«ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО» (ВЕНСКАЯ ПОСТАНОВКА С УЧАСТИЕМ СВИДОМОГО УКРАИНСТВА). СЦЕНА 5. ЛЮБОВЬ И ГРОБЫ

Сергей Сокуров-Величко

Сцена 1
Сцена 2
Сцена 3
Сцена 4



Вольнонаёмный работник лагерной покойницкой Генрих Краус, выходец из семьи венского чиновника от сферы образования, эстет, долго, с трудом привыкал к ежедневному, от зари до зари, без выходных, общению с трупами. Возможно, так никогда и не привык бы, да воспитание набожной матери, самосознание твёрдого партийца, привыкшего к дисциплине, гордого своей причастностью к всемирному рабочему движению, помогли ему пройти трудный путь к некоему психологическому препятствию. Одолевший его начинал смотреть на мёртвое человеческое тело как на своеобразную вещь, ничем человеческим не наделённую, хотя и требующую известную осторожность при обращении с ней – например, не прикасаться к трупу обнажённой рукой, не жалеть на него нафталина или хлорки. После года службы мёртвым ни капли сострадания к ним, как к вчерашним чувствующим, думающим живым у вчерашнего же исследователя потёмок человеческих душ не уже было.

По утрам, позавтракав припасённой с вечера снедью и настоящим кофе в общей комнате помещения, построенного для врачей из числа заключённых, лагерной «элиты», где вольнонаёмному австрийцу выделили каморку, он шёл не торопясь в покойницкую, ту, что на территории лагеря, в углу между проволочной оградой на южной стороне и глухим забором, отгораживающим общую зону от бараков уголовников. За северным рядом «колючки», напротив некрополя, находилась ещё одна трупарня, большая по размерам. В неё сносили покойников, когда первая забивалась до отказа или вспышка какого-нибудь мора не отправляла заключённых массово на тот свет. Оттуда в костёл или к часовне преставившихся не носили, сразу через лётное поле на погост, на вечный покой, под «псалмы» ревущих летательных аппаратов, под грохот (будто салют) падающих самолётов, в сопровождении особой команды отверженных, похожих угрюмым обликом на служителей Тартар. С теми морлоками избранная обслуга внутрилагерного морга не общалась. Парии повсюду парии.



Разумеется, Краус не обратил внимания на женщину, выдающуюся из серой толпы заключённых лишь ростом. Он впервые увидел её, когда она вошла в морг. Генрих аппетитно закусывал варёной курицей возле открытого гроба с покойником, разинувшим чёрный беззубый рот будто в ожидании подачки. Феодора сразу узнала недавнего встречного, приметного редкой худобой. Представились друг другу. У Генриха не было и капли чувства превосходства над заключёнными. Он осознавал себя принадлежащим к высшей, немецкой, расе в потаённой глубине сознания, внешне ничем не обнаруживая расовую мерку, прикладываемую к каждому новому человеку. Славяне, разумеется, согласно ей, занимали более высокую качественную ступеньку, чем негры или китайцы, наука относила их к ариям; да, арии, но ближе к краю этого ряда, за ними только всякие там индусы да персы. Они почти европейцы, во всяком случае, даже некоторые из русских, интеллигенты, вполне цивилизованы, отмечены европейской печатью. Похоже, фрау Скорих… Фу, ты! Скор’ых… из таковых. В её пользу говорит даже то, что она, в отличие от большинства русских женщин, совсем не смазлива. Грубость черт её лица, угловатость фигуры скорее свойственна немкам. Холостяк Краус предпочитал в редкие периоды влечения к женщинам некрасивых. Они казались ему более доступными, на них можно было меньше тратиться, что для истинного немца имеет немаловажное значение. И вообще, главное – душа, интеллект, даже в постели.

Вводя новенькую в курс работы, Генрих предупредительно спросил, имела ли она раньше дело с трупами. Узнав, что напарница из лагерных невольниц служила сестрой милосердия в действующей армии, с удовлетворением мысленно потёр руки: он избавлен от возни с дамочкой, которую может стошнить, которая в самый неподходящий момент грохнется в обморок. Вообще, знал он уже по собственному опыту, медицинские сёстры – самые выносливые существа среди людей. Никакой мужик-грузчик не сравниться работоспособностью с хрупкой девицей, перетаскавшей с поля боя десятки, сотни раненых. От запаха дымящейся крови, от вида кусков человеческого парного мяса, от расползающегося под руками смердящего, зелёного трупа этим нежным с виду созданиям дурно не становится. Они умеют держать себя в руках и дело свою знают без подсказок.

Кроме медицинской сестры, ставшей таковой в черногорской армии поневоле, и технического редактора «Рабочей газеты», стихийного публициста, внутреннюю покойницкую обслуживали ещё несколько заключённых мужчин среднего возраста. Все они были крестьянами из глухих горных сёл, осуждённых за то, что вернулись со своим священником в православие, когда в Бескиды (карпатское низкогорье) пришли русские. Они были крайне угнетены своей судьбой, винили во всём своего батюшку, недавно отнесённого на цвынтар, держались вместе и особняком. Естественно, что в этом скорбном доме молодой ещё мужчина и, с оговоркой, по меркам того времени, молодая женщина образовали отдельную пару, чему способствовал их примерно одинаковый образовательный уровень и принадлежность к одному сословию по рождению. Общались они на немецком, жителям Бескид непонятным, что ещё больше отделило их от «пана нимця и пани нимкэни».



Очень скоро тот и другая поняли, что связывает их ещё и идеология. Рыбак рыбака видит издалека. Хотя русская социал-демократия большевистского толка, к коей принадлежала Скорых, многим отличалась от австрийской, русская большевичка и Краус были преданными марксистами. Мы не знаем, был ли Энгельс влюблён в жену Маркса или в самого Маркса. Тогда взаимно влюблённые мужчины рвались не на специфические парады, а на традиционные баррикады (хотя бы теоретически). Но нам известно, что на продолжительном безрыбье Генрих влюбился в Феодору. Вот вам ещё один пример, что история склонна повторяться. А к этому примеру дополнительный пример: в Шушенском социал-демократ Ленин любил Надюшу Крупскую, а в Париже - Иннесу Арманд. Это не измена, ибо обе - това’ищи по бо’йбе. Профессиональному революционеру главное – быть верным Борьбе (пишется с «большой» буквы). Полюбила ли Феодора Генриха? Она вообще не знала, что это такое. Генрих появился в её жизни как раз в то время, когда её телу понадобился мужчина. Она его осмотрела со всех сторон, будто умная машина, заглянула вовнутрь. Он показался ей более подходящим, чем другие из находящихся рядом существ мужского пола…

Генрих, преданный социал-демократ, в чувстве своём марксистским учением не руководствовался. Феодора пленила его не как представительница лучшей части родственной партии, а просто как женщина определённых, привлекательных для него качеств. Он нашёл в ней именно ту женщину, какую подсознательно искал, не находил и поэтому стал к тридцати годам считать себя убеждённым холостяком. Неуверенные в себе мужчины, мечтая о спутнице жизни или выбирая её из тех, что под рукой, подсознательно представляют её в виде живой опоры, своеобразной стенки, к которой можно прислониться, зажурив глаза перед надвигающейся угрозой, в расчёте по меньшей мере на прикрытие. Именно такой представилась ему Феодора сначала по внешним признакам: высокий рост, широкие плечи, крупные кисти рук физически крепкого мужчины, размашистый шаг солдата в наступлении, низкий голос. Затем в голосе её открылся металл, не просто звуковой, а ломающий сопротивление её словесных противников; далее, она оказалась храброй, но не безумно, а умно, находчивой, способной быстро принимать решения и достигать цели кратчайшим путём, в случае опасности и поражения, не бежать, но без паники, сохраняя холодность ума, отходить на наиболее выгодную позицию. Конечно, территория, на которой встретились Генрих и Феодора, слишком узка, чтобы все эти качества, кроме визуальных, проявились в формах, свидетельствующих о их фундаментальности в характере, одноразовые проявления натуры могут быть случайными. Вообще, Краус мог желаемое выдавать за действительное; главное, он такой сотрудницу свою увидел, увиденному поверил. В глубине своего я и он имел некий стержень, позволяющий ему не распускать слюни, назовём, влюблённости. Это была уверенность, что в какой-то степени и он помогает некрасивой внешне перестарке найти себе пару. Уверенность позволила ему сделать напарнице предложение по всей форме, не сомневаясь в положительном для себя ответе.



Для Феодоры туруханская ситуация повторилась с той особенностью, что инициатором сожительства выступила не она. Именно сожительства, так как узаконивать союз брачные заговорщики решили после войны Неизвестно, как отнесётся к такой просьбе талергофское начальство, а шум при огласке может подняться немалый, вызвать насильственную разлуку нарушителей лагерного уложения. При этом Краусу грозит потеря работы, значит, надёжного укрытия, а Феодору скорее всего переведут в лагерь для русских военнопленных, вспомнив при разборе скандала, кто она и как появилась в Талергофе, или обрекут на худшие условия существования, чем сейчас.

На ночь ваха разводила и отправляла своим ходом всех работающих на том или ином объекте лагеря по баракам на перекличку перед сном. Феодора подчинялась общему распорядку, установленному для интернированных. Расставаясь с физически близким ей человеком, едва он оставался за её спиной, она сразу забывала о нём. Чего помнить, представлять? Завтра увидятся. Генрих разочарованно брёл в своё вольное логово. Тайный медовый месяц «молодые» провели на складе гробов, пристроенном к покойницкой, пользуясь минутами, когда остальные работники провожали умерших на кладбище. Австриец имел право не присоединятся к процессии, русская покупала его у товарищей по заключению, ссылаясь на недомогания и на другие выдумываемые экспромтом причины. В отделении по обработке трупов было теплее, благодаря дыханию живых, чем на промёрзшем за необычно холодную зиму складе, но Феодора не была лишена женской стыдливости, а некоторые мертвецы лежали с открытыми глазами и, казалось, следили завистливыми взглядами за теми, кто мог двигаться и чувствовать.


От редакции:

Далее описательная часть лагеря Талергоф в романе нашего постоянного автора Сергея Сокурова-Величко значительно уступает описаниям личной судьбы главных героев. Феодоре и Краусу удаётся-таки вырваться на свободу, они не становятся свидетелями конца первого лагеря смерти в просвещённой Европе. Поэтому на этом мы заканчиваем подачу «сцен» романа. Заинтригованные сюжетом произведения, судьбой его героев, имеют возможность, надеемся, в ближайшие годы раскрыть книгу под названием «Былины и были древа КОРЪ», которая охватывает события на пространстве от Адриатики до Енисея, от Памира до Балтики с 1812 по 2007 год.