, равнодушного к бедам маленького родственного народа. Цетинье стало общаться с Петербургом через консула Российской империи в хорватском городе Дубровнике, отошедшим Австрии.
………………………………………………………………………………………………
Требовала решения и проблема гувернадурства. Век с небольшим назад, по настоянию сильной тогда Венеции, в Цетинье учредили светскую должность гувернадура, якобы для присмотра за сугубо зарубежными связями. Притом, должность наследственную. Исполнитель её, эдакий министр иностранных дел, из рода в род мнил себя соправителем митрополита, хотя власть его была несравнимой с властью духовного лидера. Хитроумные дожи пристроили своего ставленника в безопасном месте – в контролируемом ими Которе; жалование ему выплачивалось из казны торговой республики. Наконец содержание его взяли на себя австрийские власти. Естественно, делиться даже малой частью власти c нахлебниками католиков Пётр II не захотел, однако решил не торопиться.
На всю оставшуюся небольшую жизнь Негош сделает для себя вывод: Черногория способна вести успешные оборонительные войны. Однако наступательные ей в одиночку, без помощи России или полусвободной Сербии, не по силам. И ещё одно умозаключение: не видеть ему при жизни конца борьбы своих со своими. Горько. Первые три года правления всегда рядом мудрый, но стареющий, болезненный Сима Милутинович. Он больше чем секретарь, он вроде канцлера. Не покидает своего государя надёжный друг и единомышленник Дмитрий Каракорич-Рус. Сын военного инженера смекалист, лишён чувства страха, только очень уж юн даже рядом с Радивоем-Петром. Он и бывший учитель нередко оказывается на краю пропасти вместе с их решительным господином. То вдруг попадают в центр клубка дерущихся между собой, «по традиции», сторонников независимой Черногории, верных подданных цетиньского владетеля. То с трудом выбираются из сетей опасных мечтателей об австрийской Монтенегро под властью кайзера Австро-Венгрии и папы. То сталкиваются с единоплеменниками, чьи отцы предпочли полумесяц православному кресту. Эти потурченцы нередко стояли насмерть за пашалык под властью Порты.
При новом правлении Дмитрий официально становится помощником секретаря Милутиновича и одним из советников первого лица страны. Ростом по плечо высокородному великану, он, не сказать что красив, но миловиден, типичный черногорец – смуглый, узколицый. Впрочем, кто мог помешать матери Дмитрия произвести на свет своё подобие? И отец, даром что русский, уроженцами Црной Горы принимался за своего. Живя в Цетинье, Дмитрий находил возможность гостить в доме над Пивой. Роме того, отец иногда виделся с сыном в Цетиньском монастыре, оставшемся резиденцией нового правителя.
Сергей СокуровОКОНЧАНИЕ