Задолго до Переяславской Рады Малороссия была для России «форточкой», открытой на Запад. Через нее дозировано, в католической польской редакции, Европа попадала в Россию. Но при таком транзите преображалась умом и душой православных посредников. Это как бы очищало заимствования от «вредоносного латинства». Заодно и обесценивало их налетом провинциализма, поскольку Малая Русь была глухой окраиной Польши, а само «крулевство» - задворками Европы. Однако для «Третьего Рима», ветшавшего в византизме, и такой «товар» был благом. Кроме того, православный родственноязычный Юг поставлял Москве собственных специалистов, наученных дома мыслить и поступать, работать более-менее по-европейски. Их удельный вес в массе западных наемников резко возрос, когда, в начале крестьянской войны, вспыхнувшей на левобережье Днепра против гнета польских помещиков, правительство царя Алексея Михайловича широко открыло границу беженцам, позволяя им заселять пустующие земли по Сейму и Северскому Донцу, которые получили название Слобожанщины. Грамотные и владеющие редкими ремеслами, бывшие в Польше людьми второго сорта по признаку веры, стали в одночасье как бы привилегированным сословием в новой для них стране, поскольку царство остро нуждалось в специалистах многих профессий, в грамотеях буквально всех уровней. Казалось, в ответ на великий, но одиночный подвиг Ивана Федорова, малороссы тысячами негромких дел внесли заметный вклад в книгопечатанье и образование допетровской России.
Строго говоря, в этой благодатной культурной «экспансии», в которой была заинтересована Москва, участвовали и белорусы. С 1618 г. дети из московских семей (равно как из киевских и минских) учатся по единой грамматике полоцкого архиепископа М. Смотрицкого, а поэт, драматург, ученый и богослов С.Полоцкий становится организатором кремлевской типографии. Здесь не умалчивание и не ошибки. Все древние русские земли, которые не входили в московское царство, назывались Малой Россией, а их православные жители - малороссами (Белоруссия была только географией). Вот эти малороссы и занялись, кроме всего, исправлением богослужебных книг. С их решающей помощью, уже после воссоединения, в 1689 г., по образцу Могилянской академии, была основана в Москве Славяно-греко-латинская высшая школа. Из нее в свое время выпущен будет Ломоносов, жаждущей европейской образованности, которую он в академии не получил, так как она, пережив свой короткий век, уже превратилась в схоластическую западню.
В 1685 г. глава Киевской митрополии принес присягу на верность Московскому Патриарху. Вливание южнорусского православия в великорусское привело к тому, что Москва восприняла киевскую мировоззренческую модель. Киевизация для «партии трона» была гарантией успеха в подавлении строобрядчества. «Московское невежество» той поры не стоит преувеличивать, - пишет В. Булычов в статье «Раскол» (Южнорусский вестник, 2002).- Не хватало не столько знаний, сколько целостного мировоззрения. Решается вопрос о школе. Какую модель мира избрать? Русскую, греческую или латино-киевскую?.. Побеждает Киев». Ведь русское духовное сознание конца XVII в. было надломлено трагическими переживаниями Смуты и церковного раскола при Патриархе Никоне, а заезжие греки, при всей своей эрудиции, оказывались слабыми идеологами. Спасская академия в Москве перестраивается по киевскому образцу в Латинскую школу. Местоблюстителем освободившегося Патриаршего престола становится южанин. Начинается наводнение Севера образованными малороссами. По всему царству приезжие архиереи открывают латинские школы, везут из Киева учителей (и даже учеников). Порой первые ведут себя вызывающе, свидетельствуют современники: высмеивают все, что не похоже на малороссийское. Долгое время находившиеся под польским игом, они переняли не только латинство, но и многие западные черты характера - прагматичность, велеречивость с красноречием; были споры в делах житейских и политических, быстро ориентировались в обстановке, в чем намного опережали великоросских «хозяев» страны, из ревнителей старины. Но такие люди подходили Петровским реформаторам, которые начнут массово двигать их по всем направлениям перестроечной деятельности. Да что двигать! Пришельцы сами двигались, как стихия.
В Петровскую эпоху вершину их влияния олицетворяет верный Петров сподвижник, архиепископ Феофан Прокопович. Он поведет за собой в русской истории земляков-малороссов в высшие сферы власти единого государства, стремительно возрождающегося на давно остывшем киевском пепелище. Поведет не по принуждению, а добровольцев, умелых карьеристов, верноподданных не за страх, а за совесть к генеральским погонам, окладам высокопоставленных чиновников, министерским портфелям, канцлерскому креслу, лишь на ступеньку стоящему ниже трона.
Отметим к слову, Канцлер Российской империи, граф, потом князь, Безбородко (то ли глухой к голосу крови, то ли не считающей ее «отдельной») без смущения погонит «нереестровых» земляков в крепостную неволю, не забывая ни о своих имениях, ни помещиков-земляков. А рекрут из Полтавщины пойдет на смерть за ту империю столь же бесстрашно и с сознанием долга, как и новобранец из-под Калуги. Общую Родину прославят на всех поприщах человеческого духа выходцы с Юга - военачальники Раевский и Кондратенко, художник Левицкий и композитор Бортнянский, писатели Гнедич, Гоголь, Короленко, ученые Миклухо-Маклай, Потебня и Вернадский. Восемьдесят тысяч солдат, поставленных под ружье на Украине, примут участие в изгнании Наполеона из Отечества, общего (подчеркиваю!). Несчетное число малороссов (есть данные, что в процентном отношении большее, чем великороссов) будут служить ему мелкими чиновниками, педагогами, врачами, заметно - полицейскими и жандармами, тюремными надзирателями. Отмеченная во всей Европе тяга южан к карьре и «карьерке», умение ее делать, присуща и нашим уроженцам полуденных краев. В этом они могут давать форы северянам и почти всегда рассчитывать на успех. Мы заглянули на обратную сторону медали и ради истины рассмотрим её внимательней, не панегирик ведь пишем. Правда и в том, что переселенцы из польско-литовского мира привили в конце концов великороссам, изначально, в силу исторических причин терпимых к инородцам, антисемитизм, крайнюю индивидуальность (моя хата з краю), ослабляющую патриотические чувства и усиливающий космополитические настроения, страсть к личному успеху любыми методами, в том числе доносительством на соседа-конкурента… Но вернёмся из тени на свет.
Крупные города империи, в первую очередь, университетские, культурные центры страны становятся в той или иной степени «украинизированными». Но чистую украинскую мову им придётся услышать ещё не скоро, эдак лет через 200. На ней (вернее, на прамове) наши родные малороссы разговаривали только при посещении отчего дома, где-нибудь в цветущем уголке сельской Полтавщины. Изменяя московское общество, пришельцы и сами изменялись, «обмоскаливались»; язык общения оставался по структуре русским, лишь обогащаясь «малороссизмами», сближаясь с общерусским литературным, который развивался по своим законам. Как он звучал на переломе XVII-XVIII веков? – раскройте сочинения Григория Сковороды.
В городах центра, крайнего юга и крайнего севера царства, перерождавшегося в империю, общались на вариантах общерусского языка. Подходы к нему просматриваются уже в Киевской Руси. Первые его звуки в начальных летописях, в «Слове», в «Русской правде», в посланиях митрополита Иллариона. Эволюционируя в сближении вариантов, понятный для грамотного люда в Москве, Киеве и Минске, он дожил до реформ Петра I. Под пером южанина Ивана Вишенского он был тепл и мягок. Северянин Курбский, беглый князь, бичуя в письмах Грозного царя, совместил в этом языке деловую сухость приказных изб и стальную гибкость замысловатых оборотов с бойкой речью московских торговых рядов. На нем, как отмечалось выше, полоцкий архиепископ Смотрицкий написал единую для всей Руси грамматику, с которой начали свое образование помор Ломоносов и поднепровец Самуил Величко. Упорядочение письменности другим великим белорусом Симеоном Полоцким еще более сблизило городские киевскую и московскую речи. Главным образом древняя языковая близость (гораздо более тесная, чем между мовой и русским языком в ХХ веке) не дало украинской колонии в Москве превратиться в подобие Кукуя; благодаря ей да православию, украинцев инородцами никогда не считали. Разумеется, «свои» предпочитали селиться рядом со «своими», но чаще всего рыбак рыбака не видел издалека, если старожил Маросейки уже родился здесь во втором, третьем поколении переселенца. Украинизация кацапов и обмоскалениехохлов шли бок о бок. Именно тогда и только тогда имело место культурное взаимовлияние. Оно явилось основной движущей силой развития русской, вернее, общерусской цивилизации.
Спустя два века, когда высокой, зрелой, старой культуре единого русского (русского, руського) мира, была противопоставлена бегущая от неё, как чёрт от ладана, окремая, молодая, сугубо украинская культура, взаимовлияние ограничилось вежливыми контактами творцов, обменом творческими коллективами, складированием книг на мове и русском языке на видных местах рядышком. Даже в период «идеологической братской любви» с 20-х до конца 80-х годов прошлого столетия влияние культуры, озвучиваемой новым украинским литературным языком, получившим подпитку из галицийского (польско-немецко-карпаторусского) словарного запаса, не могло быть равноценно влиянию на неё образцами творчества, озвучиваемыми русским (общерусским) литературным языком (язык, прошедший все стадии развития, испытание веками, естественный отбор и новояз не совместимы). Но украинизация по планам партии и правительства (по отношению к жителям отдельных регионов - насильственная) мобилизовала армии творцов без отбора истинных талантов. Безудержно размножая себя в произведениях-творах, не находя при этом должного спроса, обойдённые вниманием публики «непризнанные гении» весь пыл творческих душ отдали борьбе с конкурентами во времена торжества доносов и поискам главных виновников. Ими оказались русский литературный язык великоросса Пушкина и малоросса Гоголя, вся соблазнительная для истинного ценителя прекрасного общерусская культура, в создании которой славно потрудились насельники Маросейки. Вернёмся к этому в своём месте. Увлёкшись, мы забегаем вперёд.
Благая культурная «экспансия» с юга Руси на её север отмечена спадами и взлётами, но никогда не прекращалась. Особенно плодотворной она была в решающий период бескомпромиссного противостояния при Грозном Иоанне и Борисе Годунове «партий» традиционной старины и обновления, активизированного Иваном III при помощи Софьи Палеолог и её страстных во всех видах творчества и ремесла фрязей. А после Смуты правящие верхи царства сами вынуждены были вызывать её всеми доступными им способами, чтобы уцелеть на границе двух миров, испытывая сильное сопротивление ревнителей традиционной обособленности. Носителей просвещения, гуманитариев и «технарей», ремесленников, выражаясь по-современному, понадобилось много и сразу. Притом, особая нужда была в естественнонаучных знаниях. Голландцам и прочим «немцам», которые могли бы в короткий срок сделать Россию европейской, способной отвечать на «европейские вызовы», путь в страну снегов был затруднён их явным, враждебным Москве, считали в «Третьем Риме», «латинством». В этом смысле предпочтительней была православная Малороссия. Пусть на медлительных волах, пусть окраинными закоулками Польши, этой европейской падчерицы, но Европа по частям, возбуждая любопытство к знаниям, вызывая интерес к просвещению, стала как бы ввозиться в Москву. Может быть, и стала бы Россия, покрытая «девятым валом» ею же вызванной «украинизации» на себя не похожей, украинской, если бы время не потребовало бы от империи (уже империи!) высшего (с большим удельным весом технического) образования, которое могли дать только учителя из северных стран, вступивших в период промышленного развития, «немцы».
И всё-таки отдадим должное нашим родным южанам. Благодаря им, северяне в короткий срок прошли школу усовершенствования в чтении, письме и счёте, усвоили новые приемы мышления, идеи и знания. Киевские ученые монахи живо откликались на возрастающие образовательные запросы москвичей. Увеличилось количество типографий, возник интерес к поэзии и театру, киевским многоголосным партитурам, многим видам искусства, заимствованным украинным народом у европейцев и переданным москвичам в украинской обработке. Стали волновать вопросы реального мироздания, точные науки. Появился спрос на книгу Мефрета «О граде царском», энциклопедию, обнимавшую самые разнообразные отрасли знания, — богословие, природоведение, медицину, историю. Ученые старцы занимались педагогической деятельностью, давая уроки на дому, их стали приглашать гувернерами в дома московской знати. Когда окольничий Ф. М. Ртищев задумал просветительский кружок в Андреевском монастыре, были выписаны из Малороссии тридцать ученых монахов, которые занялись переводами с иностранных языков, обучением на курсах любознательных и по обязанности – молодых чиновников.
Киевская школа давала своим питомцам, в основном, удовлетворительное гуманитарно-богословское образование с преобладанием формального элемента; в ней преподавались грамматика, диалектика, риторика, философия и богословие. Однако пришло время «имперскому народу» спускать на воду корабли и водить их по морям, строить домны и каналы, рыть руду, отливать пушки. Для освоения этих и других премудростей малороссам пришлось уже садиться за парты рядом с великороссами под строгими взорами «немецких» учителей, чтобы продолжить на новом уровне общее дело – создание высокой русской культуры. И коллективными усилиями справились. Перед изумлённой Европой поднялось блистательное общерусское сооружение. Но, будем справедливы: на многих изделиях духа и рук наших предков, дальних и ближних, то здесь, то там виден своеобразный малороссийско-украинский след, среди иных следов, оставленных одарёнными представителями родственных и далёких по происхождению друг от друга народов.
Прогулки по Москве со следопытом
Поговорка «все дороги ведут в Рим» универсальна. Не пострадает истина, если, вместо «Рим», поставить «Вена», «Париж», «Москва». Любой политический, хозяйственный и культурный центр манит личностей неординарных, готовых предложить к удовлетворению всех сторон свои знания, опыт, таланты, умелые руки. Столицы буквально засасывают таланты своей страны, а если открываются границы, в сторону центра со смежных территорий происходит мощное передвижение искателей успеха. Их сопровождают пассионарные массы соплеменников, всегда более активные, более способные в достижении личного и кланового успеха в новых областях деятельности в новом пространстве, виду открывшегося выбора «сейчас или никогда», чем старожилы, которые спешат медленно, ослабили себя, выбросив наружу, за исконные границы, своих собственных пассионариев для приобретения тех самых земель, что извергают теперь силы мирного нашествия. В первую очередь новыми подданными берутся столицы, значимые для хозяйства и распространения идеологии города, иногда целые провинции, как Ингерманландия с Петербургом «немцами» и Москва «замирёнными татарами». Старые национальные центры основного народа развивающейся страны принимают облик многоцветного Вавилона.
Центром «украинской колонизации» Москвы в середине XVII века стало Малороссийского подворье, что на углу Златоустинского переулка, где останавливались именитые гости, и улицы Маросейки (испорч. Малороссейки). По соседству располагались каменные палаты Давида Николаева. Вблизи находилась слобода, заселённая выходцами из польских и литовских владений. Известно, после Смуты южане начали селиться в урочище Хохловка, где со временем образовалась Хохловская площадь и позже, в Петровское время, поднялся храм Живоначальной Троицы в Хохлах. Сюда можно выйти от подворья знаменитой улицей Маросейка и переулками, включая Колпачный и Хохловский. Сохранились палаты гетмана Мазепы и дьяка Украинцева. Приглянувшаяся малороссам значительно позднее Мещанская слобода, находится уже за Садовым кольцом; туда вела одноименная улица. Селились здесь торговцы, служилые люди, ремесленники. Последние (до сотни мастеров) поставляли москвичам свои изделия. Среди искусных умельцов - кузнецы, гончары, шаповалы, каретники, швецы, масловары, золотых дел мастера, каменщики и другие мастера.
Вот, по сути, два урбанистических «острова» в столичном граде, некогда заселённые компактно выходцами с юга Руси, давшими местности колоритные названия – как отзвуки малой родины.
Лучшая «машина времени» - воображение начитанного человека. Оно способно вызвать из прошлого образы тех, кто три-четыре века назад жил в этих слободах, лица, нам известные, благодаря своему наследию, что оставили потомкам. Но при этом нам никак не обойти Кремль, ибо большинство знаменитых малороссов в своей государственной и просветительской деятельности не могли не бывать в главном месте зарождения всех начинаний правительства, а для многих он был постоянным местом высокой и благородной службы. Среди первых южан, въехавших в ещё сосновую цитадель над Москвой-рекой, был ставленник князя Юрия Даниловича Митрополит Всея Руси Пётр, родом из Галицкой земли. В том 1325 году митрополичья кафедра навсегда переводилась в Москву из Владимира, куда четверть века ранее переехал глава Русской Православной Церкви Максим из вконец захиревшего Киева, надолго закрепив за митрополитами титул «киевский». Событие более чем знаменательное: князей по всей Руси было не счесть, и великих и малых, а митрополит – один. Его резиденция сразу возносила статус города на значительную высоту. Спустя 64 года уже за белокаменными стенами Кремля митрополичий престол занял другой выходец с днепровского юга, Киприан. Его след в памяти потомков - три послания о церковном быте XIV-XV веков. Здесь великий князь Дмитрий Донской держал военный совет с одним из трёх главных героев Куликовской битвы воеводой Боброком-Волынцем, уроженцем местечка Бобрка под Львовом.
Десятилетия между Смутой и Петровскими реформами – наиболее насыщены трудами учёных малороссов, из духовенства и мирян. Киевляне Епифаний Славинецкий, и Арсений Сатановский издают в Москве словари латино-славянский, филологический, фундаментальный труд «Греко-славяно-латинский лексикон», в котором зафиксировано около семи тысяч слов. Для московских школяров Славинецкий отредактировал «Букварь», а для их воспитателей написал ряд педагогических трудов. Кроме того, этот сподвижник перевел с латинского географию, «Книгу врачевскую анатомию» Андрея Вессалия Брукселенска (Брюссельского), «Гражданство и обучение нравов детских», «Панегирик Траяну» Плиния младшего. В 1653 году им была основана в Чудовом монастыре первая в Москве греко-латинская школа, ректором которой стал этот выдающийся просветитель.
Царь Алексей Михайлович поручил воспитание своих старших детей выпускнику Киево-Могилянской академии, разносторонне образованному Симеону Полоцкому, богослову, церковному оратору, поэту и искусному педагогу. Тот передал своим августейшим воспитанникам, царевичам Алексею, Федору, позднее Петру, царевне Софье, множество разнородных сведений, излагая их в назидательных виршах. Для Петра его уроки не прошли даром. Полоцкий причастен к созданию придворного театра, написал для него популярную в то время комедию «Притча о блудном сыне». Вместе с другими учеными земляками, среди которых Иннокентий Гизель, Иоаникий Галятовский, Лазарь Баранович, названная тройка стояла у истоков будущей российской высшей школы, литературы, русской поэтики. Все они были энциклопедистами, что присуще возрожденческому времени. Видное место среди просветителей занимает Стефан Яворский Его широкомасштабная деятельность получила высочайшее признание, свидетельством чему стало назначение С. Яворского местоблюстителем патриаршего престола в 1700 году. Активно включившись в осуществлямые Петром Первым преобразования, ученый участвует в реформировании учебных заведений в Московском государстве, в частности, основанной его предшественниками Славяно-Греко-Латинской академии, в которой работали десятки киевских профессоров. Вот несколько имён: Г. Козицкий (был переводчиком и издателем), Я. Блоницкий исследовал грамматику, С. Тодорскй снискал авторитет востоковеда, И. Хмельницкий был известен как ученый-естествоиспытатель. Недавняя находка астрономической карты 1699 года открыла имя её изготовителя, И. Копиевского. Все они, как и сотни, тысячи их земляков оправдывали свою «московскую прописку» поистине столичным уровнем работы, верным служением благородному делу и общему Отечеству.
Особые заслуги в осуществлении преобразований Петра Первого принадлежат его верному сподвижнику Феофану Прокоповичу. Ещё на родине, в Малороссии, он получил известность как религиозный, культурный и общественный деятель, талантоивый писатель. Призванный в Москву самим царем, он был назначен вице-президентом Синода. Принимая высочайший церковный пост, Ф. Прокопович становится советником императора по вопросам образования, науки и культуры. Его озаботило отсутствие в Росии широкой и доступной системы образования. Он настоятельно рекомендует Петру Алексеевичу приступить к созданию сети духовных школ для простолюдинов. Кроме того, Прокопович открыл в своем московском доме школу для сирот «всякого звания», которых затем устраивал учиться в академическую гимназию. Его букварь «Первое учение отрокам» выдержал двенадцать изданий.
В 1700 г. по требованию Петра Первого (очевидно, не без подсказки его ближайшего советника) в Москву направляют шестерых преподавателей из Могилянки. Указом Синода, этот ритуал стал ежегодным. По свидетельству «Научного вестника Украинского исторического клуба г. Москвы» (1997, №1), с 1701 по 1762 год на должности профессоров в Московскую академию было направлено около 100 малороссов. За это время в этом учебном заведении сменился 21 ректор, причем, 18 из них были воспитанникамиМогилянки. А уже из Москвы многие из них отправлялись в другие города России, занимая епископские кафедры, возглавляя создаваемы там учебные заведения. Так, Сильвестр Головацкий возглавил Казанскую коллегию, Гедион Вишневский основал Славяно-латинскую школу в Смоленске, Иннокентий Кульчицкий, став епископом Иркутским, создал школы для монголов Но вернёмся к Прокоповичу. Облеченный властью и доверием самого императора, он протежировал талантливым людям, в частности, юному крестьянскому гению Мише Ломоносову: «Ничего не бойся, я твой защитник». Не по его ли протекции М. Ломоносов попадает в Киево-Могилянскую академию — альма-матер самого Прокоповича? Правда, любознательный помор там не задерживается, но это уже история иного уровня образованности, иной науки.
Николай Сергеевич Трубецкой высказал кажущееся сегодня едва ли не парадоксальным мнение о том, что именно тогда, на рубеже веков, произошла «украинизация великорусской духовной культуры». «Вся русская риторика послепетровского периода, как церковная, так и светская, — полагает он, — восходит именно к ...украинской традиции, а не к традиции московской. Наконец, литература драматическая в допетровскую эпоху имелась только в Западной Руси. В Москве своей самостоятельной традиции драматической литературы не было: при дворе ставились, и то очень редко, драматические произведения украинских авторов (например, Симеона Полоцкого). Русская драматическая литература послепетровского периода генетически связана именно с украинской школьной драмой. Таким образом, мы видим, что во всех своих отраслях послепетровская русская литература является прямым продолжением западноукраинской, украинской литературной традиции.
Ту же картину мы наблюдаем и в других видах искусства — в области музыки, как вокальной (преимущественно церковной), так и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев, а вся послепетровская русская иконопись и потретопись восходит к традиции западнорусской) и в области церковной архитектуры... Могилянская академия стала общерусским рассадником высшего духовного просвещения и большинство русских иерархов долгое время были именно питомцами этой академии. Западнорусской являлась и традиция послепетровской русской школы, методов духа и состава преподавания».
Не все согласны со столь категоричным мнением русского философа, укоряя его в преувеличениях, в «известной политической игре». Тем не менее можно согласиться, что многие судьбоносные для наших народов процессы самым непосредственным образом связаны с украинцами Москвы. Они подтверждают глубину «украинского следа» в истории, культуре Москвы, да и всей России.
Последующие времена только подтвердили эту истину.
Волны «культурной миграции» из Малороссии приносили в Москву, затем и в Петербург многих талантливых людей, прославившихся здесь как ученые, писатели, религиозные и государственные деятели. Кроме упоминавшихся уже деятелей назовем еще святителя Дмитрия Туптало (Ростовского), гетмана К. Разумовского, композиторов А. Веделя, М. Березовского, Д. Бортнянского, писателей М. Хераскова, И. Богдановича, В. Капниста, Н. Гнедича, В. Нарежного, Н. Гоголя, Г. Данилевского, ученых М. Максимовича, О. Бодянского, скульптора И. Мартоса, художников А. Лосенко, Д. Левицкого, В. Боровиковского... Многие из них, ярко заявив о себе в русской культуре, по-своему, пусть и не в равной мере, выказывали свое украинство в творчестве: это проявлялось в языковом колорите их произведений, нередко изобиловавших украинизмами, украинскими фольклорными, этнографическими мотивами, музыкальном строе сочинений, в палитре художественных красок...
При смене поколений мало кто из потомков малороссов тех слобод вспоминал свои днепровские корни, а новые «завоеватели столицы» стали селиться не кучно – по предпочтению и по кошельку (сейчас тех и других, помнящих родство, около четверти миллиона). Украинские названия городских объектов стали отражать, в основном, имена выдающихся личностей узконационального и общерусского масштабов, по политическим ли соображениям или по своей культурно-общественной значимости заслужившие увековечивания в названиях улиц, площадей, переулков, бульваров, мостов, набережных, вокзала; в памятниках и памятных досках. Один из знатоков Москвы уверяет, что насчитал более сотни названий, в которых звучит Украина, и приглашает: «Перейдем через пешеходный мост имени гетмана Богдана Хмельницкого, соединившего берега Москвы-реки и, минуя несколько веков, завернем на современный Украинский бульвар, соединивший набережную Тараса Шевченко и площадь Киевского вокзала…В этом путешествии во времени нам повстречаются и многие другие славные украинские имена: мы пройдем по улицам Николая Гоголя, Ивана Франко, Леси Украинки, Михайла Коцюбинского, Александра Довженко, Ивана Кожедуба, Степана Супруна, Сергея Королева, Николая Кондратюка... А еще в московской топонимике отразилась едва ли не вся география Украины: и здесь наше путешествие происходит уже в пространстве — от улицы Карпатской к Винницкой, Житомирской, Кировоградской, Днепропетровской, Одесской, Херсонской, Донецкой, Луганской, Харьковской, Сумской, а затем по Миргородским первом и втором переулкам и далее — улица Киевская, Киевское шоссе и снова южнее — Кременчугская, Криворожская, Запорожская, Крымский мост, Крымский вал, Симферопольский бульвар, Ялтинская…Даже просто прогуливаясь по Москве, украинец — как у себя дома. А еще напоминают об Украине памятники — величественный монумент Тарасу Шевченко возле гостиницы «Украина», бронзовый Гоголь на Никитском бульваре, Леся Украинка на бульваре Украинском, мемориальная доска Михайлу Грушевскому на ул. Погодинской, названия и художественное оформление станций метро «Киевская», «Каховская»... Точки особого притяжения — «Украинский культурный центр» на Старом Арбате (с середины прошлого века там находилась популярный магазин «Украинская книга»), а также открывшееся уже в начале нового тысячелетия государственное учреждение культуры г. Москвы «Библиотека украинской литературы» на Трифоновской, 61. Правительства города выделило БУЛ просторное новое помещение в районе той самой Мещанской слободы, где издавна селились украинцы. И сейчас немало их живет и работает в Центральном округе столицы».
Конечно же, наибольшее волнение испытывают гости из Украины, посещая места, связанные с Тарасом Шевченко, который не раз заглядывал в Москву к друзьям. Найти эти места помогает книга группы исследователей «Шевченко в Москве» (Киев, 1989 г.) и выпущенный в нынешнем году издательством «ОЛМА» иллюстрированный том «Тарас Шевченко: «Мое пребывание в Москве». Подготовлен том директором Культурного центра Украины в столице В. Мельниченко.
Сергей Анатольевич Сокуров www.sokurow.narod.ru sokurus@yandex.ru
Раздел: 