– Я не понимаю, что нужно здесь русскому адмиралу? Ведь и невоенному человеку ясно, что крепость не взять, – искренне пожимал плечами дивизионный генерал Шабо.

Трехтысячный французский гарнизон с 650 орудиями и значительным запасом провианта занял укрепления, по оборонительной мощи сравнимые лишь с неприступными бастионами британского Гибралтара, так никем никогда не завоеванными. С крепостных высот русско-турецкая эскадра выглядела горсткой игрушечных кораблей. Предложение о капитуляции было отвергнуто. 9 ноября 1798 года осада Корфу началась.

Месье Шабо недоумевал бы еще больше, знай он о состоянии боеспособности флота противника. «Провизия… на эскадре… вся без остатка вышла в расход. Командиры кораблей и войска на берегу терпят крайнюю нужду, и настоит опасность терпеть голод от оного», – пишет Ушаков в декабре месяце. Блистательная Порта забыла о своих снабженческих обязательствах. Чтобы не умереть с голоду, подопечные турецкого контр-адмирала Кадыр-бея принялись мародерствовать.

Прибытие из Севастополя продовольственных шхуны и двух бригантин едва ли изменили ситуацию. «Соленого мяса немало оказалось с червями, гнило и имеет худой и вредный запах, а уксус, будучи не в крепких бочках, дорогою почти половинным числом с вытечкою», – так отозвался адмирал о содержимом трюмов. От «тревожных мыслей и отсутствия продовольствия» Ушаков заболел. Но не слег, не отчаялся, не стал на чем свет стоит проклинать «жуликов и воров» из Адмиралтейства. А продолжил, как евангельская вдова, бомбардировать чиновников письмами: «Изо всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдаленности без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы находимся… Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду». На собственные деньги Федор Федорович закупает у корфиотов продукты и теплые зимние вещи для матросов. Офицеры следуют его примеру.

Если гостеприимство островных греков сглаживало продовольственные беды, то нехватка боеприпасов ставила Ушакова в тупик. «Недостатки наши во всем были беспредельны, даже выстрелы пушечные, а особо наших корабельных единорогов…» – сетует Федор Федорович. Осадные гаубицы-единороги «работали» беспрерывно на возведенной в северной части острова батарее с первых дней осады. Но «снаряды от них почти расстреляны, а особо картаульных бомб, которые весьма понадобятся, очень мало у меня уже в наличии остается, а подвозу ниотколь нет».



Здоровье Ушакова улучшилось с прибытием из Ахтиара контр-адмирала Пустошкина с двумя линкорами при полной боевой нагрузке. Из крейсерства близ Александрии вернулись фрегаты «Святой Михаил» и «Казанская Богородица» под началом капитана 2-го ранга Сорокина. Они были отряжены для помощи английской эскадре Нельсона, действующей у египетских берегов и осадившей остров Мальту. К началу февраля в своем распоряжении Ушаков имел до 12 линкоров, 13 фрегатов и 7 вспомогательных судов. Но вся эта силища была бесполезной без достаточного количества сухопутных войск. А «…войск к высаживанию десанта на эскадрах весьма недостаточно», – констатировал Ушаков, имеющий под ружьем всего 4 тысячи человек. По законам войны, нападать имеет смысл, когда число атакующих и обороняющих составляет минимум 3:1. Стены Корфу увеличивали это соотношение вдвое.

Неожиданно некоторые из балканских пашей выполнили султанское распоряжение и предоставили Ушакову еще 4 тысячи войска. Правда, не 12 тысяч, как изначально было оговорено, но все-таки лучше, чем ничего.

Всю штормовую и ветреную зиму не прекращались учения по высадке десанта и штурму бутафорских укреплений. Здесь, на скалистых берегах Корфу, впервые оттачивались тактико-стратегические основы морской пехоты. Морпехов того времени Ушаков называл «штатными формированиями сухопутных войск на флоте» или проще – «морскими солдатами».

«Как “Отче наш”», к 18 февраля 1799 года знали офицеры специально разработанную таблицу из 130 условных знаков для взаимодействия и связи кораблей флота и десанта. Мглистым утром ровно в 7:00 двинулись на штурм.



Без сюрпризов не обошлось. Большинство турецких командиров отказались вести людей в атаку: мол, взять подобную крепость столь малыми силами невозможно. «Ступайте же и соберитесь все на гору при северной нашей батарее и оттуда, сложа руки, смотрите, как я в глазах ваших возьму остров Видо и все его грозные укрепления», – рыкнул на них Ушаков. И уже тихо, как бы про себя: «Врага не считают – его бьют». Не струсили и пошли в бой лишь несколько отрядов албанских охотников.



Остров Видо, расположенный напротив Корфу как господствующая высота, прикрывал основную крепость пятью мощными бастионами. «Господа, вот ключ от Корфу», – заключил Федор Федорович на офицерском собрании. Захватив Видо и развернув орудия на 180 градусов, можно бить неприятелю прямо в грудь.

Французы не жалели каленых ядер, стремясь поджечь наступающие корабли. Через полтора часа их пыл угас. Ушаков применил свою излюбленную тактику ближнего боя. На флагмане «Святой Павел» подошел практически вплотную к отвесным стенам укреплений Видо и накрыл сразу два бастиона облаком картечи. Ему вторили ученики-капитаны.



«Беспрерывная страшная пальба и гром больших орудий приводили в трепет все окрестности, – вспоминает очевидец капитан-лейтенант Егор Метакса. – Несчастный островок Видо был, можно сказать, весь взорван картечами, и не только окопы, прекрасные сады и аллеи не уцелели, не осталось дерева, которое бы не было повреждено сим ужасным железным градом…»

«Эскадре вести десант!» – взмыл флаг-сигнал на «Святом Павле».



Оберегая порох от соленых брызг, держа наготове сабли и ятаганы, 2000 десантников устремились на лодках, катерах и баркасах к узким бухточкам и «с невероятной скоростью вышли на берег». Выбивая врага из складок местности, теснили его к центральному редуту – и через три часа уже принимали первых пленных. Коменданта крепости генерала Пиврона нашли спрятавшимся в пустой бочке из-под пороха. На то у генерала был свой резон.



«Наши офицеры и матросы кинулись вслед за турками, – описывает концовку боя капитан-лейтенант Метакса, – и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения недействительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстук, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но не имея столько при себе, наш офицер отдает туркам свои часы – и голова француза осталась на плечах…» Когда закончились карманные деньги, а уговоры исчерпали себя, командир черноморских десантников приказал построиться в каре и приготовиться к залпу. Лишь тогда турки оставили пленных в покое.



Так русские воины спасали жизни тех, кто полчаса назад не жалел для них смертоносного свинца. «Русские и здесь доказали, что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, что победа венчается великодушием, а не жестокостью и что звание воина и христианина должны быть неразлучны», – пишет Метакса. Поэтому генерал Пиврон несказанно обрадовался, когда обнаружили его в пороховой бочке именно христиане.

«Отличился» в бою и османский флот. «Турецкие же корабли и фрегаты – все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то чрез нас, и два ядра в бок моего корабля посадили…» – вспоминает Федор Федорович.



Комендант Корфу генерал Шабо вновь пожимал плечами, но теперь уже совсем по другому поводу. Когда на следующий день с первой атакой пало предмостное укрепление, он приказал поднять белый флаг.

Вечером следующего дня французский генерал вместе с двумя другими плененными коллегами и генеральным комиссаром Французской республики Дюбуа (находившимся в то время на Корфу) поднимали бокалы за здоровье победителей на борту «Святого Павла». Сохранились впечатления французских военачальников о той встрече:

«Русский адмирал принял нас в кают-компании… Он оказал очень ласковый прием… Ушакову около 50 лет. Он кажется суровым и сдержанным. Он говорит только по-русски… Адмиральский корабль “Святой Павел” хорошо построен и вооружен бронзовыми пушками – так же, как и прочие суда. Это судно содержится очень чисто и в хорошем порядке… Лучший порох на свете – это русский… Мы имели случай убедиться в превосходстве этого пороха над всеми известными сортами во время осады Корфу… Русская пехота одна из лучших в Европе…»

Только генерал Пиврон не оставил никаких заметок. Он «был объят таким ужасом, что за обедом у адмирала не мог удержать ложки от дрожания рук, и признавался, что во всю жизнь свою не видал ужаснейшего дела».



В Европе не могли прийти в себя от удивления: сильнейшая крепость взята силами одного лишь флота! Военная история не знала аналогов. Ушакову рукоплескали со всех сторон.

«Сэр! Самым сердечным образом я поздравляю Ваше превосходительство с взятием Корфу, – писал британский адмирал Горацио Нельсон, – и могу вас уверить, что слава оружия верного союзника одинаково дорога мне, как и слава оружия моего государя…»

Этот «знаменитый воинский подвиг», подчеркивал российский посланник в Константинополе В.С. Томара, совершен «без армии, без артиллерии и, что больше, без хлеба». Еще ранее Томара доносил Павлу I, что «многие из министров турецких открыто говорили, что крепость без надлежащей осады и обыкновенно употребляемых при атаке средств взята быть не может».

Убедившись в ошибочности этого мнения, султан Селим III пожаловал Ушак-паше осыпанное бриллиантами золотое перо – челенг – высший знак отличия оттоманских вельмож и военачальников. Не забыл он и простых русских моряков, прислав на эскадру 3500 червонцев.



Но всего лестнее Ушакову было получить письмо от сухопутного товарища – Александра Васильевича Суворова: «Великий Петр наш жив!.. Что он, по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах, произнес, а именно: “Природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет”, – то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?!»



«Радость греков была неописанна и непритворна. Русские зашли как будто в свою родину. Все казались братьями, многие дети, влекомые матерями навстречу войск наших, целовали руки наших солдат, как бы отцовские. Сии, не зная греческого языка, довольствовались кланяться на все стороны и повторяли: “Здравствуйте, православные!”, на что греки отвечали громкими “Ура!”» Так, по наблюдениям Егора Метаксы, корфиоты праздновали победу.



За последующие несколько месяцев случилось то, что на века определило судьбу всего греческого мира. Под руководством и при непосредственном участии Федора Федоровича Ушакова пишется знаменитый «Временный план» – Конституция первого греческого национального государства нового времени – Республики Семи Соединенных Островов. Руководство страной отводилось Сенату, заседавшему в столице Корфу и состоящему из делегатов от островных органов управления – Генеральных советов. Причем сенатором отныне мог стать не только дворянин, но и имеющий политический вес «лекарь, законоистолкователь, купец, промышленник, мастеровой, художник…» – представитель так называемого «второго класса». За греческим языком закреплялся статус официального, государственной религией провозглашалось Православие.

Как независимое государство Республику Семи Соединенных Островов признали влиятельнейшие державы того времени. Правда, не без скрипа. Англия и Австрия намекали, что не вполне одобряют избирательные свободы для «низших классов». Мировое сообщество упрекало Ушакова в излишней… либеральности. Действительно, защитник и приверженец имперского престола утвердил самую либеральную и демократическую форму правления в Европе рубежа XVIII–XIX веков. И «умом Россию не понять» тут ни при чем. Ушаков ясно сознавал, что жителей «колыбели западной цивилизации», с их менталитетом и древнейшей историей, другая политическая система не устроит.



Федор Федорович обозначил точку отсчета греческой борьбы за независимость от более чем 300-летнего оттоманского ига. Совсем скоро начальник военного госпиталя на Корфу при Ушакове, а впоследствии статс-секретарь Республики Ионических островов по иностранным делам граф Иоанн Каподистрия будет приглашен на российскую государственную службу. В 1816 году он возглавит имперский МИД, а после отставки вернется на родину и встанет в ряды освободительной народной армии. В 1827 году Иоанна Антоновича изберут первым президентом независимой Греции. Когда от рук злоумышленников он погибнет через четыре года, греки скажут: Каподистрия кровью написал лозунг греческих борцов за независимость – «Ελευθερία ή θάνατος» («Элефтерия и танатос») – «Свобода или смерть» – девять слогов которого девятью полосами линуют бело-голубой флаг православной Эллады.

А пока Ушаков, судя по его личным донесениям, «имел счастье освобождать оные острова от неприятеля, устанавливать правительства и содержать в них мир, согласие, тишину и спокойствие…» Капитанская каюта Федора Федоровича буквально ломилась от подарков признательных ионитов. Золотой меч, осыпанный алмазами, преподнесли ему корфиоты. С острова Занте доставили серебренный щит и золотой меч. Кефалонцы отчеканили золотую медаль, на которой был выбит портрет адмирала. Еще одну медаль Ушаков получил от земляков веселого обманщика и скитальца Одиссея – жителей Итаки. Но самым большим подарком греки считали самого Ушакова: имя Феодор в переводе на греческий значит «дар Божий».

Любопытное наблюдение о пребывании русской эскадры на островах оставил купец-ионит Николай Пасхалис. Он пишет:

«Поразительно благочестие Ушакова, как, впрочем, и других русских и генерала Волконского. Невероятно, но каждое воскресенье все солдаты желают посещать Божественную литургию, для них выделено шесть церквей. Точно так же и он с остальными ходит на обедню к святителю Спиридону или в Платитеру (то есть в монастырь Богородицы)».

Самому Федору Федоровичу коммерсант признавался: «Видя, как вы молитесь, видя ваше, князя Волконского, офицеров и солдат рвение, мы даже стыдимся в сравнении с вами считать себя ревностными христианами».

Пасху 1799 года русская эскадра встречала вместе с единоверцами под покровом святого Спиридона Тримифунтского, мощи которого хранятся на Корфу. Крестный ход вновь описывает капитан-лейтенант Метакса:

«27 марта, в первый день Святой Пасхи, адмирал назначил большое торжество, пригласивши духовенство сделать вынос мощей угодника Божиего Спиридона Тримифунтского. Народ собрался со всех деревень и с ближних островов. При выносе из церкви святых мощей расставлены были по обеим сторонам пути, по которому шла процессия, русские войска; гробницу поддерживали сам адмирал, его офицеры и первые чиновные архонты острова; святые мощи обнесены были вокруг крепостных строений, и в это время отовсюду производилась ружейная и пушечная пальба… Всю ночь народ ликовал».

Даниил Ильченко

(Окончание следует)

Источник