И проблема безработицы в США и Евросоюзе в условиях глобального кризиса

Аннотация

Статья посвящена исследованию воздействия современного глобального финансового и экономического кризиса на рынок рабочей силы и социально-экономическое положение трудящихся в США и странах-членах Европейского Союза. Особое внимание обращается на обострение проблемы безработицы в названных странах под влиянием кризисных явлений в глобальной экономике и социальные последствия сокращения занятости в ходе кризиса. Автор анализирует регулирование рынка рабочей силы в США и странах ЕС, делает сравнительный анализ динамики безработицы в Новом и Старом Свете, показывает ухудшение положения американского и европейского рабочего класса в результате кризиса.
На конкретных примерах автор показывает неадекватность многих мифов так называемой новой экономики, которая якобы списывает циклические колебания капиталистического производства в исторический архив. Также исследуется виртуальный характер информационной экономики и последствия финансиализации экономики США и ЕС в контексте внедрения неолиберальной модели экономического развития в капиталистическом мире. На основе анализа современной мировой ситуации автор приходит к выводу о системном характере первого глобального финансового и экономического кризиса, крушении неолиберальных моделей капиталистического развития на пороге нового ХХI века и необходимости поиска и реализации более прогрессивного, гуманного, демократического и справедливого способа общественного производства и развития.



В преддверии ХХI века ведущие западные капиталистические страны и региональные блоки выдвинули амбициозные проекты социально-экономического развития в новом столетии. К их разработке были привлечены лучшие интеллектуальные силы. Например, в бастионе глобального капитализма — Соединенных Штатах Америки — научным исследованием и сценарным моделированием будущего занималась вся "аналитическая рать" — от мириад "фабрик мысли" (типа РЭНД) до множества спецслужб (типа ЦРУ). Названные планы породили большие ожидания относительно улучшения положения миллионов простых людей в США и других странах Запада; люди верили в "дивиденды мира" после окончания холодной войны и считали, что одной из главных задач государства после падения Берлинской стены должно стать решение многих острых и неотложных национальных проблем. Речь шла прежде всего о мерах, направленных на сокращение безработицы, лишившей права на труд миллионы людей, и сужении пропасти между богатыми и бедными, принявшей беспрецедентные масштабы в большинстве стран капиталистического мира на изломе веков. В США эти тенденции посеяли сомнения в перспективе реализации большинством населения "американской мечты", в Западной Европе — в возможности сохранить более-менее достойный уровень жизни, завоеванный в упорной борьбе организованного в профсоюзы труда с капиталом.
Нельзя сказать, что все эти проблемы были полностью проигнорированы в ориентирах социально-экономического развития западных стран. Но социальные вопросы занимали в них далеко не приоритетное место и, самое главное, не были выполнены в намеченные сроки практически по всем показателям. Наглядным примером в этом отношении служит провал Лиссабонской стратегии-2000, которая не только не решила очерченные в ней социальные проблемы, но и не превратила Европейский Союз к 2010 году, как это зафиксировано в названном документе, в самый динамичный и конкурентоспособный экономический регион мира. В результате Лиссабонскую стратегию-2000 в марте 2010-го сменил менее претенциозный проект "Европа-2020". В нем подтверждается приверженность Европы сохранению своей социально-экономической модели, включая такие ее компоненты, как социальная защита, занятость и экономический рост. Правда, планами восстановления ЕС после выхода из современного финансово-экономического кризиса предусматривается повышение занятости населения ЕС в возрасте от 20 до 64 лет всего-навсего с 69% до 75% к 2020 году и снижение числа европейцев, живущих за чертой бедности, с 80 млн до 60 млн чел. [Европа, s.a.]. По пути пересмотра проектов социально-экономического развития и поиска новых формул роста пошли и многие другие капиталистические страны.
В 1990-е годы экономика США и других западных стран, получивших доступ к новому и весьма емкому "постсоциалистическому" рынку, развивалась относительно стабильно, власти не предвидели особых кризисных потрясений в центре капиталистического мира, а имевшиеся прогнозы о грядущем финансовом обвале не принимались ими во внимание. Для под-держания веры в незыблемость "общества потребления" старые и новые проекты развития побуждали людей труда совместными усилиями способствовать росту общего экономического пирога, исходя из того, что чем большего размера будет совокупный национальный пирог, тем больший ломоть достанется каждому члену общества. Тем самым за скобки выносился вопрос о том, что бедственное положение миллионов людей труда на Западе обусловлено отнюдь не величиной экономического пирога, то есть ВВП, а социальной несправедливостью в его распределении. Крен западного истеблишмента в сторону мобилизации усилий трудового народа на решение задач экономического роста был продиктован в странах "золотого миллиарда" планеты не заботой о своих ближних, а желанием расширить "социальное партнерство" менеджмента с профсоюзами, чтобы осуществить "социальный реванш" буржуазии после развала мировой социалистической системы, не подвергая опасности "социального взрыва" власть имущих и сильных мира сего в западных странах. С той же целью большой бизнес с помощью капиталистического государства приступил к превращению организованного труда в неорганизованный труд посредством "ломки" и демонтажа профсоюзного движения, с тем чтобы последнее не препятствовало триумфальному шествию неолиберализма по планете.
Планы плутократии в ведущих западных странах и региональных блоках строились с учетом колоссальных глобальных геополитических и геоэкономических перемен в мире, вызванных разрушением Советского Союза, и преследовали цели построения динамичной и конкурентоспособной экономики в рамках действующей капиталистической неолиберальной парадигмы, чтобы потеснить своих соперников в борьбе за "место под солнцем" и занять доминирующие позиции на международной арене. Основное состязание в этом отношении развернулось между двумя главными глобальными игроками в планетарном пространстве: США, стремящимися к продлению своего мирового господства в новом веке ("Pax Americana"), и ЕС, претендующим на то, чтобы стать новым центром глобальной экономики после грядущего заката глобальной "миссии" США. В этом контексте весьма показательно, что если доклад Национального разведывательного совета США под названием "Контуры мирового будущего-2020", опубликованный в декабре 2004 года в США, прогнозировал доминирующее положение Соединенных Штатов, то сменивший его недавно доклад того же самого совета "Глобальные тенденции-2025: меняющийся мир" предполагает переход мира к многополярности [Мир после кризиса, 2009: с. 2б]. В новой международной системе и обстановке Соединенные Штаты будут по-прежнему играть весомую роль в мировых делах, но они будут всего лишь одним из многих игроков на "большой шахматной доске".
В ответ на расширение ЕС и угрозу создания "Соединенных Штатов Европы" кормчие США выдвинули идею учреждения единого "супергосударства" в Северной Америке за счет объединения в его составе нынешних стран-участниц Соглашения о североамериканской зоне свободной торговли (North American Free Trade Agreement — NAFTA, или НАФТА) — США, Канады и Мексики. Таким образом Соединенные Штаты хотят противопоставить процессу "европеизации" Европы НАФТАизацию Северной Америки [Aspinwall, 2009: p. 74], преследуя цель не только сохранения своей гегемонии на этом континенте, но и тотальной реализации давних имперских амбиций США в Южной Америке, считавшейся в прошлом веке вотчиной или "задним двором" США. Для создания противовеса расширению и укреплению еврозоны на берегах Потомака заговорили о необходимости введения новой североамериканской валюты для стран-членов НАФТА — "амеро". Проблемы НАФТА-изации Северной Америки ежегодно обсуждаются на встречах глав государств "североамериканской тройки" за закрытыми дверями, что вызывает большую тревогу канадского и мексиканского народов, изрядно пострадавших в результате навязанной им НАФТА-изации. Ибо интеграция слабого с сильным всегда ведет к выигрышу сильного и еще большему ослаблению слабого. За примерами такого рода далеко ходить не надо, достаточно объективно оценить, во что вылилось вхождение в ЕС для народов прибалтийских стран — Латвии, Литвы и Эстонии.
Старый и Новый Свет приступили к реализации своих новых амбициозных проектов, оформленных в виде соответствующих прогнозов-доктрин-стратегий, с оглядкой на развитие событий в Китае и других странах Юго-Восточной Азии, ставших родиной "экономического чуда" на исходе ХХ века и демонстрирующих высокие темпы роста в веке ХХI, несмотря на обострение кризисных явлений в глобальной экономике. Серьезное беспокойство доставляет США и ЕС возможность объединения сил четырех мировых гигантов — Бразилии, России, Индии и Китая (БРИК) — для координации действий в многополярном мире, идущем на смену однополюсному миру во главе с американским империализмом, выполняющим в настоящее время функции "глобального шерифа". Однако сегодня все больше стран и на родов стремятся вырваться из тисков американизации и вестернизации в результате осознания того факта, что "ноша цивилизатора, модернизатора, демократизатора, освободителя и т.д. требует создания конструкций нецивилизованных, досовременных, порабощенных автократией и невежеством народов, нуждающихся в развитии" [Вагкау1, 2009: р. 128], а это вряд ли будет служить преодолению вековой отсталости зависимых от Запада стран, прежде всего его бывших колоний, а также решению ими своих неотложных проблем в интересах своих народов. Куда ведет "цивилизационная миссия" США "варварские народы", хорошо видно на примере Афганистана и Ира¬ка, фактически оккупированных сегодня натовской военщиной.
Для придания большей привлекательности своим перспективам, изложенным в проектах развития в новом веке, США и ЕС не скупились на эпитеты в характеристике грядущих социальных перемен, называя конструируемые и создаваемые ими социальные мегаобщества "постэкономическими", "постматериальными", "постидустриальными", "технотронными", "информационными" и т.д. Хотя никаких оснований говорить о каких-либо принципиальных изменениях в области производственных отношений в рамках названных выше обществ, служащих прикрытием глобального капитализма, не было, нет и быть не может. Важное место в этих мнимых социальных инновациях заняли квазинаучные выводы о появлении на Западе в конце ХХ века так называемой новой экономики, которые зиждились на гиперболизированных представлениях о последствиях внедрения в социально-экономическую практику новейших достижений научно-технологической революции в области информационно-коммуникационных технологий (ИКТ). В модернистской интерпретации со стороны приверженцев новой "информационной экономики" в этой сфере хозяйственной жизни сбор, обработка, хранение и распространение информации, не уменьшающейся даже в результате многократного использования, станут такими же рутиной и сырьем, какими были добыча руды и угля в индустриальную эпоху. Эйфория по поводу диффузии ИКТ зашла на Западе так далеко, что некоторые глашатаи "постидустриальной" эры поспешили заявить, что пришло время сдать в архив традиционное представление о циклическом развитии капиталистической экономики. Хотя спады и подъемы производства, как и кризисы валютно-финансовой системы на Западе, всегда были и продолжают оставаться вечными спутниками капитализма.
После Второй мировой войны циклические кризисы в мире капитала все теснее переплетаются с серьезными валютными потрясениями, финансовые кризисы приобрели перманентный характер и с каждым новым повторением представляли собой все большую угрозу функционированию мирового капиталистического хозяйства. В период с 1945-го по 1970-й в капиталистических странах было зафиксировано 56 финансовых кризисов, с 1970-го по 2009-й — 378 [Harvey, 2009]. Усиление экономической нестабильности на Западе, начавшееся в последней трети ХХ века, было в значительной степени связано с профессиональной травлей и ослаблением позиций кейнсианства, а также насаждением неолиберализма новым экономическим мэйнстримом. По подсчетам частной неприбыльной организации американских профессиональных экономистов — Национального бюро экономических исследований, в бастионе мирового капитализма — США — с 1854 года до конца ХХ века были зарегистрированы 31 экспансия и 31 рецессия капиталистического производства [Economic Report, 2000: p. 75]. Экономические кризисы основательно потрепали в XX веке экономику № 1 в мире, особенно в 1900-1903, 1907, 1920, 1929-1933, 1937-1938, 1948-1949, 1953-1954, 1957-1958, 1960-1961, 1966-1967, 1974-1975, 1979-1982, 1990-1993 годах [Гринин, Коротаев, 2010]. Тем не менее, приведенная статистика циклических колебаний американской экономики не помешала отдельным американским наблюдателям, как свидетельствует последний экономический доклад, направленный Конгрессу США последним президентом США в ХХ веке Биллом Клинтоном, утверждать, "что экономика в 1990-е годы существенно изменилась и что понятие традиционного экономического цикла является устарелым" [Economic Report, 2000: p. 74]. Однако слухи о якобы магических свойствах "новой экономики" в антикризисном отношении оказались, выражаясь словами известного американского писателя Марка Твена, слишком преувеличенными. Чтобы убедиться в призрачности надежд американского истеблишмента на "бескризисное" развитие в США, долго ждать не пришлось. Не успели высохнуть чернила на подписи Билла Клинтона под "Экономическим докладом президента-2000", как досужие рассуждения о "бескризисном" развитии США сменились бурными дебатами по поводу разработки и претворения в жизнь антикризисных мер на Капитолийском холме.

продолжение следует...

Анатолий Григорьевич Арсеенко, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела экономической социологии Института социологии НАН Украины