Когда я итожу, то, что прожил, не могу не вспомнить конец 90-х годов ХХ века. Тогда, китайские власти, после долгой и безрезультатной тяжбы в судах по коммерческому иску предписали мне в течение 48 часов покинуть страну, а моего российского компаньона посадили. Сначала в Пекинский централ. А затем в не столь отдаленный от границы с РФ холодный Хайлар.
Силовое решение юридических вопросов, тогда, когда писанное право не позволяет без потери державного лица «Срединного государства желтых людей» осудить или встать на сторону «бледнолицых варваров с окраины», характерно для китайской традиции.
Официальный статус российско-китайских отношений в то время носил имя «стратегическое партнерство, направленное в XXI век». Кто такие партнеры? У людей европейской культуры имя партнеры значит компаньоны в деле, в сделках на рынке. Партнер – это тот, с кем ты имеешь бизнес, и имеешь выгоду. У китайцев же партнер – это тот человек с кем китаец садится «играть на интерес» за карточный стол или в мацзян. А это, согласитесь, другой смысл. То же касается и других понятий экономики. Например, возьмем инвестиции. Никаких инвестиций в западном смысле слова, в смысле «священного акционерного капитала», у китайцев в бизнесе нет. По форме есть, а, по сути, нет. Для китайца иностранные инвестиции – это предоплата за товар. Или возврат исторических долгов за неравноправные отношения в XIX веке. Или отступные за отказ китайцев от изощренной мести за 100 лет былого полуколониального позора.
Ну а раз партнер – это не компаньон в деле. Не тот, кто составляет с тобой компанию. А тот, кто в карточной игре составляет противную сторону. То против него можно использовать все карты: и те, что на руках, и те, что припрятаны в рукаве. Тем более, что мораль прошлых обид это оправдывает.
А если иностранец окажется ушлым. Воспримет девиз стратегического партнерства по-китайски: как бесконечный путь хитрости, как игру, где все карты хороши. Да ещё и начнет обыгрывать китайских партнеров по игре на интерес. То не миновать ему силового решения вопросов правды и права. Ибо за китайским партнером всегда стоит вся совокупная мощь Срединного государства желтых людей, лучших из лучших. Тогда как за бизнесменом европейского склада ума стоят лишь «буква закона», да «права человека».
Так и получилось со мной и моим компаньоном, когда я, блефуя и передавая ход китайской стороне, перевел внешний долг российской компании на внутренний долг двух китайских компаний. А мой российский компаньон вывел выигранные на кону деньги из Китая в гонконгский офшор. При этом буква закона нами не была нарушена. Юридические претензии предъявлять нужно было к падким на легкий выигрыш китайцам. Однако на «пути хитрости» уязвлена была великоханьская гордость – то, что называется «лицо». В Китае потерю денег простить можно. А потерю лица – НЕТ.
Тогда, дабы не потерять лицо всей китайской цивилизации, меня с почетом старого статуса в Посольстве СССР, с признанием дипломатических преимуществ и привилегий, на которые я после 1991 года, конечно, не имел права, выдворили из страны «за деятельность не совместимую со статусом». А затем, всецело пользуясь тем, что я уже не мог приехать в Китай и лично участвовать в арбитраже, закрыли мое совместное предприятие с изъятием в свою пользу всей доли иностранного капитала. Ну а моего российского компаньона без былых дипломатических привилегий три месяца прессовали в тюрьме, до тех пор, пока не выбили из него откуп: достаточную по меркам полиции сумму денег. При этом, так и не открыв и не закрыв обвинение.
Ну а поскольку представителям российского бизнеса статус «персоны нон грата» явно не грозит, остановлюсь, с откровенных слов моего компаньона, на поучительном примере такого финансового регулятора, как китайская тюрьма. Регулятора в том смысле, что без откупа здесь не обойтись.
Ну, так вот. Пекинский централ в сравнении с провинциальной Хайларской тюрьмой во внутренней Монголии – это очаг уюта «со всеми удобствами». Общие камеры хотя и перегружены: на 12 кв. метрах сидят 28 человек, однако есть «очко» и умывальник. Подъем в 6 часов. К «утреннему туалету» дежурный каждому сидельцу отрывает от рулона по два куска туалетной бумаги и выдавливает порцию зубной пасты. Полотенец нет. Раз в неделю помывка: холодный душ. Кроме заботы о гигиене, от казны на пропитание в день выдают две постные «просвирки» из рисовой муки и два стакана воды. Все остальные «разносолы» за счет денег с воли.
Связь сидельца с внешним миром – это номер телефона. Её осуществляет охрана. Если позвонить не кому – медленная смерть. Если позвонить есть кому – то охрана получит для сидельца с воли деньги и разделит сумму 50 на 50. С той половины, что останется сидельцу, оплачивается «буфет»: лапша, галеты, соевые сосиски… За деньги можно устроить перевод в камеру «улучшенного содержания» менее населенную, с передачами продуктов с воли и выводом на балкон. Но и там нет ни телевизора, ни книг, ни газет.
Быт и нравы в камере конфуцианские с признаками расовой сегрегации.
«Папа» - китаец. Старший по возрасту и с наибольшим сроком. Его место справа от окна. При «папе» - дежурный, который сторожит его покой, делает «папе» массаж и убирает камеру. Большая часть пола накрыта деревянным настилом высотой 15 см. На настиле циновки и подушки набитые шелухой. Под настилом, даже и на третьем этаже, бегают крысы. Побитие которых через щели в настиле составляет «развлечение для народа». Основное время провождения для китайцев – игра в карты. Иностранцы сидят вместе с китайцами. Если нет запрета от охраны, то первую неделю, дабы сломить гордыню, «белых обезьян» бьют. Ну а чернокожие братья по разуму на настил не допускаются вообще и спят на узкой полоске пола «у параши». При этом китайцы в камере живут дружно, а иностранцы – отчужденно.
Ещё 10 лет назад в Пекине и других китайских тюрьмах 16 граждан России сидело пожизненно. А 5 человек «мотали срок» в 20 лет. Сидят за торговлю наркотиками, сутенерство, драки повлекшие смерть человека, нанесение коммерческого ущерба. А вот русская девушка 20 лет от роду за передачу китайцам 2 килограмм героина была и вовсе расстреляна.
Быт и нравы в Хайларской тюрьме менее жестокие, чем в Пекине, но для иностранца более суровые. Умывальника в камере нет. Параша без крышки. Вода – из вентиля батареи отопления. Лампочка освещения, как и в Пекине, не выключается, но подъема и отбоя нет. Кормят баландой из ведра. В камере 15 кв. метров сидят 15 человек. Сидельцы со сроками 20-25 лет сидят в кандалах с цепями. Во всех случаях, сидельцы, срок более 4-х лет (а за кражу велосипеда уже дают 5 лет) начинают отбывать на тяжелых каторжных работах: в каменоломнях, на рудниках, у печей кирпичных заводов. И только после 4-х лет каторги попадают на отсидку, где за деньги можно перейти из общей камеры в улучшенную. А за откуп в 300 000 юаней скостить срок и выйти на свободу. Если денег нет – медленная смерть. В Китае всегда было много народа и смерть человека не является чем-то ошеломляющим психику.
Тюрьма в Китае – это традиционный конфуцианский инструмент демонстрации обществу принципа: государственная власть сильнее денег!
Примечательно как в 2007-2008 годах государственная власть с помощью тюрьмы за два года искоренила ранее весьма распространенное пьянство за рулем. Тогда в Пекине, сначала по средам и субботам, а затем внезапно, полиция устраивала повальные проверки водителей на алкоголь. Делалось это на перекрестках, пока поток машин стоит на красный свет. Если тест показывал наличие алкоголя, то в полицейский автобус забирали всех подряд, не взирая на лица. На первый раз оформляли штраф в 2000 юаней с водителя и по 500 юаней со всех, кто был в машине, как с пособников, а нарушителей заводили в базу данных. На второй раз – сразу 15 суток тюрьмы в общей камере с отсидкой на корточках! Отсидели все, даже самые блатные и богатые, так как откупиться в этой кампании наведения порядка от власти было нельзя. В итоге традиционное государство «Восточной деспотии», показав свободолюбивому бизнесу: кто в доме хозяин, на деле утвердило принцип произвола власти, как высшей ценности, что конфуцианской этики, что народной демократии.

Андрей Петрович Девятов