Мотоцикл охнул и, словно напоровшись на черную мякоть ночи, медленно откатился с пригорка.

– Приехали! Я так и знал! – Саша встал с сидения и посмотрел на часы.

– Полночь. Посмотрим, что с нашим конем. Фонарь не захватил, доведется разводить костер, – его сильные мозолистые руки уже вытаскивали мотоцикл на длинный холм.

При тусклом свете фары вдвоем мы собрали небольшую кучку хвороста и зажгли костер.

– Работы на полчаса, света только маловато. Хотел срезать путь и проехать через насыпь, но, как у нас говорят, кто навпростэць ходыть, той дома не ночуе, – оправдывался родственник, не поворачивая головы от стальных ребер мотоцикла.

Вокруг ни души. Каждое громко слово возвращалось в сказочном эскорте ночных звуков. Сверчки – истинные олигархи ночи, надрывая души, щедро сорили руладами сладкозвучных серенад, пленительными голосами призывали завороженных подружек. Запахи ночного разнотравья острыми ноготками красавиц щекотали ноздри.

О–го–го–го–о! – Из груди вырвался бесшабашный хмельной крик.

– Тише, тише! Здесь нельзя кричать. Место здесь особенное. – Саша отчаянно замахал руками.

– Особенное? Эта насыпь? – тихо спросил я.

– Эта насыпь − часы новой мировой войны.

– Нет, я серьезно.

– И я серьезно, война начнется в год, когда по этой насыпи проедет первый поезд, – шафрановое от желтых сполохов костра лицо родственника медленно повернулось ко мне.

– Не понял.

– Ну, так слушай. Ты знаешь, железная дорога проходит в пятнадцати километрах от Кобеляк. Так ее проложил царь еще в 19 веке. Это была прямая дорога из Москвы на юг. В начале двадцатого века Николай II одобрил проект новой ветки, она должна была пройти через Кобеляки. Весной 14–го соорудили насыпь, уложили шпалы и кое-где рельсы. И когда до пуска железки оставался месяц–два, началась первая мировая война. Насыпь простояла двадцать семь лет, пока Лазарь Кананович, нарком железных дорог при Сталине, не решил возобновить царский проект. Дорогу подновили, уложили шпалы, завезли рельсы, но… в этот год началась Великая отечественная.

Так и стоит она недостроенная уже…, – Саша почесал тыльной стороной ладони лоб, – девяносто четыре года. Местные люди еще с сорок первого верят, что новая война начнется в год, когда дорогу снова начнут восстанавливать.

– Ты в это веришь? – спросил я.

– Кто его знает. Люди говорят, что стройка тревожит какой-то грозный дух, место его покоя со времен каменных баб. А может здесь могила могущественного волхва и мы беспокоим его душу? Знаю одно: что случилось дважды, произойдет и в третий раз. Подержи муфту, – он вложил в мои руки еще горячую, скользкую от масла, деталь.

– Все, можно ехать. Сейчас спустимся с насыпи самоходом, а потом заведем двигатель, – Саша вытер руки о носовой платок и бросил его в костер.

Испачканный машинным маслом, платок весело вспыхнул, далеко осветив место непредвиденной стоянки. В соломенных отблесках пламени длинный земляной холм волнистой таинственной рептилией тянулся к городу.

– Может и лучше, что сейчас в Украине не строят железных дорог. – Саша задумчиво посмотрел на меня. – Поговаривают, что к футбольному Евро–2012 на этом месте возведут автобан. Как бы чего не случилось.

– Два раза в барабан стукнули, осталось в колокол ударить, – согласился я и посмотрел вверх.

В черной бездне украинского неба загадочно мерцали звезды Большой Медведицы или Воза, как и сейчас называют это созвездие селяне.

– Тебе сюда! – указывала оглобля Медведицы-Воза. – В рубище, но с любовью пройдешь свой Млечный путь.

– Спасибо, Великая Мать! Ты так добра. Одно прошу, не нажимай на кнопку в третий раз.

Тиха украинская ночь. Молчат звезды.

– Сынок, пиднимайся, я тоби вареныкы з вышнямы зробыла, пухки таки, як ты любыш – теща легонько теребила мою руку.

– Як тоби спалось? Вчора вы так пиздно з Сашком прыйихалы. Я вже почала волнуватыся. Вин вже дзвоныв з своих Озер, дойихав нормально. Тоби прывит пэрэдае.

Я посмотрел в распахнутое окно. По дороге с тихим жужжанием пронесся скутер с двумя девчушками лет тринадцати. Вишня тихо шелестела на ветру, подмигивая темными плодами, похожими на глаза восточных красавиц. Кобеляки жили своей нормальной жизнью.

Я обожаю этот маленький городок на Полтавщине. Он никогда не слышал паровозных гудков и шум железной дороги. Пусть и не услышит.


Александр Пшеничный, Харьков