С.А. СОКУРОВ - А.Ф. МАСЛОВУ: О ЧЕМ УМОЛЧАЛ С.С. ГЕЙЧЕНКО

Посещаемые мной сайты я начинаю с просмотра заголовков, выбирая объект для прочтения. Но если вижу в авторах писателя А.Ф. Маслова, останавливаюсь непременно, вне зависимости от темы. Ибо не сомневаюсь, что испытаю удовлетворение от одной только русской речи – добротно построенной, богатой оттенками. Хотя восприятию сказанного несколько затрудняет склонность автора к "барокко фразы" (назову так). Но всё равно, на фоне нынешнего повсеместного косноязычия, письменная речь Александра Фёдоровича усиливает интерес к теме, и НЕВОЛЬНО читаешь сочинение до конца.

Читать ВОЛЬНО статью «Пушкин: странности похорон» до конца я не стал бы, не будь автором А. Маслов. Остановился бы, обнаружив здесь Пушкина, стреляющегося с Дантесом, потом таинственного «стрелка» (по нынешнему – киллера), а вместо самого Пушкина, в его собственном гробу, - подкидыша, «случайного человека», по А.Ф.М., разумеется, в виде трупа. О «случайном человеке» писатель говорит вскользь. Всё внимание читателя он направляет на два скелета: «…Степан Семенович Гейченко (полагаю, имеется ввиду Семён Степанович) обнаружил в захоронении останки не одного, как ожидалось, покойного средних лет, а двух людей (черепа и часть костей), причем в достаточно почтенном возрасте».

Не подумайте, что сия более чем жгучая тайна мне безразлична. Но я уже ожёгся о книгу А.Зинухова «Медовый месяц императора» (М., 2002). В ней впервые моему растерянному взору появились «стрелок» А. Маслова (у А.Зинухова - «снайпер»), подставной покойник и чужие скелеты в могиле Пушкина на Синичьем холме в Святых Горах. Но здесь (только здесь!) надо отдать должное А.Зинухову: он отделяет, как котлету от мух, своего «случайного человека» в гробу могильного склепа, от скелетов, обнаруженных, оказывается, не вообще «в захоронении» (по словам А.Маслова), а в кирпичной камере над склепом. По отношению к «снайперу-стрелку» позиции обоих авторов близки.

Здесь меня, как читателя, смущают нечеловеческие способности киллера (призыва 1837 г.) и его секретное пистонное оружие с неизвестным тогда прицелом ночного видения (те выстрелы прозвучали в сумерках). Если учесть позы дуэлянтов перед первым выстрелом, расстояние между ними, разницу в их росте, направление раневого канала в теле поэта, то наёмник императора и Бенкендорфа должен был стрелять буквально из-за спины Дантеса, не перепутав при этом живые мишени, сливающиеся на снежном фоне. Официальные историки утверждают, будто Пушкин тоже выстрелил в своего соперника. Но попасть в кавалергарда с позиции лёжа! Будучи раненым! Всё врут историки. Они всегда врут. Вычитанное мной в названных статье и книге позволяет уверенно предположить, что и якобы Пушкинский выстрел был произведён тем же суперкиллером, который пытался добить шевелившегося на снегу поэта. Но уже совсем стемнело, и пуля попала в правую руку Дантеса. Здесь нестыковочка: француз стоял лицом к упавшему, вполоборота, прикрыв грудь рукой с пистолетом. А киллер, мы, помним, таился за спиной того, кто был то ли приёмным сыном, то ли женой убеждённого холостяка Геккерна…Эврика! - У Дантеса было две правые руки. Одной он прикрыл грудь, другой, на всякий случай, спину. И не ошибся.

Но возвращаюсь к нашим скелетам. Синичий холм – это 300-летний погост при храме. Он буквально нашпигован человеческими костьми, в чём я убедился лично, когда выскрёбывал горстку земли в память о первом посещении свято-пушкиногорья. Когда обустраивали склеп для гроба Пушкина в 1841 г., могли потревожить чьи-то безымянные могилы. Тогда найденные человеческие останки на мусоросвалку не вывозили, даже иноверцев предавали земле. А тут покоились православные люди. Вот и предоставлен был их праху достойный приют на старом для них месте, при новой могиле. А если камера была сооружена при ремонтных работах 1902 г., то не исключено, что в ней оказались кости матери Пушкина (их гробы вначале разделяла стенка из грунта), скончавшейся в марте 1836 г., и отца, которого похоронили рядом с родными гробами в 1847 г. А.Зинухову такие мысли в голову не пришли. Его голова была занята жертвоприношением неких масонов и ритуальным захоронением умерщвлённых. А.Маслов на эту тему многозначительно молчит, но его молчание стоит тома фэнтэзи.

Что там у нас дальше, вернее, глубже? А, склеп. А в склепе - гроб. А в гробу? Впервые после начала февраля 1837 г, в него заглянул при ремонтно-реставрационных работах человек, возродивший и возглавивший после войны Пушкинский Заповедник С.С. Гейченко. Вот его впечатление от останков («У Лукоморья», Лениздат, 1977): «Прах Пушкина сильно истлел. Нетленными оказались волосы». Буквально «телеграфный отчёт». За него уцепились скептики по определению и все те, кто по разным мотивам полагают, что Пушкин тайно зарыт на болоте под Петербургом, а в могиле, помеченной его именем, лежит некто «случайный человек». Совершенно идиотская подмена! Если правительство ставило целью не допустить народного паломничества к могиле властителя дум, то, произведя тайное захоронение подлинных останков, оно не стало бы сооружать «могилу неизвестного» с именем известного покойника. Ведь для всякого, не посвящённого в тайну, его бессмертный кумир там, где вырезано на камне его имя. Следовательно, в этом направлении и началось бы паломничество, скопление там одинаково настроенных масс, чего пуще всего боялось правительство. Оно и так удовлетворительно решило задачу, пойдя навстречу желанию поэта похоронить его в глухом углу страны: до конца XIX в. вокруг последнего приюта Пушкина было безлюдно, а паломничество, в полном смысле, началось при Гейченко. В 1953 году он получил разрешение на восстановительные работы на могиле, повреждённой в войну, но не на вскрытие гроба. Однако остановится у последней черты не смог. И не смог промолчать. Но сказал столько, сколько могли позволить себе в «год свежей памяти Сталина и Берии» бывший лагерник и его врождённое, укреплённое научной работой чувство такта. К последнему вернусь ниже. Это очень важно.

Я был близко знаком с директором Заповедника С.С. Гейченко. Будучи старше меня на 37 лет, он называл меня «Отец Сергий», а себя позволил мне называть «Дед Семён». Я стал свидетелем его последнего самостоятельного шага по земле. Тогда уже бывший директор, стоя возле своего дома в Михайловском об руку с дочкой Татьяной, окликнул меня; я подошёл, обменялись фразами. И вдруг «Дед Семён» рухнул на утрамбованный песок песчаной аллеи. Мы с Таней приподняли его, прохожие помогли отнести его в дом. Больше он до смерти своей не поднимался. Несколькими годами раньше, в беседе с глазу на глаз, я коснулся темы останков Пушкина. Именно Пушкина. Если вы не последователь академика Морозова и проф. Портникова, для которых вся история человечества до XV в. в том же веке и сочинена некими деятелями Возрождения, если вы не сторонник «нового прочтения исторических документов», если вы способны оценивать «сенсационные открытия», вроде тех, что сделал Зинухов, то у вас никогда не появится мысли обсуждать, кто убил Пушкина и кто лежит в его гробу. Подчёркиваю: речь зашла о Пушкине – в гробу, который находится в склепе на Синичьем холме.

Сразу предупреждаю: если бы словесный рассказ Семёна Степановича об останках Пушкина в описательной части был более полным, чем выражено в той опубликованной «телеграфной строчке», то я не имел бы ни нравственного, ни юридического права оглашать его. Но директор (тогда ещё директор) на мой вопрос о волосах лишь показал кучерявость выразительным жестом уцелевших пальцев одной руки над своей головой. Задумался и сказал радостно, вскидывая голову (цитирую дословно): «И вообще, я его узнал». Почему я не был настойчивым? Да в первую очередь потому, что я страшился увидеть внутренним взором своего прекрасного Пушкина, который вошёл в моё детство с портрета Тропинина, увидеть с пустыми глазницами, оскаленного, с прилипшими к черепу кудряшками, с… Довольно! Гейченко в 1953 году стал добровольной жертвой НАУЧНОЙ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОСТИ и ДОЛЖНОСТНОЙ НОБХОДИМОСТИ. Распиши он, владевший пером, увиденное подробно, красочно, то общественности, взамен ВЕЧНО ЖИВОГО ПУШКИНА, явился бы Пушкин в виде разложившегося, истлевшего трупа. Так что словесная скупость Гейченко – это не скрытие правды, а проявление такта во спасение народной души, в которой живой Пушкин занимает одно из ключевых мест. Вот почему, протокол осмотра останков, сделанные фотографии (всё это есть), должны вечно храниться за надёжным замком. Не дай бог, попадутся в руки «искателей истины», журналистов, писателей! Тогда мы ещё раз потеряем Пушкина. Возможно, уже навсегда.

Сергей Анатольевич Сокуров