КТО ЖЕ НЕ ДРОГНУЛ У РОКОВОЙ ЧЕРТЫ?

Историю можно трактовать по-разному. Есть, например, теперь любители рядить последнего русского императора в рыцарские боевые доспехи – храбрый воин, павший в результате подлых интриг и заговоров. И, главное, накануне неминуемой победы. Но почему же не победил, а стал святым-страстотерпцем? Вопрос.

Ответить на этот вопрос поможет переписка императора Николая с императрицей Александрой Феодоровной. Давайте же обратимся к ней и внимательно изучим письма, относящиеся к самому драматичному периоду царствования: к концу 1916 – началу 1917 г.г.

Прежде всего, общее замечание – кроме искренних выражений любви и преданности друг к другу, заботе о детях, истинных православных чувствах, трепетного отношения к самой вере и Богу, явно присутствует в письмах нарастающая тревога. Особенно проявляется это со стороны Александры Феодоровны. Государь куда сдержаннее и старается больше повествовать, так сказать, о погоде и природе. В какой-то мере чувствуется, как подавляет его своей энергией, стремлением вникать во все тонкости государственного управления супруга. Волнует ее абсолютно всё. Например, возьмем письма от 28 – 31 октября:

- … раньше знали все, что происходит в Финляндии, Швеции и балтийских провинциях, а сейчас почти не имеется сведений. Почти нет контрразведки – одна только переписка – бумаги, бумаги, мелочная переписка, мертвечина. Представь себе, Рузский и его штаб не имеют никаких активных оперативных планов.

В ответ на это царь куда спокойнее и в чем-то даже меланхоличнее:

- Войска и все школы – военные и другие – были выстроены вдоль улиц. Порядок был образцовый, но, к сожалению, погода была не из приятных: стоял туман, было темно, хотя и не холодно… В 2.30 мин. во дворе были выстроены выпускные одной из школ прапорщиков и произведены в офицеры. Мама смотрела из окна и очень всё одобрила, особенно, она осталась довольна тем, как Бэби (Наследник - автор) держал себя позади меня!

Порой он даже вынужден отчитываться перед ней:

- Получил твое письмо и от всего сердца благодарю за твой добрый совет. Я всегда думал, что продовольственный вопрос лучше решить сразу, только я должен был дождаться твоей бумаги. Теперь это сделано: помоги нам Бог! Я чувствую, что это правильно.

Но в тот же день она дает ему новое указание:

- Дорогой мой, наш Друг просит тебя непременно приостановить дело Сухомлинова, а то Гучков и другие собираются сделать гнусное заявление… Телеграфируй следующее: «Ознакомившись с данными предварительного следствия по делу бывшего военного министра ген. Сухомлинова, нахожу, что нет никаких оснований для обвинения, а посему дело прекратить». Это должно быть сделано до того, как Дума соберется завтра днем.

Уже на следующий день государь пишет, успокаивая Александру Феодоровну:

- Я много раз перечитывал твое письмо – именно то, в котором ты пишешь о своих беседах с Штюрмером и Протопоповым. Мне нечего тебе прощать, я только должен быть глубоко благодарен тебе за то, что ты со своей помощью так подвинула это серьезное дело!

Всего два дня проходит, и Николай II получает новую просьбу-указание:

- Милый, не пошлешь ли ты кого-нибудь в Ораниенбаум в офицерскую школу? Во главе ее стоит старый генерал Филатов. Около 300 офицеров обучается там пулеметному делу, но оно очень плохо поставлено: там большой беспорядок, плохо ведется дело обучения, так что многие уходят оттуда. Я это слышала от офицеров, которые были посланы туда из полков, - они говорят, что эта школа действительно плохо и нецелесообразно устроена, их держат там годами, и все очень плохо организовано.

Николай II, в свою очередь, жалуется, признавая, по существу, свое бессилие держать управление твердой рукой:

- Вчера я принял славного ген. Маниковского, начальника артил. управления. Он рассказал мне много относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых им для забастовок, - и что, с другой стороны, этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает, и никому дела нет до того, что может случиться! Министры, как всегда, очень слабы – вот и результат.

В это время разгорается огромный скандал в Думе. Премьер-министра Штюрмера – обрусевшего немца – в ряде западных газет с целью провокации обвинили в попытке вести сепаратные переговоры с Германией. Слухи эти озвучил с думской трибуны лидер кадетской партии Милюков, заодно бросивший обвинение императрице и Распутину в антигосударственной деятельности. В результате царь вынужден уволить Штюрмера. Скрепя сердце, с этим вынуждена согласиться и царица, но требует взамен обязательно оставить министром внутренних дел Протопопова, который, по мнению царя, не совсем адекватен. К тому же она, ссылается на мнение Распутина, который крайне негативно относится к новому председателю Правительства Трепову:

- Трепов лжет, когда говорит, что Протопопов ничего не понимает в делах своего министерства, - он прекрасно все знает, в стране чувствуется его твердая рука, продовольствие начинает прибывать, все идет медленно, но определенно к лучшему. В течение 10 дней его бумаги не были рассмотрены министрами – какой позор!

Душка, помни, что дело не в Протопопове или в х. у. z. Это вопрос в монархии и в твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем – и нас самих.

Проходит три недели, и 4 декабря, чувствуя, как крепнет оппозиция царю и царице, да и в целом враждебное общественное мнение, Александра Федоровна просто умоляет:

- Покажи всем, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости, - теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться перед тобой и слушаться твоих приказов, и работать так, как и с кем ты назначишь. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что, когда я убеждена в правоте чего-нибудь (если меня благословил Др.), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них.

Естественно, Др. – это Распутин. В тот же день Николай II успокаивает Царицу и в чем-то успокаивает самого себя:

- Конечно, было бы счастьем, если бы мы могли всегда быть вместе в это трудное время. Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет так уж трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.

Однако обстановка отчуждения от царской семьи не только думской оппозиции, но практически всего общества только крепнет. Не помогает и убийство в ночь на 17 декабря Распутина. Теперь этого «придворного» мужика, о котором так много грязных слухов и сплетен, уже нет в живых, а гнетущая обстановка не улучшается: фронт уже несколько месяцев стоит на месте, настроение войск подавленно-враждебное по отношению к власти и, главное, к жирующим дельцам. В Петрограде и Москве, других крупных городах усиливается брожение. Хуже становится и с продовольствием – транспорт не справляется с одновременной доставкой боеприпасов и продуктов как на передовую, так и в города. Теперь волна общественного мнения, без Распутина, направлена напрямую на царскую чету.

Однако и после того, как 23 февраля в Петрограде вспыхнули волнения, и царю о них уже доложили, он в письме жене от 24 февраля не изменил своему какому-то флегматично-отстраненному отношению к происходящему:

- Мой мозг отдыхает здесь – ни министров, ни хлопотных вопросов, требующих обдумывания… Последняя снежная буря, окончившаяся вчера, по всем нашим юго-западным ж.-д. линиям поставила армию в критическое положение. Если движение поездов немедленно не возобновится, то через 3-4 дня в войсках наступит настоящий голод. Ужасно!

Спустя три дня, когда беспорядки приняли уже сокрушительный характер обвала всех властных институтов, он холодно замечает:

- После вчерашних известий из города я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алексеев (начальник Штаба - автор) спокоен, но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и т.д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках от роты выздоравливающих, как я слышал.

И, наконец, 2 марта, в день отречения государя от власти, еще не зная об этом, Александра Феодоровна констатирует факт:

- Они подло поймали тебя, как мышь в западню, - вещь, неслыханная в истории, гнусность и унизительность этого убивают меня.

И тут же с недоуменной горечью сообщает о поведении великого князя Кирилла Владимировича:

- Кирилл ошалел, я думаю: он ходил к Думе с экипажем и стоит за них.

Царица до конца, как могла и понимала, боролась за государя и наследника. Ждала до конца, что Николай стукнет, как она того требовала не раз, кулаком по столу, но так и не дождалась. Конечно, ее слепая вера и преданность Распутину сыграли с ней и со всем троном злую шутку. Министр внутренних дел Протопопов, для утверждения которого было потрачено столько сил, загубил порученное ему дело и сам пришел 27 февраля сдаваться единственной оставшейся власти – образованному срочно Комитету Государственной Думы. А вот якобы коварный Трепов, меньше двух месяцев пробывший на посту председателя совета министров, отречения государя не принял и после октября 1917 года даже продолжал действовать ради восстановления монархии.

Не оправдались и надежды Александры Феодоровны на то, что, армия, узнав о том, что царь задержан, восстанет. Но тем не менее, она, как могла, повторим, боролась до конца. В этом правда истории. Как и в том, что Николай II не смог открыто пойти, как теперь принято говорить, против заговорщиков. Не в пример Николаю I, который, узнав о восстании декабристов 1825 года на Сенатской площади Петербурга, сказал: «Завтра я либо мертв, либо император». И сам возглавил штурм восставших.

Но к февралю 1917 года у последнего русского государя, помимо дефицита волевых качеств, был еще и неподъемный груз управленческих ошибок, сделанных уже в ходе войны. Это так называемая министерская чехарда, когда только за два с половиной года сменилось шесть премьер-министров, а управляемость государственным механизмом, как видно из приведенной выше переписки, не улучшилась. К тому же сама царская семья стала восприниматься не только все более крепнущей оппозицией, но даже ближайшими родственниками как нечто чуждо-враждебное, где всем вершит пресловутый Распутин. А как поступать с общественным мнением, часто несправедливым, Николай II и Александра Феодоровна понятия не имели – в то время им просто пренебрегали.

И, конечно, очень глупыми, по крайней мере, выглядят иные нынешние горе-патриоты и царебожники, которые грезят сегодня о таком правителе, как Николай II, ссылаясь на его церковное прославление. Кстати сказать, и либеральная фронда очень хотела, чтобы власть теперь оказалась столь же слабой, а в чем-то и беспомощной, и все бы рухнуло в течение считанных дней. О чем нередко пишут в СМИ открыто.

Нет уж, в наше время, когда идет гибридная война против России, когда обстановка порой меняется в течение считанных часов, непозволительная роскошь иметь во главе государства лишь доброго семьянина и примерного христианина, и очень посредственного правителя. Как и век назад, это может закончиться великой катастрофой. На то и существуют уроки истории.

Александр ГОРБАТОВ, для РМ.У