Сопротивление их началось с того, что каждый из них сделал свой осознанный выбор.

Этот выбор хорошо иллюстрируется диалогом молодогвардейца Ивана Земнухова с отцом.

Родители Ивана забеспокоились по поводу того, что он, по их подозрениям, связался с подпольщиками. Отец говорил Ивану: «Ради вас, детей, мы с вашей матерью убили все свои силы А ты сам суешь свою голову в петлю»[1]. И дальше стал склонять сына, чтобы тот устраивался на работу.

На это Иван отвечал: «На кого работать? На немца? Чтобы он наших больше убивал? Вот когда придут наши, я первый пойду работать…»

Отец же кричал свое: «А жрать что? А лучше будет, когда первый из тех, за кого ты радеешь, продаст твою голову? Немцам продаст! Ты знаешь хоть бы людей на нашей улице? Кто чем дышит? А я – знаю! У них своя забота, своя корысть. Только ты один радетель за всех!»

Но Иван остался непреклонен. Последними его словами в этом споре были: «А поступать все равно буду по совести»[2].

Именно совесть этих ребят стала главным мотивом их поступков. Тут мы соприкасаемся с поразительным феноменом жертвенности тех, кто не верили в загробную жизнь. Ведь после неистовой безбожной пропаганды, на протяжении двадцати лет долбившей разум молодых людей «научным открытием», возвещающим, что будто бы «Бога нет» - эти молодые люди, умирая, не могли уже надеяться на то, что в вечной жизни за свой жертвенный подвиг будут вознаграждены. И потому их жертвенный подвиг – был жертвенным и трагическим вдвойне… И такая жертвенность на прошедшей войне была массовой… Все эти жертвующие собой люди поступали по зову своей души, делая так, как подсказывала им их совесть. А душа наша, как говорил Тертуллиан, по природе - христианка.

Впрочем, если вспомнить все те беды, которые нашим людям довелось пережить на протяжении двух десятилетий между большевистской революцией и отечественной войной, то не приходится удивляться тому, что в те годы сама жизнь воздвигала невидимые пределы, ограничивающие возможность атеистической пропаганды.

Все это подтверждается и результатами довоенной переписи, 1937-го года, так огорчившей советских вождей, - в которой большинство населения страны отнесло себя к верующим.

На войне же люди оказываются еще ближе к Богу. Как тут не вспомнить многократно упоминавшееся свидетельство людей, переживших войну – о том, что на войне неверующих не было.

Об этом свидетельствует в своей книге и Фадеев. Когда подпольщица Валя сказала своей обеспокоенной матери: «Неужели ты не понимаешь, что мы не можем жить иначе?» - то лицо ее матери, Марии Андреевны, стало, как пишет Фадеев, «даже вдохновенным». «Дочь моя! Да благословит тебя Бог! – сказала Мария Андреевна, всю жизнь, и в школе и вне школы, занимавшаяся антирелигиозным просвещением. – Да благословит тебя Бог! – сказала она и заплакала».[3]

И видимо это свидетельство Фадеева было настолько несомненно и узнаваемо, что никакой цензуре даже не пришло в голову его вычеркивать.

Это свидетельство Фадеева тем более ценно, что в своей книге он явно предстает перед нами как человек коммунистической веры.

Похоже на то, что именно эти его коммунистические воззрения побуждают его вложить в уста Ульяны Громовой, находящейся в предсмертной камере, восторженное, и явно литературное по своему происхождению, высказывание о лермонтовском Демоне: «…Подумайте, он восстал против самого Бога!»[4], - ведь то, о чем говорилось в фашистских застенках приговоренными к смерти, Фадеев вряд ли мог знать. И это его богоборческое мировоззрение привело его самого в конце жизни к трагическому финалу.

Впрочем, в другом эпизоде, когда люди, согнанные фашистами в яму для массовой казни и, впоследствии, закопанные в ней живими, перед смертью поют «Интернационал», - Фадееву вполне можно верить. Возможно, это пение «Интернационала» было связано с определенным подбором заключенных – ведь арестовывали, в первую очередь, коммунистов… А может – приговоренные к смерти стали петь «Интернационал», следуя примеру партийного руководителя Матвея Шульги, – чтобы именно таким образом показать оккупантам несокрушимость своего духа…

Как бы там ни было, но из этого трагического эпизода мы можем получить представление о предсмертном духовном состоянии этих героических людей, у которых, в их последнюю минуту, кроме «Интернационала», другого ничего, к сожалению, не нашлось… Но совесть которых была чиста…

Фадееву в этом эпизоде тем более можно верить, что свидетельство о подобном отношении к смерти мы находим и у профессора Николаева, в уже цитированных его дневниках:

« 17 октября 1942 г. По Сумской улице, рядом с базаром, немцы вели около сорока пленных советских матросов. Руки были у них связаны. Они гордо пели «Интернационал» и «Раскинулось море широко». Одного матроса конвойный ударил прикладом, но тот продолжал петь. Люди, глядя на матросов, плакали. Женщины предлагали им хлеба. Но матросы отказывались, говоря, что всё равно их, очевидно, ведут на расстрел»[5].

По дневникам профессора Николаева видно, что и он, в отношении оккупантов и их пособников, сделал свой выбор:

«28 июля 1942 г. С 7 декабря 1941 г. в Харькове издаётся на украинском языке газетка «Нова Україна». Это — орган украинских националистов в сотрудничестве с Гестапо. Газета обливает грязью не только всё, что имеет отношение к коммунизму и к советской власти. Она брызжет слюной на всё русское. Величайшие гении человечества — Пушкин, Достоевский, Горький смешиваются с грязью только потому, что они представители могучей русской литературы. В газете сотрудничают безграмотные писаки. Прочтя эту статью, мне захотелось написать в редакцию письмо и высмеять незадачливого автора этой статьи. Но затем я подумал, что с врагами во время войны не полемизируют. Их бьют. Придёт время, когда все эти господа ответят перед советской властью. А пока пусть пишут. Чем глупее и безграмотнее, тем лучше»

Выбор профессора выразился в следующем действии:

« 17 августа 1942 г. Сегодня я выполнил моё первое в жизни революционное действие: я разбросал антифашистские прокламации. Написал я их по-немецки печатными буквами и от руки. Я призывал немецких солдат бросить оружие…»

В ту войну наше руководство, в массе своей, было еще с народом. И вот как, на страницах романа «Молодая гвардия», предлагал действовать против врага один из тогдашних партийных руководителей, возглавивших сопротивление, Иван Федорович Проценко: «…Есть у них одно слабое место, такое, как ни у кого: они – глупые, тупые, все делают по указке, по расписанию, живут и действуют среди народа нашего в полной темноте, ничего не понимая… Вот что надо использовать! Надо это народу объяснить, чтобы он научился их обманывать и не боялся их. Народ надо подбодрить, организовать, - он сам даст из себя силы. Наши люди должны не в лес прятаться, - мы живем в Донбассе! – а идти на шахты, на села, даже в немецкие учреждения – на биржу, в управу, в дирекционы, сельские комендатуры, в полицию, даже в гестапо. Разложить все и вся диверсией, саботажем, беспощадным террором изнутри!.. Маленькие группки из местных жителей – рабочих, селян, молодежи, человек по пять, но повсюду, во всех порах…»[6]

Теперь у нас другое время – оккупация осуществляется руками предателей, в том числе и из числа бывших коммунистических руководителей, которые помогают оккупанту разобраться в том, что ему понять не под силу. Как писал на этот счет в своем дневнике профессор Николаев (7 декабря 1942 г.): «В Институте ортопедии лежал один начальник украинской полиции. При советской власти он тоже где-то служил. Вот благодаря таким предателям и мерзавцам Гестапо хорошо осведомлено об украинских гражданах».

Правда и эти продажные люди, по большому счету, плохо знают свой народ. Многие из них, всей своей «торговой» душой уверовавшие в наше время в «рыночные реформы» - искренне не понимают, почему наш народ не включается с энтузиазмом в «конкурентную борьбу», не желает жить по «законам джунглей», а предпочитает тихо вымирать…

Из рекомендаций товарища Проценко особенно важны его слова по поводу того, что народ наш надо подбодрить и организовать. Народ действительно нужно поддержать, объяснить ему, что происходит, воодушевить отчаявшихся людей, вселить в них уверенность в том, что их оккупационное положение ненормально и временно.

И в этом, пожалуй, главное из того, чего в итоге сумела добиться «Молодая гвардия» всем своим жертвенным подвигом.

Что же касается рекомендации партийного руководителя идти «в немецкие учреждения» ради «саботажа» – то, в нашем случае, можно не сомневаться, что если нынешняя оккупация когда-нибудь счастливо закончится – то первыми навстречу освободителям выбегут всевозможные «кравчуки» – и, в один голос, станут рапортовать, что всем своим поведением на самом деле «саботировали» действия противника…

Молодогвардейцы начали свою борьбу с того, что собирали оружие на местах недавних боев. Правда, еще до создания подпольной организации, в самом начале пребывания оккупантов в городе, Сергей Тюленин, по собственному почину, поджег бутылками с зажигательной смесью немецкий штаб, разместившийся в бывшем здании треста.

Потом они откопали зарытые во время эвакуации, в городском парке, шрифты районной типографии, сделали печатный станок, и стали печатать листовки, смысл которых сводился к призыву: «Бейте проклятых оккупантов! Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе!», и, в которых, в числе прочего, сообщали согражданам: «Неправда, что немецкие войска идут парадом по Красной площади! Неправда, что немецкие офицеры купаются у Петропавловской крепости! Неправда, что они гуляют с нашими девушками по Сталинградским улицам! Неправда, что нет больше на свете Красной Армии, а фронт держат монголы, нанятые англичанами!»

«Все это – неправда, - пишет дальше Фадеев. - Правда в том, что в городе остались свои люди, знающие правду, и они бесстрашно говорят эту единственную правду народу»[7].

Фадеев пишет, с какими трудностями ребятам достались в спешке закопанные в парке остатки шрифта. Часть шрифта немцы обнаружили во время земляных работ и забрали, но какая-то мелочь осталась. И ребята, в течение нескольких дней, под носом у немцев, терпеливо копаясь в земле, выбрали все, что там было. Затем сконструировали маленький печатный станок, украдкой выточив металлические его детали в механическом цехе. Вместо типографской краски была изготовлена некая «оригинальная смесь»… Вот бы тогдашним молодогвардейцам нынешние наши принтеры и ксероксы…

В своих листовках молодогвардейцы сообщали гражданам о положении на фронтах, о котором узнавали из услышанных по радиоприемнику сводок «от Советского Информбюро».

Радиоприемник – с риском для жизни - хранился у Николая Николаевича, дяди Олега Кошевого, под полом дома, прямо под квартировавшими в доме немцами.

Москва тогда билась под Сталинградом – и мало чем могла этим ребятам помочь. Но тогдашняя Москва сама сражалась с оккупантом – и ценность голоса свободной Москвы, с трудом пробивавшегося сквозь шипение и треск радиоприемника, сквозь множество голосов на чужих языках и звуки немецких маршей – трудно было переоценить.

Вот что – о роли Москвы – пишет участник другого, «лесного», сопротивления - знаменитый командир партизанского соединения, Сидор Ковпак, в своей книге «От Путивля до Карпат»: «…Наши радисты поспешили установить в селе репродуктор, и ожившая Старая Гута услышала Москву. Какая это радость для советского человека — услышать во вражеском тылу голос из Москвы! Артистка какая-нибудь песенку поёт в Москве, а люди здесь слушают её и плачут. Помню одну женщину. Стоит у репродуктора с девочкой на руках, слушает передачу из Москвы и слезы рукой вытирает. Девочка маленькая ещё, ничего не понимает, а тоже кулачком глазки трёт. Москва, Москва родная!

Уже забывалось то время, когда мы сидели в Спадщанском лесу, как моряки, выброшенные бурей на необитаемый остров. Потеря связи с Москвой была, пожалуй, самым тяжёлым из всего, что нам пришлось испытать в тылу врага. Не враг был страшен, а сознание, что Москва стала очень далёкой. Когда мы говорили «Москва» или «Большая земля», в этих словах было всё, что сплачивало нас, разбросанных по лесам среди врагов, в одно целое, что давало нам силы.

Нас очень ободряли успехи, которые мы, партизаны, одерживали в неравных боях с врагом, но ещё большее значение в поднятии боевого духа наших людей, в росте общей уверенности в окончательной победе имело быстрое восстановление временно нарушенной связи с Москвой. В Хинельских лесах мы стали получать сводки Совинформбюро. Сначала получали их из вторых рук, нам приносили их откуда-то из лесу записанные карандашом на клочках бумаги. Иногда в этих записях не всё можно было понять, но как дороги для нас были и несколько слов, принятых из Москвы таинственным радистом. Из этих первых полученных нами в лесу сводок Совинформбюро мы узнали о разгроме немцев под Москвой, и сейчас, когда вспоминаешь Хинельский лес, декабрь 1941 года, кажется, что тогда не было ничего более важного, чем переписка этих сводок, которые мы старались как можно скорее и в возможно большем количестве экземпляров распространить среди населения. Нить, связавшая нас с Москвой, протянулась дальше, в народ, и она делалась всё крепче.

Разрежь советскую землю на тысячи кусочков, а Москва, как магнит, притянет их к себе, сольёт в одно целое»[8].

До этих сведений – о том, что Москва сопротивляется, о победе в битве под Москвой – бродили по лесам разрозненные группы людей, вырвавшихся из окружения и шарахавшихся от каждого звука… А, после восстановления незримой, сквозь пространства, связи с Москвой – эти же люди ходили с гордо поднятой головой, ощущая себя хозяевами своей земли, которую они называли не иначе как «временно-оккупированной». Жаль, что нынешняя Москва не хочет ничего передать народу, который сегодня пребывает на временно оккупированных русских территориях, – из того, что он ждет от нее услышать.

Из романа «Молодая гвардия» мы узнаем, что за короткий временной период, длившийся от начала сопротивления до героической гибели – молодогвардейцы очень многое успели сделать.

В последний день перед приходом в город немцев, они сумели спрятать часть раненых из военного госпиталя, разместив их по домам жителей Краснодона.

Накануне очередной годовщины Октябрьской революции, развесили по всему городу красные советские флаги, прикрепив у подножья каждого флага кусок белой материи с черной надписью: «Заминировано». Флаги эти провисели с утра до обеда, пока не прибыли из Ворошиловграда минеры.

В этот же день, в честь праздника, выдали денежное вспомоществование некоторым, находящимся в наиболее бедственном положении, семьям фронтовиков. Средства для этого добывали, в основном, посредством продажи из-под полы папирос, спичек, белья, разных продуктов, особенно спирта, которые они похищали с немецких грузовых машин.

А вражеские флаги – наоборот – срывали. Фадеев не пишет, но, полагаю, не больше почтения они проявляли и к той «самостийной» символике, которой «украшает» себя нынешний, установленный на Украине, «порядок», и которая во времена молодогвардейцев не оставляла сомнений в ее назначении и происхождении.

А известному в городе предателю, пособнику оккупантов – Игнату Фомину - незаметно повесили на спину листок, на котором большими печатными буквами было выведено: «Ты продаёшь наших людей немцам за кусок колбасы, за глоток водки и за пачку махорки. А заплатишь своей подлой жизнью. Берегись!» - и он, с этой надписью ходил по базару и затем проследовал из базара в полицию.

Еще - сожгли биржу, занимавшуюся отправкой молодых людей на работу Германию, вместе со всеми списками приговоренных к отправке невольников.

Еще - освободили военнопленных, содержащихся в охраняемом бараке.

Еще - казнили – «именем Союза Советских Социалистических республик» - пособника оккупантов Игната Фомина, на совести которого были жизни многих погубленных им людей, - прочитав ему перед смертью приговор «народного трибунала» и прикрепив ему на груди бумажку, объяснявшую горожанам, за какое преступление он казнен.

Еще - организовали три постоянные боевые группы. Одна группа – на одной дороге - нападала на легковые машины с немецкими офицерами; вторая – на другой дороге – нападала на машины-цистерны, уничтожала водителей и охрану, а бензин выпускала в землю; третья группа – задерживала немецкие грузовые машины с оружием, продовольствием, обмундированием и охотилась за отбившимися и отставшими немецкими солдатами, в том числе и в самом городе...

Но если соизмерить все эти героические и жертвенные подвиги с нынешним нашим положением и состоянием – то окажется, что их уже, по степени нашего закабаления, недостаточно. Все это как внешние средства – лекарства, припарки или даже хирургическое вмешательство – для организма, который тяжело внутренне поражен, в котором гибельная болезнь проникла в плоть и в кровь, не оставив почти нигде здорового места.

Приходится со стыдом признать, что всех этих жертвенных подвигов народу нашему хватило лишь на сорок лет – достаточных, как оказалось, не только для моисеевого исцеления народа от рабства, но и для нашего обратного погружения в рабство после нашей великой победы. И, после ослабления «врачебного натиска», гангрена индивидуализма – прямого следствия материалистического воспитания – перешла в наступление и разрушила организм народа.

Поэтому – у нас теперь положение сложнее. Нам сейчас, в отличие от молодогвардейцев, непонятно куда стрелять. Нынешняя наша беда в том, что чуть ли не в каждом из нас сидит «предатель Игнат Фомин», готовый продать все, на чем держится наша жизнь – «за кусок колбасы, за глоток водки и за пачку махорки». Беда в том, что те самые «сводки Информбюро» - теперь некому передавать и некому получать…

Нынешняя война – другая. Враг достигает своего, нацелившись на нашу душу, добиваясь нашего духовного разложения. Поэтому и бороться надо, – исправляя души, – через православную веру.

Ведь, по большому счету, главный наш оккупант, – оккупировавший наши души, – тот самый змий, который в начале библейской истории соблазнил Еву, уговорив ее вкусить от древа познания добра и зла, чтобы «стать как боги». Но так как всем прежним нашим поколениям, в 1917-м году, объявили, что «Бога нет», и аннулировали весь тот путь, который прошло человечество от Адама и Евы до наших дней, - то нас снова подвели к тому самому древу и убеждают вкусить запретных плодов – чтобы «стать как боги». Чтобы мы, не ведая о том отрицательном опыте, который приобрело человечество посредством вкушения запретных плодов, – снова послушно наступали на все те же грабли, на которые наступало человечество от Евы до наших дней.

Поэтому – по-настоящему исцелить народное тело можно лишь через исцеление народной души.

У нас есть святая церковь. И мы можем исцелиться через воцерковление каждого и возрождение православных общин. Через постепенный переход к решению ими воспитательных, образовательных, хозяйственных, социальных и даже оборонных задач. Через консолидацию этих общин и сращение их в единое соборное целое. Чтобы здоровые силы в народном организме со временем вытеснили из него все больное и чужеродное.

И только тогда можно надеяться, что мы дождемся часа, подобного тому, которого дождался когда-то харьковский профессор Николаев, записавший однажды в своем дневнике:

«Немцы панически бегут. Последние автомобили покидают Харьков. «Щирые» украинцы, люди, служившие у немцев, спекулянты и крупные торговцы эвакуируются в панике. Население ждёт с нетерпением советских войск».

То, что нужно сделать для спасения – трудно и кажется невозможным. Это даже труднее, чем пускать под откос вражеские эшелоны.

Но - с нами Бог. Кого убоимся.

Сергей Сидоренко

1. Цитируется по изданию: А.Фадеев, «Молодая гвардия», Луганск: Промпечать, 2007, (переиздание первой редакции романа, вышедшей в 1946-м году), с.345.

2. Там же, с.346.

3. Там же, с.344.

4. Там же, с.436.

5. http://magazines.russ.ru/sp/2010/12/ni8.html

6. А.Фадеев, указ.соч., с.308.

7. Там же, с. 312.

8. http://militera.lib.ru/memo/russian/kovpak_sa/05.html

Источник