ПАМЯТЬ СТАРОГО ДОТА

В майские дни очень трудно не задумываться о цене победы, истине, подвиге в больших и малых их проявлениях. И о том, что история в ее событиях и трактовках – та лошадка, которую, беспрестанно дергая за вожжи, осознанно ведут к нужному месту. На места такого рода натыкаться приходится довольно часто. Даже там, где их вроде бы не должно быть по определению. Так появляются некие «матрицы продавливания» - практически всегда нечистоплотных идей, востребованных утилитарными целями группового эгоизма, с чем приходится сталкиваться едва ли не на каждом шагу. Поэтому, когда нам напоминают, что «история учит», подспудно или откровенно имеется в виду, что она не учит - никого и ничему. Возможно в военной практике или в дипломатической это не так или не всегда так, но не в предложениях этой практики массовому потребителю. Не буду голословным.

ЗАБЫТАЯ КИЕВСКАЯ КРЕПОСТЬ. Еще на собственных школьных каникулах любимым занятием было, используя любимое словечко матушки в оценках моих познавательных занятий, «шастанье» по лесам киевских пригородов. С фотоаппаратом. В пойме реки Ирпенки интерес – много больший, чем ягоды и грибы (тогда это все встречалось в изобилии), вызывали мощные доты, как в останках (фото), так и в первозданном виде. У одного из сел – кажется, Романовки, обнаружил несколько бронеколпаков с решительной надписью: «За фотографирование военного объекта – под суд!» Красной краской, размашисто, - по «мостовым» заклепкам толстенных бронелистов. И первое что сделал, взвел затвор фотоаппарата. Тогда и представить не мог, что под этими внушительными сооружениями тридцатых годов проложены тоннели связи, устроены запасные выходы, в том числе в тылы наступающего противника. Что под ними оборудованы казармы в несколько подземных этажей, госпитали, склады, пункты боепитания. Были здесь и системы управления минными полями и многочисленными прудами - как факторами боевого сдерживания. Все просто, рационально, продумано: поднял затвор шлюза ставка-накопителя, и цветущий лужок, радующий глаз пасхальной безмятежностью, превращается в непролазное болото.

Такого рода ландшафтные особенности и приемы - не открытие времен новейшей истории. Их использовали при строительстве не менее масштабных оборонительных систем прошлых времен. В этих же местах за века скопилась целая коллекция разного рода крепостей – от глубин древности и раннего средневековья с их уже вырубленными информационными корнями, и до намеренно обрубаемых ныне событий Великой Отечественной. Но все это след осознанной оценки пространственной значимости территории. Кто бы этой оценкой ни занимался.

А для защиты, известно, все средства хороши. Поэтому на всех без исключения оборонных этих комплексах следы сознательного ландшафтного «дооформления». До уровней эффективных оборонительных функций. Применительно к последней по времени крепости, речь не только об искусственных болотах и затопляемых полях, но специально посаженых лесах. Не говорим о всякого рода ловушках, в их числе и так называемых «огненных мешках», в которых противник уничтожался перекрестным огнем. Дренажная сеть укрепрайона с границей по реке Ирпень работоспособна в некоторых своих частях и поныне. Знаю, видел. И вижу сегодня. Плюс уникальное для своего времени артиллерийское оборонительное вооружение – капонирные 76-мм орудия для Киевского укрепрайона (КУРа) изготовили на Кировском заводе Ленинграда. От начала до самого конца войны попадания орудий этого калибра «не держала» ни одна танковая броня. И установили их на позициях еще в тридцатых годах, то есть задолго до событий Второй мировой. Помним старые заклепки. Сварку академику Патону еще только предстояло открыть.

Учтено, заметим, даже то обстоятельство, что на военные походы в русские земли зимой практически никто не отваживался. Не было таких умников. Разве только монголы «из ига» - для ускоренного передвижения войск. Так утверждается в научных книгах авторов, претендующих на некие особые качества интеллекта, и даже искреннюю серьезность оценок. Версия, конечно, любопытная, но при этом о необходимости прокорма несметных орд войск, их транспорта и сопровождения, никто почему-то не подумал. Как и о том, как эту военную «биологически-библиографическую» массу, которой по поэтическим оценкам «тьмы и тьмы», «протащить» через многочисленные городские крепости, каждая из которых настроена на жесткий отпор? Не случайно ведь Русь, по источникам называли «Гардарикой», то есть страной городов. А «гарда» по своему смыслу, напомню, означает – «охрана», «защита», «убережение». Протащить через дремучие леса Руси, с их боевыми засеками сдерживания. Без Ивана Сусанина из Костромы, который понадобился для героического спасения «первого» Романова, явно не обойтись. Потому и обозначился на исторических скрижалях – с их «подтверждениями реальности» в верноподданнических описаниях историка-литератора Н.М.Карамзиным, да не менее талантливой опере М.И.Глинки «Жизнь за царя» как знаке авторского верноподданичества после грехов мятущейся юности. Но речь об оборонительной системе иного исторического отрезка. Из другой оперы. Со своими еще видимыми, но уже серьезно затуманенными следами – как на местности, так и в сознании.

Не так уж и трудно догадаться, что эта уникальная военная система обороны обошлась стране в астрономические суммы. Точно такие же военные сооружения видел затем под Москвой, под Питером, в самом Питере. Некоторые из «объектов» сохранились до нынешнего дня. А ведь еще была мощнейшая система укреплений по берегу Тихого океана и на островах, на северо-западных, западных и юго-восточных границах. Кое-что и из этого также удалось посмотреть. И, извините, почесать затылок - в недоумении. Или в шоке - от объемов сугубо оборонных затрат. Их масштаб оказался явно неадекватен ни результату в начальном периоде Великой Отечественной, и многие годы спустя после нее, ни оценкам этих событий - как собственным, так и чужим. Интеллектуальных ресурсов, равно как и материальных, в сооружения такого рода вложено без счета. С отдачей оказалось сложнее. Масштабно-системный подход оказался недодуманным.

Понадобилось время для осознания известного: военный результат определяется «не идеей, овладевшей массами», не толщиной бетона, не характеристиками оружия и даже не личной готовностью каждого стоять насмерть, а целым рядом иных составляющих. Часто весьма отдаленно связанных с чисто военной сферой. В 1990-м году Советский Союз - мощнейшую державу мира, ее извечный противник разрушил без прямых боестолкновений. Лишь умелым, осознанным, длительным расшатыванием тех его общественно-социальных свай, которые вгоняли в грунт без учета его - грунта, особенностей. Как и с игнорированием той реальности, что в процесс собственного разрушения Союз вовлечет всю мировую экономическую систему, не менее больную, чем был он сам. И заставит разрушителей тоже искать пути выхода из наглядно проявившегося с этим разрушением кризиса.
Впрочем, те предвоенные затраты были не так уж и бесполезны. И даже далеко небесполезны, поскольку в общем итоге они все-таки стали толикой вклада в то, что несколькими кровавыми годами спустя назовут Победой. Да, она могла достаться меньшими потерями. Но прошлое не знает сослагательного наклонения. Но речь только о том, что даже эти потери превращены в оружие противоборства.

О ЧЕМ ДУМАЛ И.СТАЛИН. Что касается конкретно Киевского оборонительного комплекса, то его спроектировали еще до начала Первой мировой - в 1913 году, и построили после нее. А это означает только то, что к событиям готовились, знали и о своем в них участии, что ставит под сомнение известные исторические констатации на счет их, событий, развития. Больше того, заставляет смотреть на весь срез исторического пласта несколько под иным углом зрения. В частности, на роль в них усердно ныне отмываемой династии Романовых. На таком фоне не будет вызывать удивления то обстоятельство, что о нем, Киевском оборонном проекте, не забыли даже после революционных потрясений и перипетий гражданской войны. С их идеологией «научно-теоретической надежды», уверенно и с апломбом предполагавшей совсем иную раскладку в развитии общемировых событий. А на практике?
На практике благополучно, с учетом новых веяний военной инженерной науки, Киевский оборонительный узел достроили в период 1929-1937 годов. На фоне пропагандистских заявлений о ведении ожидавшейся войны исключительно на территории противника, и догмата «общемировой революции», которая «вот-вот», думалось, объявлялось, вколачивалось в головы массам, станет закономерной и «строго-научной» реальностью дня. Которая скоро, везде и сразу - стоит только подтолкнуть и поддержать. В теории, предназначенной для масс. И поддерживали. Шайки «научно убежденных» политических авантюристов, особенно африканских и ближневосточных - вплоть до брежневских времен. Свои тоже не исключение. А готовились, тем не менее, совсем к иным поворотам событий.

Налицо противоречие, или как говорят философы – антиномия. В исторических описаниях и суждениях эта самая «антиномия» почему-то проявляет себя чаще, чем закономерности. Почему? Да потому что столетиями господствовала и по-прежнему господствует романовско-карамзинская посылка. Та, что «массам требуется нужная история». Для воспитательных целей. В реальные расчеты власти она и закладывается, эта «нужность».

И реально ожидавшиеся события, в конкретной их привязке к Киеву начала сороковых и его оборонительной линии, заявили о себе.

Первые свои бои киевская крепость приняла 11 июля 1941 год. Именно в этот день из амбразур конкретно этого дота, что на снимке, пулеметный и артиллерийский огонь обрушился на колонну гитлеровских мотоциклистов. И из амбразур той части оборонного узла, что, держали под прицелами мост у села Капитоновки по Житомирскому шоссе. Той самой Капитоновки, что на ветрах бурных цветных перемен как-то неожиданно трансформировалась в Капитановку. Как говорится, и Господь с ней. Хотя мне сложно понять, чем когда-то конкретный Капитон оказался хуже абстрактного капитана. Ремарка лишь к уяснению, что и так тоже рождаются неточности и недоразумения. Но нам важнее, что именно здесь передовые части Вермахта попытались сходу перескочить мосты через болотистую тогда Ирпенку, некогда бывшую границей летописных полян и древлян, и выйти к стратегическим киевским переходам через Днепр. В этом месте у Капитоновки-Капитановки пыталась без снижения темпов наступления форсировать маленькую ныне речушку колонна мотопехоты и 1-й танковой группы Эвальда фон Клейста. Но наткнулись на бетонные доты КУРа, если по-военному.

Этот дот, один из нескольких их сотен, – составная часть так называемой оборонительной «линии Сталина», с общей ее протяженностью в 1200 километров. Но важнее другая информационная подробность. Та, что в возможном развитии событий, повторимся для закрепления угла зрения, учитывалось не просто отступление, а отступление более чем масштабное, причем именно на западном театре предполагаемых военных действий. И то, как это соотнести с выводами нынешних «критиков» хода событий, с их «наступательными» подходами в политике «сталинского государства»? В частности, речь о «подходах» В.Б.Резуна (Суворова), ставших ныне популярными как на Западе, ни на йоту не свернувшем своей идеологической войны против России, так и на Украине, по факту втянутой им – Западом, в это же противостояние, с целью не допустить восстановления разрушенного, и не только им, единства российского этнического поля.

Западного аналитика и открывателя истин с подоплекой, по его собственному заявлению, учили в советской академии ГРУ всегда замечать и анализировать мелочи, поскольку, цитируем, «они часто красноречивее многих самых секретных документов». Кто возражает? Но эшелонированные пояса дотов, бронеколпаков и другой сугубо оборонительной инфраструктуры страны, та «мелочь», которую можно не заметить только при очень сильном желании. Равно как и выдавать это отнюдь не случайное «открытие» за признаки агрессивности планов. Еще раз смотрим на дот. Намерения, для которых его построили, отчетливо прописаны на его все еще живых, хотя и порванных в клочья бетонных боках. Дот по определению структура обороны, но никак не наступления.

- Киевской отрезок обороны занимал в этой общей системе 75 километров, и его считали важнейшим, - доказывает один из энтузиастов исследований КУРа киевлянин Александр Кравченко. - Потому и строили настолько тщательно, что И.Сталин просто не поверил в неспособность крепости держать удар противника, что ее пришлось вынужденно сдать. Даже сверхмощная и сверхсовременная, она не смогла выдержать концентрированного военного удара. Не Гитлера, объединенной Европы. Если называть вещи своими именами. Но этот уточняющий акцент до сего дня старательно уводится под боевую маскировочную сетку. Драматические события того периода времени настойчиво сводятся к тривиальному противостоянию только России и Германии. А также их лидеров, что никак не отражает реальности, деформирует ее до степеней абсурда, убогого понимания и восприятия - как в массах народа, так и массах, скажем так, историков-постановщиков всего того, что вроде бы имело место на самом деле. Большая идеологическая война по-прежнему продолжается. Вокруг имевших место событий и за сферу влияния на умы уже давно новых поколений. За реализацию больших геополитических целей, определенных «еврозападом» самому себе. И вовсе не вчера, а сотни лет назад.

Это к тому, думал ли И.Сталин об обороне страны, и сколько средств и сил на эту оборону затратили. И почему затратили? И насколько тогда объективны на фоне всех этих затрат - интеллектуальных и материальных, заявления западного писателя В.Суворова, предавшего, если называть вещи своими именами, собственную страну.

Киевскую крепость в сорок первом пришлось сдать без серьезных, затяжных, насыщенных людьми и техникой, как предполагалось, изматывающих противника сражений. Инженерное сооружение, в котором лучшие технологии времени состыкованы с боевым опытом предков. Тем не менее, при любых раскладках событий, потерь и предположений, это сложнейшее, уникальное по замыслу, исполнению и материальным затратам боевое сооружение новейших времен все-таки исполнило свою миссию.

Любопытно, что часть Киевской системы проложена по так называемым «Змиевым валам» - такому же уникальному оборонительному сооружению древности, истоки строительства которого затеряны в веках. Или сознательно «стерты». Есть основания для такого предположения. Это к тому, что информация о КУРе, хоть и не теряется во времени, но так же неполна. Более чем. Например, до сего дня неизвестно, где находился командный пункт (ЦКП) Киевского укрепрайона. Его искали, в том числе и немцы, но, говорят, безрезультатно. Возможно, уже ошибаюсь.

Зато известно, что оборона Киева продолжалась 72 дня. Это по данным из военно-исторических источников. Роль укрепрайона в этом оборонительном подвиге сомнений не вызывает ни у кого. Меньше известно то, что защитники громадного, с пятью казематами, вытянутыми вдоль холма, и углубленного на десять метров землю дота № 205 под командованием лейтенанта Василия Ветрова стояли на пути наступающих немцев вплоть до середины августа сорок первого. Даже после того как поступил приказ командующего укрепрайоном об отступлении.

Еще один дот - на окраине Виты-Почтовой, также оказался в глубоком тылу гитлеровцев, но и его гарнизон продолжал бой. Тогда немцы замуровали все входы. Оборона продолжалась. Не неделю, как рассчитывали конструкторы боевого сооружения, не месяц, а… до конца 1941 года! До того временного отрезка, когда немцев уже начали отгонять от Москвы.

До конца сентября сражались бойцы дота, что к северу от села Лютеж. Он перестал сдерживать огнем наступавшие части гитлеровцев лишь тогда, когда штурмовым группам противника удалось закачать под землю ядовитый газ. Время и явное нежелание «помнить позор сорок первого» не сохранили имен большинства бойцов, но известно, что последний защитник Киевского укрепрайона разжал пальцы на гашетках пулемета лишь после того, как умер от голода. Потому что давно и некому было подвозить продовольствие к огневым рубежам. Умер месяцы спустя после приказа на отход, до последнего вздоха пулеметными очередями пресекая движение противника, даже сквозь развороченную снарядами амбразуру капонира (фото).

О накале тех событий свидетельствует письмо на родину немецкого солдата: «Дорогая Ингрид! Несколько дней мы штурмуем укрепления этих безумцев… Их сооружения, кажется, невозможно уничтожить. Стреляем… почти беспрерывно, но они вновь и вновь оживают, принося нам огромный вред… Из всего пережитого я понял, что начатая война – не прогулка по Европе; в ней увязнем по самые уши». Еще более откровенен в своих записках немецкий офицер: «Вот уже несколько дней выбиваем из казематов этих фанатиков. Их сопротивление достойно наивысшей похвалы, ведь они остаются в подземельях, даже если мы их подрываем. Пока что не видел ни одного пленного, хотя хочется лично взять кого-нибудь… Мне очень не хватает таких солдат. Буду пытаться сделать все, чтобы уничтожить противника, но, видит Бог, он достоин того, чтобы перед ним преклонялись или хотя бы ценили».

СЛОЖНОСТИ С ОЦЕНКАМИ. А с ними у нас всегда сложности. Особенно по периоду сорок первого года. Почему сорок первого? Да потому, что именно в нем нагляднее всего отметились все болевые точки нашей большой исторической науки. Если их и сегодня толкуют в зависимости от неких групповых целей и интересов, то что же говорить о времени, когда все еще было свежо, и затрагивало самые болезненные струны в людских душах, но, главное, - властных подходах?

У фактической этой скрытности были свои причины. Они не только в закономерном режиме секретности, но и в тех колоссальных потерях армии в начальный период войны, армии, объявлявшейся лучшей в мире и самой что ни есть героической. Из-за разобщенной массы военнослужащих, без боя сдававшихся в плен. Из-за откровенно коллаборационистского поведения немалой части населения, особенно западных областей Украины, Крыма и Кавказа, радостно приветствовавшего наступавшие части Вермахта. И реально помогавшего этому наступлению. По сути, первый период войны наглядно продемонстрировал провал не только военной стратегии страны, но и ее идеологии, не говоря о внешнеполитических просчетах, что привело вполне способную к сопротивлению армию в состояние фактической растерянности, со всеми вытекающими из этих обстоятельств последствиями. Так уж лучше молчать. И молчали. Увы, до сих пор молчат. Хотя точнее сказать так, что сознательно заложенная в массовое сознание информационная матрица прикрывала и по-прежнему прикрывает своей неполноценностью реальное положение дел. Сложное, но не такое уж и пессимистичное, знавшие примеры высших степеней героизма, как личного, так и массового. Их демонстрировала не только Киевская крепость.

В свое время (в телеальманахе «Подвиг» - с 3 марта 1965 года) начал свои военные рассказы писатель С.С.Смирнов. С экрана прилипавшей к телевизорам стране он поведал о событиях в Брестской крепости, о значительной части иных драматических эпизодов той поры. Но, главное, - их исключительной важности. Без этих повествований нам вряд ли и эта толика событий стала бы известна. Но тогда, в середине шестидесятых, в шоке были все – фронтовики, и те, кто войну знал только по рассказам старшего поколения. Об этой части войны не очень-то и распространялись, что воевавшим народом воспринималось не без обид. Их можно понять.

Несколько лет назад «Комсомольская правда», ссылаясь на орловский сборник «Доброе имя», рассказала о советском артиллеристе, который целый день сражался с колонной немецких танков. Один. Речь шла о том, что в июле 1941 года к белорусскому городку Кричеву прорывалась 4-я танковая дивизия 2-й танковой группы, которой командовал удачливый и талантливый немецкий танковый генерал Гейнц Гудериан. Противостоявшие ей части 13-й советской армии, отступали. В их числе и 6-я стрелковая дивизия, в подразделениях которой воевал наводчик орудия сержант Николай Сиротинин. Как стало известно в уже послевоенные годы, нужно было прикрыть отход отступавших частей. По расчетам комбата для этого достаточно было орудия и двух бойцов. Добровольцем вызвался сержант первого года службы, вторым стал сам командир.

Утром 17 июля позицию оборудовали на взгорке поля. Пушка хоть и тонула в высокой ржи, но в ее прицел хорошо были видны и шоссе, и мост через речушку Добрость. Распределились. Сержант остался у орудия, лейтенант укрылся у места переправы – для корректировки огня.
Когда головной танк впритык приблизился к настилу, боец девятнадцати лет - Коля Сиротинин, первым же выстрелом остановил его. Вторым - зажег бронетранспортер, замыкавший маршевые порядки противника. «Пробка», как и предполагалось, была организована. Лейтенант в это время корректировал навесной огонь батарей, укрывшихся за рекой. Достоверно известно, что офицера ранили, но он сумел в сумятице боя перебраться к своим позициям. Сержанту, выполнившему свою часть плана, также следовало отойти, как и предписывалось приказом. Но у него было еще 60 снарядов. И он остался.

Два немецких танка попытались стащить в сторону головной, закупоривший узкий проход, но тоже были подбиты. Бронированная машина пехоты попыталась преодолеть речушку по пойме, но увязла в болотной тине. Там ее и достал снаряд. Сержант вышибал одну машину за другой. Панцерчасть Гудериана уперлись в Колю Сиротинина как в Брестскую крепость. Уже горели 11 танков и 6 бронетранспортеров! Не меньше половины из них сжег сержант Сиротинин.

Почти два часа боя немцы не могли понять, где окопалась русская батарея. И когда пехота сопровождения вышла к позиции одинокого артиллериста, у того осталось всего 3 снаряда. Предложили сдаться, Коля ответил огнем из карабина и погиб в перестрелке.
Сегодня просто рассуждать о событиях боя. Сложнее с тем, что и как там было на самом деле. Но очевидно, что солдата, призвав под знамена защиты Родины, явно не научили, не посчитали нужным научить, что личная жертвенность такого рода – до самого конца, далеко не лучший способ служения Отечеству. Паразитирование на высших чувствах человеческих душ – тяжелейший грех всех идеологий без исключений. И в этот грех с охотой и без сожалений впадает немалое число всякого рода правителей, прикрывая им низость и откровенное скудоумие – как собственное, так и тех, кого отбирают на роль свиты.

В этой связи показательно записанное в дневнике офицером 4-й танковой дивизии Хенфельдом. О бое сержанта Сиротинина. «17 июля 1941 года, Сокольничи, близ Кричева. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст (полковник) перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то мы завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он – русский, нужно ли такое преклонение?» Больше того, немцы, собрав местных жителей, поручили им написать родным солдата, как он погиб, и «что они должны им гордиться».

Это оценка противника. А Отечества? Сегодня в селе Сокольничи уже нет той могилы, в которой немцы похоронили Колю. Через три года после войны останки перенесли в братское захоронение, поле распахали и засеяли. И лишь в 1960 году сотрудники Центрального архива Советской армии установили подробности того боя. Сержанта Николая Сиротинина посмертно наградили орденом Отечественной войны I степени. Памятник ему тоже поставили, но с фальшивой пушкой и в стороне от места события. Сестра погибшего рассказала журналисту «Комсомольской правды», что кричевцы хлопотали о представлении Николая Сиротинина к званию Героя Советского Союза. Только напрасно: для оформления документов, пояснили, требовалась фотография. Но таковой не отыскалось: все пропало в эвакуации. Так что и спустя полвека павший герой официального этого звания получить так и не смог (Михаил Хрусталев).

Это наглядно отражает и срез времени, и уровень морали в отношениях власти и тех, кого призывают ее команды исполнять. Но заметим и другое. Девятнадцатилетний тот сержант хотя бы назван по имени. А сколько их, таких же молодых или чуть старше, так и остались безымянными, хотя их высокий и талантливый ратный труд заслуживает хотя бы крохотной оценки. Но он чаще всего остается незамеченным. Здесь у нас перед глазами наглядный пример командира сержанта Сиротинина – его такого же молоденького «батяни комбата», который не только грамотно спланировал и провел бой в сложных условиях силового преимущества противника, задержал его на несколько драгоценных часов, наглядно показал ему, какой будет эта война, но и сумел уцелеть. Во всяком случае, в том бою. Как тот самый Иванов из симоновского «Живые и мертвые», «на котором страна держится».
С примерами такой высоты мужества в своей собственной журналисткой практике приходилось сталкиваться достаточно часто. До нее тоже. Часть военной службы моего отца-фронтовика прошла в Ельне, знаменитой своими событиями лихих военных лет. Вольно или невольно эти события касались и меня - в смысле практического познания прошлого. Потому знаю, что рядом с городом, всего в трех-четырех километрах от него, есть деревня Леонидово. Мой то ли пятый, то ли шестой класс уже далеко после войны возили сюда «на картошку». Вроде бы помогать местным колхозникам в уборке неподъемного для их сил урожая. Была такая повсеместная практика, когда крестьяне, если называть вещи своими именами, повсеместно и под любым предлогом отказывались трудиться. Патронов и гильз было больше, чем той картошки. Собирая ее, подобрали и хорошей сохранности резиновый кружок, оказавшийся печатью одной из московских дивизий народного ополчения Москвы, что держала здесь оборону.

Тогда и представить не мог, что одним из бойцов той, наспех собранной, плохо обученной «дивизии» – фактически никак, укомплектованной людьми, далекими и по возрасту, и по опыту, и по мирным своим профессиям от военного ремесла, был Л.А.Кулик. Тот самый, что исследовал знаменитый Тунгусский метеорит, что первым выезжал в качестве главы академической экспедиции к месту этого до сих пор так толком и не проясненного взрыва космического масштаба. Здесь – под Ельней, он был ранен, фактически погиб. «Энтузиасту Тунгусского чуда», как называли профессора, было тогда – в его час истины, 59 лет. Возраст давно не призывной, силы не юношеские, реакции ослабленные. Но никак не та, что призвала к защите Родины. Тем не менее ни памятника, ни хоть какого-то знака этому именитому, всемирно известному человеку здесь не отыскать. Его нет. В списках той же дивизии значился и «Дунаевский от Московской консерватории». Как понимаю, речь о Семене Дунаевском, художественном руководителе знаменитого ансамбля Центрального дома детей железнодорожников, родом, как и именитые его братья, из полтавской Лохвицы. Но отозвали. Остальные там и остались. Под той картошкой. Памятника профессору Л.Кулику в Ельне нет. И, похоже, пока не предвидится.

Это для четкого обозначения масштаба событий, накала, драматизма и истинной их цены. Знал и тех, кто эту цену прикладывал лично к себе. Однажды на журналисткой тропе повстречался некий отставной полковник, который был также ярок в наградах, как и «любимый Леонид Ильич». Если не больше. Мое недоумение развеяли бывшие фронтовики, рассказавшие о «социалистическом соревновании» штабных офицеров, имевшем на фронте место, - за большее, чем у «коллег», число тех или иных орденов. Но это особая страница войны, в грязи которой копаться не возникает никакого желания. Разве что для констатации явления в сложном жизненном срезе. И вывода, что тогда, в июле-августе сорок первого и после ни военный талант, ни степень гражданского мужества тех бойцов и их командиров, что сдержали наступление частей Вермахта, так и остались мало замеченными страной, которую они уже тогда настраивали на победный ритм. Вполне осознанно и собственной кровью. Но это был тот слой людей, который меньше всего задумывался об оценках такого рода. Для них они никогда не бывают главными в перипетиях жизненного бытия. Но это их бойцовское качество по сути своей оказалось преданным – начальниками, руководителями страны, а вслед за ними и последующими поколениями.

Знать бы заранее, в какого масштаба событиях проявятся поступки и обстоятельства той или иной конкретной жизни. И на что повлияют. Гораздо позднее об этой жертвенности будет сказано: «Полной цены своих дел еще не знали тысячи [этих и] других людей, в тысячах других мест сражавшихся насмерть с незапланированным немцами упорством. Они не знали и не могли знать, что генералы еще победоносно наступавшей на Москву, Ленинград и Киев германской армии через 15 лет назовут этот июль 41-го года месяцем обманутых ожиданий, успехов, не ставших победой. Они не могли предвидеть этих будущих горьких признаний врага, но почти каждый из них тогда, в июле, приложил руку к тому, чтобы все это именно так и случилось» (Константин Симонов).

Сегодня в литературе о военных событиях сорок первого рассказывается и об истории так называемого «россейнянского танка», ставшего легендой боев на северо-западном направлении. В июне 1941 г., в районе литовского городка Рассейняя, единственный советский тяжелый танк KB, выполнив обходной маневр, перекрыл дорогу, связывавшую тылы и боевые порядки камфгрупп «Раусс» и «Зекедорф», и в течение суток сдерживал их наступление. К слову, наличие в частях Красной Армии этих тяжелых танков и подвигло помянутого аналитика с двойной фамилией и такой же душой - Суворова-Резуна, к выводу, что именно Сталин намеревался начать войну.

Конец первой части...

Александр Федорович Маслов, журналист, для "Русского Мира. Украина"

Часть 2