«Отче наш, иже еси на небесах. Скоро ли ниспошлешь нам Сократа, который бы научил нас наипервее познанию себя, а когда мы себя познаем, тогда мы сами из себя вывьем науку, которая будет наша, своя, природная. Да святится имя Твое в мысли и помысле раба Твоего, который замыслил умом и пожелал волею стать Сократом на Руси» Молитва Григория Сковороды.
Всякая подлинная философия, выражающая практические ориентиры жизни народных масс, рождается в духовном опыте человечества как целостное понимание судьбоносных проблем современной жизни, инициирующих стратегию разумных усилий людей в претворении актуального будущего, в противоборстве с хаотическим влиянием внешней среды, с разрушительной силой смерти. В ХХ веке смертельный недуг мирового хаоса захлестнул жизненное пространство русского мира и привел в конце прошлого столетия к его распаду, грозящему обернуться летальным исходом всей 1000-летней истории русско-евразийской цивилизации, скреплявшей некогда своим историческим телом противоположные стремления культурных миров Запада и Востока. Самый острый вопрос современной русской жизни – это не проблема экономической стабилизации общества, а его духовно-нравственной консолидации. В период социального кризиса и истощения здравого смысла наше мышление волей-неволей вынуждено вернуться к истокам, обратиться к наиболее простым и очевидным фактам совместного бытия, чтобы по их очертаниям наметить наиболее перспективное направление дальнейшего развития коллективной практики. Первоосновы русского всемирно-исторического опыта были заложены более 1000 лет назад в легендарные времена Киевской Руси. «В основе Русского мира, ‒ подчеркнул Патриарх Кирилл, выступая перед его культурными представителями – участниками III Ассамблеи, ‒ лежит православная вера, которую мы обрели в общей Киевской купели крещения» [3]. Поэтому жизненным корнем русского самосознания является сокровенный смысл Киевской идеи. Чтобы понять высшую историческую правду сегодняшней русской жизни, надо постичь коренной смысл Украинской идеи, того крайнего жизненного предела, последнего идейного оплота русского мира, который возвысил его до мирового величия.
1. Религиозный смысл национальной идеи
Осмысленная жизнь человека начинается с вопросов, посредством которых мы устанавливаем необходимую связь с наличной действительностью, с реалиями настоящей жизни. Для отечественной культуры такими коренными вопросами оказались три – «Что делать?», «Кто виноват?» и «Кто мы?». Однако, первый вопрос, согласно оценке В.С.Соловьева, явно говорит о безумии вопрошающего, так как характер дела всегда очевиден для здравого ума, ибо дело есть не что иное, как здоровая, цельная жизнь. «Представьте себе толпу людей, слепых, глухих, увечных, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздается вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дел, а пока вы выдаете себя за здоровых, для вас нет исцеления » [13, с. 311]. Поэтому действительное начало русского разума обозначается лишь во втором вопросе – Кто виноват в наших страданиях? Но в этом начале наш разум еще лишен созидательной силы и лишь стремится освободиться от внешней зависимости, пытается устранить причины своей деформации. Творческая способность русского ума раскрывается лишь в третьем вопросе – Кто же мы в этом мире? В чем состоит идеальный смысл исторического существования России? Из признания целостным разумом внутренних причин происходящих событий рождается главное требование культуры – Познай самого себя! В отечественной культуре этот категорический призыв духовного существа человека ясно прозвучал в народной среде Малороссии во второй половине ХVIII века в творчестве Г.С.Сковороды [4] и распространился в высших кругах российского образованного общества в первой половине ХIХ века благодаря философическим посланиям П.Я.Чаадаева, обозначившим действительный дух русского философского разума как программы духовного самоопределения России [17]. Можно сказать, что «русская философия» ‒ это «идеальная» концепция русской жизни, интеллектуальная проекция нравственных первооснов русского мира. Подлинная национальная идея не является идеологическим прикрытием корпоративного интереса общественных движений и их партийных лидеров, не выступает искусственным продуктом изобретательской деятельности современных политтехнологов, не возникает в абстрактном уме какого-либо мыслителя или даже всей интеллектуальной элиты социума, проектирующей перспективы общественного развития, ‒ она рождается в практической деятельности народных масс. Жизненный корень исторических усилий народа в созидании желанного будущего сосредоточен в его религиозной вере.«Вера же, – по словам апостола Павла, – есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» [7, Евр. 11:1]. Истинный дух религиозной веры, в понимании Владимира Соловьева, выражает «связь человека и мира с безусловным началом и средоточием всего существующего» [15, с. 5]. Ведь «воля к вере, ‒ подчеркивает Семен Франк, ‒ есть не что иное, как воля к вниманию, воля увидать, заметить, воспринять то, что само по себе есть достоверная истина» [16, с. 80]. Поэтому высший, духовный смысл национальной идеи утверждается во всемирных исканиях религиозной веры, определявших историческую деятельность народных масс. «Ибо идея нации, ‒ говорит Владимир Соловьев, ‒ есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что бог думает о ней в вечности» [12, с. 220]. Истинная национальная идея народов «есть не что иное как образ их бытия в вечной мысли бога» [14, с. 228]. Следуя духу христианской идеи о единстве бога и человека, нужно признать, что «высший смысл» жизни народов не скрывается от человеческого разумения в потустороннем мире, а управляет земным бытием людей как всеобщий закон их исторической практики. Национальная идея – это высшая цель практических усилий народа, выражающая его духовное единство, представляющая идеальную полноту его жизненных сил и умирающая с их угасанием. «Нация» представляет собой естественноисторическую общность людей, обладающих внутренним духовным единством и целенаправленно развивающих в совместной практической деятельности свою родовую особенность, сознательно утверждающих свою коллективную самобытность в мировом сообществе. Сущностное сопряжение в деятельности людских масс небесного и земного, вселенского и национального потенциалов получает претворение в исторических судьбах народов. Действительный облик «русской идеи» воплощен в русской истории. Чтобы постичь сокровенный смысл русской идеи, надо осмыслить общий характер русской исторической практики, понять откуда и куда мы идем. «Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть, − по убеждению В. С. Соловьева, − призвание религиозное в высшем смысле этого слова. Только когда воля и ум людей вступят в общение с вечно и истинно-сущим, тогда только получат свое положительное значение и цену все частные формы и элементы жизни и знания, все они будут необходимыми органами или посредствами одной цельной жизни» [14, с. 173].
2. Исторический образ русской идеи в современном мире
Наиболее общей закономерностью естественного хода исторических событий является циклическое развитие природного существа в противоположных процессах возрастания и убывания его органической целостности. На этом фоне линия жизни России прорисовывается как замкнутый цикл роста и увядания органической системы, укрепления и ослабления социального единства. Процесс восхождения России к мировому величию разворачивается на трех исторической стадиях – Киевской Руси, Московской и Российской империи − как юности, молодости и зрелости общественного организма. Киевская эпоха оформляет эмоциональный облик древнерусской народности, оттачивает ее темперамент. Московский период воспитывает в русском народе терпение и упорство, укрепляет православной верой соборный настрой русской души, закаляет христианской идеей самопожертвования русский характер, возвышает русскую волю к всемирным свершениям. Петербургский этап российской истории совершенствует рационально-правовые устои общественной жизни. Народность, Православие и Самодержавие или, в современной терминологии, «национальность», «соборность», «державность» – таковы идейные основания исторического возвышения России к мировому величию. Киев, Москва и Петербург и являют собой зримые потенциалы русской идеи [ср. 2]. Переломным событием в судьбе России стало поражение в Крымской войне от объединенных сил Британской, Французской и Османской империй. После этого Россия входит в эпоху старческого ослабления и духовного разложения, в период телесного и нравственного распада. В своем угасании она вновь проходит те же три этапа возвышения, но в обратном порядке − и с отрицательным результатом подрыва собственных оснований. Первыми ломаются самодержавные устои государственного разума, окончательно поверженные революционным напором февраля‒октября 1917 года. На советском этапе российской истории воинствующий атеизм коммунистической власти подрывает сакральные основы православно-соборного, коллективистского духа народной жизни, окончательно порушенные разгулом либерально-демократической революции осенью 1991 года. Сегодня на фоне бюрократической канонизации результатов «дикой приватизации» общественного достояния разворачивается «глобальная культурная революция», призванная заглушить «естественный» эмоциональный пульс русской души, искоренить «художественно-эстетический» пафос русского темперамента, подавить «искренний» настрой русской духовности. Вместе с разложением высших потенциалов русской жизни теряют свою первостепенную значимость и публичные центры их общенационального культивирования ‒ Петербург как столица русской «державности» и Москва как столица русской «соборности». Если в начале ХХ века «северная столица» не смогла отстоять свои ценности, то в конце прошлого столетия Москва добровольно сложила с себя бремя «столицы», отказалась от «патернализма», нравственной ответственности за провинции, и перестроила свои отношения с регионами на основе юридической дифференциации прав метрополии и колоний. Сегодня многоликая, «сто-личная» Москва уже не собирает вокруг себя, не ведет за собой провинции и народы, а управляет ими как внешняя сила: разорвав духовные узы с российскими регионами и их населением, она стала лишь бюрократическим центром власти. Таким образом, единственной духовной опорой современной России остается очень зыбкий психологический настрой русской нации, взращенный естественным чувством красоты, некогда ставшей главным внутренним мотивом русского выбора религиозной веры. Но сегодня и эта духовная склонность русского мира разрушается «художественным» беспределом главных запевал московского шоу‒бизнеса с помощью перманентного глобального сетевого вещания. К тому же и Киев, нравственно ответственный (как первая столица русских земель) за русское единение, оказался на деле зачинщиком раздела в «отчем доме», подтвердив твердость своего прозападного выбора консолидированной волей «оранжевой революции». Утрата современной Россией всех территориальных приобретений Дома Романовых возвращает ее историческое существо в эпоху Смутного времени, когда ее воля была направлена на истребление нравственного чувства, а значит и осмысленной жизни собственного народа. Что же нас ждет впереди, что может спасти русский мир от исторической катастрофы? Возможность «спасения» как самосохранения людьми собственного существа кроется в единстве их деятельных способностей, концентрируется в целостном понимании бытия, раскрывается в целенаправленном претворении народом своей идеальной сути. «Во всех этих определениях, ‒ обозначает Аристотель внутренний корень бытия, ‒ содержится мысль о первой способности. Далее, эти способности означают способности либо вообще делать или претерпевать, либо делать или претерпевать надлежащим образом» [1, с. 235]. В понимании Аристотеля, «суть бытия каждой вещи означает то, что эта вещь есть сама по себе» [1, с. 191]. Рациональная трактовка общественной жизни как реализации разумной сути человека усматривает главную причину народных бедствий в ложных, перевернутых представлениях людей о мире и своем месте в нем, в подмене внутренних оснований внешними факторами, когда воля народов в погоне за иллюзорными благами оборачивается против них самих и становится силой их самоуничтожения. «Сущим называется, с одной стороны, то, что существует как привходящее, с другой – то, что существует само по себе…. Далее, «бытие» и «есть» означают, что нечто истинно, а «небытие» ‒ что оно не истинно, а ложно, одинаково при утверждении и отрицании» [1, с. 155‒156]. Первопричиной русских бед в этом плане является непоследовательность действий, разногласие мыслей, их зависимость от внешних сил, лишающих российскую действительность внутренней прочности. Высший принцип бытия, выражающий способность вещей к самосохранению, есть требование непротиворечивости, внутреннего единства их существа: «А именно: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… Поэтому все, кто приводит доказательство, сводят его к этому положению как последнему: ведь по природе оно начало даже для всех других аксиом» [1, с. 125]. Коренные противоречия российской действительности были представлены в обнаженном виде переломным событием русской истории – поражением в Крымской войне, обозначившей столкновение России с наиболее мощными державами Запада и Востока. В своем существовании между Западом и Востоком Россия оказалась излишним «третьим фактором» всемирной истории, чуждым для обеих крайностей, ‒ и по закону «исключения третьего» подверглась их совместному удару с целью устранения ее «неразумного» существа с мировой арены. В этом столкновении для всех открылся внутренний изъян русского мира – противоречие между всесилием власти и бесправием народа, раскол российского общества, обусловленный европейским, рассудочно-канцелярским характером государственной власти и восточным, традиционным бытом народной массы. Символическими ликами этих двух миров выступают Москва и Петербург – азиатское и европейское, провинциально-народное и всемирно-бюрократическое средоточие российской действительности. Такой культурологический разлом русского мира и стал причиной крушения императорской России. Дальнейшая история России разворачивается как дивергенция ее культурологических оснований, как стремление общества претворить будущее на более однородной идейной основе – либо за счет культивирования восточного традиционализма и ограничения западного интеллектуализма, либо путем изживания своих исторических традиций и возвышения западного индивидуализма. Если в начале ХХ века большевистские творцы нового мира модернизировали пути из Европы в Азию, то на исходе столетия усилиями либерал-демократов обновлена была магистраль из Азии в Европу. В советскую эпоху трудового героизма господствовал провинциальный дух московского национального быта, тогда как в постсоветскую эпоху глобального модернизма обожествляется священный лик российской бюрократии: центр власти сегодня вновь сдвигается на северо-запад – и европейский, холодный чиновный Петербург все более подавляет тишиной своего канцелярского регламента будничную разноголосицу азиатской Москвы. Гибельность для России обеих стратегий исторической жизни засвидетельствована сегодня территориальным усыханием русского мира, старением и вымиранием населения, деградацией нравственных устоев общества, погрязшего в коррупции и массовой преступности. Чтобы увидеть общий «итог» наших метаний между Западом и Востоком, между безбрежной свободой и полнейшим бесправием, надо просто внимательнее вглядеться в историческое прошлое России. Наше ближайшее будущее проистекает из русского прошлого: оно представлено, во-первых, смутной эпохой Киевской Руси с ее братоубийственными раздорами и предательствами, завершившимися монгольским погромом, а во-вторых, еще более «темными временами» хазарского плена, когда восточные славяне были несвободны и платили дань правителям Хазарского каганата. Спасение России от этих ужасов собственного безумия состоит в самоидентификации творческого начала, в самоопределении духовного смысла, идейного замысла своей исторической жизни. Где же хранится творческий дух, живая сила русской земли, способная утвердить разумный образ грядущей России? На сегодняшний день, как показывает наш обзор исторического движения России к мировому величию и современному усыханию ее телесного естества, этот исторический корень жизненных сил русского мира следует искать в недрах украинского социума. Какие же мысли витают в самосознании современного украинского социума, какие идеи вызревают в умах новоукраинской интеллектуальной и политической элиты?
3. Идейные основы современного украинского социума в претворении будущего
Сегодня в украинском общественном сознании отчетливо представлены три генеральных проекта исторического курса украинской державы: 1) евразийский, 2) североатлантический, 3) евроцентристский. Первая концепция выражает идеологию объединения культур Запада и Востока духом братской любви и сотрудничества народов на основе идеи «православной соборности» как высшего нравственного императива людей доброй воли. Жизненным центром этой исторической программы служит Российская Федерация, духовные силы которой определяются идейным согласием трех мировых религий – буддизма, ислама и христианства в лице русской православной церкви, отвергающей во имя полновластия братской любви между народами какое-либо возвышение одной из мировых религий над другими и утверждающей в этом плане безусловный приоритет в мирских делах коллективного разума, призывающего людей к миру и взаимопониманию. «Наш народ многонациональный. – подчеркнул Патриарх Кирилл в День народного единства. ‒ И мы, представители традиционных религий России, стоя сейчас перед вами, перед всем нашим народом свидетельствуем о том, что ни религиозные, ни этнические различия не разделяют и не могут разделять единый наш народ. Разделяет людей грех, отсутствие веры, падение нравственных ориентиров, исчезновение ценностей, когда человек превращается в животное, ‒ вот что разделяет людей, разрушает здоровую ткань общественных отношений. Мы празднуем этот день в надежде на то, что все трудности, с которыми сталкивается сегодня наша страна и, может быть, еще столкнется в будущем, мы сможем преодолевать совместно, не поставляя свои интересы выше интересов других, но соединяясь друг с другом. И тогда вместо разделений, нездоровой конкуренции, конфликтности мы будем обретать чувство солидарности и способность решать задачи, которые стоят перед нашим народом» [9]. На территории Украины носителями этой идеологии выступают в основном жители юго-восточных регионов страны, непосредственно связанные повседневной практикой и кровными узами с жизнью россиян. Однако «российский след», присутствующий в идеологии евразийства, отпугивает значительные круги украинской общественности, отталкивающей «руку Москвы» как угрозу их политическому суверенитету. Исторический опыт советских времен сформировал в украинской ментальности болезненный комплекс «Москвафобии», отодвинув на второй план фобии «отуречивания», «онемечивания» или «ополячивания». Православные мотивы евразийской концепции не снимают эти страхи, так как русское православие всегда выступало на московской почве духовным попечителем державных интересов Третьего Рима. Другая фундаментальная концепция исторического будущего Украины представлена идеологией «североатлантизма», обещающей Украине защищенность от внешних угроз и материальный достаток на основе внедрения передовых технологий и всеобщих законов Западной цивилизации. Живым символом этой идеологии выступает «супер-Европа», отказавшаяся от идеи национально-государственного суверенитета ради утверждения равенства европейских народов перед всемирным законом, конституированным на основе их взаимного договора о границах своей частной свободы во имя общеевропейской, высшим гарантом которой стал заокеанский символ европейской воли в лице США. Особый статус, «непорочность», американского гаранта европейского единства позволяет увидеть в основе этой общеевропейской социально-политической конструкции рациональный дух римско-католической идеологии, юридический уклад римско-католической церкви, единство которой определяется единоначалием безгрешного Папы Римского, который возвышен над смертными как единственный живой носитель полноты божьей воли. Римская идея определяет коренную суть идеологии евроатлантизма. Таким образом, если идеология евразийства руководствуется в понимании общества в основном моральным духом православной соборности – чувством взаимной любви, то идеология североатлантизма руководствуется в социальной практике прежде всего правовым регламентом юридического договора. Основная доля приверженцев североатлантического выбора Украины проживает в ее западных регионах, исповедующих в своей массе католическое и греко-католическое вероучение. Существенным недостатком этой версии украинской идеи является отказ от идеологии национального суверенитета украинской державы: она станет еще одной периферийной, совершенно маргинальной, частью европейского мира, предназначенной служить лишь пограничной территорией, защитным кордоном и транспортным узлом в общении с Россией. Североатлантисты пропагандируют, фактически, идеологию растворения украинского народа как особой политической общности в европейской высококультурной, интеллектуально насыщенной и потому очень агрессивной социальной среде, от которой у него пока еще нет надежной духовной защиты, идейного панциря общенациональной самоидентификации. Третья фундаментальная программа исторической стратегии Украины в претворении лучшего будущего берет из опыта европейского социума его коренную суть, прагматический дух, связанный с культивированием своего национально-территориального суверенитета и представляющий внешний мир лишь в качестве объекта меркантильного интереса, как зону «природной необходимости» и «естественного права», лишенную духа родства, внутреннего единства, совершенно чуждую безусловным нормам морали, не связанную с какими-то незыблемыми общечеловеческими ценностями. Живым примером евроцентристской стратегии сугубо «частного интереса» служит исторический опыт «нейтральных стран» европейского сообщества – Швейцарии и Швеции, мирно благоустраивавших свой быт во время пожаров мировых войн и равно сотрудничавших как с фашистским, так и с антифашистским блоком ради собственной выгоды. Высшим оправданием этики конформизма служит индивидуалистический настрой протестантской веры, согласно которой человек оправдывается перед богом лишь личной верой. Общий грех людей уже искуплен крестными муками Христа за весь род людской, тогда как печать личного греха искупается полнотой личной веры. Общие результаты людских дел не зависят от нас самих, а определяются высшей волей, тогда как собственный наш дух живет лишь в нашей вере: «прежде всего, помните, что было сказано,– убеждает своих последователей отец протестантизма М.Лютер, – а именно, что одна лишь вера, без дел, оправдывает, освобождает и спасает» [6, с. 17]. Поэтому вера – это сугубо частное дело граждан, которые вправе верить в кого угодно, лишь бы соблюдали на публике общепринятые нормы поведения. Политический уклад общественной жизни должен быть совершенно независим от религиозных убеждений граждан. Исторические корни идеологии этического и правого релятивизма уходят в особый рациональный уклад древнегреческой политической культуры, основанной на торгово-рыночных отношениях и получившей индивидуалистическую интерпретацию в учениях софистов, циников, скептиков. Прагматичный дух Афин определяет сокровенный мещанский настрой «малой Европы», представленный воочию вполне обеспеченным бытом граждан Швеции и Швейцарии. Таким образом, религиозная идея протестантизма – это идеология двоедушия человеческого существа, внешне живущего по одним законам, а внутренне исповедующего иные ценности. Иногда эти «скрытые боги» вырываются наружу ‒ и тогда на земле вновь утверждается первородный закон насилия, как это произошло во времена Третьего Рейха. В целом протестантская религиозность – это идеология кризиса общественной жизни и угасания духа родства в отношениях между людьми, представляющая их жизнь как непрерывную борьбу за существование, в которой рушатся все моральные устои общества и человек остается один во враждебном мире, когда лишь от личной воли и разума индивида зависит его конечная судьба – жить ему или умереть. Протестантизм – это идейная суть «конца мира», погибающего социума ‒ мира планетарных проблем и всемирных антагонизмов, исповедующего закон борьбы как главный принцип земного бытия человека. «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его» [7: Мф. 10: 34‒36]. Готово ли украинское общество руководствоваться этим законом как абсолютным мерилом социальной справедливости и главным вершителем его будущего? В основном этот проект поддерживают наиболее рационально продвинутые и прагматичные круги украинского общества, представленные деловыми людьми и интеллектуалами‒технократами постсоветской закалки, которые хотят сами управлять «своим государством» без оглядки на опыт других народов и коллективистские традиции прошлого. Как видим, все три концепции украинского будущего имеют религиозное основание – православно-соборное, римско-католическое и реформационно-языческое. Современное общество, утверждающее принцип отделения церкви от государства, лишь на словах является безрелигиозным, вполне светским, а на деле руководствуется требованиями протестантской, индивидуалистической этики, замешанной на «естественных» законах «борьбы за существование». В принципе, любое общество без веры в нечто священное и высшее нравственно деградирует и, в конечном счете, гибнет, как это происходит с суверенной Украиной. Поэтому спасение Украины от исторической катастрофы состоит в духовном пробуждении. И предстоящий выбор Украиной своей национальной идеологии будет носить не локально-светский, а общемировоззренческий, то есть религиозно-философский характер. Сегодня перед украинским обществом вновь, как и тысячу лет назад, возникает проблема «испытания вер». В те прошлые времена, согласно преданиям «Повести временных лет», наши предки руководствовались в своем религиозном выборе прежде всего чувством красоты. Ныне наш разум должен проверить правильность того исторического выбора.
1. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 1. М.: Мысль, 1975. С. 65‒367. 2. Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. М.: Сварог и К., 1997. 324 с. 3. Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла на церемонии открытия III Ассамблеи Русского мира в Фундаментальной библиотеке МГУ имени М.В. Ломоносова 03 ноября 2009 года [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/db/text/927589.html. 4. Григорій Сковорода. Повне зібрання творів у двох томах. К., 1973. 5. Зализняк А. А. О профессиональной и любительской лингвистике // Наука и жизнь. 2009. № 1‒2. [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.nkj.ru/archive/articles/15245; http://www.nkj.ru/archive/articles/15349. 6. Лютер М. Свобода христианина // Лютер М. Избранные произведения. / Фонд Лютеранского наследия. СПб.: Б.и.,1997. С. 4‒43. 7. Новый Завет. Восстановительный перевод. Анахайм: Живой поток, 1998. 1458 с. 8. Повiсть врем’яних літ. Літопис (за Іпатським списком) / Переклад В.В.Яременка. К.: Радянський писменник, 1990. 558 с. 9. Речь Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла на торжественном открытии VIII церковно-общественной выставки‒форума «Православная Русь ‒ к Дню народного единства» [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/db/text/922607.html. 10. Рудницкий Ю. В. «Мистификаторы поневоле» // Зеркало недели. №13 (642). 7‒13 апреля 2007 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.zn.ua/3000/3150/56306. 11. Свято-Русские Веды. Книга Велеса. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005. 576 с. 12. Соловьев В. С. Русская идея // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Правда, 1989. С. 219‒246. 13. Соловьев В. С. Три речи в память Достоевского // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 289‒323. 14. Соловьев В. С. Философские начала цельного знания // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1990. 15. Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Правда, 1989. С. 259‒639. 16. Франк С. Л. С нами Бог. Три размышления // Франк С. Л. Духовные основы общества. Введение в социальную психологию. М.: Республика, 1992. 17. Чаадаев П. Я. Философические письма // Чаадаев П. Я. Избранные сочинения и письма. М.: Правда,1991. С. 22‒140. 18. Что думают учёные о «Велесовой книге». СПб.: Наука, 2004. 220 с. 19. Яценко Б.І. Велесова книга; Збірка праукраїнських пам’яток I тис. до н. д.‒ I тис. н.д. /Упор., ритм. пер., підг. автентичн. текстів, вступ. ст., довід. мат. Б.І.Яценка. Києв: Б.в., 2001. 330 с.
Лев Александрович Гореликов, доктор философских наук