"Русский Мир. Украина" продолжает конкурс на лучшее произведение на русском языке авторов Украины. Тема - свободная. Требование одно - высокое художественное мастерство и преданность идеалам Русского Мира.
Итоги конкурса будут подведены в декабре 2010 года компетентным жюри. Победителей ждут ценные призы и публикации в ведущих журналах России.
К участию приглашаются все русскоязычные авторы, независимо от страны проживания. Работы ждем на rusmir09@yandex.ru
Открывает конкурс работа киевской писательницы Наталья Кузьменко.

Не революцией единой… Из литературных опытов профессиональных революционеров начала ХХІ века…

БЕЗ ДЕНЕГ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
ИЛИ КАПИТАЛИЗМ - ОН И В ЕВРОПЕ КАПИТАЛИЗМ

(ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ)

1. Из окна автобуса

Наша группа, в которой были собраны активисты из нескольких небольших, но революционно настроенных организаций, мчалась по извилистым дорогам Западной Украины в направлении Чопа. Там, за ним, простиралась доселе невиденная почти никем из нас Европа. Вдоль трассы красовались двух- и трехэтажные особняки. Людей на улицах и во дворах почти не было, а многие дома вообще были закрыты. Нам объяснили, что большинство местных жителей на заработках в различных странах Евросоюза. Приезжают домой, чтоб возвести хоромы, и снова подаются в рабы на Запад.
Особняки, один богаче другого, будто хвастались друг перед другом состоятельностью своих хозяев, являясь при этом лучшими свидетелями их лакейского усердия там, "у закордонних наймах". Невольно возникал вопрос: сколько горшков из-под престарелых итальянских сеньор надо было вынести и сколько туалетов помыть, чтоб отгрохать хотя бы один этаж мелькающих за окном вилл? И, главное, ради чего? Ради того, чтоб самому себе казаться ПАНОМ? Или, чтоб выглядеть таковым перед соседями? Ну, ладно, построил дом, так живи и радуйся, раз на большее фантазии не хватает! Так нет - снова на Запад - горшки выносить и пресмыкаться перед европейскими господами, "аби лише грошi платили"!
Сквозь нарядные фасады зданий отчетливо проступало убожество мелкобуржуазного сознания их обладателей. Эти люди поют про волю, но она для них лишь возможность свободно продавать себя в рабство. И взгляд стремился разглядеть в туманных очертаниях, виднеющихся на склонах Карпатских гор, подлинные реалии сегодняшней жизни. Ведь там (каждый знал это точно по рассказам живущих в тех краях людей) скрыты от посторонних глаз депрессивные села и города, т.е., другими словами, нищета и разруха.
Так же нас поразили памятники. Например, в одном из промелькнувших перед нами городков, как нам было сказано, еще на заре "незалежностi" на гранитное туловище Ленина была посажена голова Шевченко. Говорят, до прошлого года этот гибрид стоял с ленинской кепкой в руке. Теперь ему приделали новую руку, но она, как и голова, несоразмерна туловищу и, вдобавок, как-то неестественно вывернута. Так и стоит этот, с позволения сказать, памятник: Шевченко в глубокой задумчивости смотрит на ленинский пиджак, будучи не в силах понять: "що це таке, навiщо, i за що вони обидва покаранi?"А в это время его левая рука, кажущаяся "непосвященным" изуродованной и раздутой полиартритом, тянется, чтобы кого-то схватить... Скорее всего, скульптора, сотворившего ради заработка это конъюнктурное безобразие.
Вторая разновидность памятников не менее впечатляла. В проплывающих за окнами нашего автобуса населенных пунктах возле каждого сельсовета на постаментах Советским Воинам Освободителям нагло торчали памятники тем, кто стрелял этим воинам в спину. Причем, обычно, по обеим сторонам данных сооружений трепыхались флаги: один - желто-голубой, второй - черно-красный, а напротив обязательно висел огромный плакат улыбающегося Ющенко. Бандеровец, попирающий чужой пьедестал, как бы благословлял Ющенко на президентство, а тот его - в герои. Короче говоря, - "злагода". Рядом с каждым таким памятником - церковка или часовенка. Верующие должны преклонять голову перед своими мучителями и угнетателями и молиться за их процветание - это их "святая" обязанность, неукоснительно исполнять которую пастыри обучают с детства, ибо на них власть имущими испокон веков возложена тяжкая обязанность по переделке человеческих детенышей в баранов.
Мы пересекли Карпаты, и гибридообразные памятники перестали травмировать глаз. Закарпатье, как и Буковина, по иному воспринимают свое прошлое. Приближался Чоп.
Кто хоть раз выезжал за границу и сталкивался с произволом и бюрократической волокитой таможенных чиновников, не может не проникнуться красотой лозунга "Да здравствует мир без границ!" Только не каждый отдает себе отчет в том, что такой мир возможен лишь после создания на Земле всемирного коммунистического общества. В рамках капитализма не миновать унизительных процедур, сопровождающих переезд через всякую, даже самую прозрачную, границу. Потеряв в погранично-таможенных бдениях более трех часов, мы въехали на территорию Венгрии уже глубокой ночью.

2. Будапешт

Утром следующего дня наш автобус приближался к столице Венгрии. На улицах городских окраин замелькали аляповатые рекламные бигборды. Однако, по мере продвижения к центру, их становилось все меньше и меньше, а затем и вовсе не стало. Забегая вперед, отмечу, что такая тенденция наблюдается во всех городах, которые мы посетили. В промышленных центрах бигбордов крайне мало, а в туристических - нет совсем.
Мы въехали на площадь Героев и попали, как говорится, с корабля на бал. На площади шла съемка какой-то очередной антисоветской дешевки о событиях 1956 года. Напротив Арки стояли несколько советских танков Т-34, пару машин с массовкой, одетой в потрепанные шинели, и тягач с артиллерийским орудием. На каждой единице боевой техники крупными буквами было написано - СССР и нарисована звезда. Подумалось, что данные надписи, очевидно, предназначены для того, чтобы кто-то случайно не перепутал, кому принадлежат войска. Ведь на реальной советской технике тогда никто никогда не писал аббревиатуры государства, и не рисовал его символов. И стало, как всегда, горько за творческую интеллигенцию, которая так же, как и у нас на Украине, добросовестно выполняет заказы буржуазии и за умеренную плату выливает ушаты лжи на головы собственного народа.
Наша группа разделилась на несколько подгрупп, и мы побрели по одной из центральных улиц города в сторону Дуная. Отсутствие лоточной торговли, кантеров для обмена валют поначалу казалось непривычным. Но потом до нас дошло, что здесь уже вся торговля сосредоточена в руках крупных собственников, а все валютные операции производятся несколькими, не менее внушительными, банками. Для венгров шум и грязь базаров остались в прошлом. Капиталы сконцентрированы. Игра сделана.
Среди череды зданий XIX-го столетия одно привлекало особое внимание - в нем краской аккуратно были замазаны все окна. На первом этаже в оконные и дверные проемы вмонтированы фотографии времен фашистской оккупации и... социализма. Крыша плавно переходила в строго перпендикулярный стенам полупрозрачный навес с подсветкой, на котором были вырезаны, чередуясь друг с другом, звезды и свастики. Как выяснилось, это был музей Террора, созданный после крушения социализма. Однако интереса у местных жителей к этому музею не наблюдалось. За время, пока мы разглядывали здание, пытаясь понять его назначение, к нему никто не подошел, и посетить не захотел. Но, несмотря на это, глухая боль мешала дышать полной грудью. Сколько тысяч советских людей обагрило венгерскую землю, освобождая ее от фашизма? Сколько советских специалистов трудилось на благо этой страны? Скольких венгров бесплатно выучили и вылечили в Союзе? Оказывая помощь и поддержку, никто не ждал за это никакой особой благодарности, но, разумеется, ни у кого бы не хватило фантазии предположить, что его фотографии поместят в музее Террора и повесят рядом с изображениями гауляйтеров и фашистских концлагерей.
По мере приближения к Дунаю, на скамейках все чаще попадались спящие бомжи. В скверах на берегу реки их оказалось больше, чем где бы то ни было. Некоторые из наших товарищей хотели запечатлеть на пленку это порождение капитализма, но, как ни странно, подобному намерению достаточно активно воспротивились местные жители. Без знания венгерского языка было невозможно понять, кто они: сторонники капитализма или патриоты?
Необходимо в нескольких словах коснуться впечатления, которое произвел Дунай. Представление об этой реке, сформированное еще в детстве вальсом про голубые дунайские волны, было безжалостно поругано жестокой реальностью. Дунай - без преувеличения - сточная канава всей Европы, и на сегодняшний день его воды мутно-ржаво-коричневого цвета. И лишь быстрота течения и широта разлива дают возможность предположить, что когда-то, давным-давно, дунайские волны действительно были голубыми.
Но хватит о грустном! Как там, у Некрасова, в "Железной дороге":
"Вы бы ребенку теперь показали светлую сторону...
- Рад показать".
На противоположной стороне Дуная нам открылся великолепный вид: на высоких холмах как будто возлежал старый город. Дворец Монархов, обрамленный зарослями королевского парка, величественно возвышался над всеми остальными постройками. Они же были рассыпаны вокруг облюбовавшего соседний, более низкий, холм Дворца Королевы, и их контуры образовывали затейливый разноцветный орнамент. Дальние холмы за Дворцом Королевы покрывала легкая голубоватая дымка, от чего дома, расположенные на них, казались медленно движущимися к городу со всех сторон кибитками. С остроконечного холма по правую руку от Дворца Монархов рвался в небо одинокий монумент - это был памятник, построенный в честь освобождения Венгрии от фашизма. В поле нашего зрения попадали три моста, ведущие на тот берег. Самый красивый и старый из них лежал прямо перед нами. Этот факт определил дальнейшее направление нашей прогулки. Перейдя по мосту в Буду и поднявшись к Дворцу Монархов, мы увидели не менее прекрасное зрелище: на низком берегу Дуная распластался Пешт. Вереница зданий, тянущаяся вдоль набережной, отбрасывала нежные блики на мутную поверхность реки. Светлая готика венгерского Парламента создавала иллюзию затененности всех близлежащих построек, казалось, что они дремлют в вечно начинающихся для них сумерках. Откуда-то из недр городских улиц, словно голова любопытного верзилы, выглядывал огромный купол собора Святого Петра. Светло-зеленые горизонты окраин были оттенены желтоватыми пятнами, в которых угадывались здания производств.
Даже из этого беглого скупого описания не трудно понять, что историческая часть города, как в Буде, так и в Пеште представляет собой скопление памятников зодчества и культуры, которым не позволяют ветшать и разрушаться. Под Дворцом Монархов никто себе не строит подземные паркинги, как у нас под Софией. Никто не уродует архитектурные ансамбли, перестраивая их согласно своему произволу и убогому воображению, как у нас поступили с площадью Октябрьской Революции (ныне Майдан Незалежности). Каждая постройка, доставшаяся в наследство от давно минувших времен, ухожена и тщательно отреставрирована. В старом городе со всеми должными предосторожностями ведутся археологические раскопки. Но любоваться всеми этими красотами бесплатно можно лишь снаружи. Доступ к историческим и культурным ценностям стоит дорого даже по меркам Западной Европы. Например, вход во Дворец Монархов - 12 Евро, вход на выставку в художественном Музее - 18. Набор цветных открыток с видами города - 3 Евро и т.д. в том же духе. Так что культурные богатства принадлежат лишь тем, кто сумел обогатиться денежными. В музеи бедным вход воспрещен. Этого не прочтешь ни на одних дверях, но поймешь, ознакомившись с ценами на входные билеты. Удел неимущих - либо расслабляться на скамейках городских скверов, либо до изнеможения бродить по улицам. Произведения искусства, являющиеся достоянием всего человечества, превращены воротилами туристического бизнеса в источник обогащения. Не удивительно, что этот источник тщательно оберегается и содержится в чистоте, но допуск к нему имеют лишь те, кто может за это хорошо заплатить.
Потом мы решили посетить могилу известного марксиста и выдающегося венгерского революционера - Лукача, и нас поглотило метро.
Венгерское метро. Одноразовый билет стоит примерно 3/4 Евро (4,5 гр.). Нас, привыкших к тому, что каждая станция метро имеет свой стиль и производит эстетическое впечатление, поразило, что все станции венгерского метро выложены пластиковой вогонкой и похожи друг на друга. Но отношение к этому у товарищей было разным. Даже возник спор. Одни утверждали: "Правильно. Метро - вещь функциональная, здесь все эти эстетические навороты - излишни". Вторые возражали: "Даже самая функциональная вещь должна быть красива. Нельзя называть средства, потраченные на создание эстетических наворотов, выброшенными на ветер, потому что, на самом деле, они вложены в воспитание эстетически развитого человека".
Капитализм всегда и, прежде всего, оценивает функциональность, как человека, так и предметов его окружающих. Социализм, по мере взросления, все больше и больше внимания уделяет эстетической стороне дела. Свидетельством тому, на мой взгляд, является метро, построенное в советское время.
Лукач похоронен на одной из аллей старого кладбища, где лежат погибшие в разное время от рук контрреволюции коммунисты. К памятнику павшим борцам ведет выложенная плитами дорожка, по обеим сторонам которой расположены индивидуальные могилы. Среди них и могила Лукача. И памятник, и могилы заброшены, многие из них густо поросли травой. И лишь на немногих видны следы эпизодического ухода.
Вообще-то я не ходок по кладбищам и не сужу о памяти потомков по состоянию могил их предков. Потому что в повседневной жизни неоднократно сталкивалась со странной закономерностью: те, кто больше всего досаждал человеку, говорят над его прахом самые проникновенные речи, а те, которые больше всего третировали при жизни, возводят наиболее помпезные памятники над могилами.
Но есть захоронения, в которых скрыта не только совесть, но и воля всего народа к свободе и лучшей жизни, уважение к ним является залогом будущих побед. И горе тому народу, который забывает своих героев, потому что этот факт свидетельствует, что у него больше нет воли двигаться вперед и, следовательно, он обречен на историческое поражение.
Эти грустные мысли одолевали меня, пока мы возлагали цветы и обрывали бурьян вокруг могилы. Помянув выдающегося революционного мыслителя, мы пешком вернулись к автобусу. И через какой-то незначительный промежуток времени покинули Будапешт. Теперь наш путь лежал в Италию.
Чтобы закончить тему Венгрии, забегу вперед и в сжатом виде приведу беседу, которая состоялась у меня в Вене на Встрече народов Латинской Америки и Европы.
Когда я, стоя под портретами Пяти Кубинских Героев, распространяла литературу и плакаты, которые специально на эту Встречу привезла украинская делегация, ко мне подошел человек средних лет. Я заговорила с ним на плохом английском. Но он неожиданно для меня сказал:
- Я могу говорить по-русски. Я из Венгрии и в свое время учился в Советском Союзе. И сохранил об этой стране самые лучшие воспоминания.
Я, обрадовалась возможности шире, чем доселе позволял мне уровень знания (вернее, незнания) иностранных языков, поговорить именно с человеком из Венгрии, потому что меня глубоко ранила выставляемая там на показ враждебность по отношению к прошлому, связанному с социализмом и СССР. И тут же, разумеется, в мягких тонах, сказала ему об этом.
- О! Это все творят известные силы, которые не менее успешно создают подобную видимость и у вас на Украине. А большинство людей вспоминает социализм и времена Советского Союза, как жизнь в раю. Сейчас очень плохо в Венгрии стало: жить тяжело и морально, и материально. Всё как-то
по-собачьи...
Я дала ему наши плакаты, адрес сайта и сказала, что мы, будучи в Будапеште, почтили память Лукача.
- Спасибо вам, товарищи, что не забыли, что не предали, что продолжаете делать свое дело. У нас многие предали...
- И у нас тоже...
- Но людей не обманешь. Вот Вы спрашивали о музее Террора... Его создали, организовали пышное открытие, разрекламировали, а люди туда, как не ходили, так и не ходят. Иностранным туристам показывают, а местные ведь знают, как всё на самом деле было.

3. Венеция

Миновав ночью Альпы, утром следующего дня мы из окон автобуса увидели приближающуюся Венецию.
Город-сказка, построенный в месте, где любое строительство кажется невозможным. Но, наверное, люди во все времена рождаются лишь для того, чтоб "сказку сделать былью". Только, к сожалению, не все могут сами об этом догадаться, а говорить об их истинном предназначении во всеуслышание начинают лишь при социализме.
Венеция нас встретила солнечной ласковой погодой. На одном из катеров, которые курсируют вдоль Центрального канала один за другим, мы добрались до Сан Марко, и началось знакомство с городом... У каждого оно состоялось по-своему. Я расскажу о том, что было увидено и прочувствовано мной.
Площадь Сан Марко - великий туристический перекресток. Здесь все и всё существует для туристов: очень богатых, богатых и состоятельных. Для бедных - магазины, как музеи, а музеи - недоступная роскошь. Вход во Дворец Дожей - 12 Евро, в Собор Сан Марко - 8, в Патриарший Дворец - аналогично. Снаружи памятниками истории можно любоваться всем без ограничений. И, действительно, любоваться есть чем.
Ажурная романская готика похожа на огромные, осевшие на землю, перистые облака. Воображение, опьяненное колоритом средневекового, прирастающего торговлей, города, начинает гулять по разным эпохам прошлого, легко перескакивая из одной в другую. Венеция, как и прежде, помимо демонстрации за большие деньги произведений искусства, торгует масками, маскарадными костюмами, зеркалами и знаменитым венецианским стеклом, что помогает ей до сих пор чувствовать себя уверенно на мировом рынке. Разветвляющиеся узкие улочки, которые по мере отдаления от центра становятся еще уже. Каналы, по которым плавно, будто нехотя, скользят гондолы. В Средние века в воду сливали нечистоты, и от нее шло нестерпимое зловоние. Но сейчас этот недостаток устранен. Среди пестрой толпы туристов снует множество гондольеров, присматривающих себе богатеньких клиентов. Дух Венеции двойственен, в нем органично переплелись искусство и торговля, плодотворно сотрудничают Аполлон и Гермес, которые, кстати, в свою эллинскую бытность недолюбливали друг друга.
После трех часов восторженного хождения захотелось присесть. А присесть негде: улочки и мостики сменяют друг друга, но скамеек нет. Зато в великом множестве есть комфортные столики недешевых кафе и дорогих ресторанов. Устал? - Присаживайся. Заказывай. Самая дешевая пицца - 3,5-4 Евро, кофе - 2-3, сок - 2-4. Лучше в музей сходить! Или приобрести альбом по искусству. Торговая сметка позволяет рассчитывать и учитывать все до мелочей. Бесплатные скамейки - конкуренты платным столикам и стуликам, потому их нет. Справедливости ради надо сказать, что они в очень ограниченном количестве и определенном месте на набережной Центрального канала есть. Но об этом я узнала позже от товарищей. В поисках скамейки или хотя бы какого-то бесхозного камня пришлось свернуть с общепринятых туристических путей, отмеченных магазинами, ресторанами и объектами культурного поклонения. Улицы становились всё уже, дома - всё обшарпанней. И в один прекрасный миг я поняла, что нахожусь в венецианских трущобах, там, где живут рядовые венецианцы, те, кто изо дня в день обслуживает и развлекает толпы капризных избалованных туристов. Между тесными неухоженными каналами на высоте вторых и третьих этажей сушилось нижнее белье. Его обилие создавало впечатление, что каналы берегут от пересыхания под сварганенным на скорую руку из лохмотьев тентом. Не покрашенные, покосившиеся рамы окон и разъедаемые вековой плесенью с отпавшей уже когда-то давно штукатуркой стены - всё говорило о царящей внутри этих домов безысходности. Но зато множество надписей на итальянском и английском говорило о единственно возможном из этой безысходности выходе:
- "1-го Мая поддержим французских рабочих!"
- "У нас нет работы!"
- "Долой капитализм!"
Над надписями алели звезды и серпы с молотами.
Вечером товарищи мне рассказали, что набрели на Венецианский горком Компартии и были там тепло встречены. Им тоже в процессе прогулки довелось забрести в трущобы... Но то были черные трущобы - там стены изрисованы свастиками и человеконенавистническими призывами.
Но вернемся в красные трущобы. В них, разумеется, не было ресторанов, но и скамейки отсутствовали: туристы туда не забредают, а местным Чипполино рассиживаться недосуг. Ноги гудели всё сильнее. По тесному лабиринту улочек я начала перебираться, образно говоря, с заднего двора Италии к ее парадному подъезду. Скамеек не было. А ведь в центр я возвращалась совершенно иным путем! Вдруг зазвонил колокол - это на какой-то околоцентральной площади в действующем соборе начиналась месса. Меня осенило: скамейки в храме! Кто не может себе позволить отдохнуть в ресторане, расслабляется в церкви. Со времен возникновения религии об этом предпочитают не говорить вслух, но всё обустраивают так, что люди как бы сами по себе распределяются подобным образом. Как там у Высоцкого? –
"Но ни церковь, ни кабак - ничего не свято.
Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята!"
Собор XV столетия встретил меня картинами Перуджино и музыкой Баха, которая звучала в перерывах между короткими молитвами на латыни, монотонно произносимыми пастырем в белой сутане.
Чеканная и властная латынь, слетая с человеческих уст, уносилась под купол собора и, многократно усиливаясь благодаря резонансу, обрушивалась на головы людей непреложным приказом свыше. Орган и эмоционально насыщенные образы полотен одного из великих мастеров, выступающие из полумрака церковных нефов, предельно обостряли восприятие иллюзии, создаваемой резонансом. Многие верующие исступленно рыдали. А ведь сейчас XXI век, и люди худо-бедно, но образованы! И я себе представила, какое воздействие богослужение производило на людей XV-XVI веков! Ежедневно повторяющийся шквал эстетически безукоризненно оформленных положительных эмоций, сваливался на человеческие головы откуда-то из-под купола храма и доводил отупленных и задавленных реалиями повседневной жизни верующих до безумия, до крайних форм фанатизма и слепого подчинения воле церкви.
Дьявольская изобретательность "пастырей Божьих" намного столетий предвосхитила психологические открытия, на основании которых были разработаны широко используемые ныне манипулятивные технологии.
Рассказывая о венецианских впечатлениях, нельзя не коснуться темы гастарбайтеров, в основном, наших соотечественников. На улицах Венеции можно часто услышать украинскую и русскую речь и встретить объявления о найме на работу, написанные на русском языке. Их текст гласит: "Требуются няни, сиделки, уборщицы, грузчики". В Италии уже сложилась украинская диаспора, состоящая из гастарбайтеров. Товарищи наладили с многими людьми из этой диаспоры контакты и, я думаю, осветят эту тему подробнее. Мне остается коснуться лишь двух эпизодов, свидетелем и участником которых пришлось быть.
Эпизод первый. Я брела по одной из шумных улиц, предназначенных для праздно шатающихся толп, и вдруг увидела посреди мостовой покрытую бронзовой краской статую сидящего рабочего. На голове у него была строительная каска и откинутый на лоб защитный щиток сварщика, в руках - отбойный молоток, а перед ним - посудина для подаяний, выкрашенная в такой же цвет. Статуя была абсолютно неподвижна и, на первый взгляд, ничем не отличалась от любого другого изваяния. Я подумала: "Остроумно, шельмы, подметили: всемирный рабочий просит подаяние у сытого мирового туриста", - и сделала шаг, чтобы брести дальше. Но смутное ощущение живых человеческих страданий, исходящих не от образа, передаваемого скульптурой, а от нее самой, заставило меня обернуться и вглядеться в ее лицо. Из-под густого слоя краски на меня жалобно смотрели голубые человеческие глаза с красными, как у кролика, белками. У нас бронзовой краской окрашивают только кресты на могилах, потому что ее состав крайне ядовит. Попадая на кожу, она вызывает ее раздражение и нестерпимый зуд. И остается только представить те мучения, которые претерпевает этот человек ради куска хлеба, изо дня в день находясь на мостовой в качестве статуи. Я подошла к нему и тихо спросила:
- Вы с Украины?
Статуя согласно мигнула веками своих слезящихся глаз.
- Вы каждый день здесь?
Веки статуи опять сказали мне "да".
- Держитесь.
Что еще я могла ему сказать? Чем помочь? Он на работе. Он согласился на нее сознательно, потому что здесь, на Украине, ему, видимо, было еще хуже. Словом "держитесь" закончилась беседа, которую я приведу ниже. Им на протяжении всей поездки заканчивался почти каждый разговор с нашими европейскими и латиноамериканскими сторонниками. Иногда его говорила я, иногда - мне. "Держитесь", - как на фронте...
Эпизод второй. Когда я рассматривала изделия из венецианского стекла в одном из недорогих магазинов, намереваясь сделать подарки близким, до меня донесся отрывок разговора, который шел по-русски:
- Будете в Чернигове, передавайте всем привет. Я Вам адрес написала, если нетрудно, зайдите и передайте это моей маме и детям.
Я оглянулась. От прилавка, пряча в сумку какой-то сверток, отходил пожилой мужчина, вслед ему улыбалась девушка с бледным уставшим лицом и печальными глазами. За ней, стоя у входа в подсобку, взглядом, исполненным подозрения, наблюдал хозяин. Я обратилась к ней по-русски. Хозяйское подозрение переросло в недовольство, и он начал что-то резко говорить ей, предлагая заняться делом. Девушка неловко заулыбалась:
- Подождите минутку. Я сейчас...
- Переведите ему: я буду покупать и мне надо показать Вам, что именно.
Она перевела. Я знала, что эти слова действуют на лавочников всех времен и народов магически.
Хозяин сразу с каким-то неестественным подобострастием изогнулся, наклонив голову в мою сторону, и начал заискивающе улыбаться:
- О, пожалуйста, сеньора, пожалуйста...
(В сторону девушки:
- Поди, помоги донне сделать покупку.)
Он говорил по-итальянски, но психология мелких хозяйчиков везде одинакова, потому было нетрудно понять, о чем и в каких выражениях он говорит. Продавщица вышла из-за прилавка и пошла за мной к витрине. Первый ее вопрос:
- Вы тоже здесь, как все мы?..
- Нет. Проездом.
- Откуда?
- Из Киева.
- А я из Чернигова.
- Видите, почти соседи...
- Как там дома?
- Плохо. Капитализм крепчает. Цены растут. Народ беднеет. А нувориши пируют и жируют.
- Здесь - то же самое.
- Об этом нетрудно догадаться.
- Поклонитесь Киеву от всех нас и передайте, кому сможете, тяжко здесь нашим. Очень тяжко. И унизительно.
Этот лаконичный диалог происходил, пока девушка упаковывала мою покупку. Как только был произведен расчет, хозяин снова уставился на нее взглядом несытого вампира.
- Я бы очень хотела еще побеседовать с Вами, но... (ее взгляд скользнул в сторону эксплуататора) ... мне нельзя.
И она виновато улыбнулась.
- Я передам всё, как Вы просили. Держитесь.
После этого разговора я вдруг почувствовала, что меня перестали с прежней силой восхищать чудеса туристической Венеции, тем более, что те музеи, которые были мне по карману, я посетила в первой половине дня. Оставалось лишь вернуться на место сбора нашей группы и с полчаса изучать панораму той части города, которая раскинулась на противоположном берегу Центрального канала и казалась мерно покачивающейся на его бирюзовых водах.

4. Флоренция.

Стоянки туристических автобусов в городах Италии, как, впрочем, и в других странах Евросоюза, безумно дороги (от 80 до 150 Евро за 12 дневных часов). Поэтому во Флоренции, как и в Венеции, мы быстро покинули салон, предварительно договорившись с водителями о том, в котором часу и куда они подъедут, чтобы забрать нас.
Флоренция такой же средневековый город, как и Венеция. Различие в том, что она пропитана сконцентрированным там целостным и могучим духом Эпохи Возрождения. Похоже, он облюбовал этот город заранее, чтобы после стольких лет активной жизни именно в нем погрузиться на неопределенное время в глубокий анабиоз. Он не бодрствует, но едва заметно дышит. И это, едва заметное, дыхание делает неуместным шум, производимый современно одетыми стаями туристов, машинами и мотоциклами (которых здесь почему-то великое множество). Вся техническая, видовая и звуковая мишура цивилизации воспринимается в этом городе, как некое, раздражающее нервы, чужеродное явление, мешая вслушиваться в Дыхание ныне спящей великой Эпохи и проникаться им.
В галерее Уффици и на прилегающей к ней площади рядом с творениями Микеланджело все люди, и мы в том числе, кажутся какими-то недоразумениями природы. Смотришь на изваяния творцов Возрождения, на гигантские по вложенному и отображенному в них духу скульптуры и думаешь: " Вот это ЛЮДИ! А мы-то, собственно, кто? И какими такими делами можем похвастаться перед Ними, чтобы дотянуться хотя бы до нижней грани постамента, сложенного Им их Творениями?
Во Флоренции мне довелось пережить два потрясения. Первое - от увиденного, а второе - от не увиденного. С одной стороны, нельзя объять необъятное, а с другой - всегда хочется это сделать. Нам не повезло - мы попали во Флоренцию в понедельник. Почти во всех музеях был выходной день. Очень трудно выразить в словах чувства, которые испытываешь, когда стоишь перед закрытыми дверьми картинной галереи, понимая, что ты здесь будешь находиться всего один неполный день, и зная, что там, за этими дверями, полотна Боттичелли, Джотто, Рафаэля... Это непереводимое на человеческий язык состояние невосполнимой утраты чего-то очень важного и значительного, без которого невозможно ощутить полноту жизни. Внутренняя суть Флоренции от нас ускользнула. Город одарил нас загадочной улыбкой Возрождения и скрылся из вида. Подобные чувства, наверное, испытывал Данте, когда по флорентийской мостовой мимо него, как недостижимое счастье, проплывала Беатриче, исчезая в узеньком переулке, ведущем к дому; и - Петрарка, когда, едва взглянув на него, таяла в полумраке собора Лаура.
На этом рассказ о Флоренции можно было бы закончить, если бы не два происшествия, о которых необходимо рассказать.
Я почему-то всегда была уверена, что Джордано Бруно сожгли во Флоренции 17 февраля 1600 года на площади Цветов. Естественно, очутившись возле собора Святой Марии с цветком, я заразила всех желанием возложить великому ученому и мыслителю цветы на месте его казни. На карте площадь Цветов обозначена не была. Но все подумали, что раз собор Святой Марии с ЦВЕТКОМ, то и площадь где-то рядом. Мы опросили множество местных жителей. Мы спрашивали и на английском, и на испанском, и на ломаном испано-итальянском: "Где место казни Джордано Бруно?" Но на наш вопрос неизменно отвечали вопросом: "А кто такой Джордано Бруно?"
И лишь работник музея Академии, которого мы с полчаса тщетно упрашивали пустить нас в музей, сказал, что Бруно сожгли таки на площади Цветов в указанный день и год только в Риме. Но дело не в том, что я перепутала города. Рим и Флоренция находятся в одной стране и говорят на одном языке. К тому же деятельность ученого была связана со многими городами, в том числе и с Флоренцией. Следовательно, нетрудно предположить, что в Риме сейчас об этом человеке знает примерно такое же количество людей, как и во Флоренции.
В случае с Джордано Бруно подобное незнание можно объяснить деятельностью католической церкви, которая в течение нескольких столетий вытравливала из сознания людей память о нем. Бруно до сих пор остается единственным, кому католическая церковь, даже спустя почти полтысячелетия, так и не соизволила принести свои извинения.
Мыслитель-материалист и при жизни не нуждался, в каких бы то ни было, извинениях со стороны церкви, а теперь они вообще нелепы и звучали бы по отношению к нему даже как-то кощунственно. Но ведь память нужна не мертвым, она нужна живым.
И второе происшествие. Потрясенная всем увиденным, а еще больше не увиденным я вернулась к месту сбора чуть раньше. К счастью, во флорентийских скверах скамеек хватает. Вдруг со мной заговорил случайно проходивший мимо итальянец:
- Вы говорите на английском?
- Нет. Немного на испанском.
- О! Не на английском, а на испанском! Прекрасно! Наконец, я выскажу все, что думаю!
И он начал с чисто итальянской экспрессией, бурно жестикулируя, говорить на ломаном испанском:
- Испания - это хорошо, и Латинская Америка - тоже, и все страны прекрасны, только Соединенные Штаты - это очень плохо. Это война. Это бомбы, которые валятся на головы беззащитных людей. Это наглые солдаты, которые хотят - он сделал характерный, будто растирающий что-то по асфальту, жест ногой - весь мир, чтоб везде были только они.
Поскольку к государству США (не путать с рядовыми американцами) я отношусь так же, как этот человек, я стала в такой же экспрессивной манере с ним соглашаться. Мой испанский был не лучше его, поэтому он сразу спросил:
- Вы откуда?
- Я русская.
- О! Из Москвы? Из Москвы!?!
И он начал радостно трясти мои руки.
- Нет. Из Киева. С Украины. Раньше был Советский Союз, и мы были вместе.
- Я знаю. Я помню. Я был в Советском Союзе. Это была лучшая страна - она спасала весь мир, она помогала людям. А Штаты хотят всех - и он стал жестами имитировать пожирание кем-то чего-то. Я их ненавижу.
Недалеко от места нашего сверхэмоционального разговора уже собрались товарищи. Я извинилась и сказала, что мне надо идти.
- Счастья Вам. Передайте всем, кому можете, там, в Киеве, в Москве: здесь помнят Советский Союз, как лучшую страну, здесь не любят Штаты, здесь очень много таких, как я.
Исполняю его поручение.

5. Пиза

Мы выехали из Флоренции в четыре часа пополудни и в начале шестого уже были в Пизе. Но, очевидно, этот город целесообразнее было посетить до Флоренции, потому что перенасыщенные флорентийскими впечатлениями мы уже не могли воспринимать его должным образом. Тем более, что здесь мы опять столкнулись с успевшим набить оскомину негласным правилом всех капиталистических стран: без денег вход воспрещен. Цены на посещение не увиденных нами музеев во Флоренции колебались в пределах 10 Евро. И когда мы узнали, что право взойти наверх по винтовому подъему пизанской башни стоит 15, это показалось неслыханной наглостью и ценовым беспределом. Вообще следует отметить, что осмотр Пизанского культурно-исторического комплекса баснословно дорог даже по европейским меркам. Вход в оба готических собора, которые находятся рядом с башней, стоит, соответственно: 5 и 10 Евро.
Места паломничества туристов - единственные уголки, где в Италии процветает лоточная торговля. Сувениры, открытки и другие памятные предметы раскупаются туристами "на ура". Но в Пизе почему-то и сувениры дороже, чем везде. Засунув руки в карманы, выпотрошенные в Венеции и Флоренции, мы глазели на знаменитую Пизанскую башню со стороны, и почему-то у всех на языке крутился анекдот про Бен Ладена:
"Бен Ладен внимательно осматривает башню в Пизе и резюмирует:
- Дилетанты".
Короче говоря, Пизу надо посещать до Флоренции.

6. Милан

Следующее утро мы встретили уже в Милане. Город, будто замер, запутавшись в полупрозрачных, но, тем не менее, довольно прочных сетях прохладного дождя. Автобус остановился возле старинной миланской крепости Сфорцеско. Буквально в 10 минутах ходьбы от нее находится Дуомская площадь с возвышающимся на ней, третьим по величине в мире, Дуомским собором. По правую руку от собора расположен вход в галерею Витторио-Эмануэле, пройдя по которой попадаешь к памятнику Леонардо да Винчи и знаменитому театру Ла Скала.
Где-то, за Аркой Мира, воздвигнутой по желанию Наполеона Бонопарта - площадь Гарибальди, на которой собираются украинские гастарбайтеры. По мере приближения к площади всё чаще попадаются объявления на русском языке, текст которых аналогичен венецианским.
Дождь не располагал к прогулкам, но время, отведенное нам на осмотр Милана, было предельно сжато, и потому никто не пожелал его терять.
Если Венеция и Флоренция - города, в той или иной форме сохранившие облик и дух Средневековья, то Милан - город победившего капитализма, один из его деловых и промышленных центров. Памятники старины - соборы и дворцы - разрознены и растворены среди закрывающих и затеняющих готические кружева зданий второй половины XIX столетия. На улицах царит деловая атмосфера: все куда-то спешат, озабоченные своими проблемами, и никому ни до кого нет дела. На Дуомской площади, в сердце Милана, причудливо переплелись три потока: деловые люди, туристы и те, кто приехал сюда скупиться. Туристам непостижимым образом передается внутренний настрой миланцев, и они, с самым, что ни на есть, деловым видом, будто прицениваясь, осматривают со всех сторон художественные сокровища Дуомского собора. Галерея Витторио-Эмануэле, которая в эпоху раннего модерна, несомненно, являлась чудом, демонстрирующим новые технические возможности зодчества, сейчас - один из крупнейших торговых центров города и рассчитана на состоятельных покупателей. Пол и стены в центре галереи украшены великолепной мозаикой. Под высокохудожественным изображением ветхозаветной сцены, на которой черный раб подносит и кладет к ногам египетского фараона снопы обильного урожая, расположен Макдональдс. Что ж! Символично.
Один из просторных коридоров галереи выводит на площадь Ла Скала к памятнику Леонардо да Винчи. У памятника ни одного цветочка, хотя в городе собрана богатейшая коллекция его картин (в том числе "Тайная вечеря") и технических изобретений, а на улицах полно бигбордов, рекламирующих музеи, где находятся эти произведения.
Деловым людям не до сантиментов. Дух капитализма убивает память о великих героях и мыслителях прошлого, даже если внешне, ради собственной выгоды пытается ее сохранить.
Завершить рассказ о Милане мне бы хотелось описанием сцены, увиденной на Дуомской площади.
Слева от собора, где концентрировался и самораспределялся, исчезая в той или иной городской артерии, поток деловых людей, на пятачке, отсеченном от площади трамвайной колеей, на коленях стоял рослый светловолосый парень с протянутой чуть ли не на вытяжку рукой. Рядом с ним валялся его рюкзак. Одет он был современно, но не вызывающе: джинсы, тенниска и ветровка. Но больше всего поражали его глаза: огромные, полные глухого безысходного отчаяния, со взглядом, устремленным в пространство. В них предельно ясно просматривалась грань, за которой обычно следует суицид. Мне было нечего ему подать и оставалось лишь с болью в сердце видеть, как мимо этой драмы безразлично снуют холеные менеджеры и самодовольные служащие из разных буржуазных контор.

7. Верона

Мы прибыли в Верону около шести часов вечера, и нам на осмотр города было дано всего два часа.
Верона - маленький средневековый городок, в котором есть несколько мест, хранящих память о временах Древнего Рима.
Развалины римского цирка, построенного по типу Колизея... Когда-то сюда движимые жаждой зрелищ стекались веронцы, чтобы развеять скуку, наблюдая за дерущимися насмерть гладиаторами или пожираемыми голодными львами первыми христианами. Сейчас здесь, судя по сложенным вокруг цирка штабелями, аляповато раскрашенным и несоответствующим исторической действительности изображаемого периода элементам декораций, идут съемки какой-то очередной голливудской пошлости. Доступ к развалинам закрыт.
Мы углубляемся в средневековые улочки и бредем по выложенной морскими камнями, наверное, еще в XV веке мостовой в поисках дома Джульетты.
Ведь это та самая Верона, где когда-то враждовали Монтеки и Капулетти, где двое влюбленных предпочли смерть разлуке... Та самая, воспетая Шекспиром в повести, "печальнее которой нет на свете". Настроение возвышенно-приподнятое. И вот, наконец, та улица и вход в тот двор, где когда-то Ромео и Джульетта объяснялись друг другу в любви...
Заходим. Стены испещрены какими-то надписями и граффити, свидетельствующими об одичании современников. Во дворе одиноко стоит, отлитая из бронзы, статуя прекрасной средневековой девушки. А вокруг нее, словно старые козлы, скачут лысые обрюзгшие туристы в шортах, по очереди облапывая статую, в то время как другие запечатлевают это действо на пленку. Потом они меняются местами. Происходящее выглядело, как виртуальное групповое изнасилование. Беззащитная статуя никому из этих, с позволения сказать, мужчин не могла расцарапать морду или влепить пощечину. Ей, по чьей-то злой прихоти, разлученной с возлюбленным даже в посмертном существовании, было неоткуда ждать помощи. Я смотрела на бронзовую Джульетту, и слезы лились из глаз. Ведь если бы рядом с ней стояло изваяние Ромео, все эти похабные выходки потеряли смысл! Присутствие Ромео раз и навсегда сделало бы невозможным постановку таких кадров, как: "Я и Джулька", "Я и ее имел", "Ромео свободен", "Ромео занят" и т.д.
Было видно, что от творимого вокруг Джульетты безобразия коробит почти всех товарищей. Вдруг один из них подошел к статуе, стал на одно колено и поцеловал ей руку. А другой в сердцах сказал:
- Вот единственно достойный ее поступок.
Это действительно был единственный достойный поступок. Мы повернулись и побрели прочь.
В Вероне дух Средневековья не просто мумифицирован или погружен в анабиоз, он жив. Люди, машины и другие атрибуты современности кажутся на улицах Вероны какими-то диковинными пришельцами. Так и хочется, завидя их, крикнуть: "Демоны!.." Дома боязливо жмутся друг к другу, как бы опасаясь какого-то неожиданного бедствия, как бы ища друг у друга поддержки. Наверное, единственное, что изменилось в городе с тех времен, это то, что на улицы из окон не выливают помои, и в центре отсутствует лобное место.
Со старейшего Веронского моста открывается великолепный вид: вершину холма на противоположном берегу реки венчает древняя крепость, которая, мнится, до сих пор готова к осаде.
У подножья холма идут раскопки римского театра. Там же расположен музей археологии.
На обратном пути мы наткнулись на мемориальную доску, текст которой сообщал, что на этом месте в таком-то году Меркуцио на дуэли убил Тибальда. Обойдя большую часть старого города, мы так и не нашли никаких упоминаний о Ромео, будто его и вовсе не было.
Через полчаса автобус уже вез нас в Вену на Встречу народов Латинской Америки и Европы. Мы покидали Италию вечером 9 Мая. День Победы нельзя было не отметить. Мы включили запись торжественной речи Сталина, произнесенной им по этому поводу, а потом до глубокой ночи пели песни военных лет.
Вообще надо сказать, что наша группа напоминала маленький передвижной островок социализма, его молекулу, стремящуюся найти в застывшем веществе капиталистической Европы элементы, способные вступать в химическую реакцию, т.е. бороться за лучший мир.

Наталья Кузьменко