В предвоенные годы расчеты советского руководства избежать нападения нацистской Германии не оправдались. Вместе с тем к началу войны СССР добился важных предпосылок в создании антигитлеровской коалиции, а главным результатом дипломатии Москвы накануне Великой Отечественной войны была ликвидация угрозы ведения войны на два фронта. Исходя из хронологии событий, становится очевидным оборонительное для СССР значение договора о ненападении от 23 августа 1939 г. и его вынужденность, обусловленная дипломатической капитуляцией Великобритании и Франции на переговорах с Гитлером и Муссолини годом ранее. Таким образом резолюция ОБСЕ от 3 июля 2009 г. видится противоречащей исторической справедливости.

После Первой мировой войны и Октябрьской революции расстановка сил на международной арене складывалась для Советской России особенно неблагоприятно. Если на протяжении своей предыдущей истории Россия была вынуждена вести войны (в большинстве своем оборонительные) против одной или нескольких великих держав, то в межвоенный период возникла реальная угроза их объединения против СССР, и важнейшая задача советской внешней политики состояла в том, чтобы разобщить могущественных противников, найти союзников и не допустить или максимально отдалить втягивание страны в войну.

Военный пожар разгорался с начала 30-х годов — захват Японией Маньчжурии в 1931 году и вторжение в Центральный Китай в 1937 году, захват Италией Эфиопии в 1935 году, итало-германская интервенция в Испании в 1936-1939 годах, аншлюс («присоединение») Германией Австрии в марте 1938 года. В ночь на 30 сентября 1938 года главами правительств Великобритании (Н. Чемберлен), Германии (А. Гитлер), Италии (Б. Муссолини) и Франции (Э. Даладье) было заключено в Мюнхене соглашение, которое изменило соотношение сил в Европе и в конечном итоге привело ко Второй мировой войне.

Соглашение предписывало Чехословакии в десятидневный срок передать Германии около 1/5 своей территории. Чехословакия теряла четверть населения, около половины тяжелой промышленности, мощные укрепления на границе с Германией, новая линия которой теперь фактически приблизилась к предместьям Праги. Отрицательное отношение Правительства Чехословакии к этим требованиям во внимание не принималось. Ее представителей даже не пригласили в зал заседаний. Лига Наций бездействовала.

Знаковым явилось совместное принуждение Чехословакии силами агрессивных диктаторских режимов Германии и Италии и западных демократий. В обмен Германия подписала с Англией (30 сентября) и Францией (6 декабря) декларации, которые по сути являлись пактами о ненападении.

Мюнхенская сделка готовилась длительное время, но в одночасье разрушила с таким трудом созданный каркас системы коллективной безопасности в Европе, основу которой составили советско-французский и советско-чехословацкий договоры о взаимопомощи (1935 год). Предпринятые Советским Союзом действия в поддержку Чехословакии (сосредоточение войск на западных границах, дипломатические демарши) успеха не имели. Вместе с тем есть основания полагать, что советское руководство исключало принятие крайних военных мер без участия Франции и обращения за помощью самой Чехословакии, которая капитулировала в условиях диктата. Оценивая эти события, виднейший британский историк Б. Лиддел Гарт сделал следующий вывод: «Предложение русских (об оказании помощи Чехословакии) было игнорировано. Более того, Россию демонстративно лишили участия в мюнхенском совещании, на котором решалась судьба Чехословакии. Это «пренебрежение» год спустя имело фатальные последствия» [1].

Англия и Франция, с одной стороны, Германия и Италия — с другой, преследовали Мюнхенским соглашением разные цели. Для Германии это был промежуточный маневр перед захватом всей Чехословакии и движением к «необъятным просторам России», Италия обретала уверенность в осуществлении при поддержке Германии своих колониальных планов. Англия и Франция рассчитывали ценой территориальных уступок в Европе умиротворить нацистскую Германию, ослабить заряд ее агрессивной политики, нацеленный на западные демократии, и направить его против СССР — в последнем цели подписантов Мюнхенского соглашения совпадали. Это была дорога в бездну.

В 1939 году события в Европе приобрели еще более угрожающий характер. 15 марта германские войска в нарушение Мюнхенского соглашения вступили в Прагу. За день до этого по указанию, исходившему из Берлина, была провозглашена «независимость» Словакии. Соучастниками раздела Чехословакии стали Венгрия и Польша. Польша оккупировала Тешинскую Силезию, Венгрия — Закарпатскую Украину. Чехословакия как государство перестала существовать. 22 марта Германия ввела войска в Клайпеду (Мемель) — ранее немецкий город и порт, переданный Лигой Наций в 1923 году Литве. 7 апреля Италия оккупировала Албанию. Двумя месяцами раньше Германия «в услугу за услугу» потребовала от Польши возвратить город и порт Гданьск, который до «приговора в Версале» являлся германской территорией, а также предъявила Польше другие требования. На самом деле Данциг (Гданьск) был очередным звеном в агрессивных планах Германии, поводом для нападения на Польшу. Выступая на совещании с командованием вермахта 23 мая 1939 года, Гитлер говорил: «Данциг — отнюдь не объект, из-за которого все предпринимается. Для нас речь идет о расширении жизненного пространства на Востоке» [2].

11 марта Англия, а затем Франция объявили о предоставлении Польше гарантий независимости. 11 апреля Гитлер, используя отказ Польши выполнить германские требования и оказанную ей Англией и Францией демонстративную поддержку, утвердил план войны с Польшей — «Вайс». Был установлен срок готовности к войне — 1 сентября 1939 года [3]. Так, впервые в немецких документах появилась дата начала одной из величайших трагедий в истории человечества.

Напомним, что к этому времени была достигнута предварительная договоренность о заключении военного союза между Германией, Италией и Японией. Дальнейшие события в Азии не заставили себя ждать. Несмотря на неудачу своей военной провокации у озера Хасан, японские милитаристы развернули в мае 1939 года войну против дружественной Советскому Союзу Монгольской Народной Республики. Боевые действия группы советско-монгольских войск, которыми командовал комкор Г. Жуков, завершились в сентябре разгромом 6-й японской армии [4]. Но стала очевидной реальная военная угроза нашей стране как на Западе, так и на Востоке.

10 Период марта — августа 1939 года — это период поиска союзников и разобщения противников. Многосторонние и двусторонние переговоры велись между Англией и Германией; Англией и Францией; Англией, Францией и Германией с Советским Союзом; ими вместе и по отдельности с малыми и средними странами Европы; между Германией, Италией и Японией; между Японией и Советским Союзом и т.д. Результаты переговоров определили расстановку сил перед началом Второй мировой войны и во многом перед нападением Германии на СССР и Японии на США в 1941 году [5].

***

Во время международного политического кризиса, который последовал за заключением Мюнхенского соглашения, захватом Германией Чехословакии и нападением Японии на Монгольскую Народную Республику, советская внешняя политика велась по двум основным направлениям: превентивное, целью которого было предотвращение нападения Германии и ее союзников на СССР, и коалиционное, нацеленное на создание коалиции государств и народов для борьбы с агрессорами. Одна из особенностей создавшегося положения состояла в том, что каждая из империалистических группировок стремилась вовлечь СССР в надвигавшуюся войну, подставить его под удар, прикрываясь готовностью к переговорам. Первый демонстрационный шаг предприняла Германия. На новогоднем приеме в наступившем 1939 году Гитлер проявил неожиданное внимание к советскому полпреду А. Мерекалову. Как сенсация было расценено первое за всю историю появление в марте в советском посольстве в Лондоне премьер-министра Н. Чемберлена. Французский премьер Э. Даладье провел несколько встреч с советским послом Я. Сурицем.

СССР, естественно, был заинтересован в заключении политического и военного союза с западными демократиями и вступил с ними в апреле 1939 года в политические переговоры. Инициативу проявила Великобритания, которая, как и Франция, после захвата Германией Чехословакии опасалась, что нацистская Германия может «поменять расписание» и следующий удар направить не на Восток, а на Запад. Начались англо-франко-советские (московские) переговоры, важнейшей частью которых стали военные переговоры (12 — 22 августа 1939 года). Как показали последующие события, это была последняя возможность предотвратить Вторую мировую войну.

Британскую делегацию возглавлял адъютант короля адмирал Р. Дракс, французскую — член Военного Совета генерал Ж. Думенк, советскую — нарком обороны маршал К. Ворошилов. В хранящейся в архиве МИДа России инструкции советской делегации, записанной маршалом предположительно под диктовку И. Сталина, указывалось вести переговоры с целью заключения военной конвенции, но при условии практического согласования конкретных и действенных мер, направленных на обеспечение взаимной безопасности в случае германской агрессии. Так как армия Германии могла беспрепятственно выйти к советским границам, то принципиальным в инструкции был вопрос о пропуске Красной Армии через территорию Польши и Румынии, иначе «оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал» [6].

Московским переговорам посвящено большое количество сочинений. Выделим следующее: в Москве было известно, что в ближайшие дни Германия начнет войну с Польшей и намеревается разгромить ее в течение двух недель. Разведка сообщала, что Н. Чемберлен выступает противником какого-либо обязывающего договора с СССР. Было известно и то, что в Великобритании активизируются влиятельные антинацистские силы в лице У. Черчилля и его окружения. Советская дипломатия также рассчитывала на косвенную поддержку своей позиции Президентом США Ф. Рузвельтом, который не всегда последовательно, но выступал с осуждением действий агрессоров. На одном из секретных совещаний он положительно оценил советскую политику в период гражданской войны в Испании и высказался за помощь нашей стране в случае нападения Германии. Но У. Черчилль еще был вне правительства, а политика США на европейском направлении после «присоединения» гитлеровцами Австрии и захвата Чехословакии только прояснялась.

Московские переговоры буксовали. Тем временем, вновь инициативу проявила Германия, с которой СССР, вслед за Англией, также вступил в переговоры. В результате появилась возможность заключения с Германией Пакта о ненападении, ограничивающего продвижение вермахта на восток.

Переговоры с англичанами и французами зашли в тупик из-за отказа Польши пропустить советские войска через свою территорию навстречу германской армии в случае агрессии. Рассекреченные французские документы фиксируют ход переговоров день за днем. 17 августа 1939 года глава французской военной миссии генерал Ж. Думенк сообщил из Москвы в Париж: «Не подлежит сомнению, что СССР желает заключить военный пакт и не хочет, чтобы мы превращали этот пакт в пустую бумажку, не имеющую конкретного значения». 20 августа он информировал свое руководство: «Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию» [7]. В тот же день министр иностранных дел Польши Ю. Век, доверившись гарантиям британцев, телеграфировал своему послу во Франции Ю. Лукасевичу следующее: «Польшу с Советским Союзом не связывают никакие военные договоры, и польское правительство такого договора заключать не собирается» [8]. В своей новой книге «За закрытыми дверями» британский автор Л. Риз, изучавший документы о московских переговорах, сделал вывод, что делегация во главе с Р. Драксом избрала «самоубийственную тактику», а именно: вообще не отвечать на вопросы, касающиеся Польши. «Когда советский маршал К. Ворошилов 14 августа напрямую поставил вопрос о допуске Красной Армии на территорию Польши для борьбы с нацистами, делегация союзников оставила вопрос без ответа» [9]. Одной из непроявленных советской делегацией инициатив могло быть, на наш взгляд, приглашение в Москву полномочного представителя Польши для участия в решении вопроса о пропуске советских войск через ее территорию в случае нападения Германии.

Развязка приближалась. Агрессия Германии в Европе в первую очередь угрожала Франции и вечером 21 августа Ж. Думенк получил в Москве следующую телеграмму: «По распоряжению Председателя Совета министров генерал Думенк уполномочивается подписать в общих интересах и с согласия посла военную конвенцию. Гамелен» [10, 11]. 22 августа Ж. Думенк сообщил о телеграмме М. Гамелена К. Ворошилову. Но в Лондоне хранили молчание.

Газеты сообщали, что Н. Чемберлен ловил рыбу, а Галифакс охотился на уток. Позднее из британских источников стало известно, что на 23 августа готовился прилет Г. Геринга в Великобританию и его встреча с Н. Чемберленом для «урегулирования разногласий» на англо- германских переговорах [12]. Тайну подготовки переговоров хранят британские архивы.

Американские историки А. Рид и Д. Фишер пишут о драматических событиях на тройственных переговорах в августе 1939 года: «Англия и Франция в последнюю минуту могли одуматься, Польша — понять реальности, а германское предложение — рухнуть. Сталин оставлял обе двери открытыми. Однако постепенно приоритеты изменились в пользу Германии, союзникам была отведена вторая позиция...» [13].

Как и в Первой мировой войне, все решилось «в последний час». Получив от И. Сталина согласие на подписание договора о ненападении, Гитлер направил в Москву в указанный ему срок 23 августа министра иностранных дел Германии. В ночь на 24 августа в Кремле договор (Пакт Молотова — Риббентропа) был подписан. Это вынужденное политическое решение на какое-то время гарантировало стране отсрочку от войны с Германией и ее реальными и потенциальными союзниками. Одновременно Германия при нападении на Польшу избавлялась от угрозы войны на два фронта и рассчитывала на нейтралитет Англии и Франции, но в последнем просчиталась. 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.

Секретный протокол и последующие договоренности с Германией предусматривали раздел «сфер интересов» между Германией и СССР и являлись важной составной частью подписанных документов. К «сфере интересов» СССР относились Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, восточная часть Польши (Западная Белоруссия и Западная Украина), Бессарабия и Северная Буковина. Это были государства и территории (за исключением Северной Буковины [14]) входившие в состав России, но отторгнутые у нее после Первой мировой войны решениями в Версале или путем прямых аннексий. Граница сферы советских интересов неформально признавалась Германией максимальным рубежом продвижения своих войск на восток. Отметим, что секретные протоколы к договорам — обычная практика того времени.

Оценивая преимущества и издержки для нашей страны советско-германских договоренностей о разделе «сфер интересов», необходимо иметь в виду следующее. Есть такое понятие в военной науке — геостратегическое пространство. В 1939-1940 годах советское геостратегическое пространство, выдвинутое до 350 км на запад, обеспечивало возможности для более надежной обороны страны. В иных условиях немецко-финские войска начинали наступление, находясь в 32 км от Ленинграда, немецкие — в 35 км от Минска, немецко-румынские — в 45 км от Одессы и т.д. Ход войны показал, насколько важными оказались эти «километры», чтобы выстоять в тяжелейшем 1941 году, особенно для обороны Ленинграда и Москвы.

Достигнутое соглашение имело для каждой из сторон немаловажное, но разнонаправленное значение в сфере экономических интересов. Третий рейх остро нуждался в сырье, Советский Союз — в современной технике и технологиях [15].

У. Черчилль писал по поводу советско-германского договора о ненападении: «Невозможно сказать — кому он внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это могло быть только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным... Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет. В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий» [16]. Российские историки ревизионисты, заимствуя распространяемую на Западе негативную трактовку договора, нередко «переписывают» свои собственные оценки. Профессор В. Дашичев в своем труде «Банкротство стратегии германского фашизма», изданном в 1973 году, приводит цитату, согласно которой советско-германский договор о ненападении «расстроил расчеты империалистов и позволил выиграть время для укрепления обороны страны». В «переработанном и дополненном» издании 2005 года договору дается иная оценка: «Как Мюнхен не обезопасил Англию и Францию от гитлеровской агрессии, так и советско-германский Пакт о ненападении имел для Советского Союза пагубные последствия. Это обернулось для него тяжелейшим поражением в 1941 году». Автор утверждает, что «крупной ошибкой Сталина было и то, что после разгрома Франции он не пошел в 1940-1941 годах на поиски союза с Англией... Черчилль оказался намного умнее...» [17]. Эти утверждения также не соответствуют действительности.

Наступление немецких войск в Польше стремительно развивалось на восток. Располагая многократным превосходством над польской армией, особенно в танках и авиации, передовые части вермахта на восьмой день достигли дальних пригородов Варшавы.

В то же время на Западном фронте, в тылу Германии, происходили труднообъяснимые события, получившие название «странной войны». Армии Англии и Франции, имевшие превосходство над противником, фактически бездействовали. Англо-французские обязательства и заверения Польше перейти в решительное наступление на девятый, затем на пятнадцатый день войны (что подсказывал и здравый смысл) не выполнялись. Основные силы польских войск, несмотря на упорное сопротивление, были за две недели разгромлены. 17 сентября 1939 года, когда Варшава еще оборонялась, правительство Польши покинуло пределы страны. В тот же день на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии вступили части Красной Армии.

Официальные и неофициальные высказывания, звучащие в Польше по поводу решения советского правительства о заключении советско-германского договора, в том числе включенные в резолюцию Сейма от 23 сентября 2009 года в трактовке: «. . .в связи с 70-летнем нападения СССР на Польшу», — тенденциозны и представлены вне контекста сложившейся военной обстановки, а именно: наступающая армия Германии приближалась к границам СССР [18]. Немецкое командование нарушило согласованный рубеж предельного продвижения вермахта на восток и отвело свои войска за демаркационную линию только после категорического требования советского правительства. По свидетельству генерала вермахта Н. Формана, демарш Москвы помешал осуществлению задуманного плана выхода немецких войск непосредственно к границам СССР. Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Ф. Гальдер назвал день 20 сентября 1939 года, когда в Берлине приняли решение об отводе немецких войск на согласованный рубеж, «днем позора немецкого политического руководства» [19].

Большая часть населения Западной Украины и Западной Белоруссии встречала Красную Армию как освободительницу. В ноябре 1939 года Западная Украина воссоединилась с Украинской ССР, Западная Белоруссия — с Белорусской ССР. Вильнюс с прилегающей областью, захваченные Польшей в 1920 году, возвратили Литве. Границу СССР установили примерно по т.н. линии Керзона, рекомендованной в 1919 году Верховным советом Антанты в качестве восточной границы Польши. По мнению украинского историка В. Макарчука, осуждение секретного протокола к советско-германскому договору о ненападении II Съездом народных депутатов СССР в 1989 году не обосновано, так как протокол «формально не нарушал принятой на то время практики международно-правовых документов и, согласно международному праву, не может быть объявлен «недействительным с момента его подписания» [20].

Первоочередная задача советской политики в этот период заключалась в том, чтобы не допустить одновременного выступления Германии и Японии против СССР, обезопасить свои границы на западе и на Дальнем Востоке. Ввод войск на территорию Западной Белоруссии, Западной Украины и в Прибалтику осенью 1939 года и на территорию Бессарабии (аннексированную Румынией в 1918 году) и Северной Буковины в июне 1940 года был осуществлен при отсутствии организованного вооруженного сопротивления. Но обезопасить границу на северо-западе при помощи проведения переговоров не удалось, что привело к кратковременной и кровопролитной войне с Финляндией. Новая граница была установлена мирным договором 1940 года на удалении до 150 км от Ленинграда.

Следует отметить несостоятельность версии некоторых финских и отдельных отечественных историков о советских планах оккупации Финляндии, ликвидации ее независимости и включения в состав СССР. Так, к.и.н. Л. Колодникова сообщает (без указания источника), что «в приказе самого первого дня войны было четко сформулировано, когда взять Выборг, когда водрузить красный флаг над финским парламентом и когда выйти к шведской границе» [21]. Член-корреспондент РАН А. Сахаров в этой же книге утверждает, что «Советский Союз обеспечил себе свободу рук по захвату Финляндии. Эта версия опровергается

заявлениями советского правительства в период «зимней войны» [22], самим ее ходом. Тот же А. Сахаров, выступая 25 марта 2010 года в документальном телефильме, посвященном Г. Жукову, заявил, что СССР проиграл «зимнюю войну» с Финляндией. Однако фактом является то, что мир был подписан на советских условиях. В совместном труде историков России и Финляндии, изданном в обеих странах, отмечается, что «Советский Союз достиг своих стратегических целей в войне с Финляндией» [23]. И это бесспорная истина.

После поражения японских войск на реке Халхин-Гол большим успехом советской политики стало заключение 13 апреля 1941 года пакта о нейтралитете с Японией. Заслуга нашей дипломатии состояла в том, что в ходе переговоров в интересах безопасности страны были использованы японо-американские противоречия, которые на этот период оказались сильнее, что в дальнейшем позволило Советскому Союзу избежать войны на два фронта.

В Москве ясно понимали, что несмотря на достигнутые договоренности, нападение Германии остается опаснейшей угрозой для страны и стремились далеко не всегда лучшими решениями и заявлениями выиграть время для укрепления обороны. Менее известны действия советских политиков, направленные на создание коалиции государств и народов для борьбы с агрессорами. Переговоры с Англией возобновились через неделю после подписания 28 сентября 1939 года советско-германского договора о дружбе и границе. 1 октября 1939 года У. Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства (военно-морской министр), выступая по радио, сделал важное заявление: «То, что русские армии должны были находиться на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России. Во всяком случае, позиции заняты и создан Восточный фронт, на который Германия не осмеливается напасть». 6 октября он пригласил советского посла И. Майского и в ответ на его вопрос: «Что Вы думаете о мирных предложениях Гитлера?», — сказал: «Некоторые из моих консервативных друзей рекомендуют мир. Они боятся, что в ходе войны Германия станет большевистской. Но я стою за войну до конца. Гитлер должен быть уничтожен. Нацизм должен быть сокрушен раз и навсегда». Далее он разъяснил позицию британского правительства: «1) основные интересы Англии и СССР нигде не сталкиваются; 2) СССР должен быть хозяином на восточном берегу Балтийского моря, и он очень рад, что Балтийские страны включаются в нашу (советскую), а не в германскую государственную систему; 3) необходимо совместными усилиями закрыть немцам доступ к Черному морю; 4) британское правительство желает, чтобы нейтралитет СССР был дружественным по отношению к Великобритании» [24]. Так возобновились англо-советские переговоры, в ходе которых Англия стремилась «навести мосты», а СССР — не сжигать их.

21 февраля 1940 года нарком иностранных дел В. Молотов направил указание И. Майскому (оно «адресовано» и современным фальсификаторам истории — О.Р.) разъяснить английскому правительству политику СССР в отношении Германии следующим образом: «Первое. Мы считаем смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже просто предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией. Второе. Хозяйственный договор с Германией есть лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 млн. марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии, большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже чего нам неизменно отказывали как в Англии, так и во Франции. Третье. Как был СССР нейтральным, так он и остается нейтральным, если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие. Упорно распространяемые слухи о военном союзе СССР с Германией подогреваются не только некоторыми элементами в самой Германии, чтобы запутать Англию и Францию, но и некоторыми агентами самой Англии и Франции, желающими использовать воображаемый «переход СССР в лагерь Германии» для своих особых целей в области внутренней политики» [25].

9 мая 1940 года началось наступление вермахта на Западном фронте, которое по своей силе, размаху, оперативному искусству и достигнутым результатам без преувеличения поразило мир. 22 июня, через 44 дня, Франция капитулировала. Вместе с ней под пятой вермахта оказались Норвегия, Дания, Бельгия, Голландия, Люксембург. Британский экспедиционный корпус, бросив вооружение, едва успел с помощью своего флота переправиться из района Дюнкерка через Ла-Манш и укрыться на Британских островах. Правительство У. Черчилля (с 10 мая он — премьер-министр) отклонило германские предложения о мирных переговорах, за которыми последовал «блитц» — немецкое воздушное наступление на Великобританию с целью «выбомбить ее из войны». Но в «битве за Англию» немецкая авиация встретила решительный отпор британских сил противовоздушной обороны и в результате больших потерь, стойкости и мужества, проявленных населением страны, не достигла поставленной цели.

Для советского политического и военного руководства скоротечное поражение англо-французской коалиции явилось фактором стратегической внезапности, возросшей угрозы войны с Германией, которая начала переброску своих войск к советским границам. Встречи и беседы В. Молотова с Гитлером и его окружением 11-13 ноября в Берлине подтвердили наличие у Германии агрессивных замыслов, направленных против СССР.

Тем временем в Великобритании под воздействием сложившейся обстановки настроения стали заметно меняться в пользу СССР как к потенциальному союзнику. И. Майский 19 июня 1940 года сообщил в Москву: «Вчера в конце дебатов по выступлению Черчилля в парламенте произошла следующая демонстрация: лейборист Джон Морган произнес небольшую речь, в которой он приветствовал назначение Криппса послом в Москву и призвал палату отметить прибытие Криппса «в эту великую страну и пожелать ему успеха в его работе». Со всех сторон (не только от лейбористской, но и с консервативной) раздались шумные одобрения, и все обернулись лицом к дипломатической галерее, в которой я сидел в числе других послов. Черчилль полуприподнялся со скамьи правительства и также обернулся в мою сторону, сделал дружественный жест в мой адрес рукой. Примеру Черчилля последовали ряд других министров, сидевших рядом» [26].

Новый британский посол С. Криппс добился 1 июля 1940 года встречи с И. Сталиным и вручил ему послание У. Черчилля от 24 июня, в котором говорилось, что Германия угрожает Великобритании, а также Советскому Союзу, и высказывалось пожелание о восстановлении «обеими нашими странами» прежних связей [27]. По итогам беседы, которая длилась около трех часов, С. Криппс отметил, что она проходила «в дружеской, предельно открытой атмосфере», и сделал выводы, что «русско-германское сотрудничество будет продолжаться» и И. Сталин согласен воспользоваться британским содействием в нормализации отношений с Турцией и решении проблемы Черноморских проливов [28]. Послание У. Черчилля повысило активность британских политиков на советском направлении. Угроза вторжения на Британские острова, «битва за Англию», возрастающее итало-немецкое давление на Балканах усилили стремление Великобритании добиться сближения с СССР и, если не разрыва, то ослабления советско-германских отношений, начиная с торговли, которую, впрочем, оценивали в Форин Офисе как неудовлетворяющую запросы Германии. В Москве понимали всю сложность дипломатической обстановки и, чтобы избежать обострения отношений с Германией, 13 июля информировали немецкого посла фон Шуленбурга о содержании переговоров между С. Криппсом и И. Сталиным. 17 июля о них было объявлено в Лондоне.

22 октября 1940 года С. Криппс от имени У. Черчилля предложил подписать между Великобританией и СССР секретное соглашение, которое сближало политику двух стран, предусматривало признание de facto «власти Советского Союза в Эстонии, Латвии, Литве, Бессарабии, Северной Буковине и тех частях Польского государства, которые теперь находятся под советским главенством» [29]. Советским дипломатам приходилось уклоняться от «кардинальных» предложений английского правительства и в то же время не допускать ухудшения отношений с Великобританией как потенциальным союзником. Несмотря на изменившееся в Европе соотношение сил в пользу Германии, британские предложения в то время были неприемлемы. В Москве рассчитывали удержать Германию от войны против СССР, надеялись, что она еще будет соблюдать Пакт о ненападении.

24 февраля 1941 года в ответ на инициативу министра иностранных дел А. Идена приехать в Москву для встречи с И. Сталиным в целях улучшения англо-советских отношений заместитель наркома иностранных дел А. Вышинский сообщил С. Криппсу, что «сейчас еще не настало время для решения больших вопросов» [30].

В. Молотов в беседе с писателем И. Стаднюком, вспоминал об усилиях немецкой разведки выяснить содержание переговоров между Лондоном и Москвой, так охарактеризовал действия советского руководства: «Мы, несмотря на наш договор о ненападении с Германией, не делали никаких заверений о нашем желании соблюдать нейтралитет, если она начнет агрессию против Англии..., а разговоры велись те, что нам было надо» [31].

3 апреля 1941 года У. Черчилль направил И. Сталину послание, в котором сообщил о растущей угрозе нападения Германии на СССР [32].

Послание У. Черчилля, которое подтверждало сведения советской разведки о сосредоточении немецких войск у наших границ, могло послужить поводом для письма И. Сталина, направленного, по некоторым данным, Гитлеру с запросом информации о причинах создавшегося положения и целях этого сосредоточения войск вермахта. И. Сталин сообщил фюреру о том, что у него сложилось впечатление о подготовке Германии к нападению на СССР. В ответ Гитлер прислал «доверительное письмо», в котором говорилось, что «в Польше действительно сосредоточены крупные военные соединения, но он, будучи уверен, что это не пойдет дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше не направлено против Советского Союза, так как он намерен строго соблюдать заключенный пакт, в чем ручается своей честью главы государства» [33].

Вскоре в СССР в связи с прилетом в Англию 10 мая 1941 года заместителя Гитлера по партии, нациста «номер три», Р. Гесса появилось недоверие к английской политике, и подозрение в наличии англо-германского сговора. Р. Гесс, сам управляя самолетом, приземлился в Шотландии, недалеко от имения герцога Гамильтона, при поддержке которого рассчитывал накануне нападения Германии на СССР договориться о заключении мира между Германией и Англией. Как свидетельствуют доступные исследователям британские документы, относящиеся к миссии Р. Гесса (часть их еще остается закрытой до 2017 года), предположения о возможном сговоре на этот раз не подтвердились. Тем не менее, С. Криппс предложил использовать «дело Гесса» для давления на Россию и получил в этом поддержку из Лондона. Суть давления заключалась в том, что если СССР удовлетворит ожидаемые требования Германии, то вероятен англо-германский компромисс и СССР «останется один на один с Гитлером» [34]. Трезвый расчет в конечном счете взял верх. Заместитель министра иностранных дел Великобритании Р. Батлер на встрече 16 мая с И. Майским заверил советского посла в том, что «решимость правительства вести войну остается в полной силе» и «Гесс остается в Англии и будет рассматриваться как военнопленный» [35].

Советская разведка, начиная с 12 апреля 1941 года, получала свою информацию о Р. Гессе и его визитерах. Из материалов досье «Черная Берта» следует, что сообщения разведки в основном подтверждали официальное заявление британского правительства, но вместе с тем имелся ряд невыясненных до настоящего времени обстоятельств [36]. Вокруг дела Р. Гесса возникло множество легенд, одна из них — в Англии. Британский хирург Х. Томас, который в соответствии с порядком пребывания немецких военных преступников в тюрьме Шпандау наблюдал за состоянием Р. Гесса, на встрече с автором в 1986 году в Лондоне утверждал, что в тюрьме Шпандау находился кто-то другой, но не Р. Гесс. Этому «двойнику» Х. Томас сделал несколько рентгеновских снимков легких, но, по его словам, «остающихся на всю жизнь» следов сквозного ранения левого легкого, полученного Р. Гессом в Первую мировую войну, не обнаружил.

Особое значение советское руководство придавало отношениям с Соединенными Штатами Америки как потенциальным союзником.

Точкой отсчета можно считать письмо И. Сталина, направленное в ноябре 1939 года Президенту США Ф. Рузвельту, переданное полпредом СССР в США К. Уманским через государственного секретаря К. Хэлла, в котором выражалась надежда, что «общими усилиями может быть восстановлен мир» [37]. Направляя это послание, И. Сталин, без сомнения, имел в виду беседу Ф. Рузвельта с К. Уманским от 30 июня 1939 года, которая свидетельствовала о понимании Президентом США нараставшей угрозы войны в Европе и на дальнем Востоке и его стремлении объединить усилия неагрессивных стран, включая СССР, для борьбы с агрессорами. К. Уманский, в частности, сообщал В. Молотову: «3аявление, подробности которого доложу лично, в основном следующее: положение в Европе крайне опасное, сроки новой агрессии исчисляются неделями. Дальнейшая безнаказанная агрессия грозит экономическим, затем политическим закабалением всей нефашистской Европы. С закабалением прибалтов едва ли примирится СССР, с закабалением Англии и Франции не могут примириться США. Он (Президент США - О.Р.) делает все в пределах возможного при данном составе конгресса, чтобы содействовать созданию демократического фронта, и готовит помощь жертвам агрессии. Он понимает причины нашего недоверия к нынешним правительствам Англии и Франции, сам не верит французам, особенно Бонне, но на основании сказанного ему в интимной беседе английским королем считает, что пути к дальнейшему «умиротворению для Англии отрезаны. Шансы на то, что Польша будет драться за Данциг, по мнению Рузвельта, «два к одному» в пользу сопротивления. У англо французов не может быть никаких сомнений в заинтересованности его, Рузвельта, в благоприятном завершении московских переговоров... Он придает большое значение советско-американским отношениям в нынешней обстановке, считая, что для их развития следовало бы: «Во-первых, снять раз и навсегда вопрос о долгах, во-вторых, давать доказательства американскому общественному мнению, что СССР идет по пути демократизации и тем духовно приближается к США...» [38]. Война СССР с Финляндией обострила советско-американские отношения. США объявили «моральное эмбарго» — фактический запрет торговли с СССР, оказывали помощь Финляндии, активно поддерживали ее в международных делах. Однако дипломатические отношения США и СССР в этот период не были однозначно негативными.

В дневнике В. Молотова содержится следующая запись его беседы с послом США Л. Штейнгардтом в Москве от 1 февраля 1940 года, который, задав вопрос о перспективах урегулирования советско-финского конфликта, продолжал: «После революции Рузвельт — единственный президент, являющийся другом Советов. Вальсон, Гардинг, Кулидж, Гувер не были друзьями СССР и не хотели его признавать. Вопреки общественному мнению Рузвельт пошел на признание. За последнее время многие обращались к нему с требованиями порвать отношения с СССР, но он на это не пошел». В ответ на вопрос Л. Штейнгардга об угрозе независимости Финляндии В. Молотов ответил, что он не хочет представить дело так, будто советское руководство опасалось нападения одной Финляндии, но «при развертывании европейской войны враждебная к СССР Финляндия могла бы стать опасным очагом войны». Он подчеркнул, что «в отношении независимости Финляндии у СССР не было и нет никаких претензий» [39]. В ходе этой беседы было названо имя Ю. Паасикиви в качестве приемлемого, при определенных условиях, для СССР будущего премьер-министра Финляндии, что в свою очередь косвенно указывало на готовность прекращения деятельности сформированного в Москве «народного правительства» О. Куусинена, не получившего поддержки финской общественности. Это может свидетельствовать также о том, что советское руководство рассматривало США как реального и обладающего необходимым влиянием сторонника переговоров о прекращении войны [40].

Заключение мира с Финляндией, поражение Франции и англо-французской коалиции, изменившее соотношение сил на европейском континенте в пользу Германии, обострение американо-японских противоречий способствовали развитию позитивной тенденции в советско-американских отношениях.

В апреле 1940 года начались регулярные встречи, а по существу, переговоры между США и СССР, которые с американской стороны преимущественно вел заместитель Государственного секретаря США С. Уэллес, а с советской стороны — К. Уманский. В Москве возникавшие вопросы обсуждали в основном В. Молотов и Л. Штейнгардт.

Главным камнем преткновения стала прибалтийская проблема. В Эстонии, Латвии и Литве под давлением Москвы к власти пришли промосковские правительства. В августе 1940 года эти республики вошли в состав СССР и на их территории был создан Прибалтийский Особый военный округ. В отличие от Великобритании правительство США крайне отрицательно расценило эти события. Экономическое контрдавление в виде блокирования договорных поставок в СССР промышленного оборудования не могло принести и не принесло желаемых для США результатов. «Вот если бы СССР захотел купить в США 5 миллионов пальто, — заявил на одной из встреч с советскими представителями американский посол Л. Штейнгардт, — то он ручается, что Советский Союз получит эти вещи на следующий день» [41]. Министр финансов Г. Моргентау информировал К. Уманского, что «весь вопрос о военных заказах находится в руках Госдепартамента, к которому и надо адресовать требования» [42].

Л. Штейнгардт, убеждая советское руководство, что СССР своими действиями в Польше, Бессарабии и Прибалтике подорвал благожелательное к себе отношение американцев, в то же время подчеркивал, что после падения Франции произошла «коренная перемена во взглядах США на события в мире в сторону реализма, и сложившаяся обстановка благоприятствует постановке вопроса об улучшении советско-американских отношений». Л. Штейнгардт указал, что США «положительно решили вопросы о вывозе 70% закупленного оборудования, фрахте американских судов для этой цели, высокооктановом бензине, продаже вагонных осей и ожидают, что СССР сделает что-либо для дальнейшего улучшения взаимоотношений» [43].

СССР принял к сведению мнение правительства США о том, что Тройственное соглашение, заключенное между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 года, усиливает опасность для стран, не участвовавших в войне, и что американское правительство надеется, что страны, не входящие в Тройственный союз, воздержатся от вступления в какое-либо соглашение с любым участником Тройственного пакта [44]. Учитывая предстоящие в начале ноября президентские выборы (Ф. Рузвельт был избран на третий срок), советское руководство отказало настойчивым требованиям немецкой стороны опубликовать официальное сообщение о планируемом визите В. Молотова в Берлин (11-13 ноября 1940 года) до этих выборов и приняло неординарное по тем временам решение — сообщило в Вашингтон о своем согласии на открытие 15 декабря консульства США во Владивостоке, переговоры о котором велись по инициативе США уже длительное время. В условиях обострявшихся американо-японских отношений это был рискованный для СССР шаг в правильном направлении. «Важно отметить, — писал 5 декабря 1940 года американскому послу в Японии Госсекретарь США К. Хэлл, — что почти одновременно с визитом (В. Молотова в Берлин — О.Р.) советское правительство начало действовать более разумно и доброжелательно в решении многих вопросов, касающихся отношений между американским и советским правительствами» [45].

В наступившем 1941 году советско-американские отношения медленно продолжали улучшаться. В первых числах января правительство США сообщило о своем согласии отменить «моральное эмбарго, а затем 21 января С. Уэллес в беседе с К. Уманским (это была их 15-я встреча) сделал важное заявление: «Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь» [46]. Такого рода заверения повторялись потом неоднократно.

Позитивные результаты в ходе советско-американских переговоров этого периода достигались с большим трудом, осложнялись взаимными, подчас необоснованными претензиями, и отношения во многом оставались натянутыми, но тенденция к сближению, обусловленная нараставшей угрозой агрессии как против СССР, так и против США, тем не менее, прокладывала дорогу. Большая заслуга в этом принадлежала Ф. Рузвельту. «Он уже давно склонялся к мнению, что политика Советского Союза носит скорее не коммунистический, а националистический характер, более прагматична, нежели идеологизирована» [47].

Надо сказать, что некоторые оценки международного положения и политики СССР, данные Л. Штейнгардтом, несмотря на неприятие советского режима, помогали Ф. Рузвельту объективнее разобраться в обстановке. «Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии, - писал Л. Штейнгардт 2 октября 1940 года в Вашингтоне, — заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые если и не привели бы к военному конфликту с Германией, то повлекли за собой настоящий риск возникновения такого конфликта». И далее: «Если говорить о советской политике, как я ее понимаю, то она направлена на то, чтобы избежать войны, и, конечно, чем дольше удастся предотвратить нападение Германии и Японии, вовлеченных где бы то ни было в большие войны, тем успешнее будет собственное сопротивление» [48]. О «тупом упорстве» С. Уэллеса Л. Штейнгардт говорил во время одной из бесед с советскими дипломатами [49].

Реалистичной была оценка расстановки сил в американской политике и у советской дипломатии. Однако ей не хватало гибкости. К. Уманский и С. Уэллес не нашли «общего языка», не доверяли друг другу, что усложняло обстановку на переговорах. К. Уманский сообщал в Москву, что, по его мнению, С. Уэллес «тяготеет к более враждебному нам лагерю... Он занимает как бы центристское положение между сторонниками сближения типа Икеса50, Моргентау, Гопкинса и обозленной антисоветской кликой буллитовской масти»51. Но это уже имело второстепенное значение. Главное — ко времени нападения Германии на СССР Ф. Рузвельт и У. Черчилль пришли к общему решению о том, что Великобритания и США поддержат СССР в борьбе против нацистской агрессии.

* * *

На протяжении многих десятилетий события 1939 — 1941 годов являются объектом особо настойчивого искажения их реального содержания, взаимосвязи причин и последствий, сокрытия подлинных целей политики западных держав и в то же время необоснованных обвинений Советского Союза, имеющих целью нанести ущерб международному авторитету, политике и облику современной России. Эта антироссийская кампания, к которой присоединилась часть отечественных историков и журналистов, впервые возведена усилиями Евросоюза на межпарламентский уровень. Имеется в виду принятая 3 июля 2009 года резолюция Парламентской ассамблеи ОБСЕ, смысл и суть которой заключаются в обвинении России, в то время Советского Союза, как соучастника совместно с нацистской Германией развязывания Второй мировой войны и других преступлений. Сразу скажем, что авторам резолюции не откажешь в словесной «изысканности». 19 пунктов резолюции содержат пространные рассуждения о равнозначности нацизма и сталинизма, призыв объявить 23 августа днем памяти их жертв, двусмысленное «напоминание» о Холокосте, ссылки на Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный в 1975 году в Хельсинки, другие документы, но все это служит камуфляжем названной ранее цели резолюции. Она призывает к воссоединению разделенной Европы, но на деле дискредитирует и отчуждает Россию, сея недоверие и ксенофобию между народами.

Резолюция ОБСЕ «является прямым оскорблением памяти миллионов наших соотечественников, отдавших в годы Второй мировой войны свои жизни за освобождение Европы от фашистского ига, от Холокоста, от газовых камер и концлагерей за то, чтобы мы, потомки павших, жили в мирной и свободной Европе», — говорится в совместном заявлении, принятом Советом Федерации и Государственной думой 7 июля 2009 года [52].

Одна из причин появления резолюции ОБСЕ вызвана, на наш взгляд, открытием в России в последние годы крупных массивов документов, относящихся к событиям 1939-1941 годов. Только Министерством иностранных дел Российской Федерации опубликовано более 1600 в большинстве своем ранее неизвестных документов, относящихся к этому периоду [53]. Многие тысячи томов открыты в архивах Министерства обороны Российской Федерации. Эти документы подтверждают, что, несмотря на просчеты и ошибки, советская внешняя политика со времени прихода Гитлера к власти и до нападения нацистской Германии на СССР была направлена на создание системы коллективной безопасности, союза государств и народов для борьбы с фашистской агрессией. В то же время документы неопровержимо показывают (как и ранее опубликованный «Архив Дирксена»), что целью западной демократии было не только избежать вовлечения в войну, но и, способствуя вооружению Германии, направить заряд ее агрессии против СССР. Антикоммунизм оказался удобной ширмой, которая прикрывала борьбу между Англией и Францией, с одной стороны, Германией и Италией — с другой, за господство над Европой. Эти, ставшие документально очевидными цели имперской политики западных держав и вызвали появление «защитного противовеса» в виде «пунктов» резолюции ОБСЕ. События, которые привели ко Второй мировой войне, сводятся методом умолчания к советско-германскому договору о ненападении. Оценка конкретной исторической обстановки, которая диктовала России необходимость принятия неотложных решений для обеспечения собственной безопасности в условиях международной изоляции, отсутствует. Принципы международного права, признанные уставом Нюрнбергского трибунала, подтвержденные ООН, и приговор немецким военным преступникам, осужденным за агрессию против СССР и других стран, игнорируются.

Версия о виновности СССР во Второй мировой войне впервые была озвучена в декларации Гитлера 22 июня 1941 года в целях оправдания нападения на нашу страну, а затем «развита» в сочинениях уцелевших гитлеровских генералов и «первого поколения» немецких историков-неонацистов: Г. Бреннеке, У. Валенди, В. Глазебок, Э. Хельдмах и других. Книга последнего «Нападение?» неоднократно переиздавалась.

Но «единого фронта» у европейских парламентариев и историков не получилось. На Западе всегда была влиятельной школа в исторической науке, которая сторонилась заказных официозных оценок, придерживалась самостоятельного и объективного взгляда на события. Один из таких британских авторов С. Милайн опубликовал в газете «Гардиан» 9 сентября 2009 года статью, название которой отражает ее содержание: «Это переписывание истории отравляет атмосферу в Европе. Обвинение СССР во Второй мировой войне не только бессмысленно, но и воодушевляет сторонников нацистского наследия времен войны. Он пишет, что «до сих пор» ответственность за войну «возлагалась на Гитлера и нацистский режим геноцида». Но «возродившийся правый национализм в Восточной Европе и истерический ревизионизм сравнивают нацизм с коммунизмом». С. Милайн приводит имена историков, проповедующих эти взгляды, и заключает: «Советский Союз внес решающий военный вклад в поражение Гитлера ценой 25 миллионов жизней, поэтому неудивительно то возмущение, с которым русские встретили подобные обвинения. Когда Президент Дмитрий Медведев назвал параллель между нацизмом и Советским Союзом «циничной ложью», он говорил не только от имени правительства, но и всей страны, за ним стояла внушительная часть остального мира».

Резолюция ОБСЕ взаимосвязана с развернувшейся на Западе кампанией пересмотра оценок антигитлеровской коалиции, попыток представить ее как «ошибку истории», «противоестественный союз», отлучить нашу страну от победы и представить решающим вклад в нее западных союзников. Шельмуются решения «Большой тройки», усилилась критика лично Ф. Рузвельта и У. Черчилля за «промахи» в отношениях с СССР, не говоря уже о И. Сталине, за которым, оказывается, стояли некие «черные силы, направлявшие его злодеяния». Бойцов Красной Армии, освободителей Европы, которых встречали цветами и слезами радости сотни тысяч жителей многих стран, изображают захватчиками и насильниками. Включились в эту постыдную кампанию политические деятели крупного калибра. Среди них Дж. Буш, в то время Президент США, выступая в Латвии, осудил «в одной корзине» и советско-германский договор о ненападении, и ялтинские соглашения [54].

В предвоенные годы расчеты советского руководства избежать нападения нацистской Германии не оправдались. Вместе с тем СССР добился к началу войны важных предпосылок в создании антигитлеровской коалиции, крупнейшего дипломатического прорыва того времени [55]. Но еще за сутки до 22 июня 1941 года мало кто мог предполагать, что в этот день начнется война, которая будет длиться четыре года и унесет миллионы жизней наших соотечественников.

Олег Александрович РЖЕШЕВСКИЙ, заслуженный деятель науки РСФСР, профессор, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, президент Ассоциации историков Второй мировой войны Национального комитета российских историков, доктор исторических наук.

Примечания:

[1] Лиддел Гарт В. Вторая мировая война. Пер. с англ. М., 1976. С. 23.

[2] Мировые войны ХХ века. Кн. 4. М., 2005. С. 65.

[3] Завтра может быть уже поздно // 1 Вестник МГИМО-Университета. Специальный выпуск к 70-летию начала Второй мировой войны. М., 2009. С. 376.

[4] Координация действий советских и монгольских войск возлагалась на фронтовое управление, которым руководил командарм 2 ранга Г.М. Штерн. Монгольскими войсками командовал маршал МНР Х. Чойбалсан.

[5] Подробнее см.: Мировые войны ХХ века. Кн. 3. М., 1995. с. 16-76.

[6] Архив МИДа России. Инструкция советской делегации.

[7] Documentes diplomatiques 2e Serie. T. XVIII. Р. 1984. Р. 127, 212. (далее — DDF). Подробнее см.: 1939 год. Уроки истории. Часть 2. Гл. 5. Упущенная возможность (С. 298-318).

[8] Год кризиса 1938-1939. Том 21. Документы и материалы. М., 1990. С. 294. Подробнее см.: Секреты польской политики ...

[9]

[10] 10. DDF. Т. ХVIII Р. 232.

[11] М. Гамелен — начальник французского генерального штаба, генерал. Один из виновников поражения Франции в 1940 году.

[12] Мосли Л. Утраченное время. Пер. с англ. М., 1972. С. 305-307.

[13] Read A., Fisher D. The Deadly Alliance: Hitler, Stalin and the Nazi-Soviet Pact 1939-1941. L. 1988. Р. 115.

[14] До 1918 года Северная Буковина была частью Австро-Венгрии, после распада которой она вошла в состав Румынии.

[15] См.: Вестник Архива Президента Российской Федерации. СССР – Германия 1933—1941 М., 2009. С. 253-324. Анализ взаимной торговли двух стран в этот период, подробные сведения о приобретенном у Германии оборудовании и военной технике содержатся в книге И. Пыхалова и А. Дьюкова «Великая оболганная вой ...

[16] Черчилль У. Вторая мировая война. Том 1 Надвигающаяся буря. Пер. с англ. М., 1955. С. 357, 358.

[17] В. Дашичев. Стратегия Гитлера. Путь к катастрофе. М., 2005. Том 1. С. 12-13.

[18] История Второй мировой войны 1939-1945. Том 3. М., 1974. С. 357.

[19] Гальдер Ф. Военный дневник. Том 1. М., 1968. С. 125.

[20] Подробнее см.: В.С. Макарчук. События сентября 1939 года в свете доктрины интертемпорального права и права на самопомощь // Нарочницкая Н., Фалин В. и др. Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну. М., 2009. С. 208-240.

[21] Колодникова Л. Советско-финляндская война: взгляд через 70 лет // К 70-летию начала Второй мировой войны. Исследования, документы, комментарии. М., 2009. С. 274, 427.

[22] См.: текст настоящей статьи. С. 49.

[23] Зимняя война 1939-1940. Кн. 1. Политическая история. М., 1999. С.375.

[24] Телеграмму И. Майского об этой беседе см.: ДВП 1939. Кн. 2. М., 1992. С. 167-169.

[25] Архив внешней политики РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 326. д. 13. Л. 4. (далее — АВПРФ). Вестник Архива Президента РФ. С. 185 —210.

[26] АВПРФ. Ф. 059. Оп. 1 П. 326. Д. 13. С. 44—53. См. также: Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934-1943. Кн. 2. Часть 1. М., 2009. С. 201.

[27] Документы внешней политики 1940 - 22 июня 1941 г. Том 23. Кн. 1. М., 1995. С. 399, 400. (далее — ДВП 1940 - 22 июня 1941).

[28] Woodword.L. British Foreign Policy in the Second World War. Volume I. L. 1970. P. 468-470 (Далее – Woodword).

[29] Подробнее см.: Чубарьян А. Канун трагедии. Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 - июнь 1941 года. М., 2009. С. 389 и далее.

[30] АВПРФ Ф.059. П.353. Д.2409. С.54.

[31] Правда. 23 июня 1992 года.

[32] Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941 —1945 гг. Том 1. М., 1986. С. 442-443.

[33] Цит. по: Лота В. Увидеть красный свет // Российское военное обозрение. № 7. 2008. С. 46. Сведения о первоисточнике этой переписки не указаны. См. также: Marphy D. What Stalin Knew/ The Enigma of Barbarossa. New Haven and London. 2005. Р. 185-191.

[34] Woodword. L. Р. 614, 615.

[35] ДВП 1940 - 22 июня 1941. Том 23. Кн. 2. Часть 2. С. 690. Данный том издан в трех книгах и содержит ряд документов о переговорах с Великобританией и США, которые закладывали основу не только для нормализации отношений с западными демократиями, но и с антигитле ...

[36] Очерки истории российской внешней разведки. Том 3. 1933-1941 годы. М., 1997. С. 433-440.

[37] АВПРФ. Ф. 059. Оп.1. П. 320. Д. 2199. С. 249-250. Полный текст послания не известен. По всей видимости, оно было оставлено без ответа, так как вскоре началась советско-финская война.

[38] ДВП. Том 22. Кн. 1. 1 января -31 августа 1939 г. М., 1992. С. 524-525.

[39] АВПРФ. Ф. 06. Оп. 2. П. 24. Д. 295. с. 2-6.

[40] Подробнее см.: ДВП 1940 - 22 июня 1941. Кн. 1. М., 1995. С. 66-69.

[41] АВПРФ Ф. 06. Оп. 3. П. 4. д. 7361. Л. 44.

[42] АВПРФ Ф. 059. Оп. 1. П. 345. д. 236. Л. 328.

[43] Там же. П. 320. Д. 2202. Л. 56-57.

[44] Там же. Д. 2202. Л. 84-87.

[45] FRUS, 1940. Wash., 1959. Vol. I. Р. 678.

[46] АВПРФ Ф. 059. Оп. 1. П. 345. Д. 236. Л. 86-87.

[47] Kimball W. The Juggler: Franklin Roosevelt as War time Statesman. Princeton (New Jersey), 1991. Р. 30-31.

[48] FRUS, 1940. Vol. I. P. 616-617.

[49] Там же. Ф. 06. Оп. 3. П. 4. Д. 35. Л. 173. В свою очередь К. Хэлл крайне отрицательно относился к К. Уманскому и считал, что он нанес большой ущерб российско-американским отношениям (The Memoirs of C. Hull. N.Y., 1948. Vol. I. Р. 743).

[50] Г. Икес - министр внутренних дел США.

[51] АВПРФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 345. Д. 2361. Л. 361.

[52] Российская газета. 8 июля 2009 года.

[53] Документы внешней политики. 1939 год. В двух книгах. М., 1992.

[54] Rees L. Указ. соч. Р. 211.

[55] Лавров С. 65-летие Великой Победы. Дипломатический ежегодник. 2009.

Ржешевский О. А. Международное положение СССР накануне войны // Электронный научно-образовательный журнал «История», 2010. T.1. Выпуск 2 [Электронный ресурс]. Доступ для зарегистрированных пользователей. URL: http://history.jes.su/s207987840000048-1-2 (дата обращения: 06.05.2016)