СУМЕРКИ НАРКОМА

Жизнь и смерть Серго Орджоникидзе (1886-1937)

18 февраля 1937 года страна была потрясена смертью видного партийно-государственного деятеля Григория Константиновича Орджоникидзе (партийное прозвище – «Серго»). Официально было объявлено о том, что он умер во сне, от инфаркта. При этом агитпроп не преминул подчеркнуть зловещую роль «троцкистов-зиновьевцев», которые своей подлой деятельностью ускорили кончину народного комиссара, работавшего на износ.

1. «Трактовка» ухода из жизни

Позже, уже на XX съезде партии потрясенным партийцам сообщили о самоубийстве Орджоникидзе. Теперь уже выходило, что до смерти его довёл Берия, который «учинил также жестокую расправу над семьёй товарища Орджоникидзе. Почему? Потому что Орджоникидзе мешал Берия в осуществлении его коварных замыслов. Берия расчищал себе путь, избавляясь от всех людей, которые могли ему мешать. Орджоникидзе всегда был против Берия, о чём он говорил Сталину. Вместо того, чтобы разобраться и принять необходимые меры, Сталин допустил уничтожение брата Орджоникидзе, а самого Орджоникидзе довёл до такого состояния, что последний вынужден был застрелиться». (Имела хождения даже версия об убийстве.)

Со своей, «оригинальной» трактовкой смерти Орджоникидзе выступил В.М. Молотов, который в одной из бесед с Ф.И. Чуевым заявил: «Это было против Сталина, конечно. И против линии, да, против линии. Это был шаг очень такой плохой. Иначе его нельзя толковать...»

В связи с кончиной старого большевика было принято решение перенести дату проведения готовящегося пленума ЦК ВКП (б). На самом пленуме Орджоникидзе должен был выступить с докладом о «вредителях», а по этому вопросу у него были серьёзные разногласия со Сталиным и его окружением. И, вообще, отношения с генсеком у Орджоникидзе складывалось, мягко говоря, неровные. Хотя его и считают фигурой, лояльной к Сталину, который якобы не доверял Серго в силу своей врождённой подозрительности. Это, конечно, еще один миф.

Вообще, творцы и распространители подобных мифов очень любят рассматривать политиков тех лет как донельзя наивных и слабодушных простачков, которые позволяли себя резать просто так, подобно барашкам.

(В случае с Орджоникидзе «барашек» зарезался сам.) Таким образом, в ничтожества были записаны люди, прошедшие баррикады, каторги, ссылки и фронты гражданской войны. Сталина же нарисовали этаким всесильным кровавым монстром, уничтожающим безвинных людей направо-налево. Конечно, всё это отдаёт абсурдом и не имеет никакого отношения к тому, что происходило на самом деле.

Орджоникидзе ощущал себя самостоятельной фигурой, имеющей и свой собственный взгляд на происходящее в стране, и свои сферы влияния, свободные от любого партийно-государственного контроля. Член РСДРП с 1903 года, участник знаменитой партшколы в Лонжюмо, один из организаторов разгрома белых на юге России - он был типичным представителем старой «ленинской гвардии», которая из героического пространства тюрем и ссылок (не избежал их и Серго) почти сразу же попала в атмосферу вельможного могущества. В 1920 году он взошёл на политический Олимп, занимая в разное время разные посты – наркома Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ), председателя Центральной контрольной комиссии (ЦКК), председателя Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), заместителя председателя Совета народных комиссаров (СНК), наркома тяжёлой промышленности. А в 1930 году он стал участником высшего партийного ареопага, войдя в состав Политбюро ЦК.

2. «Сталинец» себе на уме

Орджоникидзе вёл свою собственную политическую игру еще с начала 1920-х годов. Так, в 1923 году, он, вместе с Зиновьевым, Фрунзе и др., принимал участие в неофициальном совещании близ Кисловодска. Там, собравшись в пещере, как заговорщики из романов, крупные бонзы решили ослабить позиции Сталина в аппарате.

Во время борьбы с объединенной левой оппозицией (Л. Троцкий, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев) Орджоникидзе был главным инициатором примирения с ней, которое чуть не состоялось в октябре 1926 года. Тогда лидеры оппозиции, потрясенные отсутствием широкой поддержки в партийных массах, решили смягчить свою позицию и сделали официальное заявление об отказе от фракционной борьбы. Доброхоты во главе с Орджоникидзе немедленно простили «левых» и проявили заботу о возвращении «блудных сыновей» в объятия «отцов партии». Сам «миротворец» писал об этом так: «Нам приходилось с некоторыми товарищами по три дня возиться, чтобы уговорить остаться в партии... Таким порядком мы восстановили в партии почти 90 процентов всех исключенных». Конечно, двигала им не любовь к Троцкому и другим левым, а опасение того, что Сталин существенно усилит свою власть и попытается осадить вельмож разного ранга. И в этом он, безусловно, оказался прозорливее региональных боссов, первых секретарей крайкомов обкомов и ЦК республик, которые вначале позволили Сталину сосредоточить в своих руках внушительный властный ресурс.

Очень скоро регионалы опомнились и стали, как говорится, «копать» под Иосифа Виссарионовича. Первым ринулся в бой друг Орджоникидзе, первый секретарь Закавказского крайкома В.В. («Бесо») Ломинадзе, который создал тайную антисталинскую организацию вместе с председателем СНК РСФСР С.И. Сырцовым.

(Это, конечно, были те еще «борцы за народное счастье» – первый выступал против принятия кулаков в колхозы, второй проявил необычайную крутость нрава во время расказачивания и борьбы с кризисом хлебозаготовок). Организация эта была раскрыта, Ломинадзе лишился всех своих важных постов, но его пригрел друг Серго, пристроивший Бесо секретарем парторганизации Магнитогорского металлургического комбината. После убийства С.М. Кирова Ломинадзе покончил с собой, после чего Орджоникидзе обеспечил его жене и детям солиднейшее пособие. Весьма интересен следующий эпизод : в руки Серго попало письмо Ломинадзе с критикой Сталина, о чём тот и сообщил генсеку, однако само письмо прочитать так и не дал.

Друзья у Орджоникидзе, да и он сам, вообще, не питали особо тёплых чувств к товарищу Сталину. Один из них, М. Орехашвили, в своих показаниях, утверждал: «Я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который ещё в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведёт страну в тупик... Вообще я должен сказать, что приёмная в квартире Орджоникидзе, а по выходным дням его дача... являлись зачастую местами сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в коей мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе».

Комментируя эти слова, историк В.З. Роговин, настроенный весьма антисталински, признаёт: «Если очистить эти показания от выражений «контрреволюционный» и «клеветнический», обычно вписывавшихся следователями в протоколы допросов, то можно получить адекватное представление о настроениях Орджоникидзе и его ближайших друзей в середине 30-х годов». («1937»)

3. Дружба политиков

Обращают на себя внимание тесные отношения Орджоникидзе с Н.И. Бухариным, лидером «правого уклона». Когда последний проиграл во внутрипартийной борьбе и его сняли с высоких партийных постов, то опального идеолога подобрал именно Орджоникидзе. Он устроил Бухарина на место заведующего объединенным научно-исследовательским и технико-пропагандистским сектором наркомата тяжёлой промышленности. Далее Бухарин часто прибегал к помощи Орджоникидзе, чтобы избавить себя от критики чересчур злопамятных партийцев. Во время большой партийной чистки он писал ему письма с просьбой о защите.

Вот, например: «Дорогой Серго. Извини, ради Бога, что я к тебе пристаю. У меня к тебе одна просьба: если меня будут чистить... то приди ко мне на чистку, чтобы она была в твоем присутствии».

В декабре 1936 года на пленуме ЦК Орджоникидзе фактически выступил в защиту Бухарина, подтвердив, что тот плохо отзывался о Пятакове, одном из лидеров «левых» оппозиционеров. После смерти Серго Бухарин скажет: «Теперь надеяться больше не на кого». (Другой лидер «правых» уклонистов А.И. Рыков так вообще упал в обморок).

Могут возразить, что Орджоникидзе просто хотел помочь другу, проявив сочувственное отношение к опальному и уже неопасному политику. Однако было бы неверным считать Бухарина раскаявшимся и сломленным оппозиционером. Судя по всему, он продолжал вести собственную политическую игру даже и после того, как перестал быть членом Политбюро (оставшись в то же время в ЦК, что немаловажно). В этом плане очень ценную информацию приводит эмигрантский историк, меньшевик Б. Николаевский, который теснейшим образом общался с Бухариным в 1936 году. Тогда Бухарин посетил Европу по заданию Политбюро с целью покупки некоторых важных архивов.

Из разговоров с Бухариным историк-меньшевик вынес много интересного.

Так, отношения со Сталиным Бухарин, в беседе с Николаевским, оценивал на три с минусом. (А в разговоре со вдовой известного меньшевика Ф. Дана он был еще более категоричен, сравнив Сталина с дьяволом).

Кроме того, Бухарин сообщил ему о переговорах Сталина с Германией. Позже Николаевский встретился с Оффи, секретарем У. Буллитла, бывшего посла США в СССР. Тот поведает ему о том, как Бухарин дважды — в 1935-м и 1936-м годах — «слил» американцам информацию о переговорах с Германией. Согласитесь, это уже осознанные действия по дискредитации Сталина в глазах западных демократий.

Нельзя пройти и мимо свидетельства масонки Е.Д. Кусковой о выступлении Бухарина перед общественностью в Праге. Тогда, согласно её рассказу, он делал вполне заметные масонские жесты. О многом говорит и письмо эмигранта-масона Б.А. Бахметьева Кусковой от 29 марта 1929 года. В нем он возлагает надежды на приход к власти в СССР лидеров правого уклона, у которого «нет вождей, чего и не требуется: нужно лишь, чтобы история покончила со Сталиным».

И вот еще – во время посещения Копенгагена Бухарин изъявил следующее, весьма странное для лояльного «сталинца» желание: «А не поехать ли на денек-другой в Норвегию, чтобы повидать Льва Давидовича?»

Знал ли об этой активности Бухарина Орджоникидзе? Пока ответить на этот вопрос не представляется возможным. Однако в свете всего сказанного выше его поддержка этому деятелю выглядит достаточно пикантно.

4. Ведомственный диктатор

Орджоникидзе часто считают здравомыслящим прагматиком-технократом, пытающимся уберечь инженерно-технические кадры от сталинского террора. Действительно, он решительно выступал в защиту работников своего ведомства. А выступал потому, что считал данное ведомство своим собственным, не подлежащим контролю какой-либо инстанции - партийной или правительственной. «Орджоникидзе, - утверждает историк О. Хлевнюк, - отстаивал свое «традиционное» право самостоятельно «казнить и миловать» своих людей». («Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы»)

Сам Орджоникидзе менял свою точку зрения в зависимости от того, в какой сфере он был задействован. В конце 1920-х, занимая пост председателя ЦКК ВКП (б), Серго был горячим поборником форсированной индустриализации, ратуя за самые форсированные темпы промышленного роста. Тогда же он активно боролся против «вредителей» в среде специалистов-хозяйственников. Того требовала контрольно-карательная должность. А вот должность наркомтяжпрома потребовала уже совершенно иных подходов. Орджоникидзе внезапно «возлюбил» специалистов и выступил за снижение темпов промышленного роста. По этому вопросу он полемизировал с Молотовым, который как председатель правительства, отстаивал точку зрения Госплана и хозяйственные интересы всего государства. Если Вячеслав Михайлович считал необходимым увеличивать капиталовложения в промышленность, добиваясь ее быстрого роста, то Орджоникидзе хотел, чтобы капиталовложений в его отрасль вкладывалось побольше, а темпы роста в ней были поменьше.

Впрочем, нарком спорил и с самим вождём. Так, его помощник С.Г. Гинзбург вспоминает о споре на одном из заседаний Политбюро. Нарком требовал увеличения капиталовложений, на что Сталин решительно отрезал: «Ни одной копейки вам не добавим». Серго продолжал усердствовать и тогда Сталин даже пригрозил вынести этот вопрос на специальный пленум ЦК. То есть, можно себе представить масштаб разногласий, если речь зашла о том, чтобы созвать столь высокое собрание.

5. Борьба вокруг «вредителей»

Во второй половине 1936 года резко обострилась борьба против «вредителей». Её обычно считают абсолютной фальсификацией Сталина, однако, и тут всё намного сложнее. «Вредителями», как «троцкистами», «фашистами» или «шпионами» часто именовались функционеры, настроенные оппозиционно или критически. Таких было предостаточно, и порой они даже устраивали массовые акции.

Например, в 1935 году 800 метростроевцев пришли к зданию ЦК комсомола и швырнули свои комсомольские билеты в знак протеста.

При этом карту вредителей разыгрывали и центральные руководители, и региональные боссы. Так, первый массовый Кемеровский процесс над вредителями прошёл при явном патронаже руководителя Западно-Сибирского крайкома Р. И. Эйхе. Его участникам инкриминировалось покушение именно на этого могущественного регионала. Позже, в 1937 году, Эйхе выступит инициатором создания печально известных карательных «троек». Между прочим, кемеровских вредителей обвиняли в создании тайной оппозиционной типографии, наличие которой признают историки-сталинисты, например, Р. Конквест. Это к вопросу о том, можно ли считать репрессии полностью «липовыми».

Понятное дело, что Орджоникидзе эта кампания не устраивала. Он образцово-показательно приказывал прекратить все политические дела, заведенные на работников его «вотчины» — тяжелой промышленности. Так, 31 августа Орджоникидзе выступил на Политбюро в защиту директора Криворожского металлургического комбината Я.И. Весника, исключенного за содействие троцкистам. ПБ его поддержало, Весник был взят под защиту, а секретарь Криворожского горкома был снят со своей должности. Позже, 28 октября Орджоникидзе потребовал восстановить в партии директора Кыштымского электролитного завода Курчавого, исключенного за связь с троцкистами. Это требование было выполнено. В начале сентября Орджоникидзе заставил прекратить уголовное дело против нескольких инженеров Магнитогорского металлургического комбината.

При этом Орджоникидзе заключал тактические союзы с другими ведомственными диктаторами – даже и с теми, кто принадлежал к сталинской группе. Исследования американского историка А. Риза, опиравшегося на архивные источники (на эти данные ссылается О.В. Хлевнюк), показывают, что в 1936 году он был очень близок к наркому транспорта Л.М. Кагановичу, которого считают одним из самых преданных соратников вождя. Как показал исследователь, их переписка отличается подчеркнутым дружелюбием.

Два наркома-хозяйственника исходили из своих ведомственных интересов. Так же как и Орджоникидзе, Каганович протестовал против любых попыток тронуть кого-нибудь из работников своей отрасли.

В публичных выступлениях Кагановича в тот период содержатся призывы избежать массовых преследований «вредителей». На основании изученных источников Риз пришел к выводу, что и Орджоникидзе, и Каганович на определенном этапе сумели установить неплохие отношения с НКВД. Не следует сбрасывать со счетов и то, что старший брат Кагановича, Михаил Моисеевич, был в то время одним из заместителей Орджоникидзе. Перед нами типичный ведомственный клубок, характеризующийся тесным переплетением аппаратных связей.

6. Самоубийство или убийство?

Однако, в конце 1936 года чаша весов начинает склоняться в другую сторону. Сильный удар по имиджу Орджоникидзе был нанесен после аресте его заместителя Г.Л. Пятакова, бывшего активного участника троцкистской оппозиции. Вначале нарком решительно вступился за своего заместителя. Но потом, по воспоминаниям супруги наркома Зинаиды Григорьевны, прочитав показания, данные Пятаковым, Орджоникидзе возненавидел его. Очевидно, сообщенные данные действительно имели под собой реальные факты сотрудничества Пятакова с троцкистами. У нас обычно представляют все дело так, что Пятаков себя оговорил (под давлением следователей НКВД), а простодушный Серго поверил. Но утверждать такое — это значит делать из Орджоникидзе последнего идиота, которым он конечно же не являлся. Надо думать, что Орджоникидзе отлично знал специфику работы НКВД и то, как там могут быть настойчивы в деле получения показаний. Было, наверное, в показаниях Пятакова такое, что Орджоникидзе вполне убедило.

Тема сотрудничества бывших оппозиционеров с эмигрантом Л.Д. Троцким – весьма интересна и малоизучена. Сам факт сомнению не подлежит – он подтверждается документами Гарвардского архива Троцкого.

В 1937 году, накануне пленума ЦК, намеченного на февраль, Орджоникидзе было поручено подготовить особый доклад, посвященный «вредительству». Он это сделал, и тема «вредительства» там была обозначена довольно слабо. В результате доклад подвергся серьезной правке со стороны Сталина. Вождь особо обращал внимание на политические моменты, требуя, чтобы нарком не замыкался на одних лишь хозяйственных вопросах.

Орджоникидзе с этим не смирился и предпринял нечто вроде контратаки. Он поручил своему наркомату в десятидневный срок осуществить проверку тех предприятий, на которых «вредительство» якобы приняло наиболее широкий размах. Им были назначены три комиссии, которые практически опровергли утверждения о «вредительстве». Есть мнение, что накануне пленума Орджоникидзе готовил выступление, направленное против «охоты на вредителей». Так это или нет, установить сегодня невозможно. Орджоникидзе не дожил до пленума. И до сих пор не совсем ясно, имело ли место самоубийство или же наркому помогли оставить грешную землю умельцы из ежовского ведомства.

Насколько основательна версия об убийстве Орджоникидзе? В пользу её можно найти, пожалуй, одно только, причем довольно-таки ненадёжное свидетельство. Так, Гинзбург вспоминает о записке, которую ему передала бывшая сослуживица В.Н. Сидорова. Там приводилась информация, которая была ей сообщена женой Орджоникидзе. Последняя рассказывала о том, что в день смерти мужа на квартиру пришёл неизвестный человек, пожелавший передать тому какие-то документы. Спустя несколько минут после его появления в кабинете Орджоникидзе прозвучал выстрел. Здесь обращает на себя внимание то, что информация поступила не от очевидца, но через Сидорову и Гинзбурга. К тому же, получается слишком уж какая-то голливудская история. Если Орджоникидзе был именно застрелен, то этот факт использовался бы как козырь против «троцкистов», обвиняемых в террористической деятельности. А если бы его понадобилось просто убить, замаскировав убийство под смерть от болезни, то для этого, несомненно, подошли бы «медикаментозные» средства.

Серго Орджоникидзе был ярким представителем ленинской гвардии, прошедшим извилистый путь от революционера-подпольщика до коммуниста-бюрократа.

Подобные эволюции позволяют лучше понять, что же произошло в трагических 1937 и 1938 годах, когда сама эта гвардия направилась из уютных кабинетов в подвалы НКВД.

Александр Елисеев

Источник